Текст книги "Тяжелые дни. Секретные заседания Совета министров"

Заседание 30 июля 1915 года

На театре войны беспросветно. Отступление не прекращается. А. А. Поливанов говорит, что он не в состоянии дать сколько-нибудь отражающей действительность картины фронта. Вся армия постоянно передвигается внутрь страны, и линия меняется чуть ли не каждый час. Деморализация, сдача в плен, дезертирство принимают грандиозные размеры. Ставка, по-видимому, окончательно растерялась, и ее распоряжения принимают какой-то истерический характер. Вопли оттуда о виновности тыла не прекращаются, а, напротив, усиливаются и являются водой на мельницу противоправительственной агитации».

Тем временем на Кавказе развивается наступательная операция. Войска клином проникают в неприятельскую территорию.

П. А. Харитонов:

«Куда мы зарываемся на Кавказ? Как бы все это не кончилось катастрофой. Я не судья в стратегических и тактических тонкостях, но все-таки не могу не видеть, что там политические соображения берут верх над чисто военными. Все знают исключительные симпатии наместника к армянам. Не увлекается ли он этими симпатиями? Даже при поверхностном взгляде на карту видно, что движение войск направляется главным образом на армянские земли. Без того положение повсюду тяжелое, а мы тут еще будем рисковать ради воссоздания

Армении. Между прочим, ходом дел на Кавказе очень встревожены кавказские депутаты. Чхеидзе, не переставая, кричит об опасности и обвиняет местную власть в чрезмерном пристрастии к армянским домогательствам, столь влиятельным в наместническом дворце. Следовало бы обратить на все это внимание государя».

А. А. Поливанов:

«Хотя Государственный контролер и не стратег, но он правильно анализирует положение на Кавказе. Я тоже с большой тревогой смотрю на тамошние действия. Как бы там не произошло катастрофы. До меня доходят слухи, что генерал Юденич возмущен тифлисскими распоряжениями и ждет мало хорошего от будущего».

В таком же духе высказывались и остальные члены Совета министров, находя, что, если даже оставить в стороне чисто военную сторону, с точки зрения общей политики нежелательно преждевременно раздувать армянский вопрос, который без того в некоторых заграничных кругах стараются выставить в виде одной из целей войны.

И. Л. Горемыкин:

«Создание Армении будет только нам на шею и явится в будущем источником различных осложнений на Востоке».

С. Д. Сазонов:

«Я бы не решился давать такую категорическую постановку этому вопросу. Согласен, что раздувать его и рисковать не следует. Но было бы неполитично говорить об этом во всеуслышание. За границей, среди наших союзников, особенно в Англии, издавна относятся с большой симпатией к армянам».

А. В. Кривошеин:

«Да, конечно, кричать не следует, и мы этого и не собирались делать. Но не можем же мы из боязни англичан, которые сами и пальцем не пошевелили, чтобы облегчить положение армян, не можем же мы молчать, когда видим, как кавказские власти готовы жертвовать русскими интересами во имя армянских. На Кавказе готовится преступный акт, по нашему мнению, и мы обязаны обратить на это внимание, своевременно указать на грозящую опасность».

В конце концов военному министру поручено доложить государю о направлении кавказских событий.

Кн. Н. Б. Щербатов доводит до сведения Совета министров, что, по жандармским донесениям, у турок на кавказском фронте обнаружены добровольцы-болгары.

С. Д. Сазонов:

«Категорически утверждаю, что это вздор. В турецких войсках действительно имеются болгарские уроженцы – турецкие подданные. Они мобилизованы наравне с прочим населением. Но добровольцы – это плод жандармского воображения».

И. Л. Горемыкин предложил на обсуждение письмо князя Б. А. Васильчикова (если память мне не изменяет – он был в то время заместителем принца А. П. Ольденбургского по званию Верховного начальника санитарной части). В письме этом указывалось, что, в связи с эвакуацией ряда губерний, количество коек для больных и раненых воинов сократилось на 30 000. Восполнение этого ущерба является вопросом срочной необходимости. Наилучшим, по мнению князя Васильчикова, выходом было бы немедленное сооружение специальных бараков, дабы не стеснять местного населения, без того страдающего от прилива массы беженцев.

