Текст книги "Мемуары"

К читателю[4]4
  Текст французского издателя. – Примеч. ред.


[Закрыть]

Великий Вуатюр оставил нам поразительное определение услуг, оказанных Ришелье Франции: «Когда, два столетия спустя, те, что придут после нас, прочтут о том, что кардинал Ришелье разрушил Ла-Рошель и покончил с ересью, о том, что одним-единственным договором он подчинил Франции тридцать или сорок городов, когда они узнают о том, что в годы его всесилия были разбиты и изгнаны англичане, завоеван Пиньероль, спасен Казаль, присоединена к французской короне вся Лотарингия, большая часть Эльзаса, испанцы потерпели поражение при Вейяне и Авене, когда они убедятся в том, что, когда он стоял у кормила власти, Франция победоносно завоевывала крепости и побеждала в битвах, и если к тому же в них будет течь еще хоть несколько капель французской крови, останется хоть немного любви к своей стране, – разве смогут они прочесть обо всем этом, не испытав чувства преклонения перед ним?»

В 1647 году Корнель, по случаю своего приема в члены Академии, восславил великого кардинала: «Даже если бы мне было известно об Академии лишь то, что она основана покойным кардиналом – гением, чьи деяния велики, то я был бы самым неразумным из смертных, не испытывая к вам исключительного почитания, не видя, что той же рукой, которой этот чудотворец подрывал основы испанской монархии, он соблаговолил заложить основы вашего учреждения и доверить вашим заботам чистоту языка, который он желал сделать услышанным и главенствующим во всей Европе».

В XVIII веке еще сохранялся обычай, следуя которому вступающие в Академию непременно славили «великого Армана». Однако после того, как, едва не унесенная бурей революции Академия была восстановлена Людовиком XVIII, эта традиция была предана забвению.

Негативные черты этого великого сына Франции были с романтическим преувеличением описаны Виктором Гюго, Альфредом де Виньи и Александром Дюма. К несчастью, в какой-то мере по произведениям этих писателей молодежь открывает для себя Историю Франции.

Кардинал отнюдь не зловещий персонаж, каким его представляют поэты и романисты, он гениальный политик и полководец, восемнадцать лет своей жизни трудившийся во славу Королевства и открывший дорогу веку Людовика XIV. Впрочем, уже Людовик XIII призна́ет: «Никто так не послужил Франции, как он».

Издатель

Краткая хронология событий

1585: Рождение в Париже Армана Жана дю Плесси, будущего кардинала Ришелье.

1606: Генрих IV назначает Ришелье епископом в Люсоне.

1609–1609: Дело о наследовании герцогств Клевского и Жюлье. Союз Генриха IV с немецкими принцами-про тестан тами.

1611: Воцарение Густава-Адольфа в Швеции.

1614: Ришелье назначен депутатом от духовенства Пуату в Генеральных Штатах.

25 ноября 1616: По рекомендации Марии Медичи Ришелье, став ее советником, назначается на пост военного министра и министра иностранных дел.

1617: Убийство Кончини. Ришелье вместе с Марией Медичи в изгнании в Блуа, затем в Авиньоне.

Апрель 1619: Ришелье призван Альбером де Люинем для ведения переговоров о примирении Людовика XIII со своей матерью. Он подписывает Ангулемский мирный договор: Мария Медичи получает в управление Анжу.

Август 1620: Ришелье подписывает Анжерский мирный договор, подтверждающий условия предыдущего договора.

5 сентября 1622: Ришелье возведен в сан кардинала.

Апрель 1624: Ришелье становится членом Королевского Совета.

1624: Проблема Вальтеллины, находящейся под властью протестантов и занятой сторонниками Папы. Ришелье приказывает занять Вальтеллину, но она остается в руках папских сторонников. Он опасается франко-испанской коалиции против Англии и французских протестантов. Протестанты обращаются за помощью к Карлу I.

1625: Брак между Генриеттой Французской и английским королем Карлом I.

