Текст книги "Душа возрождения"

Сцена 4

Невзирая на час поздний, на площади у храма создалось столпотворение. Но виновнику не видать людей, он не смотрит вниз, он смотрит ввысь. Всех привлекло это безумство, все устремлены на силуэт, что держит равновесие на куполе самой высокой церкви, на самой верхушке креста. Но отнюдь не плавает в их сознании удивление.

– Матушка, а что это наверху? – спросит вновь малыш, что держит руку матери своей.

– Это? Ха-ха! – улыбнется женщина. – Люди называют его Ангел-Хранитель Италии.

– Кто он?

– Не знаю. Некто. Никто. Я слышала очень много легенд, связанных с ним. Его часто можно увидеть на подобных высотах. Видимо, ему чуждо людское. Он должен был быть рожден не человеком, чтобы не ходить по земле. Он ходит лишь по крышам, это единственная опора, что приближает его к небу. Ладно, пошли сынок, не обращай внимания.

– Творец, Господи, я не знаю, как еще ближе быть к тебе! – кричу я что есть силы, расправив руки, словно в объятия попасть желая. – Вот держу я на нити тонкой пред собою крест из камня, что выковал своими я руками, как и веру свою, руками, которые покрыты ссадинами, ибо порою тот кинжал, которым ты ваяешь веру, калечит твои руки. Как же они дрожат! Господь, я знаю, что возненавидишь ты меня за то, что оскверню я символ сущностью своей, но ты поймешь, что вера моя чище, чем у тех, кто носит маску добродетели. Я лишь правду несу тебе, пред тобой я искренен и чист. Я знаю, знаю, что ты не любишь меня, осуждаешь, но я буду носить крест на шее! Когда-нибудь ты поймешь, что я достоин прощения! Всё, что я делаю, благо несет твоим творениям! Я же, как и ты, люблю их! Я хочу нести красоту, я хочу быть частью красоты! Боже, ты простишь меня, ты не будешь осуждать меня, и за мной пойдут! Да, я добьюсь этого, я добьюсь понимания, Господи! Обещаю я беречь, как Ангел-Хранитель, твой народ! Я буду их героем, пусть и безымянным! Готов я даже душу свою безгрешную отдать на растерзание самым ужасным грехам! Я отдам свою безгрешную душу, чтобы менять этот мир. Я один из тех, кто идет в герои, кто клятвы приносит миру, кто жертвы ему приносит! Да, я один из этих смельчаков! Я осквернил крест телом своим, но, Господь, я знаю, ты карать не умеешь, я знаю, что ты всепрощающ и понимание даришь тем, кто его просит! Так подари же мне его, своему верному рабу! Эта вера – истинная вера, которой я полностью отдался, в ней Бог, которому я верю, и эта вера пылает во мне, как огонь. Или, может, собственного Бога я недостоин? Как же мне очистить душу скорбную свою? Нет, я буду честен пред тобой. Оцени же все мои поступки и даруй мне участь за каждый из них. Но, Господь, не было бы таких, как я, если бы ты создал идеальный мир! Да, возможно, ты виноват в том, что я такой. Но знай еще одно: ты мой идол, а я лишь жалкий подражатель. Глупый, безнадежный мечтатель. Хочу быть Богом, хочу быть вдохновением, никому не уничтожить этих рвений. Хочу быть музой, хочу, как ты, побуждать людей творить. Господь, сколько раз я уже вот так взывал к тебе? Считаете себя свободными и чистыми, проходите мимо, а я лишь смеюсь, я ведь грешен. Моя душа осквернена многими деяниями ради вас, тех, кто проходит мимо.

Сцена 5

Перед глазами юного поэта возник театр «Ренессанс»!

– Добро пожаловать в театр людской комедии!

– Людской комедии?

– Здесь и жизнь, и смерть, здесь красота и истина слились, здесь и печаль, и радость, и даже вдохновение окутали сие прекраснейшее заведенье! Здесь даже чувство прекрасного с душой, здесь все эмоции и чувства, здесь наивысшее искусство и незабываемая любовь, что будоражит так людскую кровь. Ну, разве не человеческая комедия?

– А ведь верно!

– В общем, здесь самые лучшие актеры!

– Здравствуй, Ревиваль! – вдруг подлетели, словно птицы, к маэстро юные девицы.

