Текст книги "Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге"

2. Творец

Льюис-атеист в полном согласии с Фрейдом полагал, что есть лишь наша вселенная и она появилась случайно. Но как мыслитель Льюис задумался: не стоит ли за ее необъятностью, ее четкой упорядоченностью и ее великой сложностью некий Разум? Быть может, вне вселенной есть Некто, создавший ее?

На этот «наиважнейший вопрос» Фрейд отвечает решительным «Нет!». Сама мысль об «идеализированном сверхчеловеке» в небе – если пользоваться терминами Фрейда, – «столь откровенно инфантильна и далека от реальности, что… больно думать, что великое большинство смертных так никогда и не преодолеют подобного представления о жизни». Однако он предсказывал, что с массовым распространением образования люди «отвернутся» от «детских сказок религии»[63]63
  Freud, The Future of an Illusion, in The Standard Edition of the Complete Psychological Works, vol. XXI, p. 29.


[Закрыть]. Он говорил, что «мир – не детский сад», и призывал повернуться лицом к тому суровому факту, что мы одиноки во вселенной. Иными словами, он кричал: «Становитесь взрослыми!»

Льюис, изменивший взгляды на жизнь, отвечал громогласным «Да!». Сама вселенная, по его словам, наполнена «указателями», теми же «звездным небом над нами и нравственным законом внутри нас» (выражение Иммануила Канта), которые с предельной ясностью говорят нам об этом Разуме. Откройте глаза, говорит нам Льюис, оглянитесь и поймите, что вы видите. Другими словами, Льюис восклицает: «Проснитесь!» И Фрейд, и Льюис дают прямой, ясный, однозначный ответ на этот вопрос, и их ответы несовместимы.

* * *

В своих работах, в автобиографии, в письмах Фрейд именует себя «материалистом», «атеистом», «безбожным медиком», «неверным» и «неверующим». За год до смерти, в восемьдесят два, Фрейд писал историку Чарльзу Сингеру: «Ни в частной жизни, ни в трудах я никогда не скрывал, что считаю себя абсолютно неверующим»[64]64
  Freud, Letters of Sigmund Freud, p. 453.


[Закрыть]. Похоже, Фрейд забыл о колебаниях, отраженных в письме к Зильберштейну, но то был краткий эпизод студенческих лет.

В философских работах Фрейд разделял всех людей не на психические категории, а на «верующих» и «неверующих». К последним он относил всех, кто называл себя материалистами, искателями, скептиками, агностиками и атеистами; к верующим же причислял самых разных людей, от тех, кто принимал мысль о некоем Сверхъестественном Существе, до тех, кто, подобно Льюису, говорил о преображающем духовном переживании, совершившем переворот в их жизни и в прямом смысле «сотворившем их заново».

Фрейд считал свое мировоззрение «научным», ибо полагал, что единственный источник знаний – это исследование. Эту фундаментальную предпосылку, разумеется, исследованием не подтвердить. Скорее это недоказуемая философская аксиома. Можно лишь предположить, что все знания мы получаем из «исследований», а «через откровение» никаких знаний не дается.

Похоже, Фрейд понимал: доказать, что Бога нет, невозможно – ибо отрицание логически не доказать. Единственная реальная за-

щита его атеистических взглядов – подорвать доверие к альтернативе. И Фрейд систематически и непрестанно нападал на духовное мировоззрение. Он словно бил по нему молотом. «Сказки о чудесах, – писал он, – противоречат всему тому, чему нас учит трезвое наблюдение, и слишком ясно выдают влияние человеческого воображения»[65]65
  Freud, The Question of a Weltanschauung, in The Standard Edition of the Complete Psychological Works, vol. XXII, p. 156.


[Закрыть]. Он утверждал, что Священное Писание «полно противоречий, переделок и фальсификаций»; и ни один интеллигентный человек, по его словам, не может согласиться с «нелепостями» или «сказками» верующих.

Доктрины религии, писал Фрейд, «носят отпечаток тех эпох, когда они возникли, тех невежественных времен детства человечества». Та же доктрина, согласно которой «вселенная создана существом, напоминающим человека, но более величественным во всех отношениях… идеализированным сверхчеловеком… отражает глубокое невежество примитивных народов»[66]66
  Ibid., p. 168.


[Закрыть].