1626: Ришелье восстанавливает флот в Ла-Рошели в ответ на укрепление там англичан. Назначен ректором Университета, суперинтендантом судоходства и торговли. Пользуется доверием Короля.

1626: Ришелье принимается за создание крупных монопольных компаний: «Компания Морбиан» в 1625–1626 годах, «Сто компаньонов» в 1627 году, «Компания американских островов» в 1635 году, «Восточная Компания» в 1642 году. Закладывает основы французской колониальной империи.

Февраль 1626: Ришелье подписывает эдикт против дуэлей, стремясь к примирению со своими противниками (дворянами)²⁷.

1627: Отрезает Ла-Рошель от англичан и принуждает протестантов к сдаче.

1628: Падение Ла-Рошели позволяет Ришелье более активно действовать в Германии.

1629: Примиряет шведского короля Густава-Адольфа с польским королем Сигизмундом Вазой: Альтмаркское перемирие.

28 июня 1629: Аллесский мирный договор, дарующий прощение протестантам: те получают свободу вероисповедания, но лишаются военных гарантий. Ришелье заключает союзы с немецкими протестантами против католической Испании и австрийских Габсбургов.

6 марта 1929: Армия Людовика XIII преодолевает Сузский перевал.

Декабрь 1629: Взятие Пиньероля французами, которые поддерживают Шарля де Невера в деле Мантуи и Монферрата. Католическая партия во главе с Мишелем де Марийаком выступает против антииспанской политики. Гастон Орлеанский, Анна Австрийская и Мария Медичи поддерживают эту партию.

10 ноября 1630: День одураченных. Мария Медичи покидает Францию. Мишель де Марийак впадает в немилость, его брат, маршал Луи де Марийак, казнен в 1632 году.

Январь 1631: Вспыхивают мятежи знати: Гастона Орлеанского в 1631 году в Лотарингии, Генриха II де Монморанси в 1632 году (потерпит поражение 1 сентября 1632 года в Кастельнодари), графа Суассонского в 1636 году (сбежит за границу), Сен-Мара в 1642 году (будет казнен в сентябре 1642 года).

1631: Кардинал стремится подавить мятежи, усиливая власть судебных чиновников и воздействуя на общественное мнение (создание «Газет» в 1631 году Теофрастом Ренодо).

23 января 1631: Ришелье объединяется со шведским королем против Императора Священной Римской империи. Франко-шведский договор в Барвальде. Франция оказывает финансовую помощь Швеции, чтобы та вмешалась в события в Германии.

Весна 1631: Франко-баварские договоры в Мюнхене и в Фонтенбло. Архиепископ Трира принимает покровительство Франции.

2 июля 1631: Договор в Чераско. Франция сохраняет Пиньероль. Шарль де Гонзаг Невер добивается подтверждения своих прав на Мантую и Монферрат.

6 января 1632: Франко-Лотарингский договор в Вике с последовавшим за ним 26 июня Ливерденским договором.

16 ноября 1632: В Лютцене убит Густав-Адольф.

Апрель 1633: Возобновление франко-шведского союза.

Осень 1634: Французы возвращают себе крепости Эльзаса, занятые прежде шведами.

8 февраля 1635: Договор между Францией и Объединенными Провинциями.

28 апреля 1635: Компьенский договор между Францией и Швецией.

19 мая 1635: Франция объявляет войну Испании после похищения Филиппа де Сотерна, курфюрста Трира.

Октябрь 1635: Ришелье оставляет Бернарду СаксонВеймарскому Эльзасское ландграфство.

1635: Начало мятежей, вызванных повышением налогов (кроканов – в Перигоре в 1635 году, кроканов – в Лимузене и Пуату в 1636 году, босяков – в Нормандии в 1639 году).

1635: Ришелье основывает Французскую Академию, возводит Сорбонну и Кардинальский дворец (ныне ПалеРояль).