– Ох! Здравствуйте, мои красавицы!

– Ревиваль, расскажи еще легенду! Как вчера вечером!

– Да, мы так любим, когда ты рассказываешь легенды об этом театре! – уговаривали маэстро актрисы.

– Любители историй вы? Ну что ж, есть для вас у меня одна легенда.

– О! Ну поведайте, маэстро!

– Наверное, не раз слышали вы про Ангела-Хранителя, что с крыш домов взирает на Италию родную?

– Конечно.

– Что же дальше?!

– Ходят слухи, и сам я замечал не раз, что кто-то ходит здесь тихо по ночам и на сцене темной откровения читает.

– Неужели?!

– Вы врете!

– Следит он за каждым спектаклем, за каждой пьесой поодаль рядов и дарит всем актрисам розы за их прекрасную игру.

– Не врете, подтверждаю! Я видела тот странный силуэт, который розы на сцену кинул, не скупясь, что нам очень польстило. А потом исчез, как тень.

– Если не имею греха я ошибаться, то этот самый Ангел-Хранитель Италии преступником заядлым слыл! Руки его в крови! Его разыскивает вся Италия! – воскликнула одна дева.

– Вот угораздило вас, маэстро, ужасы такие нам поведать!

– Но почему же ужас? У этого создания наверняка есть свои страдания.

– Но он убийца, говорят!

– Люди любят создавать изгоев, – ответил на это Ревиваль.

– Оправдываете его, маэстро?

– Ну что вы, это лишь мое мнение. Ну что ж, мои актрисы, не буду терять ни минуты, мне еще нужно показать моему ученику театр.

– Какой симпатичный юноша, – молвила Белеза.

– Ангел-Хранитель Италии? – переспросил Альберто.

– Да, не бери в голову, здесь ты в безопасности, – неохотно бросил Ревиваль, – ну что ж, осматривайся, и добро пожаловать!

Взгляд Альберто просто приковали стены этого театра.

– Какие бы великие таланты ни приютило наше время, эти великие таланты всегда оставят кисти след на моих стенах! Что вы видите? Все эти прекрасные росписи – это кисти великих художников нашей эпохи!

– Удивительно!

– Искусство – моя вера! Мой театр – моя церковь! Картины – иконы, перед которыми я преклоняю колени! Мой образ жизни – пьеса! Моя актерская одежда – моя ряса монаха, монаха, что служит своей вере в своей церкви, что стремится и борется за идеал!

– А кто твой Бог? – спросил юноша.

– Увидишь, мой славный друг, я создам мир идеальный, где люди будут говорить стихами, где все будут удивительно вежливы и прекрасны! Это будет мир идеалов, мир шедевров! – продолжал вдохновенно говорить маэстро Ревиваль, оставив юношу без ответа. – Это сердце моего театра – сцена! Это моя огромная библиотека! Ну, а здесь ряды божественных творений – ряды прекраснейших картин!

– Ревиваль, сколько здесь залов с картинами? Это здание больше похоже на музей, а не на театр! Какое богатое убранство, таки достойно королей!

– Мы не богаты, всё, что здесь есть, принадлежит народу. У нас нет ничего, кроме прекрасного. Это великое сокровище. Бывает, что мы голодаем, но нужды великой не имеем.

– То есть ты даже не берешь плату за право лицезреть полотна?

– Ах, дитя! Негоже плату за искусство брать. Оно создается для людей, людям и принадлежит! В любой момент пусть приходят и наслаждаются прекрасными творениями!

– Мессере! Прошу вас, будьте так любезны, не могли бы вы уделить мне немного вашего внимания! – молвил человек в богатом одеянии, что не мог оторваться от картины.

– Вы меня звали? – любезно ответил Ревиваль.

– Я в восхищении! Такого я еще не видел! Прошу вас, продайте мне ее!

– Она не продается, как и любой холст, который вы здесь достойны видеть!

– У меня частная коллекция, я готов отдать любые деньги!

– Вы оскорбляете меня! Эти произведения принадлежат публике! А вы хотите подло так упрятать от глаз людских эти полотна и эгоистично наслаждаться ими в одиночку!

– Любые деньги! Не глупите!

– Убирайтесь! Вы оскорбили Ревиваля! Не появляйтесь больше здесь, грешник, что прячет от всеобщего внимания произведения искусства!

Оскорбленный господин удалился из театра.

