Текст книги "Эпоха рыцарства"

После этого фортуна отвернулась от Уэльса, в то время как Англия собрала все свои силы. Теперь, когда все подходы в долины были блокированы, именно валлийцы голодали, в то время как английские прибрежные замки снабжались с моря, провизия поставлялась в основном из Бристоля, Дублина и Уэксфорда. К лету 1295 года Эдуард мог пройти маршем с 3000 пехотинцами через всю страну, двигаясь вниз по берегу от Мерионета до Кардигана, чтобы заставить капитулировать Моргана, а затем повернуть на восток в Гламогран и долину Нит, прежде чем вернуться через Поуисленд в Карнарвон и Англзи. Как обычно, когда его враги покорились, он проявил мягкость, столь редкую в ту эпоху, и приказал казнить лишь немногих. В конце июля сам Мадог сдался, и, распорядившись построить замок в Бомарисе, Эдуард вернулся в Вустер, чтобы вознести благодарность в гробнице Св. Вульфстана.

Но король потерял год, по завершении кампании он был стеснен в средствах и влез в большие долги. В его отсутствие война в Гаскони велась безо всякого успеха, и французы опустошили южное английское побережье. Едва он возобновил свои приготовления к вторжению во Францию, как столкнулся с новой угрозой в своем тылу. Когда война в Гаскони только началась, Эдуард потребовал помощь у своих шотландских вассалов. Король Иоанн предложил ему доходы от своих английских имений за три года, а позже был призван присоединиться к феодальному войску в Портсмуте со своим сенешалем, восьмью графами и двенадцатью баронами. Но, воодушевленный новостями о восстании в Уэльсе, он не явился на сбор и летом 1295 года под давлением дворцовой антианглийской партии тайно принял посольство из Парижа, дабы обсудить условия женитьбы своего старшего сына на племяннице французского короля.

Увидев шанс нанести встречный удар европейской коалиции Эдуарда, создав свою в его собственном тылу, Филипп провернул превосходный заговор. И, заключив союз с врагом своего суверена, Баллиоль смог бы отстоять независимость своей страны. 22 октября 1295 года был заключен союзнический договор между Францией и Шотландией. Чтобы заставить Эдуарда забыть о его «неправильных и враждебных вторжениях во Францию», было решено, что король шотландцев «начнет и продолжит войну» против него со всеми своими силами. Короли договорились, что, если Эдуард атакует Францию, Баллиоль в свою очередь вторгнется в Англию. Со своей стороны, Филипп обещал, что, если Эдуард отомстит, атаковав Шотландию, французский король отвлечет их общего врага «в других местах».

Ища предлог для нарушения вассальной верности, король Иоанн захватил поместья всей шотландской знати, что имела земли в Англии, включая своих соперников, Брюсов. Он также лишил свободы и плохо обращался с английскими торговцами в Берике. Успешно подавив восстание в Уэльсе, Эдуард столкнулся с мятежом в Шотландии.

Английский король был не из тех, кто прощает измену. В ноябре 1295 года он созвал наиболее представительный парламент, из тех, какие до сих пор собирались в Англии. Магнаты, прелаты, представители прочего духовенства, рыцари графств и горожане были созваны, «чтобы вместе найти выход из опасной ситуации,...обсудить, предписать и решить, как следует устранить угрозу и... сделать все, что постановит совет»[198]198
  Palgrave, Parliamentary Writs I, 28-31, cit. Stephenson and Marcham, 159-61. Powicke, 673-4.


[Закрыть].

Эдуард обнаружил, что ему проще получить деньги от «своих возлюбленных и верных людей» на шотландскую, нежели на французскую кампанию. Гасконь была делом короля, а Шотландия, как они чувствовали, – всей Англии. Первая была далеко за морем, последняя – под самым боком. Магнаты и рыцари графства проголосовали за налог, состоящий из одиннадцатой части, горожане – седьмой, духовенство – десятой части на имущество, обещая дать больше, если в этом возникнет необходимость. С такой поддержкой Эдуард был в состоянии сокрушить своего нарушившего клятву вассала и, взяв Шотландию под свое руководство, навсегда покончить с опасностью, с которой столкнул его французский король. Отвоевание Гаскони могло подождать.