Он описывал духовное мировоззрение как «искажение картины реального мира, подобное бреду… которое удерживает [людей] в состоянии психического инфантилизма»[67]67
  Freud, Civilization and Its Discontents, in The Standard Edition of the Complete Psychological Works, vol. XXI, pp. 84–85.


[Закрыть]. «Религии человечества следует отнести к разряду коллективного бреда», – это еще одна цитата. Религию Фрейд называл «коллективным неврозом навязчивых состояний»[68]68
  Ibid., p. 43.


[Закрыть]. Он считал, что Иисус Христос – либо «часть мифологии», либо просто «обычный человек, страдающий бредом»[69]69
  Ibid., p. 142.


[Закрыть]. В письме к другу Оскару Пфистеру, служителю Церкви, Фрейд называет учение Иисуса «психологически невозможным и бесполезным для жизни» и приходит к такому заключению: «Не вижу никакой ценности в “подражании Христу”»[70]70
  Freud, Psychoanalysis and Faith, p. 125.


[Закрыть]. Тут он косвенно указывает на знаменитую и для многих важную книгу «О подражании Христу», написанную, как принято считать, Фомой Кемпийским в первой трети XV века: в ней читателя призывают следовать примеру Иисуса Христа в Его самоотречении и любви к другим.

* * *

Первые тридцать лет жизни атеистом был и Льюис. Его материализм сформировался еще в подростковом возрасте. До того он исполнял обычные обряды – как это делали в его семье и в закрытых школах. Обязательное посещение храма было «возможностью помечтать». Он вспоминал в автобиографии: «У меня не было никаких религиозных переживаний… Меня учили делать обычные вещи, бубнить молитвы и в положенные дни ходить в церковь». Это было скучно и не волновало ума. То была механическая религиозность, к которой он «не питал никакого интереса»[71]71
  Lewis, Surprised by Joy, p. 7.


[Закрыть].

Учеба лишила его всех остатков детской набожности. «Не верю я ни в какого Бога», – писал он другу Артуру Гривсу, когда обоим не было и двадцати. Уже тогда Льюис просто и четко определил свою позицию.

Десятилетие спустя, занимая пост преподавателя в Оксфорде, Льюис пережил радикальное изменение – он перешел от атеизма к вере, основанной на Ветхом и Новом Заветах. Ряд бесед с другими преподавателями, чей ум он глубоко уважал, и многолетнее чтение трудов иных авторов привели Льюиса к твердой вере – и не только к вере в Творца вселенной, но и в то, что этот Творец вмешался в человеческую историю.

А в предисловии к своей самой известной книге Льюис описывает свое мировоззрение в девяти словах: «Есть один Бог… а Иисус Христос – Его единородный Сын». Позднее в той же книге Льюис говорит об этом подробнее. Он пишет, что все человечество делится на две категории, «на большинство, верующее в того или иного Бога или богов, и на неверующее меньшинство». Далее он делит верующих на тех, кто, подобно индуистам, верит, что «Бог вне добра и зла», и на прочих – иудеев, мусульман и христиан, которые верят, что «Бог несомненно “благ” или “праведен”, а еще пристрастен, любит любовь и ненавидит ненависть». Согласно библейскому мировоззрению, «Бог создал мир… пространство и время, жару и холод, и все цвета, и всякий вкус, и всех животных, и все растения», но в то же время «в мире, который создал Бог, произошло немало плохих вещей, и Бог настойчиво, крайне настойчиво хочет, чтобы мы все исправили».

Но Бог – не единственное сверхъестественное существо. Есть и «Темная Сила во вселенной… Сила, стоящая за смертью, болезнями и грехом… тот, кто был сотворен Богом и был добрым, когда был сотворен, и сбился с пути». Льюис утверждал, что эта Темная Сила есть «князь мира сего» и что теперь мы живем на «территории, оккупированной врагом».

Почему же благой и всемогущий Творец создал такой мир, который мог испортиться и испортился? «Бог создал существ со свободной волей, а только свобода воли, хоть и делает возможной зло, делает возможными любовь и радость в их подлинном смысле». Но злоупотребление этой свободой сделало род человеческий ужасом для Бога и для себя. Итог – человеческая история, в которой есть рабство, войны, проституция и нищета, «долгая ужасная история того, как человек пытается найти хоть какой-то источник счастья помимо Бога».

