Текст книги "Призрачные кошмары"

Осень

Калевальский ужас

МОИМ РОДНЫМ ГОРОДОМ БЫЛА ДАЖЕ НЕ отсталая Лиекса[2]2
   Город в Северной Карелии (одна из областей Финляндии). Расположен на восточном берегу озера Пиелинен.


[Закрыть], а захудалая деревушка на её окраинах. Глухомань или захолустье, как сказали бы мои друзья из Хельсинки. И они были бы абсолютно правы. Здесь не было ни музеев, в которых можно было бы увидеть творения художников, ни зданий с красивой архитектурой. Насладиться латте по заоблачной цене здесь тоже было негде. И это не столица, где плата за смехотворно маленькие квартиры обязательно влетит вам в копеечку.

Уже стемнело, когда я вышла на автобусной остановке в полнейшей глуши и ступила на длинную прямую дорогу. Там я наконец сняла наушники. Всю дорогу я слушала треки Good Boys и других рэперов с юга. Среди этих бескрайних лесов, от которых словно исходила угроза, мир большого города казался невообразимо далёким.

Я поставила рюкзак на землю и размялась. После длительного сидения казалось, что вместо ног у меня две окостеневшие деревянные коряги. Дорога утомила. За один день я сменила не один вид транспорта: электросамокат, метро, трамвай, поезд, автобус и, наверное, этот заключительный этап стоило бы преодолеть верхом на осле. Хотя, наверное, я и сама была ослом, раз приехала сюда.

И чего я забралась в эту глушь? На лес посмотреть? Или поглазеть на эту пустоту? Я, конечно же, знала ответ – из-за папы. Но мне всё-таки было немного страшно, ведь я не знала, как он отреагирует на моё неожиданное возвращение.

Я застыла на месте, пристально всматриваясь в лес. Похоже, там кто-то ходил. Кто-то странно ссутулившийся. Я присмотрелась повнимательнее. Это точно не был кто-то из жителей деревни. И даже не человек! Сердце бешено колотилось. Что, чёрт возьми, это такое? Животное или какое-то другое существо? На вид оно было довольно отвратительным: огромная голова странной формы, выступающий вперёд подбородок, слишком длинные толстые руки, покрытые, кажется, мехом. Существо передвигалось на двух ногах, но у него имелся волочащийся по земле хвост с кисточкой как у тролля.

Только не сейчас! Меня уже очень давно не посещали видения. После того случая в машине «Скорой помощи» не было ни одного.

Существо остановилось, заметив меня. Я тоже стояла не шелохнувшись. Тихо шумел лес. Внезапно существо взревело и странно согнулось. Быстро оглядываясь по сторонам, я попыталась найти какое-то укрытие, но, когда снова взглянула на тролля, его уже не было.

Сердце бешено колотилось. Вероятно, надо было смириться с тем, что мой вышедший из-под контроля мозг с этого момента снова будет показывать мне странные видения.

…Летом, после катастрофы, случившийся со мной во время турнира, медицинская бригада ещё долго изучала магнитно-резонансную томографию моего мозга. Глиобластома. Злокачественная опухоль головного мозга. Мне было назначено «симптоматическое лечение». Интернет описал всё напрямую, лучше, чем какой бы то ни было врач: «Случаи долгосрочного выживания не зарегистрированы». Оно и к лучшему, я не стану ни для кого обузой.

Врачи переживали из-за моего решения отказаться от препаратов и лучевой терапии, но я вконец устала от бесконечных уколов и исследований. Моё состояние не становилось лучше, а лишь ухудшалось. У меня больше не было сил ни на одну спинномозговую пункцию.

…Я шла в дом моего детства прямо по железнодорожным путям, балансируя на рельсах, как на трапеции – именно это я всегда представляла, когда была маленькой. Окрашенные в разные цвета осенние листья устилали всё вокруг. В прохладном воздухе пахло мокрым мхом и сосновой хвоей. Я попыталась различить дома перед собой, но за стволами деревьев был виден только танец теней угасающего вечера.

По мере того, как железнодорожные пути поворачивали к реке, впереди постепенно вырисовывалась родная деревня. Семьсот миллионов лет назад сюда рухнул метеорит, и на месте его падения возникли озеро, река и подходящая для обитания людей территория. Вдоль реки был налажен торговый путь, по которому перевозили мех и бог знает что ещё.

