Текст книги "Много шума из никогда"

Другой берег, по счастью, был близко. Он тоже утопал в черемуховых кущах – хоронясь за эту шумливую мелколистную стену, мы смогли относительно незаметно вскарабкаться наверх. Здесь было выше и суше – травка короткая, прокаленная солнцем… Похоже на скотский выгон – только вдали темнеют одиночные деревья. Берубой немедля распластался по пыльно-зеленому ковру, еще теплому – то ли отдыхал, то ли маскировался.

– Ловко мы с тобой, княже, поспели… – рассмеялся он, мерцая волчьими глазами. – Как раз все увидим: купцы наскоро сюда достигнут. То-то потеха начнется! – Дышал он часто и неровно – устал от плаванья; размокший хвостик потемневших волос на затылке прилип к спине.

– А где ж разбитчики? – Я присел рядом, выплеснул из своего рожка речную воду и проверил стрелу в арбалете. – Больно тихо там, в кущах… И лодок не видать…

Вместо ответа почтальон рывком дернулся в мою сторону и надавил на плечо, пригибая к земле. Я послушно прилег, вглядываясь в противоположный берег, куда указывал Берубой. И тут же увидел разбойников. Четыре мужика не торопясь, вальяжно вышли из кустов к воде – словно демонстрируя себя. Через неширокую речку долетели обрывки смеха, крупный кусок смачного ругательства, хлюпанье сапог по мелководью… Все четверо выглядели весьма колоритно: самый высокий из бандитов – я сразу решил, что это княжич Рогволод – был затянут в молочно-серебристую кольчугу. Он возвышался над своими спутниками, особенно широко размахивал руками при ходьбе, выше всех задирал голову в остроконечном шлеме. В этом доспехе – железо ровно светилось в сумерках – предводитель налетчиков был похож на белого медведя, вставшего на задние лапы… По правую руку от него суетливыми шажками перемещался человек в объемном и, очевидно, насквозь промокшем сером балахоне. Этот старичок (я даже длинную бороду разглядел) был раза в три ниже ростом и рядом с княжичем удивительно напоминал гнома. Сходство подчеркивала огромная торба, которую карлик тащил на спине. Два других джентльмена – я мельком оглядел их накачанные полуобнаженные фигуры, сдавленные здесь и там черными ремнями многочисленных мечей, кинжалов и прочего оружия – весьма смахивали на телохранителей. Один из них держал в руке длинный шест, похожий на штандарт. На верхушке шеста что-то болталось – я напряженно сощурился – нет, не знамя. Длинная и золотистая девичья коса, плотно прикрученная к древку… Это что, разбойничий флаг?

– Смотри у меня! Бороду оторву!.. оторву! – эхом донесло до нас грозное высказывание князя Рогволода, обращенное, очевидно, к горбатому старичку. – Ворожи на совесть! Чтобы сработалось дело!

Бородатый карла что-то ответил, мелко подергивая головой в грязном капюшоне – я не расслышал. Он свергнул с плеча свою торбу и уселся рядом на песок, запуская мелкие толстые ручонки в недра огромного мешка, набитого, должно быть, колдовским реквизитом.

– Бона и лодьи уж видать! – глухо пробубнил один из полуобнаженных боевиков. Он забрел по колено в реку и остановился, распутывая завязку на портах. – А что, княже, много ли при купцах охраны плывет? – осведомился он у Рогволода, не поворачивая головы.

– Сколько ни есть, все наши будут! – Рогволод сощурился на потемневший восточный край неба – на том конце горизонта уже высветлились из дымки три корабельных паруса. – Нынче дело будет жестокое – говорят, дюже богатый купчина пожаловал. И на охрану не жалкий.

Берубой рядом со мной заворочался и подполз ближе.

– Ово и есть Рогволод, твой сосед по угодьям, – быстро зашептал он, бешено кося серым глазом на противоположный берег. – А горбатый при нем – это Плескун, чаройдейщик и волхв. Небеспечный вражина – заговоры сильные ведает.

– Сколько всего людей у Рогволода? – Как я ни вглядывался в кустарниковые гущи, больше никого не виднелось.

