Текст книги "Новые записки санитара морга"

Артемий Ульянов
Новые записки санитара морга

© Ульянов А., 2013

© ООО «Издательство Астрель», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Отдельно хотелось бы поблагодарить всех тех, кто зримо и незримо был со мною, поддерживая и вдохновляя меня во время работы над романом «Записки санитара морга. Назад к Стиксу». А именно:

Надежду Автамонову, Ольгу Сидорову, Ирину Горюнову, Владимира Старостина, Владимира Пташкина, Сергей Серенкова, Вадима Шлянина, Светлану Петрову, Романа Скворцова, Владимира Васильева, Владимира Андрейцева, Игоря Ружейникова, Влада Анциферова, Тамару Сигалову, Анатолия Корнеева, Людмилу Москаленко, Татьяну Калашникову, Французского бульдога Марусю, Русский водочный дом «Рюмка», что в Москве, Шарля Бодлера, Сержа Танкяна, Джона Майкла Осборна, Аида, бога мертвых

Внимание! Все нижеследующее является художественным произведением. Все герои и события вымышлены. Любые совпадения с реальными людьми и событиями случайны. Если вы вдруг узнали себя на страницах этой книги… Уверяю, вам показалось.

Посвящается Марусе

Пролог

Мой верный будильник просыпается ровно в 7 утра. Каждый день. Кроме воскресенья.

Его скандальная настойчивая трель отдается разными голосами. Для меня это тяжелая рассветная пелена, сквозь которую я продираюсь к началу нового рабочего дня. Для кого-то из тех, с кем сведет меня сегодняшний день, это звуки библейских труб, знаменующих начало новой жизни. Другие слышат вой погребального горна, зовущий оплакивать потерю. Скоро наши дороги упрутся в узел, ненадолго столкнув нас лицом к лицу. В первый и последний раз.

Толкнув дверь подъезда, смотрю на часы. От крыльца дома до окончания рабочего дня лежат восемь часов, долгих и скоротечных одновременно. И если ты проведешь их со мной, я разложу перед тобой калейдоскоп моей истории. А когда вернусь домой, ты закроешь книгу. Мы расстанемся, но эти часы навсегда сблизят нас. Ведь книга мертва без читателя, без него нет книги. Она рождается не тогда, когда ее написали, а лишь тогда, когда она прочитана. Я выдохнул, ты вдохнул.

Итак, дверь подъезда захлопнулась за нами с глухим лязгом, и мы двинулись в путь. Мы с тобою поделим эту короткую девятичасовую жизнь на двоих. Вместе, шаг за шагом, сквозь людей, поступки, события, чувства и мысли, сквозь яркие сцены и еле уловимые нюансы и акценты. Туда, где из сыпучего бисера букв у каждого возникает свое полотно…

Время назад

Оглядываясь на санитара Антонова, навсегда оставшегося в конце двадцатого века, в середине девяностых годов, я с трудом различаю его. Он стоит на другом берегу моей памяти, двадцатилетний, в хирургической пижаме цвета хаки и в старомодных кроссовках. Неужели это я?

Нет. Но я знаю этого парня… вернее, знал когда-то. Мы скорее однофамильцы, чем родственники. Вскинув руку, машу ему как старому знакомому, но он не отвечает, скованный толщей лет, полных перемен, открытий, потерь и завоеваний. Что ж, раз Антонов молчит, я расскажу вам о нем. И даже постараюсь быть объективным, несмотря на личную симпатию и давнее знакомство.

Ну что сказать… Его биография полна тех ярких моментов, которые меняют направление жизни. Иногда резким рывком, а иногда – незаметно, словно терпеливый могучий водный поток, точащий русло реки. Когда Артему Анатольевичу Антонову было всего три с небольшим года, он увидел обнаженное сердце мужчины, лежащего на операционном столе. И узнал, что есть на свете такие врачи, которые выясняют, отчего умирают люди, чтобы помочь другим докторам лечить тех, кто еще жив. С тех пор он больше не хотел быть ни летчиком, ни космонавтом. И старательно выговаривая по слогам сложное слово, заявил изумленным родителям и их друзьям, что хочет стать патологоанатомом.