1636: Испанцы овладевают Корби. Солдаты Императора остановлены под Сен-Жан-де-Лон. Франция подписывает со Швецией Висмарский договор.

1637: Французы лишаются Вальтеллины.

15 марта 1638: Д’Аво и Сальвьюс подписывают Гамбургский договор – о франко-шведском оборонительном и наступательном союзе.

17 декабря 1638: Бернард Саксон-Веймарский захватывает Брейзах. Испанские Нидерланды изолированы.

1639: Смерть Бернарда Саксон-Веймарского, чья армия переходит под командование Гебриана.

1640: Мятеж в Каталонии. Независимость Португалии. Хуан IV Браганский становится союзником Франции. Взятие Арраса французами.

29 марта 1641: Сен-Жерменский договор. Мирные переговоры с Карлом IV Лотарингским. Герцог восстанавливает власть Франции в Лотарингии и в Барруа. Франция оставляет за собой до заключения мира Нанси.

24 июля 1641: Перемирие между Фредериком-Гийомом Бранденбургским, Швецией и Францией.

1641: Испания подстрекает заговорщиков во Франции. Граф Суассонский убит в битве при Марфе́.

1642: Французы берут Перпиньян и захватывают Руссильон. Заговор Сен-Мара.

4 декабря 1642: Смерть Ришелье. Франция занимает часть провинций, которые будут ей уступлены в 1648 году по Вестфальским договорам.

19 мая 1643: Победа французов при Рокруа над испанскими отборными войсками несколько дней спустя после смерти Людовика XIII.

1 марта 1644: Гаагский договор между Францией и Швецией.

1644: Конде и Тюрен овладевают Фрайбургом-в-Брайсгау.

4 декабря 1644: Официальное открытие Мюнстерского конгресса.

1645: После поражения в Мариентале Тюрен вместе с Конде побеждают в Нёрдлингене.

1646: Копенгагенский франко-датский договор.

1646: Бавария захвачена войсками Тюрена и Врангеля. Поражение французов в Тоскане.

Июнь 1647: Поражение Конде под Леридой.

Лето 1648: Тюрен и Врангель – победители в Сюсмархаузене – идут брать Вену.

20 августа 1648: Победа Конде в Ленсе над эрцгерцогом Леопольдом.

16 сентября 1648: Бавария подписывает предварительные условия мира.

24 октября 1648: Подписание договоров в Мюнстере и Оснабрюке.

1600–1610

Я бодрствую ночами, дабы другие могли спать под сению моих бдений.

Ришелье²⁸

В 1600 году великий король Генрих, достойный жить столько же, сколько была жива его слава, укрепив на своей главе корону, принеся Государству успокоение, смирившись перед чаяниями и нуждами своего народа, имевшего на него огромное влияние, после многих побед, одержанных над врагами отечества, решил, что настала очередь и ему покориться законам природы и вступить в брак, дабы оставить государству наследников своей короны и добродетели.

В поисках подруги под стать своей славе он окинул взором всю Европу и, не пропустив ни единого уголка, где бы мог отыскаться предмет его мечтаний, остановился на Флоренции, где жила та, существование которой делало дальнейшие его поиски бессмысленными. Местная принцесса, внучка Императора по матери, а по отцовской линии из рода, давшего миру многих знаменитостей и государственных мужей²⁹, тронула его душу, к тому же у нее была безупречная репутация. Цветущая дева обладала самыми зрелыми добродетелями: казалось, Господь создал ее настолько совершенной, что искусство, завидующее природе, едва ли смогло бы добавить хоть что-то к ее достоинствам.

Любовь, как известно, не терпит проволочек, и монарх тотчас отправляет к ней гонцов, чтобы предложить ей свою корону. Господь, который часто создает браки на небесах, задолго до того, как об этом узнаю́т на земле, делает так, что принцесса, которая уже отвергла императорскую корону³⁰, с радостью принимает корону, предложенную Генрихом, показывая тем самым, сколь важны для нее заслуги самого человека, а не его положение, а также то, что муж исключительных качеств, пусть и не слишком родовитый, превосходит самого знатного из смертных.