– Ну… человек четырдесять наберется, – подумав, сказал Берубой.

Я быстро обернулся. Сорок! Это что – такая огромная банда? Неужели он думает, что я поведу своих катафрактов против двукратно сильнейшего противника? Никогда.

– Они в кущах сидят, хоронятся, – лениво пояснил Берубой. – Да ты не остерегайся их, княже Лисей! (Я заметил, что мой спутник подавил улыбку во взгляде.) Это ж не вой, а пьянь рваная! Разбитчики… Один твой всадничек десятерых уломает.

Я промолчал. На дальнем берегу горбатый волшебник суетливо разводил небольшой костер, подкидывая в пламя не то песок, не то порошок… А мускулистый разбойник все никак не мог распутать узел на кушаке.

– А что за товар у купца? – зычно осведомился он, запуская руку в необъемные глубины штанов.

– Не твоя забота знать! – кратко ответил Рогволод. – Умей себе на ладью заскочить, да поболе мечом помахать. Понял?

– Понял, княже. Твоя правда… – удовлетворенно рассмеялся боевик. Наконец он нашел в штанах то, что искал – до нашего берега донеслось бурливое журчание извергаемой жидкости.

Я вздрогнул – Берубоя рядом со мной уже не было. Сбоку послышался легкий шорох травы… Мой спутник со страшной скоростью уползал от меня по пыльной травке – как черная ящерица. Я не стал торопиться – спокойно переложил арбалет из левой руки в правую, сомкнул пальцы на влажной деревянной рукояти, нащупал крючок. Мне думается, Берубой не успеет отползти дальше десяти шагов…

Он словно ощутил мою решимость – замер в траве и обернул посеревшее от пыли лицо. Заметив жало арбалета, направленное в свою сторону, поспешно улыбнулся.

Я поманил его пальчиком. Берубой скорчил недовольную гримасу, но тронулся в обратный путь.

– Ты забыл попрощаться, – усмехнулся я, когда он подполз ближе. – Куда теперь путь держишь?

Вместо ответа почтальон указал на одно из старых деревьев, темневших вдали, метрах в полуста от кромки берега. Я покачал головой: действительно, любопытная деталь пейзажа. К толстому древесному стволу была привязана оседланная лошадь. Готов поклясться, что еще пять минут назад ее не было.

– А всадник на древо взлез, – пояснил Берубой. – Тоже дозорный, я мыслю. Только вот от кого прислан – неведомо. Надоба его с дерева спустить по-быстрому. Иначе заметят нас. Ежли хочешь, айда вдвоем…

Я согласился. Лошадь дозорного недовольно всхрапнула, когда мы, пригибаясь к земле, добежали до дерева. Я задрал голову – в темноте ветвей никого не было.

К счастью, я успел шарахнуться в сторону – что-то сухо треснуло вверху, и в землю совсем рядом ударила острая черная игла. Я едва успел понять, что это сулица – легкий кавалерийский дротик, как что-то тяжкое бросилось на меня с небес, сминая и опрокидывая к земле! Словно обрушилось дерево – я физически ощутил, как легко и колко ломается мой позвоночник. Чья-то босая нога в клочьях рваной штанины, проволочная кромка кольчужного подола, вдавившегося в щеку, – последнее, что я помню.

Пока я приходил в себя, улыбчивое лицо Берубоя невнятно светлело надо мной на фоне вечереющего неба. К счастью, позвоночник выдержал – человек, спрыгнувший на меня с дерева, немного промахнулся. Он задел меня не очень сильно. Как рассказал Берубой, обычно люди не выживают после того, как на них приземляются рослые молодые парни в тяжелых кольчугах.

Этот парень теперь валялся рядом с проломленным черепом – во всяком случае, лицо его было залито кровью. Я приподнялся на локтях, оглядывая себя: золотая цепь на месте. Арбалет лежал рядом, серебряный рожок по-прежнему болтался на своем ремешке. В целом я ощущал себя даже неплохо – только почти не чувствовал ног. И голова болела так, что было больно моргать. Кажется, я валялся без сознания не очень долго – раскаленный солнечный слиток еще пламенел на границе заката, нижним краем прожигая горизонт. Итак, Берубой имел возможность легко прикончить меня – но почему-то не сделал этого. Видимо, ему нужно любой ценой помешать разбойникам захватить купеческий караван – потому и рассчитывает он на моих катафрактов.