В нижнем течении были найдены жилища каменного века, а на близлежащих островах всё ещё сохранилось несколько древних городищ железного. К этим грудам камней сейчас водили школьные экскурсии, но особых впечатлений они не оставляли. На живописном месте древнего рынка теперь возвышался торговый центр – средоточие жизни всей деревни. А рядом с ним располагалась заправка.

Когда я подошла к реке, мой мозг снова взялся за старое. На скалистом берегу я увидела старуху, одетую в тёмное старомодное платье и чёрный как смоль платок. Прижимая к щеке белоснежный носовой платок, она стояла на коленях, а перед ней, раскинув руки, лежал полуголый молодой человек, словно погибший воин.

Видение пришло будто прямиком из «Калевалы». Я буквально очутилась в ожившей легенде. Ситуация казалась неправдоподобной и реальной одновременно. Было ли это новым видением или происходило на самом деле?

Я подбежала к ним.

– Искусственное дыхание сделали? – спросила я у старухи и прижала ухо ко рту мужчины, лежавшего без сознания.

Но он дышал.

Старуха зыркнула на меня с неприязнью.

– Не смешно, – резко прошипела она с отчётливым карельским акцентом. – Может, отойдёшь?

Теперь я осознала, что это была далеко не старуха, а девушка в старушечьем одеянии. Вообще-то, она была немного похожа на мою одноклассницу Сюксю, издёвки которой я терпела в старших классах и которую ненавидела всем сердцем.

Да, и судя по всему, происходящее всё же не было видением.

– Что это за психопатка, чёрт возьми? – сказал кто-то позади меня.

Я посмотрела через плечо. Там стоял Вяйнямёйнен. Совсем как настоящий. Это тот самый чувак из старых легенд, который смастерил кантеле[3]3
   Кантеле – карельский щипковый инструмент, похожий на гусли.


[Закрыть] из щучьей челюсти и загнал Йоухакайнена в болото. Или как-то так. Я не очень внимательно слушала учительницу на уроках родного языка, так что все мои познания о «Калевале» исходили из «Собачьей Калевалы»[4]4
   Иллюстрированная версия эпоса «Калевала», созданная Маури Куннасом, главные герои книги – дикое племя собак.


[Закрыть].

На краю леса появились существа. Среди них был и тролль, которого я видела немного раньше. Они быстро приближались, окружая меня со всех сторон. Неужели они лишь плоды моего нездорового воображения?

Мне снова стало страшно. Я уже не знала, что реально, а что нет. Я не вынесу, если подобное будет происходить так часто. Хотелось сбежать. Но куда? Существа были уже совсем близко и смотрели на меня недобро. У тролля были светящиеся глаза гиены и огромные кулаки.

– Священник! – внезапно вскричал Вяйнямёйнен, указывая на велосипедиста, приближающегося по дороге.

И в тот же миг существа ринулись обратно в лес, спотыкаясь о свои костюмы.

Я сглотнула. Затем посмотрела на лежащего на земле молодого человека и рассмеялась. Только сейчас я поняла, что на самом деле здесь проходила всего лишь репетиция какого-то спектакля! И я ей помешала.

Парень тем временем вскочил, как складной нож, и удивлённо уставился на меня.

– Та-тайка? – заикаясь спросил он.

Я растерялась. Откуда этот статный кучерявый красавчик знает меня? А в следующий момент я залилась краской. Это был Каспер, мой одноклассник из старшей школы! Теперь я узнала его, хотя он очень вырос и изменился. Возмужал. Даже голос стал другим. Ещё он был очень загорелым, а его длинные рыжеватые волосы забавно падали на глаза.

Я смущённо смотрела на его тренированное тело, прикрытое лишь небольшой льняной набедренной повязкой. Мне потребовалось некоторое время, чтобы переварить увиденное.

– Каспер? – спросила я, и тут же смутилась ещё больше. – Вы ролевики? – Я растерянно указала в сторону леса: – Ты тоже их видел?

– А разве ты их не видела? – удивился Каспер.

Я дважды моргнула.

– Видела, – с облегчением ответила я.

Каспер тоже смотрел на меня изучающе.

– Ты сменила стиль, – заметил он. – Выглядит очень мило.