Потом был переезд из провинциального волжского города в столицу большой суровой Советской страны. Вместе с мамой и папой он поселился рядом со сказочной башней. Она была такой высокой, что в дождливую пору прятала свою острую верхушку среди туч, отчего у пятилетнего Антонова сосало под ложечкой от восхищения. Держа за руки родителей, он впервые поставил ногу на ступени лестницы, спустившей его в чудное подземное царство со странным названием «метро». Детский сад, новые друзья, вертлявые девчонки… Игры в «войнушку» и в «дочки-матери», первые драки и первая детская влюбленность, застенчивая и лучезарная. Ее звали Марина. Она была тощей, рыжей, конопатой девчонкой, носила тугие короткие косички и самодельные очки из медной проволоки. С важным видом записывая что-то огрызком карандаша в маленький блокнотик, который то и дело вынимала из розовой сумочки на длинном ремешке, Маринка говорила, что она «журналистка из газеты». Антонов плел ей венки из одуванчиков, кормил конфетами и каждый день дарил букетики из подорожников и крохотных желтых цветков, растущих за детсадовской верандой. И даже украдкой плакал, когда дама сердца слегла с краснухой.

…Когда вождь приказал долго жить, ему было шесть. События тех нескольких дней посеяли в мальчишке ростки будущей взрослой жизни. Он будет часто вспоминать их, стремительно разменивая десятилетия короткого людского века.

Все началось утром, в детском саду, перед завтраком. Чернявенький армянский парнишка с модным заграничным именем Эмиль по секрету сказал ему, что Брежнев умер. Поначалу Антонов не поверил ему. Не поверил в саму такую возможность, ведь Леонид Ильич был для него чем-то вроде цикличного явления природы, что было и будет всегда. Но вскоре дородная воспитательница Любовь Алексеевна собрала группу в центре игровой комнаты, срывающимся голосом приказав собрать только что вынутые из шкафов игрушки. Вид у нее был торжественно-взволнованный, отчего малышам стало не по себе. Ведь такой они ее никогда не видели. Когда уборка была закончена, она объявила притихшим детям, что у всего советского народа случилось большое горе. Сглотнув, воспитательница произнесла не своим голосом: «Наш вождь и учитель, Генеральный секретарь Коммунистической партии Леонид Ильич Брежнев умер». Кто-то из воспитанников тихонько захныкал, а Эмиль кинул на меня торжествующий взгляд. В тот день в группе был объявлен траур. Нам запретили играть и громко разговаривать. На прогулку мы не пошли, до самого обеда слушая детские рассказы о Ленине в монотонном печальном исполнении воспитательницы. Тогда я отчетливо понял, что если товарищ Брежнев умер, значит, скоро его будут хоронить.

Ожидание этого сакрального события очень меня взволновало, заполнив собой все сознание. Приспущенные красные флаги, обвитые черными лентами, скорбно колыхались на фасадах зданий. За ними были видны смутные очертания гроба с мертвецом, будто восставшие из детских страшилок, которыми мы пугали друг друга. Образы эти пугали и влекли одновременно. Ведь настоящего покойника я никогда не видел даже на картинках. Мертвый голубь или лягушка были единственными следами смерти, известными мне. Людская смерть была недосягаемым табу, за занавес которого так сильно хотелось заглянуть. Хотя бы одном глазком… И вот пару дней спустя маленький Антонов неожиданно стал свидетелем первых похорон в его жизни.