– Повезло тебе, княже Лисей! Дешево отделался. – Берубой покачал головой. Только теперь я заметил, что весь левый бок моего почтальона был просто черным от кровяных разводов – похоже, парень в кольчуге успел зацепить Берубоя чем-нибудь острым.

Я снова глянул на молодого человека с проломленной головой. Берубой обошелся с ним жестоко: под глазом незнакомца расплылся багровый синяк, а изломанные руки аж почернели по локоть – как от сильного ожога. Убитый лежал на спине, раскинув конечности по травке – добротная кольчуга, на поясе меч… Интересно, как безоружный Берубой умудрился справиться с таким верзилой.

– Ты обыскал бы его, княже Лисей! – снова услышал я голос почтальона. – Я бы и сам успел, да руки заняты, – весело добавил он, прижимая к ране на боку кусок оторванной штанины.

Ничего особенного я не обнаружил. Убитый молодчик знал, что идет на опасное дело, а потому не захватил с собой денег. Только небольшая холщовая сумочка была привязана к поясу. Я взял ее в руки – и под пальцами содрогнулось что-то живое! Осторожно распустив узелок, заглядываем внутрь – надеюсь, это не змея… Что-то жарко закопошилось из мешочка мне навстречу: сизая пушистая головка голубя!

Прижимая крылья к птичьему тельцу, я извлек голубя из сумки. К розовой лапке на длинной нитке привязан крошечный берестяной лоскут – совершенно чистый. Очевидно, владелец пташки должен был кому-то сообщить о происходящем здесь, у реки… Голубь обиженно – кому понравится битый час сидеть в мешке! – покосился на меня черничным глазом.

– Ах, да ведь это зверь знатный! – Берубой обмотал израненное туловище штаниной и теперь восторженно улыбался, глядя на птичку. – Это поток знаменитый, скорый! Это ж сам Горлаш! Мстиславки Лыковича посыльный птах!

Он принял птичку в свои руки, ласково пощекотал окровавленным ногтем пушистую головку. А я вспомнил, что Мстиславка Лыкович – один из многочисленных разбойников, обитавших в здешних краях.

– Добро, что ты голубя узнал, – сказал я напряженно. – Теперь узнай и людину: что за человека-то прибили? Как звать его? Уж не сам ли будет Мстиславка Лыкович? (Честно говоря, я втайне на это надеялся.)

– Да нет! – Берубой расхохотался. – Это так себе, безымянный разбойка из Мстиславкиной ватаги. А самого Лыковича эдак запросто не прибьешь. За ним еще побегать надо.

Я сплюнул. Стало быть, у Мстиславки тоже есть свои планы в отношении купеческого каравана. Да, есть где разгуляться длинной руке правосудия. Однако Мстиславку будем ловить потом – для начала займемся другим разбойником, княжичем Рогволодом.

Что-то быстро и радостно встрепенулось рядом – это Горлаш вырвался из рук Берубоя и серебристой ракетой взмыл в небо! И пошел, крутой петлей уходя за кромку ближнего леса, – грамотно пошел, от камней и стрел хоронясь за верхушки дерев.

– Выскочил, пострел! – Берубой с досады аж щелкнул пальцами. И тут же замахал руками, указывая ввысь. – Смотри-смотри, как высоко пошел! Драгоценная птичка, смышленая.

Напрасно Берубой тыкал пальцами в небо, призывая меня понаблюдать за виражами Горлаша. Я уже заметил главное: в руке моего спутника мелькнула и тут же исчезла крошечная заостренная палочка. Я мгновенно узнал костяной рез – пишущую принадлежность древнего славянства. Хитрый почтальон успел тайком нацарапать что-то на голубиной бересте – не иначе! Он намеренно выпустил Горлаша – отправил с ним свое послание! И кому? Разумеется – Мстиславу Лыковичу!