– Поделом этому невежде, а теперь, Альберто, позволь, я покажу тебе твои покои.

Ревиваль открыл перед юношей дверь.

– Это больше похоже на убежище монаха, – сказал Альберто, увидев перед собой лишь скромное ложе и старый стол в комнате с каменными стенами и деревянным полом, – я думал, у меня будет роскошная комната, как и весь этот дворец.

– Негоже, ученик мой, у тебя будет великое сокровище, ты сможешь в любой момент пользоваться моей безграничной библиотекой, бродить по картинной галерее, смотреть спектакли и, самое главное, создавать свои собственные творения.

– Ну, что ж, раз на это воля твоя.

– Я научу тебя творить. Я буду твоей музой! Я научу тебя писать стихи, я научу тебя писать картины! Ты станешь талантливейшим моим учеником! И помни, каждый мой поступок, каждое мое деяние будет тебе уроком, мои очи – твои очи! Ты для меня и моих актеров как чистый лист, учись, наблюдай за нами и познаешь свою правду. Мысли, человек Возрождения, пока я даю тебе пищу для ума! Мир может стареть, как и любое другое живое существо, но, к сожалению, вместе с ним стареет и человеческий дух. Можете считать, что у мира сейчас душа молодого человека, жаждущего чего-то высокого и прекрасного, чья душа еще не поддалась взрослению и тем более старению. Сейчас дух человека так же молод и стремится ввысь! Занавес!

Занавес уже закрыт, читатель? Значит, никто не увидит меня, кроме тебя. Накинув тени на лицо, я вновь шагаю по туманным улицам родного города.

– Ждите меня тенью в ваших покоях, скоро от вашей коллекции останутся лишь рамы! – прошептал Ревиваль, вспомнив старые обиды.

Имею смелость я и безумное влечение проникать в частные покои, в замки, что приютили картины мастеров, поверь, читатель, это отнюдь не развлечение. Готов я втайне часами любоваться ими, пока первые лучи не разгадают мою тайну. Пора уйти, иначе меня хозяева увидят, но не могу я поступить так подло, налюбовавшись, самому уйти, как самолюбец. Никто больше не увидит этой красоты? Это преступление – скрывать от людей искусство! Поэтому не буду большим преступником, чем вы, если приму решение, что данная картина будет моим новым украшением! Не терплю частных коллекций! Читатель, ты смотришь с осуждением? Ты, наверное, думаешь: «Ревиваль ничем не лучше Ангела-Хранителя Италии, такой же преступник и вор!». Как хочешь, читатель, может, я еще оправдаюсь в твоих глазах. Может, именно ты поймешь меня и не будешь осуждать. Ладно, мы еще не так хорошо знаем друг друга, прости, я не в праве что-то требовать от тебя.

Сцена 6

Как только с вершин одной из колоколен раздадутся звуки лютни, струны которой ласкает наш покорный Ревиваль, город окрасят в цвет золотой первые лучи прекраснейшего солнца. И тут же донесется голос Виты, чье неповторимое сопрано заполонит все улочки, комнаты, дома и храмы. Это значит лишь одно: родился новый день.

Любой, кто проходит мимо огромного театра, думает, что мраморные статуи взирают на него с пологой крыши, но будет он не прав, ведь это актеры театра «Ренессанс» наблюдают за своим твореньем. Но стойте, что это за шум? Ты слышишь, мой читатель? Вокруг огромное веселье, столпился весь задорный люд! А в центре пляшет от души всей юная та леди, от которой сильно так и бьется твое сердце! Вокруг нее столпились дети, вокруг нее снует народ! О, как она боготворима! А тот, кто ее больше всего на свете любит, в стороне примерно ждет.

– Иди отсюда! Тебе здесь места нет! Это праздник жизни, дай хоть на минутку о тебе забыть, тебя сегодня просто не существует! – народ Мортэ гонит.

– Я притворюсь, что меня здесь нет, но дайте любоваться ею, я более ничего просить не смею!

– Уходи прочь, гоните его вон! – еще громче кричит народ.

Этот праздник жизни длится столько, сколько существует сама жизнь. Я бессилен. Мне остается лишь взбираться на высоты и любоваться ею с колоколен, чтобы не оскорблять людей. Если бы я был художник, я бы изобразил ее, запечатлел ее! Ее блаженный идеал. Боже, как она прекрасна! Ах, какое наказанье! Жажду я такого небесного таланта, но вновь смиренье – мой удел.