Любовь Алексеевна сказала, что мы идем провожать в последний путь «нашего дорогого Леонида Ильича», и строем отвела нас в физкультурный зал. Обычно он служил местом праздничных утренников, но в тот день вместе со всей страной погрузился в траур. Расставив нас по росту на длинных низких скамейках, словно детский хор, воспитательница произнесла сумбурную речь, в которой мелькали фразы про «невосполнимую утрату», слетевшие, как я теперь понимаю, с первых полос газет. И глянув на часы, щелкнула выключателем телевизора, грозно сказав в нашу сторону: «И чтоб ни звука, понятно?!»

«Говорит и показывает Москва», – прозвучал голос доктора Кириллова. Вслед за ним раздались тяжелые скорбные звуки симфонического оркестра. И перед нами стало разворачиваться запретное для детских глаз действо. Лафет, на котором был гроб, медленно полз по древней брусчатке Красной площади, которая видела столько смертей, что если бы все покойники появились на ней разом, то навряд ли поместились бы там. Заливаясь нервным алым румянцем, я жадно впитывал атмосферу происходящего на экране. В какой-то момент я вдруг с ужасом осознал, что нечто подобное когда-нибудь произойдет с каждым из тех, кто был рядом со мной в физкультурном зале. И с каждым, кто был за его стенами. И что прямо сейчас по планете маршируют тысячи и тысячи людей, провожая в последний путь мертвецов, чтобы со временем встать на их место. Все мы, и даже те, кто еще не родился на этом свете, стоим в очереди к собственной яме. Секунду спустя мои глаза наполнились слезами. И в тот же миг великая Страна Советов взвыла тысячами гудков, сливающимися в единый протяжный стон, будто оплакивая бренность человеческого бытия.

В ту ночь Тёма Антонов уснул раньше обычного, не в силах больше переживать это тяжелое открытие.

…Школьная пора его была настолько унылой, что он невзлюбил ее всей душой, а потому мы просто перелистнем страницы тех лет, чтобы не разбудить дурных воспоминаний. И как только мы захлопнем эту личную эпоху Тёмы Антонова, он тут же стремительно повзрослеет. Настолько, что станет отчетливо виден на другом берегу моей памяти, в хирургической пижаме и старомодных кроссовках…

Итак, спустя двенадцать лет после первых в своей жизни похорон 18-летний Антонов, совсем взрослый для государства, но еще такой хрупкий и неоперившийся для жизни, стал частью похоронного дела. А именно – заступил на должность санитара одного из московских моргов. Почему он там оказался?

Его привели туда два пути. Ведь все люди на этом свете идут сквозь жизнь двумя путями. Очевидным, объяснимым, который легко виден и вымощен простыми бытовыми понятиями. И скрытым, сотканным из тончайших материй, о которых человек лишь может догадываться, пытаясь на ощупь разгадать их смысл.

Антонов не был исключением. Его очевидный путь был прост. Диплом медицинского училища, романтическая крутизна потустороннего, эпатажность профессии. И заработок. А скрытый смысл залегал где-то глубоко внутри его 18-летнего существования, словно угольный пласт. В нем спрессовались похороны Брежнева, вина за смерть крошечного желторотого воробья (которого они вместе с мамой нашли на асфальте, да так и не смогли выходить), страх перед скоротечностью человеческой жизни, желание заглянуть за ее невидимые границы. И подростковая вера в Бога, полная вопросов и чувства несправедливости.

Так или иначе, тогда, в середине девяностых, я занимался непростым, тяжелым и грязным мужским делом – хоронил свой великий народ. День за днем сквозь нас текла вереница тел, которых мы, санитары, отдавали в руки живым. А когда живые соприкасались с мертвыми, в стенах морга на наших глазах случалось людское горе, людское смирение, людское равнодушие… День за днем я впитывал эти вибрации, они отражались во мне многократным эхом, потихоньку мастеря того, кем стал Антонов много лет спустя. Со временем следы этих дней сливались в один глубокий отпечаток. Он рос, крепчал, меняя рисунок души, как частые ожоги меняют рисунок на кончиках пальцев…

Время моей юности бурно текло, взбивая каждодневную пену незначительных моментов, а иногда закручивая водовороты событий, меняющих существование. И один из них резко взял меня в оборот. Что же случилось тогда, в конце 90-х?