Я провела ладонью по бритой из-за лучевой терапии голове и коснулась пирсинга в носу.

– Ну да, спасибо. – Из-за бесполезной химиотерапии мои волосы выпали, но на их месте уже выросла короткая почти чёрная щетина.

– Мы – «Турпайоухет», – продолжил Каспер. – Так называется наша группа. Присоединяйся к нам. – Его губы растянулись в завораживающей улыбке. – Вступай в наши ряды.

– Что? – удивилась я.

– Шевелись! – взревел тролль на краю леса, отчаянно указывая на приближающегося велосипедиста, словно с той стороны на него наступала орда зомби.

Каспер повернулся, чтобы уйти.

– Завтра у нас мастер-класс, – он подмигнул мне, а потом помчался босиком по стерне вслед за остальными.

Они исчезли в лесу. Теперь моё сердце забилось по-другому.

Человек на велосипеде, спугнувший героев «Калевалы», наконец подъехал ко мне. Я узнала его. Это был деревенский священник-отступник на пенсии, который мог бы стать убийцей с бензопилой, если бы не стал священником. Его считали чёрствым затворником, который никого не любил и никому не нравился. В нём было слишком много ненависти и любви. Он был ворчуном с добрым сердцем – мой дорогой родной отец, которому мне предстояло рассказать о том, что скоро я умру.

Танец теней

–ПРОВАЛИВАЙТЕ К ЧЁРТУ! – кричал отец в сторону леса так, что изо рта у него брызгала слюна. – Это приходские земли, мать вашу! Проклятые ролевики! Лучше бы работу себе нормальную нашли. Играются в лесу, как щенки малые. А ведь взрослые люди, Господи Иисусе.

Успокоившись, отец с улыбкой посмотрел на меня.

– Сюрприз, – сказала я, сделав пару шагов, и раскрыла руки, как бы подтверждая, что вот она я. – Я хочу вернуться домой.

– Ты растратила все сбережения на онлайн-покер? Я не дам тебе ни копейки, – заявил отец.

Здесь, в этой части мира, всё высказывали прямо, не используя окольных выражений, сколь бы ни было неловко и как бы ни хотелось скрыть подлинную суть вещей в витиеватых фразах. Поэтому я ответила:

– Да нет, мне осталось жить год.

Отец замер, словно остановившись у невидимой стены. Его ярость мигом улеглась и голос смягчился:

– Таков их вердикт? С этой болезнью всё настолько плохо?

– Настолько. Но я уже не знаю, стоит ли мне переезжать обратно, – сказала я, указав в сторону леса и поджав губы. – Здесь гостей до сих пор встречают не хуже, чем епископа, – процитировала я фразу отца.

– Епископа? Да пошёл этот дряхлый негодяй знаешь куда? – гнев отца вернулся в одночасье.

– В ад, что ли?

– Ну да, примерно туда, – рассмеялся отец. – Тебе наверняка понравились эти клоуны. Это местная группа исторических реконструкций. Восстанавливают события железного века или что-то в этом роде. Такие же чокнутые, как ты.

– Но мы-то ведь не зовёмся старухой Лоухи, – усмехнулась я. – Эта группа называется «Турпайоухет»?

– Скорее, «Турхакейоухет»[5]5
   Игра слов – turpajouhet – волосы на морде лошади (turpa – морда, jouhet – конские волосы), turhakejouhet – бесполезная/ненужная щетина (turhake – ненужная вещь, барахло).


[Закрыть], – фыркнул отец и пошёл вперёд, ведя велосипед рядом.

– И они специализируются на реконструкции сюжетов из «Калевалы»? – расспрашивала я.

– Ну да, прости господи. Лучше бы они ставили старые добрые миракли[6]6
   Миракль – средневековая драма, в основу которой положено религиозное чудо или житие святого.


[Закрыть], – вздохнул отец.

– Ну слушай, для кого-то ведь и «Калевала» – священная книга, которой не должен касаться ни один язычник, – сказала я.

– Да, конечно, чёрт возьми. Сейчас-то уж все знают, что есть только одна священная книга, – усмехнулся отец и на одном дыхании продолжил: – «Гарри Поттер».

Я расхохоталась. Папу тоже рассмешила собственная шутка. Затем он громко вздохнул, явно больше не желая говорить на эту тему.

– Запрыгивай на багажник, дочь, не хочу, чтобы ты утомилась.