К марту 1296 года он был готов нанести удар с помощью флота, собранного в восточных портах на Тайне, и огромной армии в Ньюкасле. Половину десятитысячной армии пехотинцев составило народное ополчение из северных графств, половину – из холмов Уэльса, хотя среди командующих было некоторое количество добровольцев из южной Англии – состоятельные йомены, набранные из второй категории «Ассизы о вооружении», каждый со своим конем и оружием, получавшие королевское денежное содержание и необходимый заряд для такого рискованного предприятия. Конница была набрана из рыцарей из дворцовой гвардии – servientes Regis ad arma или «королевских сержантов при оружии» по традиционной феодальной квоте набора вассалов, и множества небольших отрядов, число каждого из них составляло от полудюжины до двух десятков копейщиков, собранных мелкими баронами и землевладельцами, в большинстве своем из Уэльса и Шотландских марок, прибывших сражаться и считавших войну своей профессией. Старый граф Суррея, командовавший авангардом, и епископ Даремский, Антони Бек, чья юрисдикция простиралась от Тайна до Тиса, возглавляли войска. В Уарке армия присоединилась к группе англо-шотландской знати под командованием графов Ангуса и Данбара, а также обоих Брюсов. Старый «претендент» умер в прошлом году, но его сын, Роберт, лорд Аннандейла, а также внук, Роберт Брюс, граф Каррика, откликнулись на призыв суверена. Все они принесли Эдуарду оммаж и клятву верности за свои шотландские земли.

Войско Баллиоля начало кампанию, совершив набег через границу. Эдуард с улыбкой наблюдал за этим; поскольку они начали первыми, ему предстояло нанести ответный удар. 28 марта, перейдя реку Туид в районе Колдстрима, король призвал Берик сдаться. Даже по средневековым стандартам это было лишь маленькое поселение с населением менее двух тысяч человек[199]199
  W. С Dickinson, A New History of Scotland, I, 119.


[Закрыть]. Но в то же время это был главный королевский город Шотландии, где шла торговля лососем, сельдью, шкурами, привезенными винами и специями, что делало его символом цивилизации и национальной гордости. Когда Эдуард предложил жителям мирно сдаться, шотландцы лишь осыпали его насмешками из-за стен. Два королевских корабля, пытавшихся форсировать гавань, были захвачены, а их команды преданы смерти; его племянник, Ричард Корнуолл, погиб от арбалетной стрелы. Когда на следующий день город был взят, озлобленный король отдал его солдатам на разграбление, что было обычной практикой, при условии, что город отказывался капитулировать. Англичане устроили резню, в которой пострадали, как отмечали шотландские источники, не только мужчины, но и женщины и дети; английские же хроники это отрицают. Неделю спустя шотландцы ответили набегом по Кокетдейлу и Ридесдейлу, при этом применив все жестокости предыдущего столетия.

Эдуард оставался в Берике около месяца, привлекая ремесленников и рабочих вновь отстроить его стены, не только возглавляя работу, но, что характерно, и сам в ней участвуя. Прежде чем двинуться вперед, через пустынные земли, необходимо было создать опорный пункт, каким был Руддлан во время его вторжения в Сноудонию. Затем шотландцы сыграли ему на руку. В конце апреля жена одного из его шотландских приверженцев, графиня Данбара, переметнулась на другую сторону, сдав свой родовой замок, стоявший на дороге в Эдинбург. Графа Суррея отправили отбить замок, а основные силы шотландцев шли ему на помощь. После столетия мирной жизни они забыли о жесткой английской дисциплине и, атаковав захватчиков в Спотсмюре, потерпели полное поражение. Их командующий, Джон Комин граф Бьюкена, был взят в плен вместе с тремя другими графами и более чем сотней главных приверженцев Баллиоля.

Теперь страна была беззащитна. Десятью днями позже еще один из шотландских аристократов, Джеймс Стюарт, сдал Роксбург и принес оммаж. К 6 июня Эдуард был уже в аббатстве Холируд, наблюдая за тем, как его тараны разрушают Эдинбургский замок. 13-го он достиг Линлитгоу, 14-го принял капитуляцию Стерлинга, самого укрепленного места в королевстве. Затем последовало падение Перта.