Льюис говорит, что Бог снова и снова вмешивается в нашу жизнь. «Во-первых, Он дал нам совесть, чувство правильного и неправильного, и на протяжении всей истории были люди, пытавшиеся следовать ей. Ни у кого это не получилось». Во-вторых, Бог дал роду человеческому истории, «рассеянные по разным языческим религиям, о боге, который умирает и снова возвращается к жизни и который через свою смерть неким образом дает людям новую жизнь». В-третьих, Бог выбрал один народ – евреев, чтобы они знали, каков этот Бог, «что Он только один и заботится о верном поведении». Этот период обучения народа отражен в еврейских священных книгах.

А затем происходит нечто головокружительное. «Среди евреев вдруг появляется человек, проповедующий так, словно он – Бог». Льюис пишет: появись этот человек среди индуистов или других пантеистов, где люди часто говорят, что они едины с Богом или они есть часть Бога, его притязания были бы понятны. Но он был евреем, а для евреев Бог – «Существо вне мира, сотворившее этот мир». В таком контексте слова того, кто претендовал на место Бога, «шокировали сильней любых иных».

* * *

Фрейда бы это не впечатлило. Он выдвигал два главных аргумента против существования Разума вне вселенной: во-первых, психологический аргумент об удовлетворении желаний, а во-вторых – аргумент, связанный со страданиями. Оба популярны и сегодня. Психологический аргумент использовали и до Фрейда, но он внес нечто новое. Вряд ли можно назвать оригинальным и довод о страданиях; много веков он был самым серьезным препятствием на пути к вере и для верующих, и для неверующих. И Фрейд его использовал не раз.

Психологический аргумент Фрейда против духовного мировоззрения основывается на представлении, согласно которому все религиозные идеи укоренены в глубинных человеческих желаниях, а потому это – иллюзии, ложные верования. В знаменитой книге «Будущее одной иллюзии» Фрейд пишет: «Нам надо сказать себе: было бы очень приятно, если бы существовал Бог, сотворивший этот мир, и благожелательное провидение, и нравственный порядок во вселенной, и загробная жизнь, но поразительнейший факт – все это именно так, как мы обречены желать»[72]72
  Freud, The Future of an Illusion, in The Standard Edition of the Complete Psychological Works, vol. XXI, p. 33.


[Закрыть]. И потому вера в Бога, заключает Фрейд, – просто проекция сильных желаний и внутренних потребностей. «Религиозные идеи, представленные нам как учения, – пишет он, – это фантазии, это исполнение самых древних, самых сильных и самых неотложных желаний человечества. Секрет их силы – в силе таких желаний»[73]73
  Ibid., p. 30.


[Закрыть].

Фрейд признает, что многие до него думали и писали об этом, особенно немецкий философ Людвиг Фейербах. «Я не сказал ничего такого, чего бы еще полнее и убедительнее не сказали прежде другие, бывшие лучше меня», – скромно пишет Фрейд и добавляет: «Их имена хорошо известны, и не стану цитировать их, чтобы не возникло впечатления, будто я хочу поставить себя в один ряд с ними»[74]74
  Ibid., p. 35.


[Закрыть].

Многие исследователи согласны с тем, что за этим аргументом Фрейда стоят идеи нескольких мыслителей Просвещения, в основном Вольтера и Дидро, а также Дарвина наряду с Фейербахом[75]75
  Gay, A Godless Jew, p. 42.


[Закрыть]. В письме к Фрейду швейцарский пастор Оскар Пфистер утверждал, что материализм – просто еще одна религия, и «ваша суррогатная религия – по сути, то же Просвещение XVIII века в горделивом современном обличье»[76]76
  Freud, Psychoanalysis and Faith, p. 115.


[Закрыть].

В «Будущем одной иллюзии» Фрейд уже не так скромно, зато более точно говорит: «Все, что я сделал – и это единственное новшество в моем рассмотрении вопроса, – состоит в том, что я добавил замечательное психологическое основание к критике, которую вели мои великие предшественники»[77]77
  Freud, The Future of an Illusion, in The Standard Edition of the Complete Psychological Works, vol. XXI, p. 35.


[Закрыть]. Многие мыслители до Фрейда писали о том, что Бог есть проекция человеческих нужд и желаний. Фрейд же со всей возможной ясностью эти желания обозначил.