На первый взгляд – ничего особенного. Я завел собаку. Белоснежную даму, четырех с половиной лет от роду, интеллигентную, дружелюбную неженку устрашающей породы «английский бультерьер». Ее звали Марусей, и она стремительно заняла в доме пустующее место ребенка. Я безумно любил ее и безмерно баловал, благо псина была взрослой и уже воспитанной. В теплые дни, когда суровая русская земля словно извинялась за долгие зимние месяцы, мы часто гуляли в Останкинском парке. И во время одной из таких прогулок познакомились с семейной парой, большими любителями собак. Костя и Алена не так давно потеряли своего любимца, английского бульдога Гешу. С первых минут нашего случайного общения Маруся покорила их своими бульдожьими повадками. Вскоре после той первой прогулки мы снова нечаянно встретились у входа в парк. Проведя пару часов за неспешной прогулкой, разговорились уже по-настоящему, выбравшись за рамки кинологического общения и чуть лучше узнав друг друга. Холодное чешское пиво, приобретенное в палатке рядом с детскими каруселями, заметно оживляло беседу, хотя толком и не пьянило. Расставаясь, мы взяли еще по бутылочке и договорились встретиться завтра вечером. Маруся, любившая людей чуть ли не больше, чем кашу с куриными сердечками, была не против. Незаметно наши совместные прогулки стали доброй традицией, в основе которой лежали любовь к собакам и легкое, интересное общение. Тогда я представить себе не мог, как оно изменит мою жизнь.

Дело в том, что, будучи людьми близкими по духу, мы принадлежали разным сословиям. Я был похоронным санитаром и относил себя скорее к ремесленникам. Этот экстремальный род занятий чаще всего очень интересовал тех, с кем я общался. Он давал им редкую возможность заглянуть за занавес этой закрытой темы моими глазами, попытаться примерить на себя обычную рутину работника морга. Вечная тема смерти, страшная, мистическая и оттого притягательная, касалась каждого, вне зависимости от образа жизни и круга интересов. Костя и Алена не были исключением. Они много расспрашивали о моей необычной работе, и я делился с ними наиболее яркими историями, накопленными за несколько лет похоронных будней. С каждым днем они все больше проникались уважением к этому жесткому ремеслу и к людям, тянущим ритуальную лямку. Ведь их профессия разительно отличалась от моей.

Костя и Алена были штатными пиарщиками одного из московских банковских холдингов. Тогда модное понятие «связи с общественностью» было знакомо мне лишь в самых общих чертах. Офисная жизнь была чем-то очень далеким, недоступным и притягательным. Скажу честно, дресс-код чистых комфортных кабинетов, наполненных прохладой кондиционеров и деликатным гудением компьютеров, сам по себе не являлся для меня ценностью. Главное, что привлекало меня, была возможность зарабатывать хлеб насущный головой, а не руками. В то время я все чаще задавался вопросом: а смог бы я продавать сильным мира сего свой интеллект? И сколько стоят мозги Антонова в Москве, в конце двадцатого века? Мои новые приятели, которые охотно делились со мною подробностями своих трудовых будней, открывали передо мною возможность прикинуть, как бы я смотрелся на их месте. И санитар с жадностью вникал в эту другую жизнь.

Поначалу задавал много вопросов, на которые они старательно отвечали, объясняя азы информационной работы. Сжатая, изложенная простым языком теория тут же наглядно подкреплялась конкретными свежими примерами. Так, сами того не понимая, Костя с Аленой преподавали мне уникальный практический курс «паблик рилейшнс», основанный на работе настоящих живых пиарщиков в реальном времени. При этом – в приятной обстановке и совершенно бесплатно.