А. А. Поливанов сообщил по этому поводу, что Его Величество, осведомившись о затруднениях с размещением раненых, повелел обратить под лечебные заведения высочайшие дворцы и монастырские здания. При таких условиях представлялось бы целесообразным пока отказаться от постройки бараков, на что потребуются огромные затраты, да и ввиду приближения дождливого и холодного времени едва ли такая постройка вообще осуществима.

Гр. П. Н. Игнатьев:

«Боюсь, как бы отказ в ассигнованиях на бараки не осложнил и без того тяжелое положение школьного дела. В настоящее время значительная часть учебных заведений занята под лазареты, даже заразные. Каждый день я получаю донесения о все новых и новых оккупациях. Никакие протесты не помогают, и устрашенным педагогам приходится подчиняться. Между тем в каждом городе имеются казенные здания, театры, кинематографы, наконец, недостроенные дома, которые можно с небольшими затратами приспособить для размещения коек. Но военные власти предпочитают занимать учебные заведения, так как в них легче устроиться, есть готовые запасы осветительных материалов и топлива и прочие удобства. А что молодежь остается на улице, бездельничает, тратит драгоценное время – это никого не беспокоит. Мне думается, что на это явление надо обратить серьезное внимание. С государственной точки зрения недопустимо прекращение образования в стране, как бы ни были тяжелы переживаемые обстоятельства. Но, помимо общих соображений, следует считаться и с чисто нравственными последствиями. Лишенная влияния школы, молодежь постепенно теряет дисциплину, болтается зря, общается с массой озлобленных, разоренных, исстрадавшихся беженцев и видит все страшные отрицательные закулисные стороны. Конечно, это не может не влиять на настроение и создает благоприятную почву для пропаганды. Сейчас среди студенчества начинают появляться веяния, которых не было в первое время после возникновения войны».

А. В. Кривошеин:

«Когда горит дом, детей привлекают к борьбе с бедствием, а не засаживают за уроки».

Кн. Н. Б. Щербатов:

«Я согласен с министром народного просвещения, что безделье отражается на молодежи развращающим образом и что надо стараться продолжать занятия. Но ведь надо и о раненых позаботиться. Совершенно правильно указывает Алексей Андреевич (Поливанов) на нежелательность бараков. Земцы, знакомые с этим вопросом по опыту борьбы с эпидемиями, возражают против этих сооружений, как непригодных в холодное время. В столкновении интересов можно найти примиряющий выход. Часть учебных заведений следует отвести под лазареты, а остальные использовать интенсивнее путем параллельных классов, установления смен, организации вечерних уроков и тому подобное Начальные училища надо отдать для раненых, а для училищ нанять деревенские избы. Все дело сводится к выработке определенного плана распределения».

Гр. П. Н. Игнатьев:

«Рекомендуемые князем Н. Б. Щербатовым меры уже применяются нашим ведомством. Но наши планы

постоянно нарушаются военными властями, которые не признают никаких резонов. Кроме того, в большинстве случаев эвакуированные лазареты прибывают неожиданно, без предупреждения, и необходимость их разгрузки из поездов перепутывает все расчеты. Вообще, мне думается, что центр тяжести вопроса надо бы перенести на места, где виднее обстановка. Я просил бы преподать от имени Совета министров указания губернаторам в том смысле, что им поручается, по соглашению с местным учебным начальством, обратить часть учебных заседаний под лазареты и озаботиться обеспечением обучения детей путем правильного использования остающихся школ. Важно привлечь и ведомство императрицы Марии, которое неохотно идет навстречу нашему ведомству, не допуская наших школьников в свои помещения в свободное от занятий время».

А. Д. Самарин:

«Задача распределения эвакуируемых раненых очень сложна и, конечно, лучше всего поручить разобраться в ней губернаторам. Должен отметить, что ожидания помощи от монастырей в значительной степени преувеличены. Почти все городские и пригородные монастыри уже использованы. Остаются только отдаленные от железных дорог. Отправка в них раненых едва ли осуществима. Помимо затруднительности сообщения, как организовать медицинский уход? Держать особого доктора или хотя бы фельдшера немыслимо для нескольких больных, а много народа монастыри провинциальные принять не могут из-за тесноты помещений. Да и гигиенические условия в старинных зданиях неудовлетворительны. Думаю, что и занятие дворцов существенной помощи не принесет. В них можно устроить несколько тысяч. Потребность же в койках достигает огромных размеров».