Бродил я по театру. Здесь мимо меня проходят и жизнь, и истина, и радость, и печаль, и ложь, и даже отвращенье. Они по театру бродят, как по улицам там, за окном, просто это место – их родной дом. Я зашел в театральный зал из любопытства. Альберто посмотрел на подмостки, где разворачивались сцены из жизни Италии. Вот вновь сидит чиновник, которому на ушко Алчность что-то шепчет, вот вновь Глупость разворачивает войны и заговоры.

– Прошу прекратить переигрывать, господа! Вы ужасно переигрываете!

– Что это за спектакль? – спросил Альберто у Ревиваля.

– Мы играем то, что видим на улицах Италии, – мелкие сценки или исторические события! Я хочу писать историю только в пьесе. Пусть пьесы мои сохранят всю историю Италии! Пьесы врать не умеют, они же часть искусства.

И тут не поверил я своим глазам: ко мне сам Мортэ подошел, как обычно, весь в слезах. Талантливый и самый загадочный артист театра «Ренессанс».

– Не бойся, Альберто, я не та смерть, что приходит с болезнью или с ножом палача. Гибель, болезни, убийства – лишь жалкие создания, подобные ничтожным воришкам, что нож вонзают в сердца за мелкие гроши.

– Неужели я вижу Мортэ?! Хочу увидеть его лик! Все говорят, что ты ужасен, уродлив. Вы прекрасны красотою, что лишь поэт воспеть способен! Другой отвергнет, не поймет! Вы прячете лицо свое под маской золотой. Все говорят, что вы жестоки, но по-другому вы не созданы любить, синьор, я знаю. Я хочу, я жажду вас понять!

– Альберто, я лишь хочу научить тебя слушать. Ты станешь кладовой для откровений. Кладовой удивительных идей! Все будут души тебе изливать, твоя задача лишь запоминать. Сначала вам может показаться, что вы стали жертвою ужасных надоед, которые готовы о каждой мелочи поведать, но вы станете сосудом для удивительных исповедей, и когда для вас каждая правда обернется сокровищем, вы станете истинным человеком. Могу ли я просить вас переписывать исповеди человеческие стихами? Это единственное, чего я жажду, ибо каждая должна остаться в памяти людей как произведение искусства.

– Это такая ответственность…

– Альберто, ты воспоешь красоту Мортэ? – вдруг возникла Вирита. – Он очень красив, госпоже Вите очень повезло с супругом.

– Ты единственная, кто считает меня красивым, Вирита, юная актриса, – улыбнулся Мортэ, – как же я люблю тебя.

– И я тебя! – ответила малышка и прижалась к Мортэ. – Ты мне как старший брат! Ты будешь, как раньше, читать мне на ночь людские правды?

– Конечно, милая.

– Я познаю этот смысл, эту красоту, – сказал Альберто, – но мне еще сколькому учиться надо.

– О! Мадонна Венеция! Я обучу тебя искусству слога. Я научу тебя перо держать и скульптуры создавать! И это я не устану повторять! – прошел мимо Ревиваль, как обычно, купаясь в восклицаньях. – И тогда ты в должной мере воспоешь истину и красоту мира во всех ее проявлениях!

– А я научу тебя жизнь ценить, – добавил Мортэ.

– А я помогу найти тебе твою правду, – улыбнулась Вирита.

– Вирита, позволь задать тебе вопрос, – сказал Альберто.

– Конечно, что ты хочешь знать?

– Кто эта женщина в черном домино и маске, которая всё время с тобой идет и тебя за руку ведет?

– Эссенза, матушка моя.

А женщина молчит надменно, смотря на всех и каждого свысока, словно ведает больше всех на свете именно она. Открытая Вирита всем и каждому спешит словечко молвить, а Эссенза гордо молчит и в стороне стоит, никто и никогда не говорил с ней, лишь стороною обходил.

– Вирита, почему матушка твоя всё время в гордом одиночестве? Ни с кем и словом не обменяется.

– Она немая, да и притом все всегда будут слушать меня, а ее никто никогда не услышит.

– Может, ты расскажешь про нее?

– Конечно, расскажу, но каждому свое!