Фрейд утверждает, что те глубинные желания, чья проекция порождает идею Бога, коренятся в раннем детстве. Это, во-первых, чувство беспомощности, которое мы несем во взрослую жизнь. Он пишет: «С биологической точки зрения религиозность следует связать с долгим периодом беспомощности в жизни ребенка, испытывающего потребность в поддержке»[78]78
  Freud, Leonardo da Vinci and a Memory of His Childhood, in The Standard Edition of the Complete Psychological Works, vol. XI, p. 122.


[Закрыть]. Всем нам, утверждает он, присуще смутно осознанное и очень сильное желание обрести защиту родителей, особенно отца. Став взрослыми, мы по-прежнему чувствуем себя беспомощными при столкновении с жизненными трудностями, и в нашем воображении появляется фигура, подобная той, что защищала нас в детстве. «Психоанализ, – писал Фрейд в 1910 году в статье о Леонардо да Винчи, – показал нам, что Бог как личность с психологической точки зрения есть не что иное, как возведенный на небо отец… и об этом каждый день свидетельствуют истории молодых людей, которые теряют веру, как только выходят из-под власти отца»[79]79
  Ibid., p. 123.


[Закрыть].

Три года спустя в книге «Тотем и табу» Фрейд написал: «Психоанализ отдельных людей… показывает нам со всей конкретностью, что бог каждого из них формируется по образу отца, что личные отношения с Богом зависят от отношений с земным отцом и колеблются и меняются при изменении этих отношений и что в конечном итоге Бог – не что иное, как возведенный на небо отец»[80]80
  Freud, Totem and Taboo, in The Standard Edition of the Complete Psychological Works, vol. XIII, p. 147.


[Закрыть]. Двадцать лет спустя в книге «Недовольство культурой» он напишет: «Происхождение религиозных потребностей из младенческой беспомощности и связанной с ней потребностью в отце – это для меня бесспорный факт… Обычный человек неспособен вообразить себе Провидение иначе, кроме как в облике невероятно возвеличенного отца». Фрейд отмечал, что «такого бога-творца откровенно называют “отцом”», и утверждал, что «согласно заключению психоанализа, это действительно отец во всем ореоле его величия, каким он представлялся маленькому ребенку»[81]81
  Freud, The Question of a Weltanschauung, in The Standard Edition of the Complete Psychological Works, vol. XXII, p. 163.


[Закрыть].

Фрейд повторял, что отношения с Богом целиком и полностью зависят от отношений с отцом, и давал этому следующее объяснение: «Ибо отец, которому ребенок обязан жизнью (конечно, вернее было бы сказать – союз отца и матери), также присматривал за ним, когда тот был раним и слаб, и защищал его от всех опасностей, ожидающих во внешнем мире; под защитой отца он чувствовал безопасность»[82]82
  Ibid.


[Закрыть].

Когда ребенок вырастает, говорил Фрейд, «он, несомненно, понимает, что обладает великой силой, но он еще лучше понимает, насколько опасна жизнь, и делает справедливый вывод о том, что он, по сути, столь же беспомощен и беззащитен, как в детстве, и перед лицом этого мира он по-прежнему малыш». Став взрослым, которого мучает чувство беспомощности, он «не может обойтись без защиты, которую имел, будучи ребенком». Он носит в себе «образ отца, бесконечно ценимого в детстве, и делает из этого образа божество, творит из него нечто реальное и сопутствующее времени». «Действенная сила этого образа, – заключает Фрейд, – и настойчивая потребность в защищенности вместе поддерживают веру в Бога»[83]83
  Freud, The Question of a Weltanschauung, in The Standard Edition of the Complete Psychological Works, vol. XXII, p. 163.


[Закрыть].

В «Будущем одной иллюзии» Фрейд писал: мать становится для ребенка «первой защитой от всех неясных опасностей, подстерегающих его во внешнем мире, – можно сказать, первой защитой от тревоги». Но затем что-то меняется: «Эту функцию (защиты) мать вскоре передает сильному отцу, который играет эту роль до окончания детства. Но отношение ребенка к отцу окрашено определенной амбивалентностью. Сам отец несет в себе угрозу ребенку, быть может, из-за более ранних отношений ребенка с матерью, и потому ребенок боится отца в той же мере, в какой жаждет его и восхищается им». Далее Фрейд утверждает: «Признаки подобной амбивалентности в отношении к отцу несет в себе любая религия. Когда взрослый понимает, что ему предназначено всегда оставаться ребенком и он не сможет существовать без защиты со стороны загадочных высших сил, он придает этим силам характеристики отца». Поэтому Бога часто изображают как того, кого нужно и бояться, и любить.