И. Л. Горемыкин:

«Задача настолько сложная, что ее надо обсудить специалистам. Самое лучшее созвать особое совещание под председательством князя Васильчикова с участием старших чинов всех ведомств. Они выработают план удовлетворения нужды в койках и представят нам на утверждение. Что же касается школьных помещений, то этот частный вопрос можно поручить губернаторам, преподав руководящие указания журналом Совета министров».

А. А. Поливанов:

«Справедливо говорит Иван Логгинович. Задача сложная и даже сложнейшая, ибо мы не знаем, как глубоко придется нам очистить Россию и скоро ли прекратится эвакуационно-беженский период военных действий».

После этого горько-иронического заявления военного министра беседа перешла к неоднократно уже служившему предметом суждений вопросу о беженцах. В моих записях набросано лишь общее содержание этой беседы, без отметок, кто и что говорил. Ставка окончательно потеряла голову. Она не отдает себе отчета в том, что она делает, в какую пропасть затягивается Россия. Нельзя ссылаться на пример 1812 года и превращать в пустыню оставляемые неприятелю земли. Сейчас условия, обстановка, самый размах событий не имеют ничего общего с тогдашними. В 1812 году маневрировали отдельные армии, причем район их действий ограничивался сравнительно небольшими площадями. Теперь же существует сплошной фронт от Балтийского чуть ли не до Черного моря, захватывающий огромные пространства на сотни верст. Опустошать десятки губерний и выгонять их население вглубь страны равносильно осуждению всей России на страшные бедствия. Но логика и веления государственных интересов не в фаворе у Ставки. Штатские рассуждения должны умолкать перед «военной необходимостью», какие бы ужасы под ней не скрывались. В конце концов внешний разгром России дополняется разгромом внутренним.

Среди беженской струи можно различить три течения. Во-первых, евреи, которых, вопреки неоднократным указаниям Совета министров, поголовно гонят нагайками из прифронтовой полосы, обвиняя их всех, без разбора, в шпионаже, сигнализации и иных способах пособничества врагу. Конечно, вся эта еврейская масса до крайности озлоблена и приходит в районы нового водворения революционно настроенной; положение усложняется еще тем, что местные жители, без того все тяжелее испытывающие бремя военных невзгод, встречают голодных и бездомных евреев далеко не дружелюбно.

Во-вторых, служебный персонал гражданских и тыловых военных учреждений с десятками вагонов грузов; в то время, как десятки тысяч народа плетутся пешком около железнодорожного полотна, мимо них проходят поезда, нагруженные диванами из офицерских собраний и разным хламом включительно до клеток с канарейками птицелюбивых интендантов. В-третьих, добровольные беженцы, в большинстве случаев гонимые слухами о необычайных зверствах и насилиях, чинимых немцами.

Наконец, в-четвертых, беженцы, выселяемые насильственно по приказу военных властей в целях обезлюжения отдаваемых неприятелю местностей. Эта группа наиболее многочисленная и наиболее озлобленная. Людей отрывают от родных гнезд, давая на сборы несколько часов, и гонят в неведомую даль. У них же на глазах поджигаются остающиеся запасы, а нередко и самые избы. Легко понять психологию таких принудительных беженцев. Едва ли добрые чувства у них накопляются в отношении той власти, которая допускает подобные не только для простого человека непонятные действия.

