Текст книги "Холод юга"

Ему надо как можно дальше убраться от этого места, прежде чем свалится от ран и усталости. И хорошо бы успеть найти хоть какое-нибудь убежище, прежде чем это случится.

И пусть невидимая машина в небесах не заметит его ни спящего, ни бодрствующего.

Глава 4

У степей, окружающих святые земли с запада, юга и востока, существует четыре облика. Первый, самый приятный для глаз: изумрудное покрывало, испещренное неисчислимыми точками пестрых цветов, которое тянется от горизонта до горизонта. Редкие пушистые кустарники напоминают пасущихся барашков, которых в шутку покрасили в зелень, овражки и балки, будто небрежные складки на бесконечном бархатном покрывале. Уши ласкают птичьи трели, а нос щекочет нежный аромат душистых трав. К сожалению, длился этот период недолго: вторая половина весны, начало лета.

Далее наступала очередь второго: когда растительность выгорала под жаркими лучами Солнца. Свою лепту в перерождение степи вносили многочисленные копыта и челюсти бизонов, лошадей, диких быков и прочей жвачной живности. Хищным птицам наступало раздолье: видно каждое пятнышко на земле, прятаться сусликам и хомякам негде, разве что нос не высовывать из норки в светлое время суток. При сильном ветре прах от погибшей травы, пыль и песок поднимались исполинскими тучами, из-за чего в полдень при ясном небе становилось мрачнее, чем при вечерних сумерках.

Осенью степь вновь преображалась. Разверзались небеса, сверх меры напитывая землю долгожданной влагой. Почва раскисала, жирный чернозем налипал на ногах охотников и копытах животных мерзкого вида гирями. Нечего даже мечтать в это время года передвигаться здесь на конной повозке. Ну разве что испытываешь удовольствие от процесса извлечения колес из хваткой грязи, причем заниматься этим приходится чуть ли не через каждый метр пути.

Сейчас брат Либерий имел сомнительное удовольствие любоваться четвертым, последним, обликом степи. Вместо зелени белизна чистейшего савана, кусты больше не похожи на отдельно пасущихся барашков, скорее на их скелеты. Ни запаха разнотравья, ни пыли, щекочущей ноздри, – ничего. Мертвая земля, затаившаяся в ожидании весеннего тепла. Не дай Бог задержаться здесь до момента таяния снегов – испытаешь все прелести третьего, осенне-весеннего состояния.

Воин Святой Церкви, как все его братья, степь не любил в любом облике. Для кого-то это перспективные места под вспашку, для других бесконечное пастбище для обладателей ценных шкур, третьим она просто глубоко безразлична. Но для Либерия эта ненавистная равнина означала лишь одно: смерть.

Он многих здесь терял, и сам не единожды с трудом удерживался на этом свете. Пусть не совсем здесь, на юге, а на сыром западе, но какая разница? Что там, что здесь степь выглядела абсолютно одинаково – узкой полосой между святой землей и хаосом богопротивной скверны, оставленной грешными пращурами. Территорией, откуда приходит зло в самых разных видах: болезни, от которых не помогает даже свежая биота, мерцающий свет в ночи, сводящий с ума, невиданные чудовища, созданные лишь для убийства и ничего другого, бездушные люди, порабощенные Тьмой. Много чего…

Ничего хорошего из степей ни разу еще не приходило. Неудивительно, что и Древние не изменяют этому обыкновению.

В такой же зимний день, в таком же заснеженном от края до края ровном до отвращения месте Либерий потерял лучшего учителя и лучшего друга. И вот уже четвертый день пытается изгнать из головы навязчивые воспоминания.

Сейчас они набросились с новой силой. Потому что к чистейшему листу снежно-белой равнины Тьма приложила свою черную печать. Все как в тот раз. Демоническая сила ударила по степи с такой силой, что образовался глубокий, ненормально ровный провал, заполненный воняющей кислятиной жижей, а округу забрызгало многими тоннами комков плодородного степного чернозема.