Человек, писал Фрейд, сам творит себе Бога, «которого страшится, пытается задобрить и к которому, тем не менее, обращается за защитой». Фрейд резюмирует это так: «Защита от беспомощности детства окрашивает в характерные тона реакцию взрослого на беспомощность, которую ему нужно признать, – и именно такая реакция формирует религию»[84]84
  Freud, The Future of an Illusion, in The Standard Edition of the Complete Psychological Works, vol. XXI, p. 24.


[Закрыть].

Итак, по мнению Фрейда, мы носим в себе сильные глубинные желания, на основе которых формируются наше представление о Боге и вера в Него. Не Бог сотворил нас по своему образу, это мы творим Бога по образу наших родителей, – или, если говорить точнее, в соответствии с детским образом нашего отца. Бог существует только в нашей психике. И Зигмунд Фрейд советует нам перерасти это состояние и оставить «детские сказки религии».

* * *

Клайв Стейплз Льюис, возражая на аргумент Зигмунда Фрейда об утолении желаний, говорил, что библейское мировоззрение включает немалую долю отчаяния и страданий и совсем не похоже на то, чего кто-то стал бы желать. Чтобы принять это мировоззрение, человек должен сначала понять, что находится в крайне неприятном положении, что нарушил нравственный закон и нуждается в прощении и примирении. Такое миропонимание обретает смысл лишь тогда, писал он, «когда ты понимаешь, что есть подлинный Нравственный Закон и что за ним стоит некая Сила, а ты его нарушил и оказался в неверном положении относительно этой Силы»[85]85
  Lewis, Mere Christianity, bk. I, ch. 5.


[Закрыть]. Только поняв, что мы «почти в отчаянном положении», мы начинаем понимать Писание. Хотя библейская вера несет «несказанные утешения», писал Льюис, «она начинается не с утешения, а с тревоги». И «бесполезно стремиться к этому комфорту, если пытаешься достичь его, сперва не обеспокоившись».

Если человек не испугался, осознав, как далеко отклоняется от идей Творца и сколь многое ему необходимо изменить, он никогда не ощутит утешения веры. «С верой, – писал Льюис, – как на войне и кое-где еще, вам не обрести утешения, если его не искать. Если вы стремитесь к истине, то в конце, может быть, сумеете обрести и утешение; если же вы ищете утешения, вам не найти ни его, ни истины, – то будет лишь самообман и попытка выдать желаемое за действительное, и в итоге они обернутся отчаянием»[86]86
  Lewis, Mere Christianity, bk. V, ch. 1.


[Закрыть].

Любая попытка жить в соответствии с этим мировоззрением, добавляет Льюис, подразумевает боль. В книге «Страдание» он замечает: «Отречение от нашей воли, которую мы столь долго считали своей собственностью, само по себе дико болезненно. Отказ от воспаленного и распухшего своеволия, многие годы державшего нас в рабстве, – это своего рода смерть»[87]87
  Lewis, The Problem of Pain, p. 9.


[Закрыть].

Еще Льюис остроумно замечает: все доводы Фрейда опирались на клинические наблюдения, говорившие, что отношение любого ребенка к отцу всегда окрашено «особой амбивалентностью» – сильными позитивными и негативными чувствами. Но если эти наблюдения справедливы, можно понимать такую амбивалентность и совершенно иначе. Не говорят ли негативные чувства к отцу о том, что желание избавиться от существования Бога в нас столь же сильно, как и желание, чтобы Он существовал?

Льюис находил этому подтверждение в своей жизни. В автобиографии он вспоминает, что, когда был атеистом, изо всех сил желал, чтобы Бога не было. Он хотел, чтобы никто не вмешивался в его жизнь. «Ни одно слово в моем словаре не вызывало у меня такой сильной ненависти, как слово вмешательство», – писал он в книге «Настигнут радостью». И он ясно понимал, что в центре Ветхого и Нового Заветов «стоит то трансцендентное существо, которое, как я тогда думал, вмешивается в жизнь»[88]88
  Lewis, Surprised by Joy, p. 172.


[Закрыть]. Атеизм привлекал Льюиса потому, что удовлетворял это глубинное желание жить самостоятельно. Клинические наблюдения Фрейда, по мнению Льюиса, говорят нам кое-что о наших мыслях и чувствах, но эти чувства могут включать в себя и желание избавиться от бытия Бога. Фрейд не сделал выводов в этом направлении.