2 июля Баллиоль покорился. Несчастный принес извинения за свой союз с Францией, случившийся по причине «дьявольского совета и нашей собственной глупости», принял все условия Эдуарда и отдал себя на его милость. Неделю спустя он отрекся от престола в зале Брекинского замка. Король послал его в Англию под конвоем и продолжил свой путь. 15 июля он достиг Абердина, а к концу месяца был уже у Морейского пролива. Ни один из правителей Британии не проникал так далеко на север со времен римлян.

В одиноком Инверкарраде, «где нет ничего, кроме трех домов в ряд и долины между двумя горами», король остановился. Затем, пройдя через восточные горы, он возвратился по своим следам к Арброту, Данди, Перту и Эдинбургу, вновь достигнув Берика 22 августа. На обратном пути он забрал Камень Судьбы[200]200
  Некоторые верили, что это камень служил подушкой Иакову и был привезен в Ирландию египетской принцессой, а позже переправлен через айонскую общину Св. Колумба в Шотландию. Он – из старого красного песчаника, не встречающегося в Файфе, так что мог быть привезен издалека.


[Закрыть] из Сконского Аббатства и Черный Крест Св. Маргариты из Эдинбурга и послал их, вместе с шотландскими регалиями и национальными архивами, в Вестминстер, так же, как двенадцать лет назад он лишил Уэльс самого заветного символа нации, забрав железную корону короля Артура и возложив ее на высокий алтарь Св. Эдуарда в аббатской церкви его отца. По словам хроники, он «завоевал Шотландское королевство и прошел его вдоль и поперек за двадцать одну неделю».

В Берике он собрал парламент и принял оммаж у двух тысяч шотландских землевладельцев – всех «привилегированных» людей королевства. «Там были все епископы, графы, бароны, аббаты и приоры, – отмечал летописец, – и сеньоры всех простых людей. Там он принял у всех оммаж, а также клятву в том, что они будут добрыми людьми, верными ему. Как всегда, для надлежащего устройства дел, он тотчас вернул им обратно все их имущество и имущество их держателей; графам, баронам и прелатам он разрешил обладать своими землями и приказал явиться ко дню всех святых на заседание парламента в Бери Сент-Эдмунде». Король вернул им владения в обмен на скрепленные печатями документы о полном подчинении, копии которых, запечатленные на тридцати пяти пергаментах и известные как шотландские свитки тряпичника, были посланы в Вестминстер[201]201
  Они представляют ценную запись почти всех шотландских княжеских семей того времени.


[Закрыть]. Он даже предоставил Баллиолю кров в Англии и назначил ему пенсию.

Таким образом, Шотландия как бы перестала существовать для Эдуарда, или, скорее, он стал рассматривать ее как часть Англии. Даже название страны не было включено в его титул «Короля Англии, Лорда Ирландии и Герцога Аквитанского». Достигнув того, к чему он стремился, Эдуард отбыл на юг, приказав отстроить Берик и населить английскими торговцами[202]202
  21 сентября в Лондоне получили королевский указ нанять четырех экспертов в области градостроительства и прислать их в Бери Сент-Эдмундс и дать Эдуарду совет по поводу планировки нового Берика. Подобные вызовы были посланы в двадцать три других города. Speculum XXII, 307-8; Powicke, 636-7.


[Закрыть]. Он полагал, что навсегда покончил с шотландской независимостью. «Это помогает, – говорил он, – избавиться от грязи». Король оставил страну под правлением английского графа, казначея и юстициария. «Теперь, – писал слагатель баллад, – две реки слились в одну, и одно королевство вышло из двух. Теперь все островитяне собраны вместе и Олбан воссоединился со своими королевствами, которым владыка – Эдуард. Больше нет королей, кроме короля Эдуарда... Сам Артур стольким не владел».