Не провал – гноящаяся рана земли.

Еще вчера на этом месте располагался один из охотничьих лагерей. Южане любят сколачиваться в ватаги и пропадать здесь месяцами, истребляя стада бизонов ради дурно пахнущих шкур, из которых мастера Новограда выделывают отличную кожу. С туш больше ничего не берут, разве что отхватят язык или кусок печенки для ужина. В сезон хищники и падальщики здесь так отъедаются на дармовщине, что через обленившихся сволков можно переступать безбоязненно, а стервятники не могут оторваться от земли.

Охотники народ разношерстный, но Либерий, да и остальные братья, их не любил всех до единого. Слишком сильно в южанах семя былой скверны, а уж сюда, к самой границе с Тьмой, заявляются далеко не лучшие. Если кто из них и обращается к Богу, то лишь произнося богохульство. Всех без разбора можно смело предавать церковному суду лишь за то, что избрали такой образ жизни – при нем невозможно не испачкаться. Но не так все просто в мире, потому и не трогают поганцев.

Да и как тронешь, ведь если вязать всех замаранных, то людей на юге не останется вовсе. А там, где нет духа человеческого, Тьма быстро становится полноправной хозяйкой. Вот и приходится терпеть наглых горцев, агрессивных к святому и грешному степных охотников, вороватых добытчиков грязного металла, которые шастают по руинам древних городов и прочим навеки проклятым местам. Хоть и плачет по ним засаленная веревка или костер, но лучше уж такие, чем вообще никого.

В этом лагере охотникам теперь делать нечего. Ярость, с которой обрушилась Тьма, мало что оставила от хижин. Лишь сиротливо торчащие из снега обугленные жердины и их связки показывали, что здесь не так давно обитали люди.

Либерий, не сводя взгляда с черной дыры и ни к кому конкретно не обращаясь, задумчиво произнес:

– С ночи начало холодать, да и снег поутру шел, но яму не замело.

– Брат Либерий, яма глубокая, до слоя водяного добралась, вот и тает снег, не задерживаясь, – из-за спины отозвался один из братьев.

Уставшая голова не могла вспомнить его имя, и потому Либерий на это ответил обезличенно:

– Брат, снег тает лишь на дне, в грязи. Склоны должны замерзнуть, но этого не случилось.

– Яма очень свежая. Очень. Должно быть, мы нашли то самое место.

– Снег весь день срывается. Я могу признать, что дно и склоны теплые от сочащейся воды, но как быть с кусками земли, разбросанными по округе? Взгляните: они черны, будто их выкопали только что. А ведь громыхало после заката.

– И впрямь. Да и снег вокруг них подтаивает.

Обернувшись, Либерий нашел взглядом брата Цапия, присланного из самой Цитадели для руководства походом:

– Эта земля отравлена Тьмой. Я уже видел, как люди, приближаясь к такому месту, потом очень долго и тяжело болели. А некоторые и вовсе не выживали.

Цапий тот еще служака – себе на уме, но чужой опыт уважает и не стесняется им пользоваться, честно признавая свою неосведомленность. Вот и сейчас высказался прямо:

– Зачем древний отравил эту землю?

– Может, хотел нас запугать? – вопросом на вопрос ответил безымянный брат.

– Пусть скажет брат Либерий, – с нотками раздражения заявил Цапий.

Либерий, отвернувшись, долгим, немигающим взглядом уставился на лагерь, затем нехотя произнес:

– Ответ я не знаю. Однажды видел такое, и сделали это демоны, которые владеют проклятыми душами запов. Может, и здесь древний ни при чем.

– Но голос твари шел отсюда.

Либерий покачал головой:

– Южный хребет слишком сильно искажал ее крик, летописи говорят, что такое в этих краях постоянно происходит. Мы не можем быть уверены, что шли правильно, ведь последние два дня ничего не было слышно.

– Но тогда, летом, в горах, удалось отыскать логово технотварей после единственного крика.

