Текст книги "Лес повешенных лисиц"

Глава 8

Майор Ремес отыскал машину на обочине, именно там, где приятель-отшельник ее и бросил. Он помчался в Киттиля и вернул ее местному представителю фирмы проката. Выяснилось, что машину брал некто Ойва Юнтунен, а не младший научный сотрудник Асикайнен. «Наверное, у Асикайнена есть веские причины, чтобы иногда выступать под чужим именем», – с некоторой симпатией подумал майор Ремес. Ведь и сам он назвался Ройтерхольмом. Так что квиты.

Избавившись от машины, майор рванул на телеграф и дал телеграмму жене в Испанию. Он известил ее о своем местонахождении, точнее, об его отсутствии. Затем позвонил младшей дочери, которая сказала, что помолвлена и перебралась жить к жениху.

– Вот черт. И кто этот молокосос?

Дочь описала бойфренда наилучшим образом. Заплывшее сердце майора оттаяло, особенно когда он понял, что и в отношении младшей дочери его отцовские обязанности выполнены. Он пожелал ей счастья и отправил в подарок чек на тысячу марок из денег младшего научного сотрудника Асикайнена. Потом зашел в пивную «Киттилян Киевари» и с самыми теплыми отцовскими чувствами стал наливаться пивом.

Ойва Юнтунен смотрел на открывавшееся перед ним бескрайнее болото Куопсувуома. Тучи комаров поднимались из непролазной трясины и впивались жалами в кожу профессионального преступника. «Неужели это и есть хваленая магия Лапландии? Дыхание болот, фу ты, черт!» – думал Ойва Юнтунен.

Пожить здесь в уединении было все же мудрым решением. За это время убийцу-рецидивиста Сииру освободят, и тот сразу бросится искать пропавшего подельника. Бросится, как борзая за «электрическим зайцем». Однако сюда его щупальца не дотянутся.

Только бы Ремес вернулся. Одному Ойве в тайге не выжить, да и тоскливо тут.

Ойва с грустью вспомнил свою роскошную квартиру в Стокгольме. Вот это была жизнь! Хорошая еда, превосходные вина, приятная музыка, умные приятели… А если хотелось общества нежных женщин, стоило лишь позвонить Стиккану, и дело в шляпе. Полицейские, правда, раз в месяц наведывались с проверками, однако и к легавым привыкаешь, если общаешься с ними из года в год.

Иногда случалось, что полицейские не являлись, когда Ойва Юнтунен их ждал. Тогда преступник чувствовал себя одиноким и брошенным. Как тяжелобольной человек, которого не навещают родные и друзья. В то же время ему становилось страшно: не задумали ли органы какую-нибудь пакость, раз никто не приходит с проверкой? Когда же после нескольких дней неопределенности полицейские являлись как бы внезапно, жизнь опять входила в свою колею. Эти визиты явно доставляли удовольствие и самим проверяющим. Ойва Юнтунен был гостеприимным хозяином. Он с готовностью открывал ящики шкафов, демонстративно перетряхивал постельное белье и стучал по стенам под картинами, показывая, что никаких новых тайников с последней проверки в квартире не появилось. И всегда по такому случаю угощал полицейских марочным вином с солеными палочками, чтобы немного разнообразить их однообразные будни.

Ремес задержался в Киттиля на четверо суток. И хотя Ойва Юнтунен был городским бандитом, он как-то выжил. В этом ему помогли оставленные майором продукты и небольшой навес от дождя.

Вот только время тянулось бесконечно. Вспомнились юные годы, проведенные в тюрьме. Тогда тоже времени было хоть отбавляй и ничего интересного. Ойва Юнтунен коротал срок, разрабатывая самые замысловатые планы побега. Он даже думал это повторить, но ситуация была странная, да и планирование побега не приносило уже такого удовлетворения, как в молодости. Тогда Ойва решил отправиться в ближайший лес за ягодами. Нашел немного черники. На вкус она была не особо сладкой, наверное, недозрелая. На обратном пути Ойва провалился в болотную трясину и промок до нитки. Даже содержимое бумажника теперь пропиталось жижей.

Он развел костер и стал сушить одежду. Вытащил из бумажника банкноты по пятьсот марок и разложил на камнях для просушки. Какой-то убогостью веяло от этого занятия.

Неожиданно к нему присоединился новый приятель. Маленький лисенок, которого заинтересовал полуголый мужчина, суетившийся у костра. Ойва бросил лисенку кусок колбасы, догадавшись, что тот голоден.

