Текст книги "Трудное восхождение"

Бидль представил высокого гостя со всей важностью, на какую был способен:

– Капитан «Щитомордника» лейтенант Граймс, сэр. Капитан, позвольте вам представить сэра Вильяма Виллоуби, Верховного Комиссара Федерации на Донкастере.

Виллоуби протянул руку, оказавшуюся, как и весь он, маленькой и пухлой:

– Добро пожаловать на борт, капитан. Ха-ха, надеюсь, вы не обижаетесь, что я позаимствовал одно из ваших космических выраженьиц?

– У нас нет на них патента, сэр.

– Ха-ха. Прекрасно.

– Не желаете присесть, сэр?

– Спасибо, капитан, спасибо. Но только на минуточку. Я слезу с вашей шеи, как только мистер Альберто пройдет таможню и все прочее. Затем я утащу его в Резиденцию.

Он помолчал, разглядывая Граймса неожиданно яркими и острыми, хотя и заплывшими жиром глазками.

– Как он вам, капитан?

– Мистер Альберто, сэр? «Чего он хочет, черт подери?»

– Э-э… он прекрасно готовит…

– Рад это слышать, капитан. Затем я его и вызвал. Приходится устраивать столько приемов… а эти тупицы у меня на кухне не могут воды вскипятить, не устроив пожара. Это просто невозможно, просто невозможно, мистер Граймс, только не для человека в моем положении.

– Так, значит, он действительно шеф-повар, сэр? Маленькие глазки сверлили Граймса, словно буравчики.

– Конечно. А кто же еще? А вы что думали?

– Ну, на самом деле, мы тут поболтали как-то вечером, и мистер Альберто вроде как намекал, что он математик…

– Неужели? – Виллоуби хихикнул. – Он вас немножко обманул. Хотя, конечно, настоящий шеф-повар – всегда математик. Ему надо правильно составлять свои уравнения – этого столько-то, того столько-то, тот фактор, этот фактор…

– Да, можно сказать и так, сэр Вильям.

Тут вернулся Бидль в сопровождении Альберто.

– Мне пора, капитан, – сказал пассажир, пожимая руку Граймсу. – Благодарю за приятнейшее путешествие.

– Это вам спасибо, – отозвался Граймс. – Нам будет вас не хватать.

– О, вам еще представится случай насладиться стряпней мистера Альберто, – весело возразил Верховный Комиссар. – Как офицеров единственного на всей планете военного корабля Федерации, вас завалят приглашениями – и в Резиденцию тоже. Кроме того, если мистер Альберто успеет быстро обучить моих поваров, вы, возможно, повезете его обратно.

– Будем надеяться, – хором сказали Граймс и Бидль.

– Тогда хорошего вам дня. Пойдемте, мистер Альберто – пора показать моим поварятам, как варить яйца!

Они ушли, и в дверях появился начальник порта. Его пригласили войти, усадили, налили кофе.

– Ваш первый визит на Донкастер, – скорее объявил, чем спросил он.

– Да, капитан Тарран. Кажется, очень приятная планета.

– Хм.

Это с равной вероятностью могло означать и «да», и «нет».

– Скажите, пожалуйста, сэр, неужели повара в Резиденции Верховного комиссара действительно так плохи, как он утверждает?

– Понятия не имею, капитан. Я простой торговый капитан на планетной службе. В отличие от вас меня на всякие роскошные приемы не приглашают. – Белозубая улыбка сверкнула на тонком смуглом лице, словно солнце сквозь тучи, смягчив резкость слов. – И хвала всем богам Галактики!

– Я с вами полностью согласен, капитан. На этих приемах ни одного живого человека… Сплошь крахмальные воротнички, вежливые расшаркивания с теми и этими – а в обычной жизни к ним и на милю не подойдешь.

– Но у Комиссара, похоже, есть дар общаться со всеми, – вмешался Бидль.

– Почему? – спросил Граймс.

– Ну, самому приехать в порт, чтобы встретить повара…

– Он любит покушать, – возразил Граймс. – Просто любит покушать.

Официальные приемы следовали один за другим. Но случались и встречи другого рода. Возможно, Тарран не был вхож в местное высшее общество, зато знал людей самых разных профессий и интересов. И эти приемы, куда Граймса приглашали благодаря Таррану, оказывались значительно приятнее официальных церемоний, посещать которые входило в обязанности лейтенанта. На одном таком неформальном ужине, который давал профессор Толливер, заведующий кафедрой политических наук в университете Дунканнона, Граймс познакомился с Сельмой Мадиган.

Кроме Граймса, его офицеров и Таррана, все приглашенные были из университета – студенты и преподаватели. И среди них были не только представители человеческой расы. К своему огромному удивлению, Граймс обнаружил общение с шаарской принцессой доставляет ему подлинное удовольствие – хотя шаарскую королеву, которой его представили на приеме у мэра, он возненавидел с первого же взгляда.

