Текст книги "Конец прекрасной эпохи. Эссе и переписка с друзьями"

Для достижения подстановочного эффекта массированно используются такие понятия, как «демократия», «свободный мир», «открытое общество», «цивилизованное общество», «общество свободного предпринимательства», «общество изобилия», «потребительское общество», «правозаконное общество» и т. п. При этом путем затенения и отвлечения внимания скрывается пугающий уровень политической, экономической, культурной, социальной и бытовой несвободы западного мира. Баланс между знаковой системой и означаемым объектом достигается посредством тотальных подтасовок, замещения катастрофической актуальности (лицемерие, оставленность, бездомность, эксплуатация) благодушным оптимистическим знаком. Черное изображается белым, ложь мультиплицируется, повторяется, нагнетается и становится доминирующей истиной, за подкопами под которую ведется тщательное наблюдение с целью оперативной их нейтрализации. Методы борьбы с внутренним врагом достались сегодняшней системе почти что даром. Они были заимствованы у далекого и недавнего прошлого и их не так уж много: выставление противника в смешном или жалком свете и превращение его в одиозную фигуру, упрощение и потом уничтожающая «критика» его и, наконец, изоляция и замалчивание противника и его платформы, превращение его в невидимку. При тотальном политико-экономическом контроле эти методы работают безупречно и осечек не дают. Оппозиция становится частью системы за счет ввода ее понятий в понятийную сетку системы и соответственного искажения и подгонки под свою систему понятий. Тем самым понятия кастрируются, приручаются, ставятся под контроль, превращаются в свою противоположность. Либо они остаются за скобками, и их никто не знает. Или – или. Система остается неколебимой. Пробить стену этих подстановок практически невозможно.

В этой схеме определяется классическая подсобная роль социально ангажированной интеллигенции. Ее роль: разработка манипуляционной симулятивной знаковой системы, ее постоянное обновление, оживление, реанимация знаковых трупов и создание гомункулов в колбе. Интеллигенты – жертва своих собственных магических пассов, обращенных против бессловесного темного большинства. Отсюда – противоречивое соединение в сегодняшних интеллектуалах самоуверенности и кастрированности, осведомленности относительно артефактов культуры и непричастности к культуре. Отсюда и неэффективность выступлений интеллигенции против системы как таковой в тех редчайших случаях, когда она на это отваживается: сказывается привычка смотреть изнутри и растерянность, вызванная страхом перед самостоятельным общением с артефактами культуры – самостоятельность в них атрофирована. Отсюда неуверенность, страх перед определенностью, многозначительность, усложненность, позерство, намеки. Отсюда расплывчивость и полистилистика. Отсюда – постмодернизм.

3. В последнюю группу включаются те, кто знает секрет яркого горения в современном мире. Лава, расплавленная их огнем, является единственной силой, противостоящей Сценаристу и Постановщику и единственной надеждой выхода из видимой безвыходности современного мира. А если вы скажете, как можно сравнивать эти вещи, я отвечу китайскими стихами эпохи Тан:

 
тонкое сильнее грубого,
слабое устойчивее сильного,
высокое пластичнее низкого,
а грандиозные империи
обваливались от дуновения ветерка.
 

Есть ли абсолютная система отсчета? И да, и нет. Ее нет в наличии. Она есть как старые абсолютистские парадигмы, которые действительно продемонстрировали свою беспомощность перед задачами времени.

Истину действительно пора перестать насиловать.

Теперь перечислим другие категории и понятия из обихода постмодернистов.

Постиндустриализм. Век массовых коммуникаций и манипуляций. Социальная магия обнажена как никогда. Мы живем в магической камере, мы – подданные злого волшебника (или волшебницы), может быть, Цирцеи, скорее всего Киклопа. Я писал об этом в «Короле» двенадцать лет тому назад без и вне постмодернизма. Я писал и говорил о вечных родах Реальности в мире Творца. Я говорил, что только в Нем надежда на освобождение. Христианство вовсе не линейно и не ответственно за идею прогресса. Оно говорит о начале и конце мира. Что ж, все имеет начало и конец. Ориген инкорпорировал цикличность в свою теологию. Христианство (точно так же, как иудаизм и мусульманство) – это прорыв линейной истории и скандал воплощения Логоса. Христианство зрело, а «пост» ребячлив и подростков.