Тщедушный всклокоченный зверек не испугался человека, хотя он вполне мог оказаться профессиональным преступником. Лисенок был так голоден, что рискнул обнюхать брошенную приманку, а поскольку пахла та вкусно, он проглотил ее на лету. Лисенок даже осмелился на двадцать метров подойти к костру.

Когда банкноты высохли, они стали легче и разлетелись, подхваченные легким ветерком. Ойва Юнтунен валялся у костра и сначала не заметил, что его деньги разлетелись по лесу. Но лисенок, конечно, заметил сразу и подумал, что ему вновь подбросили лакомство. Смело схватил он одну бумажку и отправился восвояси.

Когда Ойва Юнтунен увидел, что лисенок вытворяет с его деньгами, он вскочил и кинулся собирать оставшийся капитал. Лисенок убежал по болоту Куопсувуома в лес с пятихаткой в зубах, и больше Ойва ее не видел. На ягельнике он собрал остальные деньги и тщательно сложил в бумажник. Теперь он стал на пятьсот марок беднее, чем до знакомства с лисенком.

К вечеру зверек вновь появился в лесу – видимо, чтобы снова выпросить лакомство. Ойва Юнтунен крикнул, что это преступление воровать у людей деньги и что лисенку лучше вернуть украденную банкноту. Однако зверек лишь внимательно смотрел Ойве в глаза и ни единым движением не выказал желания вернуть деньги. Он скалился, из чего можно было заключить, что его совершенно не мучили угрызения совести. Ойва Юнтунен бросил ему немного ржаных сухарей и колбасы и махнул рукой:

– Себе оставь. У меня вон золота пруд пруди.

Было приятно время от времени навещать заначку и гладить холодную поверхность благородного металла. Сколько страстных поцелуев подарил Ойва этим безучастным слиткам!

От угла одного слитка золота Ойва Юнтунен отколол лезвием ножа кусочек, чтобы опробовать, насколько легко благородный металл поддается обработке. Он был мягкий, почти как свинец, от него отделялась стружка. Ойва Юнтунен отколол граммов двести-триста лапландского золота. На плоском камне тупой стороной ножа придал кускам золота подходящий размер и форму. Настоящее лапландское золото тысячелетиями отшлифовывала вода горных рек, думал Юнтунен, и старался сделать так, чтобы его золото приобрело такой же вид. Маленькие крупинки не надо было обрабатывать вовсе, они уже выглядели как надо.

Тем временем майор Ремес пытался уладить дела в Киттиля. Первые два дня он пил как свинья. Пережив страшное похмелье, майор принялся наконец закупать все необходимое для жизни в лесу и золотодобычи. Он приобрел лотки, лопаты, топоры, гвозди, пилу, кайло, лом, сетку от комаров, печку для бани и котел для воды. И к этому еще одежду и огромное количество еды. Затем он позвонил в Рованиеми Северинену – главному лесничему окружного управления лесным хозяйством.

– Майор Ремес из Киттиля, здравствуйте! У вас в Куопсувара есть заброшенный дом лесорубов. На границе с Энонтекиё. Можно мне пожить в нем несколько месяцев?

Северинену это было на руку. Он даже денег не взял, раз там жить будет служащий высшего ранга из другого госучреждения – вооруженных сил.

Ремес нанял в «Киттилян Киевари» носильщиками четырех пьяных лесорубов, запихал их в такси и загрузил все снаряжение в прицеп. Доехали до Пулью и оттуда по лесовозной дороге до Сиеттелеселькя. Тут у Ремеса во время учений стоял штаб. Они выгрузили из багажника все вещи на кусок ткани, затем на плечи пятерых мужчин лег тяжелый груз. Сложнее всего оказалось справиться с котлом, его пришлось подвесить на коромысло, которое понесли вдвоем. В котел положили еще немного продуктов и скарба. Груз был очень тяжелый, но за счет алкоголя караван легко двинулся в путь. Ремес взял направление на избушку в Куопсувара, расплатился с мужиками и таксистом и отправился в Потсурайсвара сообщить о своем прибытии младшему научному сотруднику Асикайнену.

Встреча майора и бандита после долгой разлуки была очень эмоциональной. Мужчины похлопали друг друга по плечу, закурили и поделились новостями. О запое и отправленной дочери тысяче марок майор предусмотрительно умолчал. Ойва Юнтунен рассказал о лисенке, который украл у него пятьсот марок. Он приказал майору внимательно следить, сам же долго свистел, и после некоторого ожидания на опушке леса возник мохнатый шарик. Он скалился, смотрел в глаза, нагло выклянчивая лакомство. Мужчины скормили лисенку сухари и единогласно окрестили его Пятихаткой.

К ночи по восточному краю Куопсувуома они дошли до домика лесорубов.