В своей аргументации Льюис делает и еще один шаг. Если какой-то предмет желанен, это вовсе не значит, что он не существует – само желание может быть доводом в пользу его бытия. На протяжении своей жизни Льюис время от времени находил в себе глубинное стремление к тому, что он называл словом «радость», за которой, как он понял, стояло желание вступить в отношения со своим Творцом. Обычно, отмечает Льюис, наши желания направлены на то, что существует. «Живые существа не носят в себе таких желаний, которые невозможно удовлетворить, – продолжает он. – Младенец чувствует голод: и да, существует такая вещь, как пища. Утенок хочет плавать: и в самом деле, существует вода. Человек испытывает сексуальное желание: да, его можно удовлетворить»[89]89
  Lewis, Mere Christianity, bk. III, ch. 10.


[Закрыть]. Все мы, говорит Льюис, носим в себе глубинное стремление, мы желаем вступить в отношения с нашим Творцом и существовать не только в этой жизни, хотя мы часто принимаем это желание за что-то иное. Новейшие исследования в нейробиологии могут сюда кое-что добавить. Некоторые факты говорят о том, что в мозг человека «вшита» (генетически запрограммирована) вера[90]90
  Newberg et al., Why God Won’t Go Away.


[Закрыть]. Если это справедливо, то ответ на вопрос, указывает ли этот факт на существование Разума вне вселенной, зависит только от мировоззрения конкретного человека. То, говорит Льюис, чему нас учат факты, «зависит от той философии, с помощью которой» мы смотрим на них[91]91
  Lewis, Miracles, p. 7.


[Закрыть].

«Если, – пишет Льюис, – я нахожу в себе такое желание, которое не сможет удовлетворить ни одно переживание в этом мире, самое простое объяснение звучит так: я был создан для иного мира». «Если ни одно из земных удовольствий, – продолжает он, – не в силах его удовлетворить, это не доказывает, что вселенная нас обманывает. Возможно, земные удовольствия и не призваны его удовлетворять, но только пробуждать, указывать на подлинную реальность. А если это так, мне надо, с одной стороны, никогда не презирать эти земные благословения и всегда быть за них благодарным, а с другой стороны, никогда не считать их той реальностью, относительно которой они лишь подобия, или отзвуки, или миражи».

Это желание для Льюиса связано с целью жизни человека. «Я должен хранить в себе живое стремление к той настоящей стране, которой не увижу до смерти. Я не должен допускать, чтобы его заслонили другие вещи или чтобы оно направилось куда-то еще. Оно должно стать главной целью жизни – мне надо искать ту страну и помогать другим это делать»[92]92
  Lewis, Mere Christianity, bk. III, ch. 10.


[Закрыть].

Кратко можно сказать так: «Всю твою жизнь недосягаемый восторг парил где-то в том пространстве, что недоступно сознанию. Придет день, когда ты проснешься и поймешь, что, хотя ситуация была безнадежной, ты обрел его, либо, хотя он был совсем рядом, ты потерял его навеки»[93]93
  Lewis, The Problem of Pain, p. 148.


[Закрыть].

Фрейд признавал, что и в нем живет подобное желание. Он называл его немецким словом Sehnsucht, тем же, каким такое томление описывал и Льюис[94]94
  Lewis, Surprised by Joy, p. 6.


[Закрыть]. В статье, вышедшей в 1899 году, Фрейд говорит об одном «стремлении», которое сопровождало его всю жизнь. Он связывал его с желанием гулять по лесам с отцом, как он делал это в детстве. «Теперь я понимаю, – пишет он, – что никогда не был свободен от томления по прекрасным лесам около нашего дома, где… я убегал от отца, еще едва научившись ходить»[95]95
  Freud, Screen Memories, in The Standard Edition of the Complete Psychological Works, vol. III, pp. 312–313.


[Закрыть].