Напуск, цинизм, жестокость и т. п. «Я (Маяковский) люблю смотреть как умирают дети». Как тут не удержаться от зевка?

Мир озверел. Хозяин мира – Суперпрограммист, Сценарист.

Их нельзя упрекнуть в противоречивости: нелогичность, непоследовательность, нелепость – их принцип. Два других принципа: отрицание прогресса и рацио.

Мы вступили в мир, где все и уживается, и не уживается. Все – коллаж, китч, симулякр. Постистория, постсовременность, симулякры возникли как приятные пузырящиеся усложнения. Противостоянием им могут быть стоицизм, элитизм и содружество отчаявшихся, ироничных философов. В реальности всегда остается нечто, не сводимое к известному, то, что прячется под покровом, и только в этом неявленном и непроявленном и может – вопреки всезанижающему обману постмодернизма – крыться высокий соблазн: «Се бо истину возлюбил еси, безвестная и тайная премудрости Твоея явил ми еси» (Пс. 50).

1993, 2006–2007 гг.

Гурджиевская традиция – продолжение следует?

1

Гурджиевская традиция, известная как Четвертый Путь, после ста лет своего существования почти окончательно растворилась в многочисленных феноменах современной эзотерики, искусства, науки и философии, испытавших на себе ее влияние. Хотя число публикаций о Гурджиеве и Четвертом Пути неуклонно растет, особенно в области мемуаристики и общих обзорах, только немногие знают сегодня, что такое гурджиевская Работа и еще меньше людей ее практикует. Четвертый Путь постепенно сводится к гурджиевским Движениям, серии упражнений под специально написанную Гурджиевым музыку, созданных в качестве существенного, однако далеко не центрального элемента его учения.

Сегодня гурджиевская Работа ведется как «лицензированными», так и «нелицензированными» инструкторами Четвертого Пути. В течение длительного времени исключительное право определять, что есть истинная традиция, брал на себя Гурджиевский Фонд, созданный после смерти Гурджиева его верной последовательницей Жанной де Зальцман. Гурджиевский фонд стал как бережным охранителем, так и тюремщиком наследия учителя. Двух самых ярких учеников Гурджиева, П. Д. Успенского и Д. Г. Беннетта, Гурджиевский Фонд объявил исказителями традиции, другие инакомыслящие также им жестко осуждались.

Однако Гурджиевский Фонд сегодня далеко не единственный институт, ведущий гурджиевскую Работу. В Европе, Америке, Азии и Австралии имеются группы и индивидуумы, практикующие Четвертый Путь на свой страх и риск, беря на себя всю ответственность за свою работу. Другие последователи Четвертого Пути начали заново открывать для себя почтенные древние традиции, такие как суфизм, шаманизм, адвайта-веданта и даже христианство, считая их главными источниками гурджиевской традиции. Третьи пошли по пути создания новых синтетических учений из элементов Четвертого Пути и иных традиций.

Сегодня, когда практически не осталось никого из тех, кто учился у Гурджиева и встречался с ним лично, когда у традиции нет живого авторитетного центра, мы можем с известной долей уверенности сказать, что гурджиевская традиция вплотную подошла к точке своего распада. Несмотря на эти факты некоторые люди продолжают настойчиво рассуждать о продолжении и прямой линии передачи традиции.

В этой связи перед нами со всей настоятельностью встают следующие вопросы:

Каковы подлинная история Г. И. Гурджиева и подлинный облик создателя Четвертого Пути?

Каковы важнейшие части и каков основной элемент гурджиевского учения?

В какой мере Четвертый Путь является собственным творением Гурджиева и каковы его важнейшие источники?

Каковы метафизические основания Четвертого Пути, и не построен ли он на сочетании нескольких метафизик?