– Да, но при этом мы были не настолько далеко от источника крика, с нами были проводники из местных и хорошие следопыты. К тому же нам подсказали, что древние, предаваясь своим темным занятиям, портили мутью воду во всех реках и ручьях, где останавливались. Нам достаточно было посылать разведчиков к устьям, чтобы заметить следы их поганой деятельности. А здесь никого нет: ни проводников, ни следов. Степь везде одинаковая, понять, где их надо искать, невозможно.

– Проводники у нас есть.

– Отъявленные пьяницы и тупицы. От них нет толку.

– Да… Жаль, что мы не летом сюда пришли. Тут бы, по крайней мере, можно было надеяться на помощь охотников. Если, разумеется, хорошенько их заставить. Все же, думаю, следует поговорить с проводниками. Приведите этих никчемных мерзавцев.

Проводников было два: Ренатий и Хрюк. У второго, скорее всего, это не имя, а кличка. Уж очень подходит к внешности и характеру. Честно признать, Либерию и прочим братьям было плевать на то, как их зовут, и вообще на все, что не касалось их прямых обязанностей. Надо признать, что справлялись с ними горцы далеко не блестяще. Спасибо, хоть почти с первого раза вывели к удобной тропе через Южный хребет, да и про лагерь этот вспомнили сразу, как только ночью в этой стороне полыхнула немыслимо сильная зарница, после чего вскоре донеслись раскаты грома.

По вине этих субчиков отряд уже несколько раз плутал в хаосе скал – это прекратилось лишь в степи. Проводников получше не нашлось, даже этих лодырей привлекли с трудом. Еретики показушно выразили покорность войску церкви, но при этом во всем старались поступать наперекор, не выказывая открытой агрессии. Если раньше за пару горстей серебра можно было легко найти тройку ренегатов, готовых помочь, то теперь сколько ни предлагай, толку нет. Одни тут же начинали жаловаться на многочисленные хвори, не позволяющие покинуть теплую избу, другие попросту надевали лыжи и уходили в горы, где искать их можно до весны, причем не следующей.

Ренатия и Хрюка искать не пришлось. Если обычные охотники после сезона в степи, погуляв недельку-другую, приступали к добыче пушной дичи в безлюдных узких долинах и на склонах хребтов, то эти ценители развлечений ограничивать себя в отдыхе не стали. Пропившись до исподнего, оба с радостью приняли предложение показать святому воинству дорогу на юг.

Пришлось брать – других не было.

Пьяницы будто почуяли, что речь зашла о них. Обойдя пепелище по кругу, направились к церковным командирам. Впереди, походкой человека, после недельного запора разрядившегося прямо в штаны, суетливо семенил Хрюк. На каждом шаге оглядываясь, он то левым, то правым рукавом вытирал вечно текущий нос, между этими важными делами подмигивая глазами прожженного мошенника своему коллеге. Степной ветер задувал в прорехах его плаща, но даже он был не в силах взъерошить добротно просаленную шевелюру, с виду вроде рыжую, хотя разглядеть это под грязью было непросто. Шапку охотник не носил даже в самый лютый мороз, скорее всего, теряя ее каждый раз по пьяни, а пьян он бывал при любой возможности.

Ренатий выглядел ничем не лучше. Грязный, ленивый во всем, что не касалось потребления алкоголя, с лицом кретина в третьем поколении и характером донельзя избалованного домашнего кота. На степь он таращился с таким видом, будто его только что за шкирку вырвали из теплого мирка, где он валялся с утра до вечера на мягком коврике у очага и ленивым мяуканьем клянчил сметану.

– Я бы скорее поверил, что они жених и невеста, собравшиеся к алтарю, чем охотники, преследующие технотварей, – сквозь зубы процедил Либерий.

Цапий скривился:

– Других у нас нет. К тому же, как все горцы, они нечисты перед Богом, а потому и относиться к ним следует строже. Ты же не хочешь, чтобы это пепелище осматривали наши братья, мараясь об яд?