Стоило г-ну Де Сийери, канцлеру Франции, взяться за подготовку брачного контракта, как тот уже был заключен и вступил в силу во Флоренции на основании королевской доверенности, переданной герцогом де Бельгардом великому герцогу³¹, при соблюдении всех почестей, полагающихся столь родовитым особам, вступающим в брак.

И вот уже готовится отъезд принцессы, она покидает родные места: ее отвага, удача и стремление к счастью оказываются сильнее моря и ветра, стремящихся удержать ее.

Она прибывает в Марсель, где убеждается в том, что сердца французов открыты для нее так же, как и сама Франция.

По настоятельным просьбам своего нетерпеливого жениха принцесса не задерживается в Марселе и следует в Лион, где Государь – подлинный лев на войне и агнец в мирное время – встречает ее с неописуемой радостью и любовью, равными почтению, питаемому ею к нему. Желая сперва украдкой взглянуть на нее, Король скрывается в толпе, но то, что таится в сердце, попадает туда через глаза: любовь, которую небо заронило в ее сердце, безошибочно указывает ей на него.

Всевышний, истинный творец этого брака, так соединил их сердца, что с самого начала они жили в полном доверии друг к другу, будто всегда были вместе.

Двор восхищался ею и прославлял ту, что была призвана осчастливить Францию, которая предвидела, что принцесса несет ей с собой высшее благословение.

Мирный договор, заключенный в это же самое время с герцогом Савойским³², был воспринят как доброе предзнаменование.

Она прибыла в Париж – столицу великого Королевства, в знак восхищения отдавшего ей свое сердце.

Уже в первый год ее жизни во Франции Господь, благословляя сей брак, одарил ее сыном, что вовсе не было знамением бури, а, напротив, признаком того, что каждый испытает на себе умиротворяющее присутствие Королевы.

Год спустя, родив дочку, она дает Франции возможность со временем укрепить себя брачными узами.

Вслед за тем, желая одарить Королевство таким же количеством принцев и принцесс, сколько лилий в его гербе³³, Господь подарил ей трех сыновей и трех дочерей.

Король выказывает ей свою привязанность, она ему свою.

Однажды королевская чета направлялась в Сен-Жермен, и при переправе на пароме неловкий кучер опрокинул их в реку, причем карета свалилась с парома той стороной, где сидела Королева: не избежать бы ей верной гибели, если бы не господин де Ла Шатенрэ, который тут же бросился в воду и вытащил ее за волосы. Но и этот случай оказался исключительно счастливым – ведь все убедились, что даже река, чуть было не поглотившая Королеву, не смогла погасить ее горячего чувства к Королю, о судьбе которого она справилась, стоило ей прийти в себя.

Поскольку главным для нее было нравиться Королю, она приучилась быть терпеливой даже в том, в чем нетерпеливость не только простительна для самых сдержанных женщин, но и вполне пристойна.

Однако великий Государь многих дарил своим вниманием.

Иные лукавые либо трусливые людишки доносили ей об опасных последствиях непостоянства супруга; и хотя эти попытки подорвать ее доверие к супругу и увенчались некоторым успехом, все же она продолжала ему верить: за исключением некоторых чрезмерных увлечений Короля, она считала ревность слишком болезненным испытанием, чтобы прислушиваться ко всем наветам.

Она не раз пыталась уговорить Короля перестать огорчать ее, не вредить своему здоровью, своей репутации – впрочем, последняя была вне подозрений, – наконец, не идти против совести, убеждая, что она бы смирилась с его похождениями, если бы они не были противны Богу. Но все ее самые убедительные доводы были не в состоянии отвратить Государя от страстей, чью серьезность, ослепленный ими, он не осознавал.

Порой она прибегает и к другим средствам: заявляет, что займется его любовницами, угрожает расправой с ними, утверждая, что никто не осмелится упрекнуть в чрезмерных поступках женщину, преданно любящую своего мужа. Через доверенных лиц она доводит до Короля свои угрозы.