Уже спустя каких-то пару-тройку месяцев я очень неплохо знал предмет, легко оперируя такими понятиями как информационные поводы, пресс-пул, медиарейтинги, ключевые сообщения бренда, целевые аудитории… Пиар-программа крупной бизнес-единицы выстраивалась прямо у меня на глазах, со всеми ее тонкостями и нюансами, подчас скрытыми даже от самих работодателей. Чем дальше я вникал в эту новую увлекательную сторону жизни, внезапно открывшуюся благодаря бультерьеру Маруське, тем больше погружался в нее. И даже начал чувствовать себя этаким тайным пиарщиком, который работает санитаром в морге, но вполне может накатать годовую программу информационной поддержки. Спустя почти пять месяцев таких прогулок я уже почти на равных участвовал в обсуждении пиар-задач банковского холдинга. А иногда набирался наглости и высказывал свое мнение по тем или иным вопросам. И с гордостью понимал, что Костя и Алена прислушиваются ко мне.

Единственное, что тревожило меня, так это невозможность применить новые знания на практике. А ведь я так их ценил… Но в бесконечной череде выдач и вскрытий для них решительно не было места. Я отчетливо понимал, что без профильного образования и опыта не смогу претендовать на работу даже в самом захудалом пиар-отделе какой-нибудь маленькой конторки. И чем дольше жил с этим пониманием, тем обиднее было это осознавать.

С наступлением первых осенних холодов наши прогулки прекратились. Мы с ребятами лишь иногда перезванивались да изредка встречались в какой-нибудь кафешке за рюмкой чего-нибудь согревающего. Мое неожиданное увлечение, намекавшее на теоретические перспективы, стремительно удалялось. Помню, не желая отпускать его, даже купил учебник по связям с общественностью и иногда читал, штурмуя костноязыкие страницы плохо усвояемого текста. Но вдруг…

Вдруг моя жизнь внезапно дала крен, размашисто развернувшись на полном ходу.

Все произошло буквально в считанные минуты. Воскресным вечером в квартире санитара Антонова раздался телефонный звонок. По другую сторону проводов был Костя, которого я не слышал уже больше месяца. Скомкав дежурные вопросы про «жизнь молодую», он сразу перешел к делу. Спустя пару минут я с удивлением узнал, что приятель уволился из банка, чтобы заняться собственным пиар-проектом. И является, ни много ни мало, учредителем информационно-аналитического агентства, входящего в состав крупного пиар-холдинга. Замерев посреди комнаты с трубкой в руках и шумно сглотнув, сказал лишь: «Ну, и?..» Мысли хаотично метались под черепной коробкой, выкрикивая самые смелые догадки.

И они оказались верными. Через пару секунд после моего «ну, и?..» Костя предложил мне должность интервьюера, превратившись в Константина Александровича. Ведь в большинстве случаев работодателя принято называть по имени-отчеству.

В ту же секунду первая эйфория сменилась трудным выбором, вставшим передо мною в полный рост. В башке возникли медные антикварные весы, сродни аптечным. На одной чаше уверенно расположилась увесистая работа в морге – знакомая, привычная, с приличным доходом и родным коллективом. Но главное – стабильная! На другой порхала совсем не известная, немного призрачная должность интервьюера, с самыми обширными и вместе с тем туманными перспективами. И такая желанная! Я вдруг с удивлением обнаружил, что не готов дать ответ немедля. Костя, видимо, тоже понимал это, а потому любезно предложил пару дней на размышления. Сказав, что будет ждать звонка, он передал мне привет от Алены, и мы распрощались. Залившись нервным румянцем, санитар Антонов принялся мерить комнату торопливыми шагами, от окна к двери и обратно. Чувство переломного момента в моей жизни наваливалось сверху все сильнее и сильнее.