Это было длинное бревенчатое сооружение, построенное в пятидесятые годы, одна половина которого с лежанками на пятьдесят человек предназначалась для рабочих, другая – для начальства, а между ними располагались помещение для поваров и кухня. С половины начальства вела дверь к поварам, а в жилое помещение рабочих открывалось раздаточное окошко, через которое выдавали еду. «Окном жизни» называли его лесорубы, сказал майор.

В помещении для начальства было четыре койки. Ойва Юнтунен расстелил свой спальник на той, что возле окна, майор Ремес – у противоположной стены.

– Кто, интересно, здесь спал? – спросил Ойва Юнтунен, пробуя кровать.

– Кассир. Там лежанки счетоводов, а это кровать начальника, – объяснил Ремес.

– Откуда ты все это знаешь? – удивился Ойва Юнтунен.

– Начальник никогда не спит возле окна, поскольку там сквозит, он спит возле печки, – пояснил майор. – Кассиры и счетоводы спят на сквозняке, начальник – нет.

Ойва Юнтунен задумался. С одной стороны, за все тут платил он, значит, он кассир, с другой стороны, он боялся сквозняка.

– А если нам поменяться местами? – предложил Ойва.

Майору захотелось врезать приятелю по лобешнику: он как-никак майор и дворянин, а этот младший научный сотрудник всего лишь обычный рядовой. Но тут он вспомнил о деньгах Асикайнена и решил не ссориться. Майор забрал спальный мешок и расстелил его на лежанке кассира. Ойва Юнтунен пошел обживать койку начальника.

Какое-то время огорченный майор ворочался в постели. Затем приподнялся на локтях и объявил:

– Замечу, что в армии месячное жалованье майора без надбавок за выслугу лет составляет шесть тысяч двести марок.

– Грязными или чистыми? – поинтересовался Ойва с кровати начальника.

– Разумеется, грязными. У генерала могло бы быть и чистыми.

– Давай договоримся так: я плачу тебе столько же, сколько в армии. Вычтем налоги и выплаты в социальные фонды – и получишь свое.

Они слезли с нар рассчитывать заработную плату Ремеса. Майор вспомнил, что подоходный налог за предыдущий финансовый год составил около тридцати пяти процентов после всех вычетов из налогооблагаемой суммы. Чистый заработок был четыре тысячи марок. Из этой суммы вычли стоимость питания, по пятьдесят марок в день, и решили, что майору на руки ежемесячно будет выдаваться две с половиной тысячи. За эти деньги майор Ремес обязался работать на младшего научного сотрудника Асикайнена по восемь часов в сутки.

– Будем считать, что свою первую зарплату ты уже получил, – предложил Ойва Юнтунен, имея в виду аванс, который Ремес истратил в Киттиля.

Ударили по рукам. Ойва Юнтунен плюхнулся на кровать и, совсем как начальник, распорядился:

– Приготовь-ка что-нибудь на ужин. И будь добр, перебей всех комаров в доме.

Майор опрыскал все помещение противокомариным средством. Затем удалился на кухню. Вскоре дом наполнил аромат жареного мяса, на плите шипела сковорода. Готовя еду, майор Ремес мурлыкал известный марш. Через полчаса на столе в комнате начальства был накрыт шикарный ужин: жареный окорок, соленые огурцы, маринованный репчатый лук, свекла, несколько дымящихся колбасок и коробка с картофельным салатом. Из напитков повар предложил простоквашу, а в завершение трапезы еще и чашечку чая, в которую выжал лимон и размешал ложкой мед.

– Цинга нам здесь не страшна, – отметил он.

Глава 9

Утром Ойва Юнтунен проснулся от запаха кофе и жареного бекона. Майор Ремес как раз накрывал на стол.

– Вставай, младший научный, завтрак готов, – подбадривал майор товарища.

Ойва Юнтунен приподнялся в постели. Он погладил подбородок – отросла длинная жесткая щетина. После тяжелой ночи состояние было мерзкое.

– Доброе утро, майор. Не принесешь ли воды умыться? Надо привести себя в порядок.

Глаза майора сверкнули. Он сжал огромный кулачище, но вспомнил, что его нынешняя должность как раз предполагает обязанности помощника. Он вышел, набрал в колодце ведро чистейшей воды, отнес на кухню и согрел на плите. Теплую воду перелил в таз, взял в руки полотенце, мыло, бритвенные принадлежности младшего научного сотрудника и передал все это ему. Ойва Юнтунен умылся, побрился и вытер лицо. Только после этого он пришел испробовать трапезу.

– Неплохой завтрак, – похвалил он.