Я послушно задрал голову, делая вид, что отыскиваю взглядом отлетевшего голубя. Очевидно, почтальон ведет двойную игру. Работает на разбойника Мстиславку? Но – зачем тогда уничтожать своего коллегу, который валяется теперь с разбитой головой? Или… он провоцирует Мстислава? Интересно, что можно начеркать на бересте за две-три секунды – всего-то несколько слов…

…Берубой еще восхищенно следил за поведением где-то в стратосфере своего крылатого коллеги-почтальона. Ну-ну… А я уже видел эти паруса. И верхушки мачт. Они медленно двигались мимо нашего высокого берега. Борта лодий и вооруженные люди на них – все это было ниже уровня зрения, под берегом. Только паруса – огромные серые полотнища – неостановимо проносились мимо. В отвердевающей темноте вечера три раздутых квадрата словно светились изнутри – пораженный нереальностью зрелища, я тяжело поднялся на ноги. Медленно ступил вперед, ближе к обрыву берега.

И вышел на край в тот самый миг, когда передняя ладья выдвинулась из-за поворота – корма сидит низко, крутой нос со звериной мордой гордо задран кверху. И – никаких разбойников не было на противоположном берегу. Только ровно теплится на песке небольшой костерок. Да темная груда каких-то тряпок валяется рядом – ах нет, это не свернутый плащ… Это низкорослый сгорбленный старик сидит, уставившись из-под капюшона на приближающееся судно.

А люди на судне не замечают серого старика. Отсюда, сверху, я прекрасно вижу на носу передней ладьи человека в дорогих доспехах. Рядом с ним – неподвижные фигуры арбалетчиков в неловких, нерусских шлемах с высокими остриями. Их много, они вооружены – и бесстрашны.

Но старый горбун уже поднялся со своего места. Не отрывая от переднего корабля сонного взгляда, он вытягивает из костра обожженную палку с розово светящимся концом. Клочья легкого рыжего пламени еще вьются по дереву – словно факел курится в руке у волшебника. Тихо, как во сне, горбун движется по берегу к воде – подол плаща оставляет на песке невнятный влажный след. Словно из жести вырезаны одинаковые фигуры алыберских воинов – их кованые лица безразличны, и даже гордая бровь не двинется навстречу горбатому уродцу. Осторожно ступая по мелководью, уродец входит в реку – склонив крупную голову, молча смотрит на приближающуюся ладью. Горящая головешка в правой руке склоняется все ниже к воде…

Я запомнил, как это было. Светящийся конец головешки – гудящий алым жаром сквозь пепельный налет – коснулся воды и зашипел… В тот же миг словно красные фонари включились в речной глубине – нехорошо просветлела вода под днищем передней ладьи… Я почувствовал, что мой рот медленно приоткрывается – концы весел размеренно, разом опустились в эту побагровевшую воду – и вынырнули оттуда… все в ярых огненных искрах!

Горбун разжал пальцы – пламенеющая головешка, змеино шипя, – медленно скользнула в воду. И – так же яростно задымилась вода под брюхом алыберского судна! Так же ударило из-под волны желтым горячим паром! Погружаясь в воду, умирало пламя на конце волшебной головешки – и возрождалось в полуста шагах от злобного карлы – вокруг купеческого корабля… Косая рябь волны покрылась вдруг золотисто-змейковыми бликами, и – из речной глубины вверх, в воздух – ударило широкое, ровное пламя! Взметнулось по тонким веслам, разом одело желтыми клочьями гордое сечение паруса… И отблески варварского пламени тревожно расплескались по оловянным лицам алыберов.

Взрыв света – даже мой берег залило густым мельканием зарева – и купеческая ладья уже наполнилась до краев черным дымом. Не по-русски пронзительно закричали на судне – словно жирная грязь, дым повалил из-под палубы, через высокие борта обрываясь к воде – клочьями. Тут же – как порыв ветра с берега – плеснул из притаившейся комарино-чащобной темноты резкий, свербящий свист! Банда пошла на приступ. Только теперь я понял, что плотные заросли напротив скрывали вход в устье маленькой речки – наверное, Сольцы. Внешне это напоминало лишь поросшую зеленью заводь – но теперь, когда черные кучи ветвей зашевелились… когда заблестели сквозь листву узкие носы абордажных лодок… когда один за другим, словно волки из оврага, полезли из кустарника юркие разбойничьи челноки… я понял, что в устье этой спрятанной речки можно было укрыть целую флотилию. И устал считать лодки, вырывавшиеся из-под ветвей… они облепили горящую ладью, как черные осы. В каждом челноке – по два-три проворных разбитчика. Кинжал да острый багор – вот и все оружие.