И эти средства, хотя и более слабые, чем первые, оказываются куда более действенными, чем нравоучения, ибо касаются интересов его любовниц, к которым он прислушивается в большей степени, чем к ней.

Как-то раз Король велел маркизе де Вернёй³⁴ покинуть Париж с надежной охраной, узнав от Кончини³⁵, что Королева заручилась поддержкой надежных людей, желая отомстить маркизе, – впрочем, то была лишь уловка, он был уверен, что в данном случае она хотела припугнуть его, а вовсе не причинить зло.

По этому поводу случалось немало треволнений, но все они не имели последствий. Подобно тому, как ревность толкала Королеву на всевозможные ухищрения, неумеренная любвеобильность Короля настолько ослабляла его, что, будучи умным и великодушным монархом, он, казалось, терял порой рассудок.

В остальном брак Их Величеств ничем не омрачался. Следует все же признать, что похождения Короля и ревность Королевы в совокупности с ее силой духа часто порождали ссоры. Герцог Сюлли не раз рассказывал мне, будто не проходило недели, чтобы они не бранились. По его словам, однажды Королева, стоя подле Короля, пришла в такую ярость, что тот, опасаясь с ее стороны худшего, так непочтительно, хотя и непроизвольно, поднял и опустил руку, что позже Королева утверждала, будто он ударил ее, впрочем, это не мешало ей оправдывать его, ведь и сам жест, и предусмотрительность Короля не были излишними.

От графа Граммона я узнал о том, что однажды Король, взбешенный выходками Королевы, оставил ее в Париже и перебрался в Фонтенбло, ей же велел передать: если она не научится уживаться с ним и не изменит своего поведения, ему придется отправить ее обратно во Флоренцию со всем, что она привезла оттуда, имея в виду супругу маршала д’Анкра³⁶ и самого маршала.

От людей, игравших тогда важную роль в управлении государством, я узнал, что недоброжелательность, вспыхивавшая иногда между Их Величествами, дошла до того, что Король неоднократно говорил им о своей готовности просить ее жить отдельно, не в одном с ним доме; и все же, верно, не сердце, а гнев, часто принуждающий говорить то, что ничто в мире не заставит сделать, исторгал такие слова из его уст.

Как тут не поверить в то, что ревность Королевы подогревалась зловредными советчиками, и не только в этом. Тот же герцог Сюлли, мнением которого Королева в то время весьма дорожила, ведь он считался самым близким к монарху человеком, рассказывал мне, что однажды она послала за ним, чтобы сообщить ему о решении, которое заставил ее принять Кончини, – предупредить Короля о тех придворных, кто доносил ей о нем. Кончини, присутствовавший при ее разговоре с Сюлли, утверждал, что таким способом Королева могла бы дать понять Королю, что ничего не утаивала от него. Сначала герцог ответил ей, как обычно резко и не очень учтиво, что подобное поручение настолько отличается от тех, к которым он привык, что он ничем не может быть ей полезен, но стоило Кончини удалиться, как он изменил тон и сказал, что, будучи ее верным слугой, обязан предупредить ее: она приняла неудачное в данных обстоятельствах решение, способное возбудить у Короля самое большое и обоснованное подозрение, которое жена может вызвать у мужа его положения, тем более что любому здравомыслящему человеку было ясно, что никто не осмелился бы заговорить с Королем на такие темы, не будучи уверен, что тому это приятно: Король мог подумать, что причины, побудившие ее к этому открытию, объяснялись либо опасением, что эти сведения могли дойти до него иным путем, либо ее неприязнью к тем, кого она хотела обвинить, поступая так под влиянием людей более приятных ей либо людей, способных склонить ее к такому решению.