Я села на багажник, и папа медленно поехал по грунтовке. На вершине небольшого холма высился яблочно-красный дом. Мы миновали высокую живую изгородь и въехали во двор. Отец в своё время купил нам старый пасторский дом, после того как приход продал имущество, в котором больше не было нужды.

Когда отец сбросил скорость, я спрыгнула с багажника. Отец поставил велосипед к стойке для выбивания ковров. Я огляделась. Двор одичал. Яблони и ягодные кусты не были подрезаны, и невозможно было различить прежние границы огорода.

В одно мгновение в моей памяти всплыли картины давно минувших дней. Как мама поскользнулась на крыльце и разбила голову об обледенелую ступеньку. Насмерть. Я так много плакала, что на долгие годы посадила себе зрение.

Из-за травли в школе, но в первую очередь из-за смерти матери, я в своё время уехала отсюда, а сейчас вернулась обратно, потому что скоро сама должна была умереть.

– Ты правда умрёшь? – тихо спросил отец, открывая входную дверь.

На меня намахнуло знакомым запахом дома.

– Ага, – ответила я, скидывая обувь в углу прихожей.

– Я не хочу тебя терять, – сказал отец и печально посмотрел мне прямо в глаза.

– Я знаю, – ответила я, с нежностью прижав ладонь к его щеке.

– Можешь подниматься, – сказал отец, указав пальцем вверх.

– На небо?

– Да нет же, в свою комнату, – рассмеялся отец. – В ней всё как и прежде. Она опечатана, словно место преступления.

В тот вечер я заснула в своей детской постели. Комната казалась гораздо меньше, но она совсем не изменилась. Мои первые футбольные бутсы всё так же висели на стене. Школьные поделки из глины, коллекционные фигурки и выпуски журнала «Гиппоман» по-прежнему занимали свои места на пыльной книжной полке. Я рассматривала нарисованный акриловыми красками автопортрет и постеры музыкальных групп. Словно это было вчера, я явственно вспомнила тот концерт в парке, на который мама ни за что бы меня не отпустила. Именно после него я и развесила эти постеры на стене.

Вероятно, из-за долгой дороги ставшие привыкшими боли были сильнее, чем обычно, поэтому я приняла максимальную дозу обезболивающего. «Симптоматическое лечение». Вот умора. Разве смерть – это симптом? Её можно лечить?

Я задёрнула шторы, надела пижаму, юркнула в знакомо пахнущую постель и погасила свет. Комната погрузилась в непроглядную тьму, как всегда бывает вне города. Такие признаки цивилизации, как уличные фонари или рекламные баннеры, не нарушали покой ночи здесь, в этом богом забытом краю.

Я лежала на спине с закрытыми глазами, как обычно положив руки на живот и подсунув пальцы под резинку пижамных штанов, и ждала, когда подействует лекарство. Даже малейшее движение усиливало боль за глазными яблоками. Хотелось плакать. Где-то там, внутри головы, пряталась опухоль, упорно отвоёвывая себе место. Мало-помалу убивая меня, она к тому же сводила меня с ума.

Внезапно мои мрачные мысли были прерваны тихим плеском воды и слабым стоном. Я замерла и с головой укрылась одеялом, стараясь даже не дышать. Я лежала, прислушиваясь, но слышала лишь биение своего сердца.

Звуки прекратились, и я осторожно приподняла одеяло. Включив лампу, я украдкой осмотрела углы комнаты, но ничего в них не увидела. Тем не менее я ощущала зловонный запах ила, но, вероятно, это снова были проделки мозга.

Когда я уже собиралась снова погасить лампу, что-то со шлепком упало на пол. Я посмотрела наверх и застыла. Под потолком кто-то парил! Руки раскинуты, а грудь выгнута вперёд.

Я вскочила, сев на кровати, и в ужасе уставилась на существо – мокрое, покрытое илом и грязными водорослями. Оно выпрямилось, и я тут же узнала в нём того самого призрака, которого уже видела на турнирном поле. Медленно и плавно призрак двинулся ко мне по воздуху. Я в ужасе отодвинулась назад, к самому изголовью кровати, и натянула на себя одеяло в слабой надежде защититься хоть чем-то.