– Солдат должен все уметь, – с довольным видом хмыкнул Ремес.

Ойва Юнтунен рассматривал необструганный стол лесорубов, за которым в течение многих лет они ели и заполняли свои счетные книги. Нелепый, грубо сколоченный из обрезных досок с торчащими ржавыми шляпками гвоздей. Какой-то счетовод вырезал на столешнице тупым лезвием свои инициалы и дату: «М.Т. 1954. Anno domini».

Столу годков было немало.

– Надо скатерть найти. А то кусок в горло не лезет, – заявил Ойва Юнтунен.

Майор залпом допил кофе и отправился выполнять поручение начальства. Сперва он думал сделать скатерть из своего банного полотенца, но, понюхав, повесил его обратно. В комнате для поваров висели старые шторы в цветочек. Майор сдернул одну, отрезал кромку и расстелил на столе.

– В следующий раз, как поедешь в деревню, купи еще постельного белья, – посоветовал Ойва Юнтунен. Он вспоминал свою квартиру в Стокгольме. В этом пустом бараке нужно понаставить еще разной мебели, чтобы хоть жить можно было.

После завтрака мужчины вышли справить нужду. Заодно высвистели из леса Пятихатку и отдали ему остатки завтрака. Лисенку очень понравился бекон с поджаристой корочкой. В благодарность за угощение зверек оскалился и зарычал. «У хищников совершенно дикие понятия об этикете», – подумали мужчины.

Не пойти ли и правда помыть для пробы немного золота, предложил майор. На нижнем склоне Куопсувара журчал ручеек с болотистыми берегами, через несколько километров он впадал в реку Сиеттелейоки. Мужчины, взяв инструмент, спустились к ручью, который имел очень мало сходства с золотоносными участками на реках Лемменъйоки и Ивалойоки. Но Ойва Юнтунен считал, что и здесь можно попытать счастья. Майор же решил, что младший научный сотрудник Асикайнен совсем городской, если думает в такой тине золото найти. Берега были заболочены, но на дне виднелся промытый течением песок. Ойва Юнтунен зашел в воду и набрал в лоток песка. Вода была холодной. Новоявленный старатель встряхнул лоток, как делали золотоискатели в кино, но единственное, что он получил, – песок и холодную воду в сапог.

Майор скептически наблюдал за процессом с берега.

– Может, найдем реку получше? Зачем ковыряться в этой грязной канаве?

Однако Ойва Юнтунен промывал уже второй лоток. Майор ухмыльнулся:

– С таким же успехом можно искать золото в навозной куче.

Ойва Юнтунен бросил на майора колючий взгляд. Ему хотелось рассказать, что он и правда совсем недавно выкопал свое золото из навозной кучи. Тридцать шесть кило! Но, разумеется, он промолчал и, пройдя вниз по течению, скрылся за поворотом. Там он тайком насыпал в свой лоток щепотку золотого песка собственного изготовления, а сверху налил воды и песка.

Мыть золото оказалось захватывающим занятием. Было интересно наблюдать, как золотые частицы вымывались из песчаной массы и изящно оседали на дне лотка. Когда в нем осталось совсем чуть-чуть песка и красивый слой золотых частиц, Ойва Юнтунен позвал майора:

– Эй, фон Ройтерхольм, иди сюда!

Майор нехотя подошел. Ойва Юнтунен протянул ему лоток:

– Ну, что скажешь? Золото, точно оно.

Сигарета выпала изо рта майора. Держа лоток дрожащими руками, он смотрел то на песчано-золотую массу, то на своего удачливого товарища. Ремес вышел из воды и, осторожно поставив лоток на кочку, взял пальцами одну из самых крупных частиц. Майор рассматривал ее, щупал, блеск золота отразился в его глубоких глазах: они засияли новым, безумным светом, пугающим блеском золотой лихорадки. Майор взял золото в рот и прикусил. Оно расплющилось между клыками.

– Золото! Черт побери, настоящее лапландское золото!

Майор быстро и умело промыл драгоценный металл, избавившись от остатков песка. Ошарашенный, он смотрел на добычу. Это же десять или даже пятнадцать граммов чистого золота!

Ойва Юнтунен ссыпал золото в бумажник, в отделение для мелочи. Майор следил за его действиями, в глазах его прыгали беспокойные искры.

Пришла очередь майора. Он взял лоток, ринулся в ручей, набрал кучу песка и камней и стал лихорадочно промывать. Ойва Юнтунен вылез на берег. Закурил и подумал, что вот теперь-то ручей майору подходит.