Два дня, выданные мне Костей для размышлений, истекли значительно раньше, чем я готов был дать ответ. В случае, если проект провалится, что случалось сплошь и рядом, вернуться обратно в морг дороги не будет. На моем месте будет работать другой, это было ясно. А если вдруг все получится? Оба моих родителя были журналистами, всю жизнь связанные со словом и интеллектуальным трудом. Их гены настойчиво толкали меня на рискованную авантюру. Им вторило самолюбие, увидевшее в Костином предложении настоящий вызов. До окончательного ответа оставалось чуть больше часа. Время шло мучительно, все сильнее терзая меня. Выйти на новую орбиту жизни или остаться при своем?

И я рискнул.

Спустя две недели соратники по ритуальному ремеслу провожали меня в новую жизнь, полную самых разнообразных вариантов. Среди них был и тот, кто занял мое место. Стоя на крыльце морга в новенькой хирургической пижаме, он надежно закрывал пути к отступлению.

Итак, вскоре я уже сидел перед компьютером в скромном офисе новорожденного информационно-аналитического агентства «Альфа Эксперт». Моим первым испытанием стало создание предложений по проведению экспертных опросов, на основании которых контора рождала аналитическую записку по теме, интересующей заказчика. Цели исследования, задачи, средства, легенда, вопросы, сроки производства… Довольно быстро сообразив, что к чему, тут же столкнулся с проблемой, которую совершенно выпустил из вида, думая о более серьезных вещах. Дело в том, что на тот момент, будучи при должности, при зарплате и в новеньком строгом костюме, я печатал одним пальцем, со скоростью умирающей черепахи. Сосредоточенно тыча в клавиатуру, то и дело замирал в поисках очередной кнопки, беззвучно матерясь одними губами, что со стороны смотрелось дико и позорно. Костя, по горло заваленный работой, не сразу заметил такую интересную особенность нового сотрудника. А когда заметил, вежливо посмеялся, сгладив ситуацию. В тот же вечер я на всю ночь засел за компьютер, беспрерывно набирая всякую ахинею, которая лезла мне в голову. Регулярно изнуряя себя такими упражнениями несколько дней кряду, стал чувствовать себя куда увереннее, перейдя с клавиатурой на «ты».

А потом был первый заказ. Мы подписали контракт с крупным западным производителем строительной техники. Заокеанские боссы хотели знать истинное положение и перспективы их марки на российском рынке. Сразу же после перечисления немалой суммы на счет «Альфа Эксперт» работа закипела. Подключив к телефону простенький диктофончик, я целыми днями обзванивал экспертов самого разного калибра, от профильных журналистов до глав компаний и чиновников. Задача была не из легких – развести незнакомых и весьма занятых людей на 10–15 минут разговора. Оплата сдельная. И весьма недурная.

Сделав интервью с респондентами попроще, я подошел к самой сложной части – к вип-персонам. До замминистра дозвониться не смог, а потому решил попытать счастья с другой важной шишкой. Помимо множества постов он также был членом-корреспондентом одной из академий.

Проговорив про себя стройную фразу, я набрал номер. Трубку поднял мелодичный женский голос, выдав дежурное «добрый день». В ответ я начал свою поставленную партию. Поздоровавшись и представившись, сказал: «В рамках нашего исследования я хотел бы переговорить с членом…» Произнести слово «корреспондентом» не успел – связь оборвалась. Растерянно взглянув на отрывисто пикающую трубку, живо представил себе реакцию моей собеседницы. И то, как она, заливаясь смехом, пересказывает эту нечаянную реплику. «Звонили из агентства, хотели с членом поговорить», – звучало у меня в ушах ее хихиканье. И это было бы еще полбеды. Беда заключалась в том, что после шедевральной фразы необходимо было перезвонить, ведь интервью с членом надо было сделать обязательно. Член являлся ключевым экспертом.

Обильно вспотев, я в сердцах треснул кулаком по столу. «Первый блин комом. Хотя нет… первый блин – членом, – думал я, обхватив голову руками. – Как же я так влип-то? Влип в вип, иначе и не скажешь». Вспомнились стены родного морга, где близился к завершению очередной рабочий день.