Длинные мокрые волосы призрака развевались по воздуху, словно всё это происходило под водой, его бледное лицо почти светилось. Он смотрел на меня огромными глазами, которые напоминали пустые бездонные воронки, а сквозь его стиснутые зубы текло и капало на пол что-то чёрное.

Чем ближе подплывал призрак, тем сложнее мне было дышать. Всё моё тело реагировало: боль в глазах стала ещё невыносимее, кожа казалась склизкой, меня знобило. Я не знала, что делать. Попыталась позвать отца, но из горла не вырвалось ни звука.

Призрак завис надо мной и схватился крючковатыми пальцами за своё лицо, напоминающее череп какого-то зверя. Он хочет сорвать с себя маску? Я прижалась к стене, дрожа от страха. Мне хотелось закрыть глаза руками, но я всё равно подглядывала бы за призраком сквозь пальцы. На нём была маска? Он собирается снять её?

Призрак тем временем стянул свою вытянутую череповидную маску, и я успела увидеть лишь его бледный лоб, а потом он исчез так молниеносно, будто его кто-то резко утащил. На полу осталась лишь тёмная, странно дрожащая лужа воды. Я наклонилась, чтобы рассмотреть её получше, и меня чуть не вырвало. В ней извивалась куча пиявок!

Я лежала в кровати, тяжело дыша и пытаясь прогнать неимоверное чувство ужаса. Дрожь только начала утихать, как где-то раздался хлопок.

БАМ!

Звук эхом отозвался в ушах. Казалось, что взрыв произошёл где-то во дворе, и он был настолько сильным, что стены дома задрожали, а в окнах задребезжали стёкла.

Что за чёрт? Кто-то стрелял посреди ночи? Отец никогда не позволял охотиться на пасторских землях. Я в недоумении съёжилась в кровати, прислушиваясь к гулу от выстрелов.

БАМ! БАМ! БАМ! Последовала серия выстрелов. Я закрыла уши.

– Чёрт… Мать твою! Что за ерунда? – казалось, что из одного кошмара я тут же перенеслась в другой.

Отбросив одеяло в сторону, я вскочила с кровати и подбежала к окну. Сквозь жалюзи виднелись сверкающие вспышки, а с улицы доносился приближающийся чертовски громкий рокот.

Я приоткрыла жалюзи, но не увидела ничего, поэтому подняла их полностью. Звуки исчезли, но в отражении стекла я видела бегущих по лесу вооруженных солдат. Их силуэты, как и призрак, двигались совершенно бесшумно. Затем они тоже растворились.

Клик. Я вздрогнула. Щелчок, похожий на звук затвора камеры, устрашающим эхом раздался в тишине комнаты. Я держала руки, как будто только что сделала снимок, но мои потные ладони были пусты.

– Эрик? – спросила я, увидев в окне отражение военного фотографа. Я знала его имя. Я знала его. Это было странно, но, видимо, это было одним из последствий моей болезни.

От бравой выправки худощавого мускулистого солдата не осталось и следа. Лицо его было бледным, щёки впали, под глазами обозначились тёмные круги, а волосы были коротко по-военному выбриты.

Я подняла руку, и Эрик сделал то же самое. Словно моё отражение в зеркале. Мы прижали наши руки к оконному стеклу, и я заметила рану у него на ладони. Эрик с грустью смотрел на меня, и я чувствовала его скорбь.

Затем всё исчезло. Ярко светила луна. Ночной двор был пуст и спокоен. Ни солдат, ни военного фотографа больше не было.

Рука ныла. Я растерянно посмотрела на неё. Каким-то странным образом на моей ладони появилась такая же глубокая рана, как и у Эрика, в том же самом месте. Как будто бы она перенеслась из отражения на мою ладонь. Я с недоверием коснулась раны. Было больно.

– Что за ч-чёрт?.. – произнесла я в недоумении.

Костёр инквизиции

УТРОМ МЕНЯ РАЗБУДИЛ грохот на кухне. Папа всегда просыпался не позднее шести.

Прижав подушку к ушам, я постаралась заснуть снова, но безуспешно. Я лишь беспокойно ворочалась и ёрзала. Выспаться мне не удалось, но и заснуть я больше не могла. В конце концов я сдалась и просто неподвижно лежала в постели, размышляя, были ли ночные видения приснившимся мне кошмаром или же я слышала звуки войны и видела Эрика наяву.