Выбрасываясь из пламени, из дымной темноты трюма, посыпались через борт полуголые гребцы – прочь с горящего судна, в воду. Люди в лодках их не трогают – довольно того, что весла поникли и рассыпались… А обессилевшую ладью боком заносит на перекаты, на мелкий берег… Алыбер-кормчий еще борется с рулем, отпихиваясь ногами от борта… бесполезно. Паника на передовой ладье! Вот уже один из арбалетчиков, сбрасывая на ходу панцирь, бросился к борту – и ногами вперед в воду. На острия копий, под удар багра… Нет, не всплывает. И уже – загудело днище по песку! Затрещали борта – ладья, разогнавшись, как горящий паровоз, с ходу втирается в широкую мель под берегом. Налетай, разбитчики – теперь не уйти купцу…

А второе судно на подходе – разошлось по стремнине, расскользилось… Эх, остановиться бы! Назад, против течения, прочь из западни! Серая пена рвется из-под дюжины разом табанящих весел – но поздно. С размаха и острым носом – в борт горящей ладьи. Удар так силен, что мачта обламывается – тяжелый парус медленно и как-то сонно накрывает собою палубу. Красиво перетекая ветряными струями, ткань наваливается сверху на вздрагивающие плечи напряженных арбалетчиков, на острия заготовленных копий… И снова порыв бандитского свиста – вторая стая челноков выныривает из зарослей. Снова этот стук – лодки с размаха налетают на мокрые лодейные борта – невидимые в темноте, сквозят воздух кошки, загребают крючьями по дереву. Замелькали мокрые спины, узкие черные руки цепляются за края палубы – разом полезли из челноков злые, веселые налетчики… Один уже запрыгнул наверх! В скрюченной страшной руке – длинный шест с золотистой девичьей косой вместо штандарта. Рядом с ним еще один бандит – высокий, темноволосый: в деснице – узкая полоска лезвия, блестит как фольга. Это сам княжич Рогволод, только без кольчуги – руки по локоть в алыберской крови…

Но вдруг – ледяным колючим ветром шарахнуло по облепленным бортам, по суете челноков вокруг второй ладьи! Словно град застучал по обшивке бортов – и жесткой тугой метлой смело разбойников в воду. Х-ха! в узких отсевах желтого света густо замелькали длинные светлые полосы – железный ливень хлестнул по голым мокрым спинам! Это третья ладья подходит: неспешно, туго замедляясь на плавниках расперенных табанящих весел; и на правом борту в ряд – одинаковый частокол острых шлемов. А из-под налобников – спокойные быстрые взгляды арбалетчиков. Прильнули темными бронзовыми скулами к прицелу – бьют по команде, залпами… Только тетивы рокочут, да шелест оперения по ветру, да хлесткий взвизг зазубренного острия стрелы, на локоть входящей в мокрый борт. Грудную клетку оно пробивает насквозь.

Ага, заплясали по воде разогнанные челноки без гребцов, и вода вокруг – вся в желто-кровавых пятнах чьих-то медленно качающихся спин. На палубе снова нерусская речь, из-под серой пелены паруса вырывается какой-то алыбер в тяжелой, огнисто сияющей броне, за ним еще копьеносец… Спрыгивает с борта, уходя от жесткого росчерка алыберской стрелы, княжич Рогволод. И видно, как замер на кромке борта разбойник со штандартом в руке – один остался?!

А на первом, горящем корабле алыберов уже не видно. Сквозь дым и гудение пламени мелькают только голые тела славян – они почему-то не страшатся огня, они лезут в трюм… И не видят, как тихо и грамотно заходит сбоку, по глубине, третья алыберская ладья – арбалетчики вглядываются в дымные заверти, и немеют от напряжения пальцы на спусковых крюках… Еще минута – судно поравняется с горящей ладьей – и можно стрелять!