* * *

Наконец, Эдуард мог разобраться с Францией. Годом ранее, когда и запад, и север еще были охвачены мятежом, он был рад предложению папы выступить в качестве арбитра спора, поскольку тот желал помирить воюющих королей и направить их в крестовый поход против восставших сицилийцев и их испанского, короля. Но так как война складывалась в его пользу, Филипп отказался. Теперь, со всеми доступными ему ресурсами королевства, Эдуард планировал атаковать француза из Гаскони и Фландрии, чей граф, под давлением английского эмбарго и возмущения торговцев, его подданных, в конце концов набрался мужества, чтобы бросить вызов своему французскому суверену и присоединиться к союзу против Филиппа. В ответ Эдуард обещал прийти на помощь с огромной армией.

Чтобы собрать деньги, не упустив замечательной возможности, как считал Эдуард, был созван парламент в Бери Сент-Эдмунде. Но ситуация прошлого года не повторилась. Хотя магнаты неохотно пообещали отдать двенадцатую часть доходов, а горожане – восьмую, Церковь наотрез отказалась предоставить пятую часть, о которой просил король. Представители низшего духовенства, которых постоянно просили выплачивать и королевские, и папские налоги, жаловались, что их карманы опустошены последней ссудой Короне. В то же время прелаты апеллировали к булле, которую издал новый папа, Бонифаций VIII, запрещающей выплату налогов светской власти без его разрешения. Поборник самых крайних претензий Церкви, прелат из аристократического рода, Бонифаций составил свой декрет, позже названный по начальным словам Clericis laicos, чтобы остановить постоянное опустошение церковной казны королями Франции и Англии для финансирования своих светских войн.

Но Эдуард чувствовал, что может справиться с бунтом Церкви. Благодаря вековому совершенствованию светских институтов королевства, король был гораздо сильнее, чем правитель времен Бекета. Прошли времена, когда недовольство папы могло заставить императора стоять босиком на снегу или подставлять спину ударам монашеских плетей. Новому примасу, Роберту Уинчелси, Эдуард дал два месяца, чтобы рассмотреть дело. Когда в январе 1297 года духовенство вновь собралось в Лондоне и, ссылаясь на папскую буллу, отказалось оказать помощь, король освободил ее из-под защиты закона. Любой клирик, не предоставивший приказ, подтверждающий то, что он заплатил налог, мог преследоваться королевским судом. Держатель Церкви мог не платить ренту и не исполнять повинностей, в которых он нуждался, а его собственность могла перейти в руки любого, кто хотел бы захватить ее силой. «Если они не хранят верности, в которой они поклялись мне в обмен на свои бенефиции, – возвещал Эдуард, – я им ничем не обязан».

Объявив духовенство вне закона, король поставил его в крайне сложное положение. Он находился в замке Акр на пути к Уолсингему, когда послал свой ультиматум, а затем продолжил свое паломничество, как будто не произошло ничего особенного. Через несколько дней посыпались заявления о повиновении. Собор в Йорке, во главе с митрополитом и баснословно богатым епископом Даремским, сдался первым. Чтобы примирить повиновение папской булле с обязанностями перед Короной, духовенству было позволено платить пятую часть не как налог, а как штраф, выплачиваемый за собственность. Даже архиепископ Уинчелси, а также старый и очень почтенный епископ Линкольнский, Оливер Саттон, сначала отказавшись уступить, чувствовали себя обязанными позволить своим подчиненным действовать, как диктует их совесть[203]203
  Эдуард позволил своим чиновникам договориться с друзьями епископа, с помощью которых они взяли лишь ту часть его имущества, которая была необходима для уплаты налога. Rosalind Hill, Oliver Sutton, 4.


[Закрыть]. «Пусть каждый спасает собственную душу», – сказал он.