И вся эта сбитая с толку, раздраженная, измученная толпа сплошным потоком катится по всем путям, мешая военным передвижениям и внося в тыловую жизнь полнейший беспорядок. Тащатся с нею повозки с домашним скарбом, бредет скот. Накормить, напоить, согреть все это множество, конечно, немыслимо. Люди сотнями мрут от голода, холода, болезней. Детская смертность достигает ужасающих размеров. По сторонам дорог валяются непогребенные трупы. Повсюду падаль и невыносимые миазмы. Широкой волной людская масса разливается по России, усугубляя повсюду тягости военного времени, создавая продовольственные кризисы, увеличивая дороговизну жизни и возбуждая без того повышенное настроение на местах. Лишь в самое последнее время, когда зло уже успело стать стихийным, в Ставке начали понимать, что дольше так продолжаться не может, и пошли навстречу настояниям правительства о привлечении к регулировке беженского движения гражданских властей. Избранные Советом министров в качестве главноуполномоченных по беженским делам на обоих фронтах члены Государственного совета Зубчанинов и Урусов приняты в Ставке благосклонно и получили обещание полной поддержки. Однако трудно надеяться на быстрые успехи их миссии. Все настолько перепутано, что надо чуть ли не годы, чтобы разобраться в происходящем хаосе и приучить военных начальников считаться со штатскими интересами.

Кроме того, Ставка, по-видимому, не склонна отказаться от кутузовского заманивания и надежды побороть немецкое наступление опустошенным пространством. При таких же условиях никакие главноуполномоченные не помогут, и новое переселение народов будет продолжаться со всеми присущими этому явлению катастрофическими последствиями. На такой пессимистической ноте беседа закончилась. У меня добавлено: «Сознают свое бессилие. Все тот же проклятый вопрос о взаимоотношениях военной и гражданской власти. И правда, что может сделать правительство, раз Верховный главнокомандующий считает для успеха войны нужным отдать то или иное приказание. В обычной войне действует правило: лес рубят – щепки летят. Но как быть при настоящем небывалом масштабе? А между тем эти «щепки» грозят зажечь пожаром всю Россию. Трагично». Суждения закончились решением выждать новых донесений от главноуполномоченных и доложить государю в связи с общим вопросом о созыве объединенного военного совета под председательством Его Величества для пересмотра плана войны.

П. Л. Барк доложил Совету министров об обращенном к Министерству финансов министром иностранных дел, поддерживаемым военным министром и Ставкой, требовании отпуска кредита на покупку урожая в Болгарии. Операция эта имеет целью оказать воздействие на болгарских деятелей и помешать немцам приобрести урожай для своих нужд. Вся покупка обойдется в 200 млн франков, подлежащих распределению между союзниками, причем доля России определяется в 25 млн рублей.

По поводу изложенного предположения П. Л. Барк высказался следующим образом:

«В настоящее время день войны обходится нам в 19 000 000 рублей. Следовательно, если намечаемая операция хотя бы на несколько дней приблизит конец войны, то она, безусловно, выгодна, и я первый ее приветствую. Насколько такой результат обеспечен, не берусь судить и жду указаний Совета министров. В случае благоприятного разрешения принципиальной стороны вопроса прошу полномочий немедленно перевести в распоряжение Савинского (в то время посланник в Софии) сто миллионов франков. На этом настаивает министр иностранных дел в тех видах, чтобы инициатива операции в глазах Болгарии исходила от России. Окончательный расчет с союзниками будет произведен по завершении сделки».

А. В. Кривошеин:

«Если министр иностранных дел признает эту меру практичной с политической точки зрения и полагает, что она поможет нам в отношениях с Болгарией, то, без всяких сомнений, надо немедленно ее осуществить. Попутно мы достигаем и других целей – получаем становящийся все более выгодным товар и мешаем воспользоваться им Германии и Австрии. В данном вопросе меня, как и в других случаях совместных операций с союзниками, неприятно удивляет только одно: и Франция, и Англия прекрасно знают, какие колоссальные затруднения мы сейчас переживаем (прибавлю – не без пользы для них); неужели же эти наши богатые родственники не могут отделаться от эгоизма и принять на себя всю финансовую тягость операции; двести миллионов франков для них сумма пустяшная, у нас же каждая копейка на счету. Что-то не верится мне в последующие расчеты. Разве по окончании войны зачтут нам в погашение долга. Но ведь мы именно в данную минуту почти нищие».