Я быстро перевел взгляд на дальний берег – и понял, что алыберы не успеют спустить тетивы арбалетов. Потому что на берегу происходило страшное: по мокрому песку от небольшого костерка к воде приближался горбатый карлик в сером плаще. Склонив уродливую голову в капюшоне, неотрывно смотрел на третью ладью. В руке держал еще одну горящую головню из колдовского костра. Увы. Разбойничья победа уже совсем близко.

Я вздрогнул и быстро обернулся – позади меня кто-то стоял. Ах, это Берубой… показалось, что глаза почтальона неровно лучатся зеленым холодом, как у хищника. Он шагнул ближе – зарево горящей ладьи разогнало с лица жесткие пугающие тени.

– Труби в рог, княже Лисей! – быстро проговорил Берубой. Его лицо непривычно без дежурной улыбки. – Труби в рог, скликай свою конницу! Пора алыберу допомочь!

Я молча оборотился к реке. Слишком рано. Не могу швырять катафрактов в эту мясорубку – в огонь, в реку, под тучи стрел. Алыберы еще в силах сокращать численность банды – пусть пока справляются своими силами.

– Не прав ты, княже Лисей! – Человек за моей спиной резко дернул за плечо, снова заглянул в глаза. – Купцу туго доводится! Не опоздать бы! Труби в рог немедля!

– Мне лучше знать! – разозлился я. Сбросил его пальцы с плеча. И снова оглянулся на серую фигуру Плескуна с факелом в руке… Что за магическое пламя? Как это возможно – огонь возникает из воды… Столбы черного дыма – а запаха гари не чувствуется? Парус весь охвачен пламенем – но ткань не прогорает вот уже несколько минут! Славяне снуют среди бушующей плазмы как ни в чем не бывало, опустошая трюмы первой ладьи…

Я поморщился – что-то мешало мыслить. Странное ощущение… словно зуд где-то в области шеи или затылка. Да какой там зуд! – жжение! Уж не фокусы ли моего Берубоюшки?

Вдруг вздрогнул! Нет, я еще не отвернулся от речного зрелища, не обратил лицо к почтальону. Берубой по-прежнему был за спиной. Но-я вдруг увидел его. Не могу объяснить… словно прозрачная пленка расправилась перед глазами. Сквозь нее, вдали – все так же горит корабль и медленно движется по мелководью колдун в капюшоне. А на переднем плане – размытое и обесцвеченное изображение того, что происходит… позади меня: ха, это смешно! Наваждение какое-то. Теряясь в трескучем шелесте посторонних линий, мечущихся перед глазами, как в старом кинофильме, – движется мутная фигурка Берубоя. Совсем вдали – надо же, я вижу! – старые деревья и лошадь убитого молодчика привязана… Я тряхнул головой, но отраженная, немая картинка навязчива – вот он, Берубой! Его темный силуэт уже ярче, чем картинка с горящей ладьей! Нет, не нравится мне это. Какое-то двойное зрение. Бесовские штучки… Не лучше ли обернуться?

Я не успел. Увидел, что делает за моей спиной темный почтальон. Когда я осознал, что эти колкие осколки зеленого света… не просто так, что они мерцают в его глазах… понял, что уже не могу обернуться. От страха. Да, это стыдно признавать… я узнал, что такое оцепенеть от ужаса. Все, что я могу, – это стоять к нему спиной и… ощущать затылком, как нервно-зеленым светом мерцают его глаза! И блики грубыми мазками вспыхивают на скулах, на верхней губе и подбородке! Господи, как он похож на собаку! Верхняя губа дрожит и… поднимается, обнажая невидимые пока клыки. Он смотрит на меня! Он… зол на меня? Хочет, чтобы я трубил в рог? Иначе – он сам это сделает, перешагнув через меня!