И, наконец, важнейший вопрос: какими могут быть продолжение или новая форма Четвертого Пути? Не выступит ли подлинная гурджиевская традиция в форме бунта против этой традиции? Не случайно Гурджиев при жизни не нашел себе преемника, потому что среди его учеников не было ни одного, кто был бы достаточно наивен, прям и невежествен. Эннеаграмма, закон Трех, закон Семи, Луч Творения, Таблица Водородов и другие научные тонкости были созданы Гурджиевым только для европейского, западного ума, неспособного к прямому научению (direct learning). Есть закон, по которому только наивные, чистые сердцем глупцы – Иванушка – Дурачок русских сказок, Парсифаль, Жанна Д’Арк и т. д. – могут обрести Жар-Птицу, Елену Прекрасную, Грааль…

Однако одной наивности недостаточно: нужна еще всесокрушающая воля, соединенная с духовной одаренностью – качества, которые кристаллизуют обстоятельства и личную судьбу и ведут к победе Духа над инерцией и косностью.

2

Гурджиев был «универсальным» человеком, обладавшим богатыми природными данными, которые он в себе развил и приумножил. Он вобрал в себя сокровищницу эзотерических учений начала XX века и сумел синтезировать новое учение, отвечавшее ожиданиям своих российских, европейских и американских последователей. Он обладал силой магического влияния на людей и умело пользовался этой способностью.

Интеллектуальная часть учения Гурджиева запечатлена как в его собственных книгах и беседах с учениками, так и в воспоминаниях его учеников. Учение, принесенное Гурджиевым, было цельным и замкнутым на нем самом: сам он выступал в роли центра, собиравшего вокруг себя остальные части. С уходом Гурджиева у его учения не стало центра, остались его интеллектуальная часть, которая была реконструирована и формализована Успенским и Беннеттом, его Движения и музыка и, наконец, его мифологизированный образ. Эти три части стали независимыми друг от друга и сегодня живут самостоятельно.

Гурджиевские Движения стали сегодня ведущим и настолько самодостаточным явлением, что нередки случаи, когда практиканты только после нескольких лет занятий Движениями обнаруживают, кто же на самом деле был их создатель. К счастью, пик увлечения Движениями пришелся на 1980–1990-ые, сегодня он уже позади.

Музыка, сочиненная Гурджиевым и обработанная Томасом де Гартманом, – самый гармоничный и тонкий элемент гурджиевского наследия. Среди людей, интересующихся Гурджиевым, сложился небольшой круг ценителей гурджиевской музыки. Музыка Гурджиева воспринимается этими людьми, прежде всего, как эстетический феномен в духе ретро, интерес к ней поддерживается реминисценциями на атмосферу духовных практик различных восточных традиций.

Мифы и анекдоты, связанные с основателем Четвертого Пути, достигли предельного уровня пошлости и продаются коммерсантами от массовой культуры оптом и в розницу. С другой стороны, обыватель относит учение Гурджиева к сектанству и призывает спасать от него шаткие умы. Созданные на основании учения Гурджиева его блестящими систематизаторами Успенским и Беннеттом, доктрины превратились сегодня в инертные структуры, утратившие пластичность живых развивающихся идей. Сам язык Четвертого Пути катастрофически устарел, и все, кто им пользуется, вынуждены постоянно его расширять и тем самым расшатывать фундамент учения.

Такое омертвение стало судьбой многих учений – иудаизма, христианства, буддизма и других классических традиций. Учения создаются гениями, переживают расцвет и медленно умирают. Этот процесс занимал в прошлом тысячи лет. В нашу стремительную эпоху гурджиевской традиции хватило ста лет, чтобы пройти весь цикл.

Многие классические традиции пережили периоды реформации, ломки жестких рамок ритуала, догмы, которая часто базировалась на идее возвращения к изначальным идеям и практикам, созданными отцами учений, к очищению от наносных слоев вековых изменений, зачастую полностью или в значительной степени исказивших оригинал. Настало время реформ и для Четвертого Пути. Как и всегда в таких случаях на смену старому и одряхлевшему зданию будет возведено множество новых строений, из которых выживут только самые подлинные или самые прочные. И обломки старого учения послужат для них плодородным и благородным перегноем.