Эти доводы подействовали на нее, и она решила последовать советам герцога Сюлли, хотя в других случаях находила его малопригодным для роли советчика, к тому же она с юности так дорожила собственными желаниями, что ее тетка, великая герцогиня³⁷, которой было поручено ее воспитание, частенько жаловалась на ее непреклонность в принятых решениях.

Расхождения были нередки между Их Величествами; но не успевали отгреметь грозы, как Король, пользуясь хорошей погодой, снова был так предупредителен с ней, что после его смерти я не раз слышал, как Королева расхваливала прожитое с ним время и его доброту по отношению к ней.

Он никогда не отказывал ей в обоснованных просьбах, если же отказывал, то объяснял, что та или иная ее просьба может привести к нежелательному для нее самой результату.

Однажды она попросила его пожаловать одному из ее слуг право на занятие некой должности, когда та окажется вакантной; Король отказал ей и объяснил почему: Природный ход вещей приведет к тому, что Вы заступите на мое место, и тогда на собственном опыте узнаете, что тот, кто предоставляет право на занятие какой-либо должности, по мнению получающего это право, ничего не дает, ведь то, что не освободилось, отдать нельзя.

После взятия под стражу маршала Бирона³⁸, чьи заслуги и добродетели снискали ему всеобщее сочувствие, она завела о нем речь с Королем, не с какой-то конкретной целью, а скорее чтобы понять его отношение к этому событию, поскольку оно интересовало ее близкого друга – герцога де Сюлли.

Король ответил ей, что преступления Бирона были доказаны и имели слишком серьезные последствия для Государства, чтобы он мог простить его. Вот если бы он знал, что не умрет раньше маршала, то охотно помиловал бы его, будучи уверенным, что гарантирован от его козней, но он слишком любит ее и своих детей, чтобы оставить им такую занозу, тем более что закон на его стороне. Уж коли маршал осмелился организовать заговор против него, Короля, зная о его отваге и могуществе, то что говорить о его детях, против которых тот действовал бы еще смелее.

Кроме того, добавил Король, он сознает: прости он маршала, многие оценили бы его милосердие, но в народе распространился бы ложный слух о том, что неприязнь к маршалу оказалась сильнее преступлений того. А между тем в государственных делах следует быть выше лживых сплетен, поскольку милосердие иной раз оборачивается жестокостью, кроме того, для него неприемлемо быть жестоким по отношению к невинному и он заслужил бы Божью кару, поступая так, ведь Господь не благословляет сильных мира сего, прибегающих к подобному насилию.

Королева, которая по любому поводу ссылалась на авторитет Короля, тотчас признала его правоту, в которой никому не позволено было усомниться, тем более принцессе ее кровей, которая не оставит безнаказанным преступление против Государства.

В другой раз, когда герцог де Сюлли дал ей знать, что могущественный и своенравный герцог Буйонский будет представлять опасность для ее детей, если ей придется остаться без Короля, она рассказала Его Величеству об этом как раз в тот момент, когда герцог впал в немилость и Его Величество срочно направлялся в Седан, чтобы подавить поднятый им мятеж. С присущей ему находчивостью Король ответил ей, что и впрямь действия и настроения этого человека угрожают спокойствию Франции и потому он без колебаний отправляется покарать его, тем более что герцог уверен, что он не осмелится на это. Его Величество был убежден, что ему удастся лишить герцога возможности вредить ему в дальнейшем.

С таким намерением Король отправился в путь, но на самом деле планы его были иные. Он сказал Королеве, что мог и не делать этого, ведь герцог Буйонский бессилен оказать ему сопротивление, кроме того, пощади он герцога, всякий понял бы, что он сделал это исключительно по своему милосердию.

Большая осторожность заставляет иногда заглядывать в будущее. Дабы предупредить зло, осторожность обрекает порой правителей на пассивность из страха поколебать милый их сердцу покой.