Хотя Эдуард добился денег от церкви, сопротивление архиепископа повлекло за собой череду опасных последствий. В день, когда духовенство было объявлено вне закона, граф Линкольна потерпел сокрушительное поражение при Бельгарде в Гаскони – совпадение, ставшее знамением в ту суеверную эпоху. Когда шотландцы совершили набег на Тайнсайд, предав огню аббатства и школы и угнав скот, каждый англичанин, даже очень прижимистый, почувствовал, что должен заплатить налог, чтобы защитить себя. Однако совершенно иное он думал, когда просили деньги на возвращение личных доминионов короля где-то за морем, в чужом королевстве, где ни он, ни его родные никакой собственностью не обладали. И в мерах, предпринятых для осуществления того, что король, в отличие от своих подданных, считал государственной необходимостью и к которым он пришел в результате трехлетней войны с Францией, Уэльсом и Шотландией, Эдуард зашел слишком далеко, гораздо дальше того, что его подданные считали законным или допустимыми. Гасконская война стоила более Ј 400 тысяч; доходы перестали покрывать расходы, а увеличивающийся долг итальянским банкирам стал непомерным. Налоги, собиравшиеся чиновниками графств и сотен и непрестанные требования зерновых, скота и других вещей, необходимых для армии, – древнее право королевских «реквизиций» в военное время – волновало даже самых покорных подданных. В балладе того времени безземельный крестьянин жалуется, что он не может дальше жить, засевая поле оставшимися после сбора колосьями, «ведь каждое четвертое пенни надлежит отдать королю». За три прошедших года взимался налог на движимое имущество: случай беспрецедентный. Налог на шерсть – maltote или «злая пошлина», как его называли, – причинил ущерб каждому владельцу овец в королевстве. В результате шумных протестов он был снижен с пяти марок за мешок до трех, но даже это казалось тяжелым бременем, так как богатые продавцы шерсти просто переложили эту ношу на плечи производителей за счет снижения цены. В феврале 1297 года Эдуард приказал все существующие запасы шерсти выставить на продажу в течение месяца в назначенных портах и лишь по предъявлении ярлыка казначейства вывозить в Нидерланды, чтобы добыть денег для своих союзников и финансировать ведущуюся кампанию во Франции.

В мае король поступил еще более деспотично. В поисках расширения основы военной мощи своего королевства и надеясь взять на поля Фландрии, где тяжелая кавалерия могла бы сыграть решающую роль, больше рыцарей, чем мог представить истощенный феодальный набор, Эдуард приказал шерифам призвать в Лондон не только своих военных вассалов, но и всех фригольдеров с земельными наделами, приносящими более Ј 20 в год. «Так как они могли бы, – отмечал он, – пригодиться... чтобы отправиться вместе с нашей персоной ради спасения и защиты их самих и всего нашего королевства... и быть готовыми отправиться с нами в чужие страны». Хотя такой призыв и входил в число королевских прерогатив, все же он противоречил каждому правилу и нормам феодальной процедуры. Он вызвал негодование не только у тех, кто попадал под призыв (большинство из них владело достаточными средствами, чтобы взять на себя такую обязанность), но также и у магнатов, увидевших в этом вторжение в сферу их привилегий и угрозу их власти и независимости. Ведь если король мог собрать конное войско, не опираясь на феодальный призыв, их военная монополия, уже ослабленная новыми методами воинского набора, была бы окончательно утрачена.

Самый крупный из магнатов, граф Глостера, умер год назад, смирившись после женитьбы на дочери короля и унижения в суде в Абергавенни. Но дух независимости, столь свойственный ему, унаследовали два маркграфа, Роджер Биго граф Норфолка и Хамфри де Боэн, граф Херефорда. Обоим казалось, что они пострадали от ущемления их прав королем: маршал Норфолк из-за того, что в последней валлийской кампании он был назначен на должность одного из командиров вместо полагавшегося наследственного звания правой руки короля; констебль Херефорд – из-за того, что был, по его мнению, несправедливо наказан за свои действия против Глостера пять лет назад. В начале марта произошел инцидент в Солсбери, когда король приказал маршалу возглавить военную операцию в Гаскони, в то время как сам намеревался отправиться во Фландрию. Байгод отказался, ссылаясь на то, что в соответствии с долгом может служить за пределами государства лишь под личным командованием короля[204]204
  «Я с радостью отправлюсь с Вами, мой король, несясь перед Вами в авангарде, ведь это моя обязанность по наследственному праву». Walter of Hemingburgh (ed. H. С. Hamilton II, 121) cit. Barrow, 379.