3

Обновление Четвертого Пути пошло традиционным путем систематизации и рационализации. Инициаторами этого процесса выступили П. Д. Успенский и Д. Г. Беннетт. Их работа проходила в атмосфере противостояния «консерваторов» Гурджиевского Фонда и «новаторов». На невозможность сотрудничать с «консерваторами» жаловался еще в 1956 году Джон Беннетт, объяснявший их позицию трепетным отношением к Гурджиеву и его учению. Причиной постепенного омертвения Гурджиевского Фонда стало, по его мнению, отсутствие людей, которые имели бы знание, уверенность и импровизационный дар, подобный гурджиевскому. Фонд составляли люди, обладавшие, по словам Гурджиева, лишь частичным знанием или знанием отдельных сторон учения – лежащее же в глубине «нечто», о котором Гурджиев не раз говорил и писал, в них напрочь отсутствовало.

Вместо жизнелюбивого учителя, который непрерывно провоцировал учебные ситуации, используя для этого любой жизненный контекст, который проводил с учениками дни и ночи в совместных трудах, творчестве и бесконечных застольях, сам готовя для них пряные восточные блюда, ученики нового поколения встречались раз в неделю с учителями и проводили чаще всего молчаливые встречи, учась терпению и вниманию. Некоторые из них принимали участие в Движениях и работах на гурджиевских фермах, которые также были отмечены скованностью и молчанием.

Гурджиевские Движения основывались только на упражнениях, созданных Гурджиевым, и не допускали никаких новшеств. «Мы лишь, так сказать, живем крохами со стола учителя, – признавалась главный инструктор по Движениям Гурджиевского фонда Джессмин Ховард, – никто из нас не способен создавать упражнения, как это делал г-н Гурджиев». Эти слова одной из матриархов Гурджиевского фонда несут в себе приговор всей деятельности преданных и бездарных «консерваторов».

В процессе обновления и экспликации гурджиевской традиции участвовали и другие люди:

Родни Коллин, автор космологических и духовидческих книг, отказавшийся после смерти Успенского от лидерства в группах его последователей, в 1949 году ринулся из Англии в Мексику, чтобы провести там свой экстатический эксперимент в горах Тетакалы и закончить его 3 мая 1956 года смертельным прыжком с колокольни городского храма в городе Куско. После Успенского и Беннета это был самый крылатый дух обескрыленной традиции, однако наполненный элементами фантасмагоричности и дурной мистики. Чего стоит одно его утверждение, что за Гурджиевым и Успенским стояли два христианских святых: Косьма – за Гурджиевым и Дамиан – за Успенским, а за этими двумя святыми находился еще более высокий мистический дух, именуемый «Иван Иванович», он же апостол Лука.

Рене Домаль, литератор, которого в 1932 году привлек к учению Александр де Зальцман, создал аллегорическую повесть «Гора Аналог» – возможно, одно из самых светлых произведений, инспирированных традицией Четвертого Пути. Повесть разрабатывает идею Пути как Экспедиции.

Морис Николл, Жанна де Зальцман, Пьер Эллиотт, Ф. Л. Райт, Виллем Ниланд, Джон Пентланд и другие в меру своих сил и способностей также сделали определенный вклад в распространение и разработку учения.

Наконец, в 1970-е годы Оскар Очацо и Клаудио Нараньхо заменили глубинную интерпретацию эннеаграммы, предложенную Успенским и Беннеттом, типологическим и прагматическим ее применением. Теорию эннеатипов, примененную ими для обслуживания терапевтических нужд, с энтузиазмом встретили психологи, неудовлетворенные растянувшейся на десятилетия стагнацией в их науке, наступившей после З. Фрейда и К. Юнга. Понравилась эта идея и публике, готовой всегда откликнуться на «новшевства для середняков» (novelty for mediocrity).

4

На этом фоне стагнации и разложения традиции Четвертого Пути ярче и значительней стал вырисовываться феномен Георгия Ивановича Гурджиева, человека, не привязанного ни к какой метафизике или традиции практического мистицизма. Главное содержание гурджиевского учения – обретение человеком высшего Я, которым человек нормально не обладает, но может его приобрести путем приложения сверхусилий. Главными приемами обучения у Гурджиева были уклончивый намек и конкретное указание, а не провозглашение тех или иных истин. Фундаментальные основания его учения неуловимы, их не сумели разгадать даже такие его добросовестные комментаторы как П. Д. Успенский, Д. Г. Беннетт и, тем более, Жанна де Зальцман.