Я прислушалась. Из коридора наверху доносился странный шаркающий звук.

– Папа? Это ты?

Это не мог быть отец. Он же внизу. Мне снова это всё лишь почудилось. Так же, как и ночью. Я перекатилась на край кровати, как амёба, потёрла слезящиеся глаза и зевнула. Изо рта пахло лечебными коктейлями.

Я схватила сваленную в кучу одежду у изножья кровати. Оделась и вздрогнула, увидев своё бледное отражение. Я забыла вынуть из носа пирсинг, хотя должна была. Удивительно, что отец ничего не сказал. Наверное, он думал, что подобные вещи больше не имеют значения.

Однако что-то в отражении было не так. Внезапно я увидела, как за моей спиной промелькнула тень отца. Я вздрогнула и повернулась. Наверху всё-таки был он? Но как он переместился туда так быстро и бесшумно? Почему я не слышала поскрипывания ступеней? Они всегда издавали такой громкий звук. И почему он так крадётся?

– Я видела странный сон, – не оборачиваясь, сказала я папе. – Как будто бы я военный фотограф, а на дворе 1918 год. Представь себе! Во время гражданской войны в Финляндии. Я хотела запечатлеть для будущих поколений все ужасы и страдания войны, чтобы они никогда не были забыты.

Отец опять промелькнул в зеркале, но по-прежнему не издавал ни звука. Посмотрев некоторое время на отражение в зеркале, я заметила, что мои разноцветные глаза поменялись местами. Я как будто бы смотрела в глаза своему двойнику.

– Чудной сон, правда? – Я обернулась, но отца уже не было.

Когда я снова посмотрела на отражение, оно стало правильным. Я приняла утренние лекарства, допила оставшуюся воду из своей кружки с матерящимся ёжиком и с нею в руках спустилась на завтрак. Отец сидел за столом и читал газету.

– Тот парень заходил, – объявил он, когда я села за стол, и вопросительно посмотрев на меня своими маленькими глазами, кашлянул, отложил газету в сторону и начал с аппетитом есть овсяную кашу.

Я огляделась. Кухня была аскетичной. В ней не было навороченной кофеварки, блендера, винной полки или более экзотических специй, чем соль и перец.

– Что за парень? – спросила я, посмотрев на отца из-под бровей.

Он поднялся, снял с плиты пыхтящий и шипящий кофейник и хитро улыбнулся.

– Ну тот, Каспер. Из «Турхакейоухет».

– Каспер? – с глупым видом повторила я, намазывая масло на ломтик ржаного хлеба. Здорово, что ко мне вернулся аппетит.

– Они хотят, чтобы ты присоединилась к этим языческим вакханалиям, – рассмеялся отец, бросив на стол передо мной открытку.

Когда я потянулась за ней, отец схватил меня за запястье, повернул мою руку и с серьёзным видом посмотрел на рану.

– Что это?

– Не знаю, – искренне ответила я.

– Ты как будто вернулась с войны, – заключил отец. – И получила ранение осколком.

Я отдёрнула руку. К счастью, он больше не задавал вопросов.

На открытке были изображены две гримасничающие хеллоуинские тыквы. На обороте значилось:

«Турпайоухет» организует праздник урожая. Такое нельзя пропустить. Приходи! С наилучшими пожеланиями: Каспер.

Ниже были указаны время и адрес. Дата стояла сегодняшняя.

Отец начал тараторить, что День Всех Святых – это не день урожая и не Хеллоуин, не говоря уже о samhain[7]7
   Самайн / Самхейн – кельтский праздник окончания уборки урожая.


[Закрыть] или día de muertos[8]8
   День мёртвых – праздник, посвящённый памяти умерших, проходящий ежегодно 1 и 2 ноября в Мексике, Гватемале, Никарагуа, Гондурасе, Сальвадоре.


[Закрыть]. Он как дятел, который хапнул амфетамина, беспощадно стучал по моей деревянной голове своими бесконечными историями. Как будто ему тоже вскоре предстояло умереть, и до своей смерти он пытался успеть использовать каждое слово в словаре.

Мне нужно было выйти на свежий воздух.

– Я пойду на озеро искупаться, – сказала я и вытащила из шкафа в прихожей свой старый выцветший купальник цвета кетчупа.