Либерий покачал головой:

– Пусть эти пьяницы сами травятся древней пакостью.

– Яд не древнее прошедшей ночи.

– Вы знаете, что я имел в виду.

Хрюк, подойдя, первым делом шумно очистил левую ноздрю с помощью зажатой правой и резкого выдоха, после чего гнусавым голосом прирожденного вруна доложил:

– Там ничего не осталось. Все погорело или раскидано. И еще кислятиной несет, будто капуста в кадке подгнила.

– Тела или следы? Вы нашли что-нибудь? – раздраженно уточнил Цапий.

– Ничего там нет, хотя мы сильно не смотрели. Боязно, и кислятина такая едкая, что в носу свербит нестерпимо. Но за лагерем вроде след есть.

– Вроде?

– Ну тут дело такое… Похоже, будто на лыжах кто-то прошел. А может, и не на лыжах. Уж больно неуклюже шел. Будто падал через шаг. А еще снега столько намело, что не понять толком.

– Но это точно след человека?

Охотник пожал плечами:

– Сколько живу, не видел, чтобы дичь такой оставляла. Да и не слышал. Поговаривают, что за Подонцом встречаются твари вообще ни на что не похожие, ликом пострашнее тещи Техно и падкие до человечинки, ну так до него отсюда путь неблизкий.

Либерий, быстро обдумав полученную информацию, озвучил свой вывод:

– Этот след появился не раньше ночи. Будь иначе, его бы совсем замело.

– Похоже, так, – кивнул Хрюк, искренне считая, что его мнение безумно интересно всем присутствующим.

Скривившись брезгливее, чем прежде, Цапий указал в сторону лагеря:

– Сходите, хорошо осмотрите эти следы. Изучите их хотя бы на тысячу шагов.

– Тысяча – это сколько? – не понял Ренатий, или, что скорее, пытаясь затянуть время, чтобы увильнуть от работы.

– Хрюк тебе объяснит. Идите.

Подождав, когда охотники удалятся, Цапий обернулся к Либерию:

– У нас заканчивается продовольствие. Надо возвращаться.

– Возвращаться?! Да это наверняка следы технотварей. Или хотя бы тех, кто что-то о них знает. Ведь все это, – Либерий указал на пепелище, – их рук дело.

– У нас нет продовольствия. Я не могу рисковать воинством Церкви. Лошади падают одна за другой, скоро нам придется нести амуницию и оружие на плечах, а затем и сами начнем умирать. Слишком тяжел оказался путь, пора разворачиваться.

– Те, кто оставили след, опережают нас на часы. Если не жалеть сил, быстро их догоним.

– Они тоже могут не жалеть сил. От лошадей по такому снегу толку мало. Даже эти пьяницы на лыжах могут ходить быстрее любого из нас. А если эти люди такие же умелые? Нет, брат, хоть и обидно останавливаться, но я командую возвращение.

– По возвращении я буду вынужден доложить иерархам о вашем малодушии! – в бешенстве, помноженном на отчаяние, выдал Либерий. – Мы ведь несколько месяцев потеряли на поиски древней скверны. Нам пришлось использовать невосполнимую силу артефактов, чтобы сломить горцев, шесть наших братьев потеряли, я уж не говорю о павших в битвах летом и по осени. И теперь уходить?

Цапий, тоскливо уставившись на юг, еле слышно произнес:

– Сколько ни идем, они нас постоянно опережают. Смирись, брат. Мы просто не рассчитали своих сил.

– Но мы пока не голодаем.

– Однако рационы сокращены, а это плохо – слабеем.

– Можно поискать дичь.

– Здесь ее нет. Лишь зайцы да лисы, и куда реже что-то стоящее. Даже сволки на зиму отсюда уходят. Мы только потеряем силы и время ради этих крох.

– В горах дичи было больше, по пути назад будем ее добывать.