Гурджиев был неуловим и потому оказался не уловлен. Любая аффирмация (то – то) – это убийство истины, а апофатика (не то – не то) утверждает лишь то, что не является истиной. Его учение об идиотах, его «Вельзевул» и другие писания, его музыка и танцы, его облик, канва его жизни, наконец, его смерть – это всегда указание на начало нашего собственного пути, а не «столпы истины».

Эннеаграмма и законы Гурджиева – это не «законы природы», как их сегодня трактуют академики, они обращены не к логико-практической сфере, а к области мистико-интеллектуальной интуиции. П. Д. Успенский и Д. Г. Беннетт не могли долго оставаться в окружавшей Гурджиева атмосфере огненной беспочвенности, им нужна была твердая почва под ногами и рациональная среда. Они строили эти фундамент и стены много лет, отойдя в сторону от источника. По той же причине из жизни рано ушел А. Р. Ораж, также стремившийся закрепить в афоризмах гурджиевский карнавал. Томас де Гартман также был инструментом закрепления в музыкальных фигурах вихря, который вдохнул в него Гурджиев, и потому также был своевременно отослан учителем.

В итоге рядом с учителем оставались интуитивные слабые личности, которые, не имея понимания, что-то угадывали. Это они пишут сегодня для нас свои жалкие воспоминания.

5

Учения рождаются, живут и умирают. Нет и не может быть вечного учения. Нет и не может быть единственно истинного учения, единственно правильного пути. Подлинные учения рождаются и живут на своей непостижимой глубине. Для обывателя это область чуда, для мудрых – это сфера сверхразумного постижения «нечто». Может ли человек постичь что-либо по ту сторону разума? Гурджиев говорит о высшем интеллектуальном центре, способном постигать объективные истины. Истина зерна Персефоны, посаженного в землю и прорастающего, когда приходит для этого время, лежала в основе Элевсинских мистерий. Никакой текст, в том числе и этот, не достигает этой сферы. Никакие слова, в том числе и эти, нам не помогут.

Помогут два решительных шага:

Шаг первый: возвращение к развилке. На пересечении всех конфликтующих метафизик есть область внеразумной причастности ко всем метафизикам. Ее называют «темной ночью» ума. Но эта область ярко освещена сверхразумным постижением. Каждому из 28 типов спящих человеческих существ нужна своя единственная метафизика, но людям, живущим на перекрестке не нужна ни одна. Людям, живущим на перекрестке, не нужно никакое учение. Гурджиевское учение отвечало ожиданиям тех, для кого оно было создано, но людям, живущем в межтрадичье, оно, может, послужит иначе.

Садовод Мусо Со́секи (1275–1351) писал: «Имеющие ясное понимание мастера не обладают определенной доктриной как чем-то заданным на вечные времена. Они проповедуют любое учение сообразно обстоятельствам и говорят то, что им приходит на ум. У них нет определенного источника, на который они бы опирались, если бы кто спросил их о Пути. Иногда они ответят в духе Конфуция, иногда в духе Лао-цзы и Чжуан-цзы или буддийских учителей, а иногда в форме народных пословиц или просто потрясут посохом, а то закричат громким голосом. Или попросту поднимут палец, или покажут кулак».

Шаг второй: обновление или замена учения. Тем, кто тяготеет к гурджиевскому учению и пытается его практиковать, но встречается с непреодолимыми препятствиями, как то: отсутствие универсального учителя, отсутствие гурджиевской группы, недостаток мотивации, недостаток воли, – может быть, нужно другое учение. Это другое учение может быть перекроенным старым учением, и оно может быть создано резонантной (резонанс между собой, резонанс со своим временем) группой «имеющих ясное понимание мастеров». Кроме того, оно нуждается в человеке, который понесет это новое/обновленное учение и отдаст тем, кто будет в нем нуждаться. Это должен быть очень «человечный» и очень разносторонний человек – как Гурджиев.

Яйцо находится в скорлупе, а жемчуг в футляре. Плохи не яйцо и не жемчуг, а просто часто скорлупа и футляр не подходят покупателю. В своем воображении он видит другую скорлупу и другой футляр.