– В октябре? Вода же чертовски холодная, – услышала я бормотание отца в кухне. Но в его голосе слышалась также нотка удивлённой гордости.

– Это же полезно для здоровья. И активирует бурую жировую ткань, – прокричала я уже в дверях. – Тебе бы тоже пошло на пользу. Может, помогло бы с контролем веса.

– Ты сумасшедшая! Ты же ненавидишь плавать, – пробурчал отец с недовольным сопением. – С самого детства терпеть это не можешь.

Выйдя на крыльцо, я вдохнула свежий воздух и ощутила, как туманная прохлада, словно смерть, расползается по моим конечностям. Я взглянула на открытку, оставленную Каспером. Как он отнесётся к тому, что я умру? В старших классах я мечтала о том, чтобы он обратил на меня внимание, а теперь времени осталось не так уж и много. Я засунула открытку в сумку для плавания. Есть ли смысл узнавать друг друга ближе сейчас?

Из стоящей на крыльце картонной коробки я схватила яблоко поприличнее, откусила его и посмотрела на наш столетний сад. Здесь я крошкой играла в прятки и беззаботно бегала нагишом под водяными струями из разбрызгивателя. Сейчас казалось, что это был скрытый и уже давно забытый мир.

Увидев в окне кухни обеспокоенное лицо отца, я послала ему воздушный поцелуй, бросила огрызок яблока в кусты и растворилась в тумане. Его прохлада ощущалась в каждом вздохе, пока я шла по скользкой лесной тропинке. Кроны деревьев буквально полыхали в своих ярких осенних одеяниях, и я задумалась, неужели я вижу золотую осень в последний раз. Я прошла мимо полуразвалившегося заброшенного дома, которого так боялась в детстве. Его очертания всегда становились отчётливо видны именно осенью, когда с деревьев облетала листва и пейзаж становился прозрачнее. Теперь же дом был окутан серой туманной мантией.

Тропинка выходила к берегу. Я ненадолго остановилась на скользких прибрежных камнях, пытаясь поймать равновесие. Очертания озера, погружённые в призрачную дымку, казалось, тоже стали словно бы мягче и обволокли собой вышку для прыжков в воду. Картина казалась настолько нереальной, словно была результатом какой-то невероятной оптической иллюзии.

Старая деревянная вышка для прыжков была впечатляющим сооружением, таким огромным, что рядом с ней я казалась карликом. Смельчаки обычно прыгали с высоты трёх и пяти метров, но верхняя платформа была на высоте десяти метров, и для прыжка с такой высоты в озере должно было быть достаточно воды. Сейчас платформа была открыта.

Я надела купальник, быстро дошла до края пирса и забралась по скрипящей лестнице на вершину вышки. Сделала глубокий вдох, пытаясь немного унять учащённое сердцебиение.

Было холодно, и моя кожа покрылась мурашками. Зубы стучали. Может, всё-таки не стоит прыгать? Я подошла к самому краю платформы, коснувшись его пальцами ног, и посмотрела вниз. Жуткий обрыв и внизу ничего, кроме тумана!

Отец был прав. Я всегда ненавидела воду и плавание и никогда не прыгала даже с трёх метров, но рак и встреча с тем «мокрым» призраком, вероятно, что-то изменили во мне. Я представила себя безжизненной и бледной, плывущей по тёмной поверхности воды. В этом было нечто завораживающее. Казалось, вода зовёт меня.

Туман сворачивался густыми клубами, и я почувствовала запах дыма. Я даже видела в тумане огоньки, как слабый свет фонарей. Неужели снова?! Я потёрла пульсирующие виски.

Тишину спокойного озёрного пейзажа стали наполнять новые голоса, свет, тени, шёпот, странные звуки, неприятные запахи, дьявольские мессы… Над поверхностью воды летали искры, напоминая молнии. Я снова очутилась в потоке времени. Вокруг меня сменялись столетия, и я это чувствовала.

Я парила над горящими городами, полями сражений и проплывала мимо заснеженных гор. Очертания озера постепенно расплылись перед глазами, и всё вокруг словно начало вращаться. Я видела, как раскачивается вышка для прыжков, пока её образ не растворился окончательно и я не оказалась в другом временном измерении.