– Она разбегается от нашего воинства. Слишком нас много. Сотню еще как-нибудь можно прокормить дичью, но две тысячи никак.

Слова Цапия навели Либерия на другую мысль:

– А что, если разделить отряд? Большая часть вернется, а остальные продолжат погоню.

– И в чем смысл?

– Тех, кто пойдет по следу, надо будет обеспечить продовольствием за счет основных сил.

– То есть отдать все? И как же они будут возвращаться? В зимнем походе достаточно два-три дня не поесть, чтобы свалиться от усталости.

– Будут есть лошадей.

– Которые сами падают с такой скоростью, что скоро ни одной не останется.

– Брат. Достаточно сотни воинов – это не так много.

– Даже двух тысяч может не хватить для битвы.

– Я бился с этими древними, не такие уж они и сильные оказались.

– Скорее странные. К тому же слабыми их тоже не назвать: вы их не победили, и потери оказались большими.

– Им помогли горцы.

– Кто знает, что им поможет здесь, рядом с землями Тьмы?

– Полсотни воинов. Брат, всего полсотни воинов, и ты с чистой душой скажешь иерархам, что сделал все возможное.

– Гибель еще полусотни воинов мне будет трудно объяснить иерархам.

– Хорошо. Дай мне всего десяток. Это ведь так немного.

– Брат, тебе стоит поумерить свой пыл. Тебя уж точно никто не обвинит в ненадлежащей настойчивости. Это моя ответственность, и я сам буду держать ответ.

– Все знают, как я ненавижу этих тварей. Никто не поставит в вину, что меня оставили с малым отрядом в степи. Такое уже бывало, и я часто побеждал. Хотя бы пять братьев, только выбирать я их буду сам.

– Ты погибнешь…

– Здесь степь. Тварям не спрятаться. Мы выследим их и убьем. Они такие же смертные, как мы.

– В том-то и дело, что мы смертные, а смерть здесь повсюду.

– У нас арбалеты. Плененная древняя сказала, что главная тварь лишилась своего самого сильного оружия. То, что осталось, не так опасно. Мы расстреляем их издали. Тем более если ты отпустишь со мной брата Легду.

– Легда? Гм… Он, пожалуй, в степи не промахнется.

– Он нигде не промахнется. Даже с выколотыми глазами. Еще хотелось бы взять братьев Дония и Герена, они тоже хороши с арбалетами. И хорошо бы еще Нукнеция взять. Он один из немногих, кто владеет луком неплохо, а иногда это оружие очень кстати.

– Легда, Доний, Герен и Нукнеций… Четверо. Кто пятый?

– Пятым пойду я.

– Так ты и себя включил в эту пятерку?

– Я простой брат, не буду же считать себя отдельно?

– Да уж, в гордыне тебя не упрекнешь… Либерий, подумай еще раз. Ты нужен церкви, стоит ли рисковать так из-за каких-то тварей? Мы все равно их достанем, рано или поздно.

– Технотварям нельзя давать время. Ты же знаешь, что из этого может получиться.

– Да, знаю. Но эти до сих пор ничего значительного не совершили. Их поведение не выглядит опасным. Даже убивали они, лишь защищаясь.

– Это так, но и сложа руки твари не сидят. Вспомни ту муть, что они оставляли в реках.

– Золотоискатели поступают так же.

– Но они искали не золото. Вспомни слова пленницы. Они добывали ингредиенты для темных дел. И у них есть древние вещи от проклятых запов. Наш долг убить их, пока они не набрали силу. Взгляни на дело их рук. Уже сейчас они могут такое, а что будет дальше?

– Ты думаешь, что это их рук дело?

– А кто еще, по-твоему, станет громить этот заброшенный поселок? Твари заметили погоню и решили замести следы. Раз они так поступили, значит, боятся нас. И что? Отпускать их в такой момент?

– Если они, заметая следы, такое устраивают, то почему бы не сделать такое с нашим войском?

– Раз не сделали, значит, не могут.