Однако Ремесу не везло. Он ковырялся больше часа, замутил всю воду и передвинул все лежавшие на дне камни, но в лотке не осело ни единой крупинки золота. Ойве Юнтунену стало жаль трудолюбивого приятеля. Он пообещал отдать майору часть своего золота, однако тот не желал подачек, он заявил, что свое золото намоет сам. Может, не сразу, но впереди еще лето и осень.

– Как бы то ни было, стоит тут остаться. Здесь должно быть много золота, раз уж тебе с первого раза столько привалило. Пойдем в дом и взвесим наше богатство, я купил в Киттиля почтовые весы. Завтра же начну строить желоба. Одного лотка мало, для этого должно прямо сильно подфартить.

Почтовые весы показали, что Ойва намыл шестнадцать граммов золота. Добычу ссыпали в аптечный пузырек, в котором Ремес хранил таблетки от похмелья.

– Красота-то какая! – восхищался майор, рассматривая на свет золотой песок, лежавший на дне пузырька. Свет эффектно просачивался сквозь стеклянные стенки. А если пузырек потрясти, то золотой песок возбуждающе шуршал.

На следующий день майор разобрал в конюшне три стойла. Найдя несколько широких балок, перенес их на берег. Потом свалил несколько молодых елей под опорные столбы и принялся сооружать желоб.

Ойва Юнтунен в строительстве золотого прииска особого участия не принимал. Он сидел на берегу и давал указания, время от времени удаляясь в лес, где для виду собирал немного ягеля, или уходил в дом вздремнуть.

Прииск, оборудованный майором, представлял собой странную конструкцию. Желоба общей длиной двадцать метров лежали в ручье. Майор построил их так, что на них можно было направить воду с верхнего течения. Вода будет уносить песок и мелкие камни, а золото, более тяжелое, чем песок и камни, останется на дне. Для большей надежности Ремес набил на дно желоба поперечные рейки, чтобы золотые крупицы сильным течением не смыло назад в ручей.

Майор хвастался, что, если потребуется, военный инженерных войск может построить что угодно, даже золотой прииск. Он никогда раньше не мыл золото, но однажды в музее Сеурасаари в Хельсинки видел старательский желоб, вот и соорудил себе такой же.

После недели напряженного труда прииск Ремеса был готов для ввода в эксплуатацию. Ремес рьяно метал песок со дна в желоб. Когда желоб был наполовину полон, майор открыл верхнюю заслонку и пустил воду. Ойва Юнтунен с интересом наблюдал за тем, как заработала эта «машина».

За эти дни майор Ремес осунулся и внешне стал как две капли воды похож на бывалых старателей. Целую неделю у него не было и секунды, чтобы помыться, одежда стала грязной, отросшая борода свалялась, а в глазах теперь горел все тот же блеск золотой лихорадки. От обычных золотоискателей его отличала только военная форма и нашивки. Портупея и та была вся в грязи.

Вода с шумом струилась по желобу. Она перекатывалась, пробивая дорогу, унося песок и гравий. После того как последние комки земли смыло течением, в желобе остались лишь крупные камни. Золото могло сто раз уже осесть на дно, прежде чем двадцатиметровый желоб кончится и выпустит воду с песком обратно в ручей.

Майор Ремес орудовал лопатой как сумасшедший. Вода шумела, грязь летела. За час в желобе промывался кубометр песка, оттуда вода снова уносила его в реку. Время от времени майор подходил и заглядывал на дно, проверяя, не появился ли там кусочек лапландского золота, но его не было видно.

Когда на дне осел самый тяжелый грунт, майор взял лоток и смыл остатки вручную. Он перелопатил десятки ведер песка, все безрезультатно: ни крупицы золота прииск Ремесу пока не принес. Старатель смахнул кровожадных комаров с опухшего лица, разочарованно уставился на возведенную конструкцию и что-то глухо проворчал. Едва переставляя ноги от усталости, он доплелся до дома и принялся готовить товарищу обед.

В руках майор держал широкий нож для разделки мяса. Ойва Юнтунен дремал на кровати начальника, чистенький и расслабленный. Майор видел, как призывно пульсируют на шее библиотекаря вены. Майор погладил безжалостную сталь, сжал рукоять ножа так, что суставы побелели, и принялся тонко нарезать немецкий сервелат. Младший научный сотрудник Асикайнен требовал, чтобы нарезка обязательно лежала на тарелке ровными тонкими ломтиками. Нищему вояке на побегушках оставалось одно: подчиняться хозяину.

– Работай тут на всяких собирателей ягеля, – ворчал майор, стараясь нарезать колбасу максимально тонко и ровно. Неудачные ломтики он откладывал в сторону, чтобы потом скормить Пятихатке.