[Закрыть]. Эдуард рассердился и, сыграв на имени графа, угрожал ему: «Ей-Богу, сэр граф, или ты поедешь, или тебя повесят!»[205]205
  «By God, Sir earl, thou shalt either go or hang!» – имя Байгод звучит так же, как выражение «ей-Богу». – Прим. ред.


[Закрыть], на что Байгод ответил: «Не считая того, сэр король, что я и не поеду и не буду повешен!» После чего он отбыл в свои наследственные земли в Южном Уэльсе, где позже к нему присоединился и констебль. Вместе оба магната созвали личный парламент своих собратьев-маркграфов в Уайрском лесу и договорились принять меры в ответ на революционные требования своего суверена. Когда в июле крупные вассалы и фригольдеры, получавшие доход более Ј 20, собрались по призыву короля у стен собора св. Павла, и маршал, и констебль полностью отказались как присоединиться к ним, так и выполнить свой наследственный долг, ибо их призвали не так, как этого требовала процедура феодального призыва. После нескольких попыток заставить их пересмотреть свое решение, король освободил их от обязанностей и назначил других маршала и констебля на их место.

Полному решимости королю трудно было помешать. Эдуард обратился к народу, апеллируя к понятию национального или патриотического долга, который он неосознанно искал, чтобы заменить им феодальный. «Дело так велико, – писал он, – и так близко затрагивает всех и каждого в королевстве, что мы не можем уступить ни одному человеку». Помирившись с архиепископом, чьи имения и доходы он вернул без всяких условий, король произнес пылкую речь с трибуны Вестминстерского аббатства, обращенную к толпе его последователей, включая сына Эдуарда, примаса и графа Уорика. Он возвещал, что с общими опасностями надо бороться совместными силами. Со слезами на глазах король умолял своих подданных простить его и его чиновников за все то, что они изъяли не в соответствии с законом, объясняя, что это исключительный случай, и они получат свое имущество в полной сохранности. «Вот, смотрите, – говорил он, указывая на своего тринадцатилетнего сына, – я иду навстречу опасностям во имя вас. Я умоляю вас, если я вернусь, примите меня так, как вы это сделали сегодня, и я возмещу вам все, что я взял. Если же я не вернусь, коронуйте моего сына»[206]206
  Flores Historiarum, III, 294. Cit. Wilkinson, I, 212-13.


[Закрыть].

Все, кто слышал речь, были глубоко тронуты. Архиепископ плакал, и зрители поклялись в верности принцу. Среди тех, кто молился за успех предприятия Эдуарда, был Оливер Саттон, почтенный епископ Линкольнский, ранее так стойко противостоящий его требованиям заплатить налог[207]207
  Rosalind Hill, Oliver Sutton, 27-8. Тем не менее молитва о заступничестве, которую он обязал' исполнять в своем диоцезе, имела некоторые оговорки. «О, Господь, за силу их, вся надежда в тебе, и славную победу, за которую боремся, услышь наши молитвы и даруй, чтобы король наш мог благоразумный размышлять и с усердием осуществлять только то, что Твоему величию будет угодно, и чтобы с Твоей помощью и Твоим высшим руководством он достиг процветающего и счастливого конца в тех делах, которые он совершил, через Господа нашего Иисуса Христа».


[Закрыть]. Но хотя в ответ на обещание подтвердить Великую хартию вольностей и оставить свой план заставить фригольдеров служить за пределами королевства, рыцари графства, прибывшие на его призыв в Лондон, пообещали королю субсидию в восьмую часть, основная масса магнатов угрожающе осталась в стороне и, провозглашая, что «все общество печалится», продолжала взывать к хартиям, которые их предшественники выжали из отца и прадеда Эдуарда.

Осознав, к чему привела оппозиция графов, король 12 августа из Удимора, расположенного рядом с Уинчелси, куда он прибыл, чтобы управлять погрузкой своей армии, издал манифест, оправдывающий его действия и затрагивающий события, приведшие к ссоре с магнатами.