К вечеру я все-таки добыл столь важное интервью. Вернувшись домой непривычно поздно, выпил за ужином водки. Не ради пьянки, а из терапевтических соображений.

Впереди меня ждали три года сверхнапряженной работы, которые выкроят из меня опытного аналитика, копирайтера и пиарщика, доведут до должности генерального директора «Альфа Эксперт» и научат вести кризисные переговоры с акулами российского бизнеса. После чего я покину эту школу жизни в поисках новых горизонтов. А весьма солидное резюме придаст мне уверенности.

И оно пришло, это время, время поиска новой работы.

Итак, несколько месяцев я блестяще проходил одно собеседование за другим, но на работу так и не вышел. Перспективный пиарщик с впечатляющим опытом потихоньку одалживал у мамы, которая регулярно гладила ему парадные рубашки для новых встреч с работодателями. С каждым днем внутреннее напряжение росло, обильно удобряя семена неуверенности, которые есть в каждом. Календарные недели, испачканные пометками о предстоящих и прошедших пробах, становились месяцами. В кармане зияла финансовая дыра, грозящаяся стать больше, чем сам карман. Воспоминания о стабильных похоронных буднях все чаще раздражали меня. После очередного отказа мне вдруг показалось, что я не тот, за кого себя выдаю.

А еще через месяц безрезультатных движений, когда ситуация стала напоминать катастрофическую, я… нет, я ничего этакого не сделал. Не запаниковал. Не стал работать дворником. Все так же слал резюме, отмечая даты предстоящих собеседований. Но! Мне вдруг стало плевать. Перестал нервно бубнить «да что ж они не звонят-то, гады», шерстить объявления и бесконечно тревожно ждать. Просто искал работу, вяло, равнодушно, как будто делал одолжение незнакомому. Это состояние пришло, словно время года, без всякого моего участия. Тихая сонная осень текущего трудоустройства воцарилась в моей душе.

Именно в такой кондиции я попал на одно из собеседований в крупной алкогольной компании, что продавала населению миллионы литров легального сорокоградусного дурмана. Сидя напротив главного кадровика в рубашке, но в джинсах, при галстуке, с которого смотрели смеющиеся лондонские автобусы, безработный Антонов всем своим обликом говорил, что он нужен водочникам куда больше, чем они ему. Не спеша рассказав о себе и даже не спросив про зарплату, заметил, что кадровик смотрит на меня с едва заметным любопытством. Было ясно, что я сильно отличался от прочих претендентов на высокий пост пиар-директора крупного алкогольного бренда. В финале беседы водочник вдруг спросил меня:

– Скажите, что сейчас интересует вас большего всего?

Зная правильный ответ (что-то вроде «возможность стать максимально полезным в вашей компании»), я ответил честно:

– Хоккей.

– Какой хоккей? – недоуменно уточнил тот.

– Чемпионат мира. Финны в очень хорошей форме, у нас с ними всегда проблемы, – пояснил я. И кадровик еле заметно улыбнулся.

Уж и не знаю, следил ли мой собеседник за чемпионатом, но вечером того же дня я получил приглашение встретиться с директором по маркетингу компании, который и был моим потенциальным начальником. А это означало, что они заинтересовались.

На встрече с водочным боссом я был все в том же галстуке и джинсах. Дмитрий Сергеевич, энергичный мужчина в строгом деловом костюме, с маленькими старомодными усами под носом, отчего он смахивал на пухлого Гитлера, торопливо предложил мне кофе и присесть. Краем глаза глядя в мое резюме, поинтересовался:

– Какие шансы, как вы считаете?

– У меня?

– У наших на чемпионате. Сделают финнов?

– Сложно сказать. Тут дело в силе духа. Жажда к победе, я так считаю.

– Да, пожалуй. Думаете, у наших больше жажды этой?

– Надеюсь. Скоро увидим, – ответил я, немного удивленный поворотом разговора.