С. Д. Сазонов:

«Союзники считают эту операцию допустимой лишь при условии распределения. Здесь играют роль не финансовые соображения, а политические – поддержание равновесия интересов. Во всяком случае, с решением надо поспешить. Прошлогодний урожай в Болгарии был скуплен немцами. Если мы не успеем сделать это раньше их, то, конечно, они не задумаются перед расходом и не упустят выгодной сделки».

А. В. Кривошеин:

«В нынешнем году, кажется, хороший урожай и в Румынии. Если задаваться целью мешать немцам, то следует и его скупить».

С. Д. Сазонов:

«Вопрос о Болгарии выдвигается на первую очередь, так как воздействие на нее особенно важно ввиду Босфора. Кроме того и результаты будут скорее достигнуты, ибо нет боле падких на легкую наживу, чем болгарские политические деятели. Но, конечно, я буду всемерно приветствовать постановление Совета министров о закупке и румынского урожая, если это посильно для казны. Союзники охотно пойдут и на эту сделку».

П. Л. Барк:

«Не возражаю против операции с румынским хлебом по тем же соображениям, которые я высказал относительно Болгарии».

А. В. Кривошеин:

«Чего же в таком случае медлить. Вероятно, немцы действуют в таких делах без задержек».

С. Д. Сазонов:

«У наших представителей в Румынии возникают сомнения в целесообразности. По их мнению, если даже немцы и скупят румынский урожай, то они все равно не смогут его использовать ввиду железнодорожных затруднений».

В. Рухлов:

«Должен отметить, что румынские железные дороги находятся в плачевном состоянии. До сих пор они не смогли справиться с перевозкой нескольких тысяч вагонов хлебных грузов прошлого года. С того времени состояние перевозок у них не только не улучшилось, но, напротив, значительно ухудшилось».

А. А. Поливанов:

«Я бы все-таки высказался за немедленную покупку румынского урожая. Во-первых, немцы народ искусный и справятся со всякими техническими трудностями. Во-вторых, едва ли правильно ограничивать операцию одной Болгарией: это может породить нежелательные толки в Румынии и повредить нам в политическом отношении, чем, конечно, не преминет воспользоваться Германия».

С. Д. Сазонов:

«Вопрос вообще трудный и обоюдоострый. Я еще переговорю с французским и английским послами и пошлю срочный запрос нашему представителю в Бухаресте. Но, во всяком случае, прошу сегодня покончить с болгарским урожаем. Эта операция срочно необходима прежде всего для того, чтобы господа болгарские деятели могли нажиться. Если хотите, это известный косвенный подкуп, который может сослужить нам большую службу в дальнейшем ходе событий».

И. К. Григорович:

«Нельзя ли воспользоваться этим самым подкупом, чтобы заставить болгар прекратить перевозку снарядов и боевого снабжения в Турцию. Игра в руку немцам и для нас опасная».

С. Д. Сазонов:

«Категорически утверждаю, что все распускаемые на этот счет слухи неверны. И наши, и союзные представители в Болгарии внимательно следят за передвижением грузов и пока никакой военной контрабанды не обнаружили».

В итоге операция по закупке урожая в Болгарии разрешена при условии соблюдения равновесия интересов России и союзников, а вопрос о румынском хлебе отложен до сообщения министром иностранных дел дополнительных сведений и разъяснений.

Кн. Н. Б. Щербатов:

«Раз мы находимся в области финансовых вопросов, позвольте обратить ваше внимание на то, что творится с русской валютой в Финляндии. Наш рубль падает там с головокружительной быстротой. Поразительная нелепость. В пределах одной империи одна область спекулирует на спине всей остальной страны. Создавшееся положение вызывает справедливое негодование среди населения. В Государственной думе говорят об этом с пожиманием плечами. Следовало бы положить границу зарвавшимся финнам».

П. Л. Барк разъяснил, что финансовым ведомством принимаются срочные меры к поддержанию нашей валюты в Финляндии и что обсуждается вопрос об условиях привлечения этой окраины к участию в расходах на войну.