* * *

Моя клиническая практика показывает, что у каждого из нас есть те или иные конфликты с родителями, а потому двойственное отношение к авторитетам. Различия в этом скорее количественные, чем качественные. Вспомним слова Фрейда об отношении ребенка к отцу: «Ребенок боится отца в той же мере, в какой жаждет его и восхищается им». Возможно, Фрейд прав, и эти детские чувства по отношению к родительскому авторитету влияют на представления человека о Боге и на отношение к Нему. Быть может, они определяют, будем ли мы открыты к самой возможности бытия Высшей Власти, станем спорить с этой идеей или просто откажемся ее рассматривать. Атеизм Фрейда и атеизм первой половины жизни Льюиса можно отчасти объяснить детскими негативными чувствами по отношению к отцу. Это подтверждают многие факты. И Фрейд, и Льюис в детстве испытывали сильный негатив к своим отцам – они описали эти чувства, став взрослыми, – и, кроме того, для обоих отцы были связаны с духовным мировоззрением, отвергнутым в юности.

Отец Фрейда уже стал дедом, когда вступил в брак с его матерью, своей третьей женой. Фрейд всегда чувствовал, что он значительно ближе к своей молодой матери, чем к куда более старому отцу. Анализируя свое детство, Фрейд отмечал, что испытывал к отцу чувство острой ревности и соперничества. Способствовали этому и финансовые неудачи отца. Сын достиг великого успеха, но считал отца неудачником. В шестьдесят лет Фрейд написал статью об отношениях некоего мальчика с отцом, которая явно отражает его собственный опыт. «Во второй половине детства отношение мальчика к отцу изменилось – и это было самое важное изменение… Он понял, что его отец не самый могущественный, мудрый и богатый человек на свете; в нем росло разочарование, он научился критиковать отца и оценивать его положение в обществе; а затем, как обычно бывает, заставил отца дорого заплатить за свое разочарование… тот стал примером не только для подражания, но и для всего, от чего следует избавиться, чтобы занять его место. Так нежные чувства и вражда по отношению к отцу живут в человеке бок о бок и часто остаются с ним до конца дней…»[96]96
  Freud, Some Reflections on Schoolboy Psychology, in The Standard Edition of the Complete Psychological Works, vol. XIII, pp. 243–244.


[Закрыть].

Фрейд на всю жизнь запомнил то недовольство и горькое разочарование, когда в десять лет услышал, что отец не стал защищаться от антисемитов, прогнавших его с тротуара. Кроме того, вера у него ассоциировалась с отцом, ортодоксальным иудеем, который читал Библию и бегло говорил на иврите.

Льюис с отцом тоже конфликтовал. Потеряв мать в девять лет, он видел, что отцу трудно держать себя в руках, тот «был буйным в словах и поступал несправедливо». Отец отослал его от себя в тот самый миг, когда мальчик отчаянно нуждался в эмоциональной поддержке, и Льюис не мог ему этого простить. Несколько следующих лет он все сильнее отчуждался от отца. В автобиографии он рассказывает об этих напряженных отношениях, о том, как отец его раздражал; о том, как почти каждая попытка что-либо с ним обсудить заканчивалась спором; о том, как отец не навестил его, когда Льюис, выздоравливая после ранения в бою, умолял того приехать.

Льюис говорил, что его отец был одновременно «печальным и смешным». Уже спустя много лет после смерти отца Льюис понял, что конфликт создавал скорее он сам, а не отец. Он признается в автобиографии: «С юношеской жестокостью я позволял себе раздражаться на те черты отца, которые позже в пожилых людях казались мне милыми слабостями»[97]97
  Lewis, Surprised by Joy, p. 160.


[Закрыть].

Как и Фрейд, Льюис связывал с отцом духовное мировоззрение. Отец хотел, чтобы он ходил в церковь и верил в Бога. Когда подросток Льюис стал атеистом, он не сказал об этом отцу, хуже того, он притворялся, будто верит в Бога. Как он откровенно пишет о том в автобиографии: «Отношения с отцом позволят объяснить один из худших поступков в моей жизни». Уже став атеистом, он подготовился к конфирмации и принял первое причастие «на фоне полного неверия». Он пишет в автобиографии: «Трусость сделала меня лицемером, а лицемерие повлекло за собой богохульство… Я поступил лживо… казалось, рассказать отцу о моем безверии просто невозможно».

Похоже, Льюис понимал, как связаны его атеизм и негативные чувства к отцу. С отцом у него ассоциировалась духовная жизнь, и он понимал, что атеизм будет вызовом для отца и расстроит его. После смерти отца Льюис сожалел о том, что был настолько отчужден, так сильно на него злился и был с ним столь нетерпелив.