«Король всегда желает мира, спокойствия и благосостояния всех жителей его королевства. В особенности он хотел бы, чтобы после его поездки, совершаемой во имя славы Божьей, дабы восстановить его наследственные права, которые он утратил в результате мошенничества короля Франции, а также во имя славы и прибыли его королевства, все, что могло бы нарушить мир и покой его королевства, было бы полностью устранено... Говорили, что король послужил во вред своему королевству, о чем он осведомлен, например, вспомогательные средства, которые он зачастую просил у своего народа. Но ему пришлось сделать это из-за войны, которая была спровоцирована против него в Гаскони, Уэльсе и Шотландии, и без помощи своих верных подданных он не смог бы защитить ни себя, ни королевство. Он глубоко огорчен, что возложил па них такую тяжелую ношу, и умоляет их простить его, ибо он ввел эти налоги не для того, чтобы покупать земли или владения, замки или города, по единственно, чтобы защитить себя, их и все королевство. И если Господь позволит ему когда-нибудь вернуться из плавания, которое он сейчас начнет, он хотел бы, чтобы все знали: у него есть воля и великое желание действительно улучшить все в соответствии с волей Господней и желаниями людей».

Посланное шерифам с приказанием обнародовать письмо заканчивается напоминанием об опасностях гражданской войны и «великом раздоре, который ранее возникал в королевстве из-за споров между королем и его подданными, и вредом, который они нанесли»[208]208
  Rymer's Foedera cit. Wilkinson I, 219.


[Закрыть].

Хотя Эдуард, как всегда, искал поддержки у своего народа и был готов на различные трудности, чтобы добиться ее, ничто не могло отвлечь его от цели. Он считал, что его дело было правым, а фламандская экспедиция предлагала пути возвращения того, что ему принадлежало по праву, и это был долг его подданных помочь ему. Он продолжал не замечать протесты магнатов. Несколько дней спустя, когда король ехал верхом вдоль крепостных валов нового порта в Уинчелси, его лошадь, испугавшись ветряной мельницы, шарахнулась в сторону, и Эдуард упал на насыпь, чудом избежав смерти. Но это его не устрашило. И хотя всего лишь около четверти вооруженных всадников от числа, которое он надеялся взять во Фландрию, прибыло, он отплыл в конце месяца, оставив свое королевство в замешательстве и неразберихе.

* * *

Одним из признаков беспорядков в каждой части страны, которое король проигнорировал, были новые волнения в отдаленных районах Шотландии. Они происходили не среди землевладельцев и военных, которые подчинились королю, а среди мелких джентри, фермеров и крестьян, никогда не принимавших участия в управлении северным регионом. Как и в Уэльсе, недовольство возникло из-за бестактности и продажности ответственных английских чиновников, которые в противоположность идеалам Эдуарда, но зато в соответствии с обычной в то время практикой, не упускали возможности нагреть руки. Говорили, что клерки в суде английского юстициария брали пенни с каждого тяжущегося, «посредством чего стали весьма богатыми». К тому же существовало опасение, связанное с военными приготовлениями короля, что он собирается забрать на войну в чужую страну не только аристократов, но и средний класс.

Мятежи, хотя и незначительные, происходили на довольно обширной территории, в Галлоуэе, Клайдсдейле, Россе, Морее и Абердиншире. В Ланарке английский шериф и гарнизон были побеждены и перебиты во время неожиданного ночного нападения банды, которую возглавлял молодой человек гигантского роста, по имени Уильям ле Уолис[209]209
  Родовое английское имя для кельтов или валлийцев.


[Закрыть] или Уоллес, – сын местного рыцаря из Элдерсли, небольшого городка в нескольких милях от Глазго. Оказавшись в безвыходном положении из-за своего кровавого деяния и воодушевляемый энтузиазмом окружающих, Уоллес повел отряд своих собратьев, находящихся вне закона, через Шотландию и, внезапно спустившись с холмов, сразу же захватил королевского юстициария Уильяма де Омсби, когда тот держал суд в Сконе.