Вскоре после этого Королева принялась настойчиво выпрашивать у Короля должность для герцога де Сюлли, которому выпала честь пользоваться ее доверием; не желая идти у нее на поводу, Король ответил ей, что Сен-Мексан – захудалая крепость королевства, но, пока существует партия гугенотов, даже самые скромные крепости Франции важны, если же когда-нибудь гугеноты потерпят поражение, то даже самые лучшие крепости потеряют всякое значение. Он не хотел дать герцогу это место, поскольку лишь распорядителю финансами не нужно было, пока он оставался на этой должности, предоставлять пенсию. Предложить же герцогу денежное место фактически означало бы заставить его принять его.

К тому же поместить его среди гугенотов означало помешать герцогу стать католиком, а это привело бы к тому, что он стал бы помогать гугенотам.

Он же желал, напротив, оторвать герцога, насколько это было в его силах, от этой партии, помочь ему справиться с заблуждением.

Он признался Королеве, что в самом начале, когда он сам только принял католичество, он сделал это неискренне, лишь для того, чтобы заполучить корону, но после встречи в Фонтенбло³⁹ кардинала дю Перрона⁴⁰ с дю Плесси-Морней⁴¹ он сознательно возненавидел веру гугенотов и их партию, но уже исходя из государственных интересов.

Не раз потом он говорил Королеве, что гугеноты – враги Государства, что когда-нибудь их партия может причинить зло его сыну, если не принять против них меры.

Она также должна иметь в виду, что иные, движимые набожностью люди могли своим неумеренным рвением сыграть на руку Испании, если бы отношения между двумя королевствами испортились. Осторожность толкала католических королей всегда оправдывать свои самые неправедные действия интересами веры.

Ей до́лжно с неизменной осторожностью относиться к хитрости одних и щепетильности других.

Если Королю случалось испытать огорчение, он изливал ей душу, пусть и не получая в полной мере утешения, которого мог ожидать от ума, сильного сочувствием и деловым опытом; и все же он охотно обращался к Королеве, считая, что она умеет хранить секреты.

Сознавая свой возраст, он нередко просил ее ознакомиться с делами, поприсутствовать на заседании совета, чтобы вместе вести этот большой корабль; но то ли потому, что тогда ее тщеславие не было велико, то ли потому, что она исходила из принципа: женщине – женское, мужчине – мужское, Королева не оправдывала в этом его ожиданий.

Он берет ее с собой во все поездки, и, против принятого в королевских семьях обычая, они не спят в разных комнатах и не держатся порознь днем.

Королева настолько ему по душе, что Король часто повторяет своим доверенным лицам, что если бы она не была его женой, то он постарался бы сделать ее своей любовницей.

Дважды он отдает ей должное наиболее подобающим образом.

Однажды – расчувствовавшись, когда они едва не утонули вместе, и еще раз – когда ревность из-за им самим вымышленного повода привела его в ярость; в первом случае он высоко оценил ее искренность – в минуту опасности она вспомнила именно о нем, ее смелость – она не растерялась, ее признательность – она настойчиво просила его за того, кто рисковал жизнью ради их спасения.

Воспользовавшись этим случаем, чтобы подчеркнуть другие ее достоинства, Король хвалил ее за скрытность, а ведь частенько он сам страдал от этого ее качества, пытаясь, впрочем, безуспешно, узнать имена тех, чьи мнения порой доходили до него.

Он добавил, посмеиваясь, что Королева была неравнодушна к почестям, была неподражаема в умении тратить деньги, исключительно смела, и если бы не старание сдерживать свои чувства, была бы мстительна: он не раз видел ее до такой степени уязвленной страстью, которую он испытывал к другим женщинам, что становилось ясно: не было ничего, на что бы она не пошла в своей жажде мести.

Король упрекнул ее в лености или по крайней мере в стремлении уклониться от дела, если только оно не увлекает ее.

Он ставил ей в вину неласковость, излишнюю подозрительность, а заканчивал перечисление ее недостатков упреком в том, что она доверяет лишь своим ушам и словам, любит послушать сплетни и сама позлословить.