– А у вас… как с этим дело обстоит? – неожиданно сменил курс водочник.

– Знаете, это довольно абстрактный вопрос, – уклончиво протянул я.

– Да, абстрактный, но очень важный. Знаете, самые важные вопросы в этой жизни – в основном абстрактные. Хотите, честно вам скажу? – доверительно понизил он голос, подавшись вперед. – Из всех кандидатов на место пиарщика, которых я видел, а их немного, с фактической точки зрения – вы самый слабый. Без опыта в отрасли, без громких дипломов.

– А зачем я здесь тогда?

– Из-за хоккея, – предельно серьезно сказал Дмитрий Сергеевич.

– Шутите?

– Нисколько. Продвижение алкоголя – это поле нестандартных решений, ведь куда ни плюнь – все нельзя. А кадровика нашего вы этим хоккеем зацепили. Значит, можете цеплять. Мне не нужен пиарщик, который будет бегать по избитым маршрутам, рядом с толпой таких же, как он. Кроме того, я не сомневаюсь в уровне вашего профессионализма.

– Почему?

– Видел вашу пиар-программу на сайте «Альфа Эксперт». Ну, и навел кое-какие справки. Но… я вам так скажу. Сейчас для вас стать директором по связям с общественностью третьего водочного бренда в стране – это не вопрос профессионализма. Жажда нужна, понимаете?

– Да, понимаю, – кивнул я, смакуя самое необычное собеседование в моей жизни.

– И вот я смотрю на вас и думаю… Сделаем финнов-то?

– Постараемся… – начал было я. Но он оборвал меня:

– Стараться не надо, надо сделать. И это будет тяжело.

– Значит, будет тяжело, – кивнул я.

– Берите документы и ступайте в отдел кадров, Артём. И постарайтесь там быстрее управиться с формальностями. А то ваш рабочий день начался уже три часа назад, – сказал он, вставая и протягивая мне руку.

Буквально через полчаса водочный бизнес накрыл Антонова с головой. Исконный русский напиток, традиционный антидепрессант и участник каждого праздничного стола, надолго стал для меня делом жизни. Я жадно вцепился в работу. И она была не просто добыванием зарплаты. Добиться внушительных результатов под скептические взгляды опытных водочников – это был очередной серьезный вызов, чем-то сродни дуэли.

В первые месяцы нагрузки были нешуточными. Иногда казалось, что все против меня. Громоздкий административный аппарат крупной компании, несговорчивые журналисты, бюджетные битвы в кабинетах учредителей, финансовые проволочки, бесконечные мелкие накладки. Приходя на работу раньше положенного, я с тревогой открывал ежедневник, напоминавший записки сумасшедшего, и просто не знал, за что хвататься.

Положение осложнялось тем, что громкий пост директора по связям с общественностью не подразумевал дирекции. Я был главой направления без единого подчиненного. Владелец компании, солидный степенный дядька с добрыми глазами и непростым нравом, впервые увидев меня, спросил:

– Так вы наш главный пиарщик?

– Единственный, – уточнил я.

– Единственный, а потому главный, – значительно заметил он. И это была официальная позиция.

В какой-то момент я попал в заложники собственных инициатив, утвержденных на самом верху административной лестницы. Времени на личную жизнь, не связанную с водкой, практически не было. Водка стала моей личной жизнью, словно требовательная властная жена, плотно прижавшая законного супруга каблуком. Я быстро приобрел два верных признака настоящего загруженного пиарщика. Хронический дефицит сна, заставляющий отрубаться в любой удобный момент. И однообразная одежда в виде классических костюмов, ведь другую носить было некогда. Заходя в продуктовый магазин за жратвой, первым делом шел в ликеро-водочный отдел, хоть и не собирался ничего покупать. Но посмотреть, как стоит «кормилица» и ее конкуренты, а то и поговорить с продавцом под видом покупателя, был просто обязан.