Неожиданный размах этим народным восстаниям, ставшим куда более серьезными, чем они могли бы быть, придала поддержка церкви. Так как в Шотландии, даже в большей мере, чем в Англии, чувства церковников были грубо уязвлены королевскими требованиями, касающимися клерикальной собственности. Епископ Глазго, Роберт Уишарт, открыто встал на сторону мятежников из Клайдсайда. Отчасти поощряемые им, либо боясь, что их призовут сражаться во Францию, несколько землевладельцев, принесших оммаж Эдуарду в Берике, поддержали бунтовщиков. Среди них были сэр Уильям Дуглас Галлоуэйский, Джеймс Стюарт, наследственный сенешал, и двадцатидвухлетний граф Каррика, внук и тезка Роберта Брюса, претендента на трон. Отступничество Брюса было наиболее неожиданным, потому что его отец, лорд Аннандейл, был одним из самых яростных приверженцев Эдуарда, и на него была возложена защита Карлайла.

Для короля это стало тяжелым ударом. Прежде чем он отбыл во Фландрию, он послал войска под командованием двух магнатов северной страны, Генриха Перси и Роберта Клиффорда, чтобы подавить восстание в Галлоуэе. Им не стоило особого труда разобраться с мятежными лордами, которые, как всегда неспособные договориться между собой, выбросили белый флаг, как только англичане нагнали их в Ирвине на побережье в Эршире. Единственное условие, выдвинутое ими, заключалось в том, чтобы их не послали сражаться во Францию. Но Эдуард и его лейтенанты не смогли предусмотреть отпора шотландского народа. Большинство их лидеров уже были в Англии, ожидая отплытия вместе с войском во Францию. Однако Уоллес и его люди, таящиеся в нехоженых пустынных лесах Селкирка между Клайдом и Фортом, а также другие партизанские отряды на диком севере от реки Тей, продолжали нападать на английские гарнизоны; среди них особенно выделялся отряд под предводительством молодого Эндрю де Морея, сына сэра Эндрю де Морея из Петти. За лето 1297 года Абердин, Инвернесс и Уркхарт пали под напором северных мятежников.

Новая сила, которую поначалу не восприняли всерьез, появилась в мире, чтобы оказать отпор агрессии великих организаторов и законоведов, как Эдуард, стремившихся к централизации. Эта сила зиждилась на местной преданности простых мужчин и женщин, чувству личной свободы и собственного достоинства, привитого христианским учением. Она стала известна как патриотизм. Еще пять лет назад, когда Эдуард и его судьи долго выбирали законного короля для шотландцев, крестьяне трех самых отдаленных лесных кантонов в Швабских Альпах, одном из феодальных герцогств Германии, создали лигу вместе с соседними бюргерами Люцерна, чтобы сопротивляться императору Рудольфу Габсбургу, который, следуя политике объединения, желал подчинить их вассальной зависимости, чуждой и деспотической для этих людей. Таково было рождение швейцарской конфедерации, которой, сделав своей опорой дикую горную территорию, где обитал этот стойкий народ, суждено было противостоять всем штурмам габсбургских и австрийских герцогов. Не обратив внимания на чувства шотландских арендаторов и скотоводов, Эдуард несознательно пробудил такой же отпор в северной Британии.

* * *

Что же за страна была его «Земля скоттов», чей непритязательный народ, проигнорировав капитуляцию своих англо-норманнских королей и лордов, так неожиданно бросил вызов своему английскому суверену? С немногими плодородными плоскогорьями и долинами вдоль восточного и юго-западного побережий, это был узкий скалистый полуостров, сужающийся в отдаленную, туманную и недоступную ultima thule гор, озер и островов. Через него, образуя ряд гигантских барьеров и отрезая его обитателей друг от друга и любых захватчиков с юга, шел непрерывный ряд бесплодных горных цепей и штормовых морских заливов. Обитатели этой каменистой земли могли выстоять, лишь непрерывно сражаясь со стихиями – снегами, бурями и наводнениями; и жизнь, полная опасностей, сделала необузданным нрав населения этой земли и обрекала на неудачу любую попытку подчинить их центральной власти. Угон скота был наиболее прибыльным делом на широких просторах Шотландии – единственное, что роднило вождей и лэрдов со своими соплеменниками и арендаторами, проводившими время в постоянных набегах и междоусобицах. В таком обществе человеческая жизнь ценилась невысоко; смелость, отвага и преданность местному вождю в битве ставились превыше всех других добродетелей.