П. А. Харитонов:

«Блаженная страна. Вся империя изнемогает в военных тягостях, а финляндцы наслаждаются и богатеют за наш счет. Даже от основной гражданской обязанности – защищать государство от неприятеля – они освобождены. Давно бы следовало притянуть их хотя бы к денежной, взамен натуральной (если она нежелательна), повинности. А тут они еще смеют с нашим рублем каверзничать. Полезно было бы поговорить по этому поводу с финляндским генерал-губернатором. Какие у него планы и есть ли у него вообще какие-нибудь планы?»

С. Д. Сазонов:

«Ради бога, не возбуждайте рвения генерала Зейна и оставьте финнов в покое. За этим вопросом очень ревниво следят шведы, и лучше пока заставить совершенно о нем забыть».

И. Л. Горемыкин:

«Я вполне согласен с министром иностранных дел. Овчинка выделки не стоит. Пользы от кучки чухонцев нам будет мало, а неприятностей не оберешься. И без того все осложняется, чтобы нам еще с финляндцами возиться. Ну их всех к черту. Министр финансов примет меры для ограждения рубля, а в Финляндском совещании обсудят и подготовят общие проекты. Посмотрим, что дальше будет, пока же я прошу не касаться финляндского вопроса в общей постановке. У нас и без того по горло всяких вопросов».

Как отмечено в записи предшествовавшего заседания, Совет министров решил, в ответ на пожелание Государственной думы о выяснении виновников недостатка в снабжении армии, возложить эту задачу на особую верховную комиссию. О таковом постановлении военный министр оповестил Думу, в среде которой возникло неудовольствие по поводу недостаточной определенности целей и полномочий этой комиссии. В связи с этим в Совете министров вновь затронут вопрос, не надлежало ли бы, для избежания дальнейших толков, присвоить комиссии наименование «следственная».

А. В. Кривошеин:

«Самым решительным образом возражаю против этого слова. Я всегда чувствовал, а в теперешнее время особенно остро чувствую и бремя, и горе ответственности члена правительства. Но без вины виноватым я не желаю быть, не желаю в этом расписываться и класть голову на плаху перед всей Россией. В самом деле, какое впечатление произведет на общественное мнение, если мы сразу назначим комиссию следственную. Станут говорить (и логически будут правы) – правительство целый год спало, ничего не делало, ничем не интересовалось, и вдруг пришла Дума-спасительница, прикрикнула, и это самое правительство спешит проявить рвение вплоть до признания заведомой преступности своих органов. Несомненно, надо всячески стараться поддерживать добрые отношения с законодательными учреждениями, но и такому стремлению есть предел. Мы не имеем права неосторожным словом клеймить целые ведомства и окончательно подрывать без того всячески расшатываемый авторитет правительственных учреждений».

И. Л. Горемыкин:

«Я вполне присоединяюсь к мнению Александра Васильевича. Надо сначала выяснить, существуют ли основания говорить о чьей-либо виновности. Если они окажутся, тогда можно будет ходатайствовать перед государем императором о направлении дела в уголовном порядке».

С. В. Рухлов:

«Я тоже, безусловно, согласен с точкой зрения Александра Васильевича. Все это дело вообще чрезмерно раздувается. Одни хотят использовать его для отвлечения от себя ответственности за военные неудачи, а другие стремятся подвести лишнюю мину под существующий строй и положить себе лишнюю ступеньку к портфелю в будущем кабинете, облеченном общественным доверием, как это входит ныне в моду говорить. Нам нечего играть на руку этим проискам и интригам. Достаточно и того, что правительство учреждает комиссию для расследования. О следствии и суде еще рано заботиться».

А. А. Поливанов:

«Да ведь мы в прошлом заседании так и решили создать верховную комиссию для расследования. Я и произнес в Думе именно это слово, а о следствии мною упомянуто не было. Недовольство же нескольких депутатов не может служить основанием для пересмотра ранее состоявшегося и в принципе одобренного Его Величеством постановления Совета министров. По существу же Александр Васильевич совершенно прав. Хотя мое дело сторона и меня благодарные соотечественники и испуганные военачальники пока еще не обвиняют в пособничеств неприятелю, я должен сказать, что нельзя выставлять на позорище людей и целые учреждения без твердой уверенности в наличии для того основательных поводов».