Туман рассеялся. Передо мной возникли очертания запылённой площади и мечущиеся туда-сюда фигуры. Гвалт толпы, словно цунами, огромной волной накатил на меня, я слышала, как кто-то оглушительно громко трубил в рог, и всё это сопровождалось звоном доспехов и лязгом мечей. Воздух был гнетущим и тяжёлым от дыма. Куда бы я ни направлялась, повсюду было полно людей.

Я огляделась, рассматривая многолюдную мощёную площадь. Стоял летний вечер, и солнце как раз садилось за каменные здания. Внезапно я отчётливо поняла, где именно нахожусь. Средневековый Стокгольм, staden mellan broarna, город между мостами.

– Тайка, – знакомый голос произнёс моё имя. – Я всё думала, вернёшься ли ты ещё, – произнесла по-шведски женщина.

Катарина Вифферт! Я снова оказалась в сознании шведской дворянки. На этот раз её глазами я следила за жизнью средневекового города. Рядом с Катариной шёл её сын, и мы крепко держали его за руку, пока вокруг нас прибывала бурлящая толпа людей.

Очевидно, это не был какой-то городской праздник или обычный рыночный день, потому как толпа явно была настроена агрессивно. Люди размахивали кулаками и буквально кипели яростью. Мимо нас проехал конвой, доставивший на площадь дерзкого вида старуху. Она была одета в чёрное, а на руках у неё были белые перчатки.

– Грязная финская колдунья, – прошипел какой-то прохожий, и я ощутила безутешную боль Катарины.

– Что здесь вообще происходит? – спросила я в недрах её сознания.

– Казнь ведьмы. Это София, моя мать, – тихо ответила Катарина.

– Мне очень жаль, – прошептала я.

Мы шли вместе с толпой. В состав конвоя, перевозившего приговорённую к казни, входили солдаты, государственные служащие, священник и палач в капюшоне. Старуху везли на колеснице палача на площадь Правосудия, к Висельной скале, одной из высоких скал восточной окраины Сёдермальма. Народ собрался, чтобы понаблюдать за сожжением приговорённой.

– Ведьма! – прокричал кто-то, плюнув в сторону конвоя и бросив в старуху какой-то тухлятиной.

Через некоторое время мы добрались на вершину холма. Перед нами был сложен незажжённый костёр. Этот момент напомнил мне зловещую сцену из фильма ужасов, где жители небольшого городка, движимые желанием лицезреть бессудную расправу и испытывая жажду крови, шли с факелами к месту повешения невинного человека, которого они считали виновным.

Вокруг торчащего из земли столба была свалена огромная куча разнообразного горючего материала, брёвна, сломанные деревянные бочки и хворост. Сожжение человека, очевидно, требовало достаточно большого количества сырья.

Толпа собралась вокруг. Всем хотелось увидеть ведьму. Сожжение заживо явно было для них увлекательным зрелищем, посмотреть на которое зрители охотно приезжали даже издалека. Многие из них уже были изрядно пьяны.

Глазами Катарины я посмотрела на священника. Полный, лысый мужчина ждал в стороне, прикрыв глаза и скрестив руки на груди. Затем он поднял руку, требуя тишины. Толпа затихла, прислушиваясь к словам священника, окружённого светом факелов.

– Сегодня вы, верующие в Бога жители Стокгольма, станете свидетелями тому, чего так страстно желали, – казни ведьмы, – прогремел фанатичный голос священника. – Я несу вам весть веры, надежды и любви милосердного Господа.

Священник выдержал паузу, позволив публике переварить услышанное. Он, очевидно, хотел выжать из этого мгновения максимум эмоций. Затем он обратился к Софии, как к маленькому ребёнку, даже не повернувшись в её сторону:

– Может ли узник назвать хотя бы одну причину, по которой этот приговор не должен быть приведён в исполнение?

Публика безмолвно следила за происходящим.

– Я взываю к знанию и доброй воле короля, – громко ответила София. Всё её существо источало загадочную силу и харизму.

Я восхищалась ею. Нельзя было не заметить, насколько удивительной была эта женщина.

– Покайся в грехах своих, чертовка! – проревел священник. – Жизнь свою ты не спасёшь, но перед смертью у тебя есть последняя возможность исповедоваться и спасти свою бессмертную душу. Этот костёр отправит тебя в геенну огненную, если ты не покаешься.

София уставилась на священника. Её глаза блестели в свете факелов.