Как-то, будучи недовольным ею, Король усмотрел в ее храбрости тщеславие, в ее стойкости – упрямство. Он часто говорил своим доверенным людям, что никогда не видел более цельной натуры, которая бы так трудно отказывалась от принятых решений.

Однажды она высказала Королю свое неудовольствие тем, что он называл ее «госпожа Регентша», на что тот ответил: «Вы правы, желая равенства наших лет, ибо моя кончина будет началом Ваших тягот: Вы плакали, когда я наказывал, возможно, излишне строго, Вашего сына, но придет день, когда Вы заплачете еще горше от зла, которое причинят ему или Вам самой.

Вам не по нраву, что у меня есть любовницы, но Вам едва ли удастся избежать оскорблений от тех, кто завладеет сыном.

Могу заверить Вас в одном: зная Ваш характер и предвидя, каким он может быть при Вашей настойчивости и его упрямстве, Вам наверняка с ним не поладить».

Это было сказано после того, как наследник престола наотрез отказался, как его ни уговаривали, перепрыгнуть через ручей в парке Фонтенбло, что привело Короля на глазах придворных в такое бешенство, что если бы ему не помешали, он схватил бы его и стал макать в воду.

Десять лет прошло, как принцесса приехала во Францию. Она была довольна, а трудности, с которыми она сталкивалась в это время, были столь незначительны, что кажется, Всевышний попустил их, скорее дабы пробудить ее разум, чем испытать его.

Настоящие переживания начались для нее в 1610 году, когда Король открыл ей свое намерение подчинить себе Милан, Монферрат, Геную и Неаполь; отдать герцогу Савойскому большую часть миланских и монферратских земель в обмен на графство Ниццы и Савойи; объединить в одно королевство Пьемонт и области Милана, добиться признания герцога Савойского королем Альпийским и после отделения Савойи и Пьемонта возвести крепость на границе этих королевств, оставив за собой доступ в Италию.

Он хотел заинтересовать всех государей Италии своими завоеваниями, Республику Венецию – некоторым расширением ее территории за счет его владений, великого герцога Флоренции – передачей ему крепостей, которые, по его словам, были отняты у него испанцами, а герцогов Пармы и Модены – увеличив их владения, герцога же Мантуи – щедро вознаградив за Монферрат кремонскими областями.

Для выполнения этого великого замысла он полагал отправиться во Фландрию, положить конец беспорядкам, вспыхнувшим в Клеве и Жюлье после смерти герцога Клевского, разжечь войну в Германии, но не с тем, чтобы овладеть землями за Рейном, а с тем, чтобы отвлечь своих врагов от своего замысла.

Затем аппетит его разыгрался: помимо своих итальянских планов, он решился напасть на Фландрию, о которой подумывал время от времени; помышлял он и о том, чтобы сделать Рейн границей Франции, возведя на нем три или четыре крепости. Но на тот момент его целью было послать в Италию маршала Ледигьера⁴² с пятнадцатью тысячами пеших воинов и двумя тысячами всадников: они уже были почти полностью сосредоточены в Дофинэ. Маршалу предстояло соединиться с герцогом Савойским, который со своей стороны должен был выставить десять тысяч пехотинцев и тысячу конных, и вместе приступить к осуществлению королевского замысла в Италии. Самому ему в это время предстояло находиться во Фландрии и Жюлье с армией из Шампани, состоящей из двадцати пяти тысяч пеших воинов и трех тысяч конных.

Жюлье был сам по себе достаточным поводом для его предприятия: покойный герцог Клевский оставил наследницами двух дочерей, старшая из которых была замужем за курфюрстом Бранденбургским, а младшая – за герцогом Нейбургским. Император – это была обычная практика для Австрийского дома, не упускавшего случая под благовидным предлогом расширить свои владения, – тотчас после смерти герцога Жюлье послал туда солдат эрцгерцога Леопольда, который и захватил одноименную крепость, словно отсутствие наследников мужского пола оправдывало появление там всех сановников Империи.