Да, я перепугался. Это спасло меня. Когда я пугаюсь, я все делаю правильно. Правая рука мертва – я почти не чувствую ее, и нужно передернуть все тело, чтобы… рывком выдернуть эту руку из вязкой, целящей недвижности! Подтянуть пальцы до уровня глаз! И – сжать их в триперстие! Что еще за чертовы наваждения… А ну – рассыпься!

Тугой золотистый сгусток крестного знамения растекся по плечам, по груди, словно осветил мою фигуру в темноте. Кажется, это увидели все – на кораблях, на дальнем берегу… Я не зажмурился – хотя сияние было так пронзительно, так горячо! Увидел, как широкое пламя на передней алыберской ладье разом высветлело! пыхнуло бессильной пылкой желчью! рассыпалось в желтую пыль… Растаяло – огнистые языки из плазменных стали ярко-белыми: исчезли, оставляя выжженный отблеск на сетчатке глаза… Не было никакого пожара – невредимая, качается ладья, и парус цел, и дыма нет в помине! И – как будто тяжелым веслом ударило в лицо горбатому Плескуну! Колдовская головешка в его руке взорвалась жгучим куском пустоты, завертью горячего вакуума! Кратко всхрипнул раздавленный карла – серый клубок одежды швырнуло прочь от воды, в кусты, в треск переломанных веток!

И я спокойно обернулся к Берубою. Я знал, что он готов напасть на меня, отнять рог и сдвинуть мою конницу в атаку на разбойников. Зачем-то он мечтал помочь алыберскому купцу. Я хотел того же – но не мог жертвовать ради этого своими греками: разбойников слишком много. Теперь, когда крестное знамение выжгло всю местную магию на добрых полкилометра в округе, я не боялся за купца. Иллюзорный пожар на ладье погашен, и Плескун больше не в силах вызывать панику среди несчастных арбалетчиков, разжигая свои бутафорские огни. Пусть купец отбивается своими силами, пока это возможно.

У Берубоя было другое мнение на этот счет. Он замер в нескольких шагах – бесцветное лицо, ощеренное в клыкастую улыбку, немигающий взгляд. Он еще не понял, что произошло. Он не понимал, почему так звенит от внутреннего жара золотая цепь у меня на груди. Глупый Берубой подумал, что я тоже волшебник и что мой нательный крестик, моя цепь – всего лишь разновидность магического амулета… Несчастное животное. Оно решило, что может помериться со мной силами.

Не сводя с меня волчьего взгляда, это существо медленно протянуло вперед правую руку. Я почему-то сразу понял, что главное оружие Берубоя заключается именно там, в этом сжатом кулаке. И невольно ухватился за гроздья цепи на груди – они были горячими! Рассеянные отмерцки звеньев рассыпались вокруг, высветляя золотистым инеем мои греческие порты, босые ноги и траву… Я почувствовал, как цепь защищает меня.

Внезапно Берубой рванулся вперед, припадая на одно колено – и на резком выдохе выбросил вперед кисть правой руки – пальцы разжались! Я содрогнулся! почувствовал, как меня задело огненным ветром чужой энергии – словно вся жизненная сила Берубоя вырвалась из его тела вместе с хриплым выдохом! Но – ничего не произошло. Страшное магическое оружие Берубоя оказалось глупой выдумкой, пустым фокусом – рядом с моим нательным крестиком. Вытянутая рука почтальона бессильно поникла, и сам он как-то разом опал в траву. А я по-прежнему стоял на высоком берегу речки – невредим. Только цепь перестала лучиться…

Поверженный почтальон перестал волновать – я снова посмотрел вниз, на реку. Алыберы с радостным изумлением глядели на меня из своих лодий – показывали друг другу руками на странного человека, разогнавшего вражью магию одним росчерком правой руки. Разбойники тоже заметили меня – в двух шагах глухо ткнулась в глинистый обрыв невидимая стрела. Радуясь, что цепь на шее с каждой секундой излучает все меньше света, я поспешно присел в траву. Не хотелось быть мишенью для лучников Рогволода.