– Почему?

– Откуда мне знать? Может, это оружие трудно применять. Это странные твари. Я их изучил больше, чем кто бы то ни было, и чем дальше, тем больше их не понимаю. Раз я знаю их лучше всех, то должен делать то, что делаю, до конца. Не надо меня останавливать – это неправильно.

– Хорошо, я больше не буду спорить. Ты сам все решил. Я даже дам тебе этих пьяниц в проводники, может, подсобят чем, хотя сильно сомневаюсь. И не забывай, что ты теперь в ответе не только за свою жизнь, но и за жизни братьев. И за души их тоже. Вспомни об этом, когда станет особенно трудно. Богом заклинаю: в этот момент развернись, не задумываясь, как делаю это сейчас я, не доводя до крайности. И еще: ты останешься без артефактов. Даже ока, чтобы следить за криками тварей, у тебя не будет. Твари сильнее тебя, не забывай об этом перед тем, как решишь их атаковать.

– Я не забуду твои слова, брат Цапий. А теперь позволь мне собрать отряд и позаботься о продовольствии для него.

* * *

В очередной раз завалившись набок, Влад уже привычно извернулся, чтобы встретить корку наста спиной, благо свободное крепление лыж это позволяло. Падение вышло удачным: сломанную руку не потревожил, перед глазами не потемнело, и даже тошнота не навалилась. Вряд ли можно сказать, что пошел на поправку, но прогресс налицо. Это не то, что в первые разы, когда орал, будто лайнер на взлете, от неописуемого ощущения трущихся друг о дружку фрагментов сломанной кости.

Сколько он прошел? Двадцать километров? Десять? Вряд ли больше. И что самое скверное, он представления не имеет, куда именно шагает. Похоже, на восток, но разве можно быть в этом уверенным? Очень сомнительно, что к вечеру он доберется до вожделенной Серой скалы. Во-первых – слишком далеко для калеки; во-вторых – скорее он, ткнув пальцем в стог сена, наколется о единственную спрятанную там иглу, чем наткнется на это место. Скалы как таковой там нет, так же как прочих заметных издали ориентиров. Несколько выходов камней на склонах овражка. Зато под каменным козырьком имеется небольшой грот, где они с Давидом в охотничьих походах оборудовали неплохое логово с травяными лежаками и запасами хвороста на случай непогоды.

Даже будь там ориентиры, он вряд ли их разглядит в нынешнем состоянии. Единственный работоспособный глаз слишком далек от того, что принято называть «норма». Изображение расплывалось, всматриваться вдаль было больно до слез. Голос в голове непрерывно настаивал на немедленном и продолжительном отдыхе, но Влад не мог себе это позволить. Он уже потерял Давида и заработал кучу неприятностей из-за того, что легкомысленно отнесся к советам Космоса. Больше такого не повторится. Будет улепетывать, сломя голову, до полного истощения сил.

Кстати, насчет истощения: похоже, оно уже не за горой. Подниматься было ой как непросто, да и не хотелось. Полежать бы…

Нельзя. Надо идти. Куда угодно, лишь бы подальше от выжженного лагеря.

Проклятое Солнце даже не думает показаться, а ведь оно нужно, как никогда. Сейчас бы сориентироваться. Если он не найдет Серую скалу, то скоро свалится прямо в снегу, и вряд ли это прибавит ему здоровья.

Пройдя не более пары десятков шагов, Влад завалился вновь. На этот раз не столь удачно: не сдержавшись, заорал от боли, сам не услышав свой крик. Неуклюже заворочался в снегу, ломая тонкую корку наста, с натугой поднялся, двинулся было дальше, но зрение подвело окончательно: не заметив, что перед ним молодой овражек с крутыми склонами, покатился вниз, теряя палки, лыжи, вещмешок.

Приземление было столь болезненным, что сознание вышибло мгновенно, будто свет выключили.

Наконец-то голос в голове заткнулся. Влад отдыхал.