– Расскажи хотя бы, как выглядит твоя мать? А то за этой маской черной и черным балахоном не видать ее совсем!

– Я не знаю!

– Но это же твоя мать!

– Я всё равно не знаю, как она выглядит! И я ни разу не слышала ее голоса, я даже не ведала ее ласки, но я знаю, что она всегда рядом. Даже ты видишь, что она рядом, что она везде.

– О, блаженство эссенции! Истина, не зависящая ни от чего и ни от кого! Я жажду истины, не зависящей от политики и эпох!

– Блажен тот, кто жаждет правды! Кто-то восхищается такими, кто-то считает, что лишь жалости они достойны, – вмешался Ревиваль.

– Вирита, я всё смотрю на тебя, и мое сердце наполняется вдохновением! – восхищенно сказал Альберто, подойдя к картине, на которой был изображен портрет Вириты. – Я знаю, что не имею права просить его, но ничего прекрасней я не видел. Позволишь?

– Его пытался заполучить каждый, но никому он не принадлежит, кроме меня.

– А что, если я его своими руками перерисую?

– Конечно, Альберто.

– Только можно не с холста, а с самой тебя?

– Да.

И вот уже Вирита позирует не первый раз тому, кто возжаждал ее совершенства.

– Скажи мне, милая Вирита, почему ты каждому разную истину глаголешь, хоть ты и одна? Почему у каждого не может быть такой, как ты?

– Я одна лишь, вот пред тобой.

– Одна Вирита ди Альберто?

– Имен у меня много: Вирита ди Марко, Вирита ди Сантьяго…

– Ничего не понимаю, скажи, почему предо мной ты выступаешь в роли малышки, как только подойдешь шепнуть на ухо вот тому пройдохе, как обман пред глазами: совсем младенца вижу я.

– Не знаю, о чем ты говоришь.

– Почему мне ты говоришь одно, а другим другое, почему у одной Вириты для каждого свое словцо? Может, ты обмануть меня решила?

– Да что ты говоришь, я не умею лгать! Ты лучше посмотри в окно и прислушайся, что обо мне люди говорят, – молвила Вирита, не меняя позы.

И ты слушай вместе с Альберто, мой читатель. Может быть, где-то узнаешь ты себя.

– Ее прекрасен юный лик и пряди золотых волос! – говорит один человек.

– Что-то вы путаете, она прекрасна, но ее волосы цвета огня! – говорит другой.

– Какой вздор! Вы что, считаете, что я слепой?!

– Какой вы жалкий обманщик!

– Опять все спорят из-за Вириты, – подумал Альберто. – Как мне жаль твоего лица, оно всё в шрамах.

– Да, каждый норовит порой Вириту своим мечом ударить, считая, что чужую Вириту можно бить, не понимая, что Вирита одна, – пролепетала девочка, поглаживая шрамы на лице.

– Говорят, шрамы остаются на всю жизнь. Как бы я хотел, чтобы тебя увидели все люди с чистым, прекраснейшим лицом! Я хочу увидеть эти невероятные черты.

– Я бы тоже хотела.

– Что ты видишь, когда смотришь в зеркала?

– Я вижу деву, чьи глаза как две черные бусины, чьи волосы, ресницы, брови цвета молока, а кожа еще белее. Наверное, так бы выглядела моя мать, ведь я, наверное, на нее похожа, раз она породила меня.

Наконец картина была закончена.

– О, господи! Меня бросает в стыд и в смех, – сдерживая тот самый смех, сказал Альберто.

– Ну, покажите, сударь.

– Нет! Получилось ужасно!

– Ну, сударь!

– Вот. Не смейся…

– Зачем смеяться? У каждого своя неповторимая Вирита.

Сцена 7

Они снуют среди народа. Их встретить можно тут и там. По крышам то и дело проносится Ревиваль, наблюдая за своим твореньем. Мортэ и Вита бродят всюду. Они всегда среди толпы. Стоит красавице услышать звуки лютни, как тут же пускается в пляс, без раздумий, украшает все людские будни. Каждый хочет станцевать с прекрасной Витой, она дарит улыбки! А влюбленный, тот несчастный, что душу ей отдать готов, как обычно, в сторонке наблюдает и слезам воли не дает.

– Мой милый Мортэ, прошу тебя, давай же станцуем вместе, пусть все увидят наш тандем, пусть все узрят, что мы друг друга любим.