Первая ладья – совершенно целехонькая, словно и не было никакого пожара – по-прежнему качалась на частой волне мелководья. С десяток разбойников еще суетились на ней – сбрасывали в воду какие-то мешки, сгружали их в челноки… На втором судне – сильно пострадавшем от столкновения с передовой ладьей – наконец-то пробудились к жизни алыберы – повылазили из-под паруса, столкнули в воду громилу с девичьей косой на шесте!

Но – рано было хоронить разбойников. Снова трескуче расходились заросли на берегу. Нет, не третий поток абордажных лодок – широкая шеренга неверных темных силуэтов на берегу! Пешком по влажному песку, не торопясь отворяя тулы колчанов, извлекая первую долгую стрелу… Это лучники. Тяжкие высокие луки… такие бьют далеко и метко, не то что арбалеты, едва достающие от ладьи до берега… И – загораются в темноте светлые пятна факелов. Одна за другой, отмечая во мраке ровный строй лучников, вспыхивают искорки пламени. Лучники не спеша разжигают свои факелы, втыкают их в землю… Каждый подносит к огню первую стрелу, на конце которой – тряпица, смоченная маслом. Это уже не колдовской пожар, это пламя настоящее, жгучее и злое. Мне снова становится жаль купца… Особенно когда из устья Сольцы вырывается третий поток абордажных лодок – снова визг и короткие взблики стали – скоро опять облепят борта славяне с кинжалами в зубах.

Вздрагивает на алыберской ладье человек в мягком плаще предводителя – его арбалетчикам не достать до берега! Людям на кораблях остается только поспешно опуститься на колени, укрываясь за высокие борта. Но долгая разбойничья стрела не нацелена в человека. Она впивается в борт, и долго трещит горящая ветошь, разбрызгивая по палубе огнистые капли. Судя по желтым звездочкам факелов, на берег вышли около двадцати лучников. Выпуская по одной стреле за десять секунд, они легко могут по каплям наполнить ладью пламенем. Сто двадцать стрел в минуту. Это значит, что схватка закончится минут через пять.

Кажется, я вижу, как вылезший из воды Рогволод улыбается, провожая взглядом пламенные стрелы. Поворачивается к реке спиной. Бой уже выигран – княжич уходит прочь от воды к кустам… Навстречу Рогволоду из зарослей выводят какую-то девушку в оборванном темном платьице… Полонянка? Разбойничья подружка? Вместе они скрываются в черемуховом мраке.

Алыберы вовремя попрятались за борта – густо застучали по обшивке опаленные наконечники. Новый пожар на кораблях занимается не так быстро, как у Плескуна – но зато всерьез. Такое пламя крестным знамением не разгонишь…

Я склонил голову. Нащупал на груди влажный кожаный ремень перевязи. Холодное серебро коснулось губ – я запасся воздухом и честно дунул в раструб рожка. Звук получился неожиданно ясным и переливчатым. Вздрогнув, обернулся на звук рога предводитель алыберов. Он услышал его – потому что с надеждой ждал любого спасительного знака. Разбойники уже штурмовали последнюю ладью. Они не слышали рога.

Напрасно.

Александрос Оле вывел катафрактов из сосняка и, аккуратно обходя кустарниковый мыс сбоку, развернул всадников косым фронтом. Сначала только ровный гул вмешался в рваный хронотоп схватки – в темноте никто не видел катафрактов. Никто не ждал их. Когда передний край железной волны всадников разом вспыхнул в зареве пожара – что это? долгие иглы копий! жаркие диски щитов! тяжелый шлейф пыли! – было слишком поздно. Дюжины прошли поперек пологого берега за несколько секунд, не сбавляя скорости. Словно заточенное лезвие косы скребануло по траве, по воде и по шеренге лучников… Позади конницы осталась только однородная, пыльная темнота – ни факелов, ни костров, ни трупов не видать. Дойдя до невидимой речушки, скрытой в зарослях, фронт сбился в косяк – катафракты развернулись к воде. Я даже не слышал, как защелкали греческие арбалеты, отсылая граненые острия в спины разбойников на абордажных лодках. Шаг за шагом, лошади медленно входили в воду – я запомнил, как Александрос Оле свешивался набок из седла, отыскивая в воде очередную жертву, – и краткий взмах короткого меча разбрызгивал речную воду пополам с кровью.