И Фрейд, и Льюис в зрелом возрасте испытывали трудности в отношениях с авторитетами, и не только с Наивысшей Властью, но с любыми авторитетами. В автобиографии Фрейд пишет о том, как боролся с остатками «невинной веры в авторитеты, от которой еще не был свободен». Ему несложно было иметь дело с подчиненными, но было трудно «с начальниками или с теми, кто в каком-то смысле выше [меня]»[98]98
  Jones, The Life and Work of Sigmund Freud, vol. I, p. 197.


[Закрыть]. О «глубоко укорененной ненависти к авторитетам», которую он чувствовал, будучи атеистом, пишет и Льюис. И быть может, именно негативные детские чувства Фрейда и Льюиса к первому авторитету в жизни породили их сопротивление самой идее бытия Высшей Власти.

Но аргументы Фрейда не могут объяснить, почему человек меняет мировоззрение. Как Льюис преодолел свое сопротивление вере? Он это сделал, а Фрейд – нет. И Фрейд не объясняет, почему это так.

Как это бывает и с другими теориями Фрейда, он дает нам частичную правду, которая подкрепляет его философию, но опускает те вопросы, которые поставили бы под сомнение его выводы. Фрейд в своей аргументации воюет с идеей бытия Бога. Но его логика несет в себе противоречия. Эту амбивалентность отражает и тот факт, что он всю жизнь продолжает размышлять о бытии Бога. Его занимала «инфантильная» «детская сказка» о Боге. Это может удивить иных читателей Фрейда, но это правда. Об этом говорят его письма.

Дочь Фрейда Анна, единственная из всех детей продолжившая дело отца, однажды сказала мне: «Если хотите узнать моего отца, не читайте его биографий, читайте его письма». При внимательном чтении писем Фрейда встречаешь довольно неожиданные и даже загадочные факты. Во-первых, Фрейд часто цитировал Библию, как Ветхий, так и Новый Заветы. В своей автобиографии он пишет: «Мое раннее знакомство с библейской историей… устойчиво влияло, как я понял позже, на мои интересы»[99]99
  Freud, An Autobiographical Study, in The Standard Edition of the Complete Psychological Works, vol. XX, p. 8.


[Закрыть]. Во-вторых, в письмах разных периодов мы встретим немало любопытных слов и фраз такого рода: «С Божьей помощью я сдал экзамены», «если Богу угодно», «благой Господь», «если Господь поможет», «передадим это Господу», «после воскресения умерших», «наука как будто требует бытия Бога», «суд Божий», «Божья воля», «Божья благодать», «Бог на небесах», «если однажды мы встретимся на небесах», «в грядущем мире», «моя невидимая молитва». В одном письме к Оскару Пфистеру Фрейд называет адресата «истинным служителем Божьим», который «оказался в благоприятных условиях, чтобы вести (других) к Богу». Что это значит? Вправе ли мы полагать, что это просто такая манера выражаться, свойство как английского, так и немецкого языков? Да, в любом другом случае, но только не для Фрейда, ведь он настаивал на том, что даже оговорки имеют смысл.

Этот вопрос мучал его до момента работы над последней книгой, «Моисей и монотеизм», написанной более полувека спустя, когда Фрейду было за восемьдесят. Почему? Почему он не мог забыть об этом вопросе? Если он знал все ответы, почему вопрос о бытии Бога продолжал его беспокоить? Льюис, наверное, мог бы сказать, что мы никогда не сможем объяснить Бога. И не сможем найти покоя, пока это глубинное желание (которое испытывали как Фрейд, так и Льюис) не будет удовлетворено.

Иные из моих студентов догматически отвергают идею бытия Бога – и в то же время признаются: стоит самолету, на котором они летят, попасть в воздушную яму, как они тут же начинают молиться. И подобно этому многие грани жизни Фрейда противоречат его атеизму. И Льюис говорит о том, что его жизнь в атеистический период полнилась противоречиями. «В то время, – продолжает он, – я жил в вихре противоречий, как многие атеисты. Я считал, что Бога нет. И я был крайне зол на Бога за то, что Он сотворил этот мир… почему существа несут бремя бытия, которое им навязали, не спросив их согласия?»[100]100
  Lewis, Surprised by Joy, p. 115.


[Закрыть]. Льюис, даже будучи атеистом, понимал, что его отношение к Богу двойственно: одна часть его души страстно желала, чтобы Бога не было, а другая жаждала, чтобы Он был.