Но Мортэ отстранил свою любовь сильною рукою.

– Я буду избегать тебя, мое блаженство. Не хочу осквернять твое совершенство. Я буду прятать от тебя свой лик и взор, прошу, не бери ответственность за этот позор, не гонись за мной. Почему ты так смотришь на меня, как будто любишь?

– Я знаю, что суждено нам создать сущность идеальной любви.

– Помни, я не прикоснусь к тебе, я тебя недостоин, ты будешь умолять, но я никогда не притронусь к твоим безгрешным рукам и волосам, я буду наблюдать за тобою издали.

– Пойми, без нашего союза не будет жизни, владей мной, мой обожаемый.

Мой дорогой читатель, видел ли ты когда-нибудь любовь более роковую, чем любовь прекрасной Виты и Мортэ? А люди смотрят и наблюдают их споры каждый день, столпившись всюду.

– Прошу, не отстраняй меня своей сильной рукой! Прошу, пригрей и приласкай!

– Нет, Вита, любовь моя, как грешник такой может быть достоин твоей прелести и твоего святого существа?

– Я люблю тебя, всё равно люблю тебя!

– Ты не можешь!

– Могу, ты же знаешь, что мы не можем друг без друга! – кричала дева, мертвой хваткой впившись в возлюбленного.

– Я знаю, я знаю… – шептал несчастный, припав к ногам своей богини, слезы на ее подол роняя.

– А сердце бьется, я слышу …– сказала Вита.

– Лишь ты его слышишь, – ответил Мортэ, еще сильней прижавшись к ее ногам, – я-то давно вонзаю в порывах раскаяний руки в грудь и не могу его найти, все руки в крови, а сердца нет, так может быть?

– Ты мне его давно отдал…

– Почему ты любишь это ужасное создание, Вита? – спрашивают люди. – Без него мы бы жили намного лучше!

– Неужели ты считаешь, что он достоин тебя?

– Он грешник, он ужасен, он отвратителен!

– Из-за твоего себялюбия, Вита, страдаем мы! – хором вновь говорят люди.

– Да! Побуду себялюбицей, хочу боготворить, оставьте же меня! – воскликнула Вита. – Вспомни, – обратилась она к Мортэ, – что означают кольца на наших перстах. Помнишь ли ты, как мы на коленях умоляли обручить нас?

И тут перед глазами Мортэ возникло воспоминанье, о блаженное страдание!..

…– О! Отец святой, о Смысл! Прошу, дай ответ на наш вопрос! Видишь, мы тебя на коленях молим! Зачем мы были созданы? Ибо жизнь наша нам приносит только страдание! Мы созданы, чтобы любить роковою любовью друг друга, но зачем, о святой отец?

– Не знаю, дети мои, наверное, это лишь случайность. Может, наша Вселенная и не создана для жизни, а вы лишь случайность, маленькая бессмысленная случайность, как многие случайности в этой Вселенной.

– И мы созданы страдать?

– Да, любить и страдать, как и всё вокруг, чему суждено жить и умирать. По какой-то нелепой случайности.

– Отец святой, Смысл святой, обручи нас. Обручи подальше от глаз чужих и от осуждений, – взмолилась Вита.

– Да, мы хотим стать супругами, верными друг другу, – преклонил колени Мортэ, – и жизнь творить вдвоем.

– Ох, дети мои, вы так прекрасны и чисты. Я не могу ответить вам отказом. Ох, неправильно это, но я вижу, как вы любите друг друга.

И вот звучат слова святые эхом на весь огромный зал, и уже ничто не будет им помехой, так Смысл истинный сказал.

– Как думаешь, мы поступаем правильно? – прошептала Вита, смотря в глаза Мортэ.

– Мне всё равно, я люблю тебя, Вита.

И вот кольца украшают их перста, теперь они вместе навсегда. Символ бесконечности…

Ты всё видел, мой читатель. Все безумства случаются из-за любви, даже жизнь.

– Давай, у нас будет уютное небогатое жилище, я каждый день буду возвращаться к тебе домой, я каждый день буду падать к твоим ногам и благодарить, что ты дождалась меня. Как только ты захочешь, я уйду, больше никогда не покажусь на твоих глазах.

– Этого не произойдет никогда.

– Неужели ты не лжешь?

– Нет, я клянусь тебе, совершенство мое.