Для создания такого учения (скорлупы, футляра) нужны «мастера, имеющие ясное понимание», все остальное – место, деньги, лаборатория и условия для полевых исследований – приложится. Такие условия вполне мыслимо создать, если соберутся нужные люди.

6

В каком мире мы сегодня живем? Каковы условия для полевой работы? Каков новый духовный искатель? Оглянемся на недавнее прошлое.

Мировые бойни 1914–1918-го и 1941–1945-го годов разделили новейшую историю Европы на три части: время до Первой мировой войны, время между войнами и время после Второй мировой войны. Окончательный обвал традиционной Европы произошел в результате этих двух обрушившихся на нее шквалов, уничтоживших миллионы людей. Эти чудовищные жертвы приучили людей к безнадежности и покорности перед жестокостью.

Период до 1914-го года характеризовался ускоренным распадом социального порядка, когда в обществе еще номинально господствовали традиционные европейские ценности и многие люди несли их органично в себе. Но пришел первый шквал, и слабые люди растерялись. Время между мировыми войнами было ностальгическим: люди старались забыть о прошедшей войне и увериться в том, что наступил долгий мир как в довоенные годы, однако в России и Германии опять собирались грозовые тучи и на горизонте маячили новые ужасы. В 1945-м году, после окончания Второй мировой войны, окончательно утвердился новый порядок, продолжающийся и сегодня. Нигде не было рыхлой демократии, отныне «демократия» стала понятием, маскирующим новую техногенную диктатуру, когда покорные массы управляются анонимными магами. Маги взаимозаменяемы, оказавшийся на месте мага человек ведет себя так же, как вел себя его предшественник и будет себя вести его преемник: пользоваться той же машиной управления, включать те же рычаги пропаганды, использовать те же психотронные средства.

Интеллигентный духовный искатель (Гурджиевский человек № 1, 2 и 3) до 1914-го года удовлетворялся теософией или антропософией, бравировал левым радикализмом и заигрывал с черной магией (например, автор книги «Великий бог Пан» Артур Маккен и герой романа Гюисманса «Là-Bas»). Талантливый духовный искатель в межвоенный период (Рене Домаль и Ганс Касторп из «Волшебной горы» Томаса Манна) был сюрреалистом, дадаистом и мистиком. Ему не хотелось думать о бойне, которая только что закончилась, и о той, которая была на подходе. Молодой искатель периода после Второй мировой войны, ошарашенный невиданными масштабами ее жестокости, был антисталинистом или антифашистом и одновременно циником и проходимцем (герои Набокова), все еще мечтающем вернуться в довоенный рай, в котором прошло его детство.

Экологическая или космическая катастрофа грозит стать глобальной и необратимой. Через десять-двадцать лет вся цивилизация может быть разрушена или навечно (непригодность окружающей среды к существованию в ней) или частично (невозможность социума старого типа). Отдельные симптомы уже имеются сегодня. Демография Европы и США изменилась в сторону смешения с выходцами из Африки и Востока. Меняются религии стран – во Франции уже больше мечетей, чем церквей. Происходит глобализация экономики, коммуникаций, культуры. Все это имеет своих сторонников и противников, и это грозит нам войнами и распадами больших стран на мелкие локалы, где начнут воцаряться свои князьки и папы, особенно в связи с приближающейся экологической катастрофой. Сегодняшний финансовый кризис показал, какой хаос может наступить даже в таком, казалось бы, обыденном случае как экономическая рецессия. Мы все живем в этом изменившемся новом мире.

Что привлекает его в Четвертом Пути, а что уже нет? Какую новую скорлупу он пытается найти? Нам нужно точно узнать, какие аспекты Четвертого Пути отвечают его реальным ожиданиям и сохранить эти аспекты. Возможно ли реанимировать Гурджиевскую традицию, вдохнуть в нее новую жизнь? И самый важный вопрос: кто этот искатель, способный воспользоваться сокровищем «истинных мудрецов»? Остались ли еще такие в стремительно разрушающемся мире? На все эти вопросы возможны только практические ответы, полученные путем наблюдений и экспериментов. Призывом к такого рода действиям авторы заканчивают это эссе.

А. Ровнер, С. Родыгин

Москва – Нью-Йорк, 2009