– Ты представляешь, – жаловался он Бидлю, – мне пришлось расшаркиваться с этой гнусной старой шмелихой-переростком, увешанной таким количеством драгоценностей, что и корабль не поднимет… Таскать на себе тонну бриллиантов – и не купить себе приличную голосовуху! Скрежещет, как стертая игла по поцарапанной пластинке в древнем проигрывателе!

Но принцесса Шрин была прекрасна. Можно сказать, нечеловечески прекрасна – это была красота сложного блестящего мобиля. Ее голосовой аппарат создавал приятное, почти соблазнительное контральто, с чуть-чуть жужжащими обертонами. Несомненно, принцесса могла считаться весьма привлекательной представительницей своей расы.

– Я нахожу вас, людей, совершенно завораживающими существами, капитан, – говорила она. – Между вами и нами столько общего, и такая разница. Но мне очень нравится на этой планете…

– А сколько вы еще пробудете здесь, ваше Высочество?

– Зовите меня Шрин, капитан, – попросила она.

– Спасибо, Шрин. Меня зовут Джон. Я буду чрезвычайно польщен, если вы будете звать меня так. – Он рассмеялся: – Кроме того, я всего лишь лейтенант.

– Очень хорошо, лейтенант Джон. Что касается вашего вопроса, то боюсь, мне придется вернуться на свою планету, как только я получу диплом по соцэкономике. Наша Королева-мать решила, что это полезная специальность для будущей правительницы. Ветры перемен проносятся и сквозь наши ульи, и мы должны подставлять им крылья.

«Очень симпатичные крылья», – подумал Граймс.

И все же Шрин была неописуемо чужой – а стройная девушка, подошедшая к ним, без сомнения, принадлежала к человеческой расе. Высокого роста, она еще и уложила свои блестящие рыжие волосы в сложную высокую корону. Если судить по канонам красоты, рот великоват, лицо тонкое – но чересчур резко очерчено. Но зеленые глаза и улыбка делали ее просто неотразимой.

– Очередная победа, Шрин? – спросила она.

– Я бы не возражала, если бы лейтенант Джон вдруг стал инсектоидом, – ответила принцесса.

– В таком случае, я стал бы трутнем, — отшутился Граймс.

– Насколько мне известно, это самая подходящая характеристика для капитанов, – парировала девушка.

– Вы знакомы с Сельмой? – спросила Шрин. Последовала надлежащая церемония представления.

– Как вам вечеринка, мистер Граймс? – осведомилась Сельма Мадиган.

– Очень мило, мисс Мадиган. Приятное разнообразие после официальных приемов – только никому не говорите.

– Рада, что вам понравилось. Мы стараемся избавиться от этой мрачной атмосферы задворков Империи. Многие наши студенты, как и Шрин, – «чужие»…

– На моей планете чужими были бы вы, – возмутилась Шрин.

– Знаю, дорогая. Уверена, что и мистер Граймс это знает. Но общение разумных рас способствует взаимному обогащению их культур. Ни у одной расы нет монополии на священную миссию – нести цивилизацию в Галактику…

– Можно без проповедей, Сельма! – Удивительно, какую гамму чувств может передать обычный «голосовой ящик»! – Но если тебе это так необходимо, можешь продолжать. Возможно, ты обратишь лейтенанта Джона в свою веру.

Она изящно махнула верхней лапкой, скользнула прочь и присоединилась к группе из двух людей, юного галличека и безвкусно разряженного псевдоящера с Декковара.

Сельма Мадиган посмотрела прямо в глаза Граймсу.

– А что вы думаете о нашей политике интеграции?

– Полагаю, это будет полезно.

– «Полезно»! – передразнила она. – Похоже, вы так же прыгаете по верхам, как и все остальные. Мило щебечете с той же Шрин: еще бы, настоящая живая принцесса. А ведь Шаара – не королевство в нашем понимании. Королевы – это самки, достигшие возраста размножения, а принцессы – неполовозрелые самки. Но Шрин – принцесса. Как звучит! А с той же Ооной у вас куда больше общего – по крайней мере, в отношении биологии. Но на Оону вы и взглянуть не хотите, а вокруг Шрин вьетесь, как мотылек вокруг лампочки.

Граймс покраснел.

– Оона – лохматое существо, похожее на земного шимпанзе, и пахнет так же. А Шрин… Она красива.

– У Ооны золотая голова. Ее единственная слабость – земляне в униформе. Она находит их совершенно неотразимыми. Вы ее обидели. Я заметила, и Шрин видела.

– Не знаю, – отрезал Граймс. – Может быть, в своем мире Оона именуется «Ее Императорское Высочество» – но это не значит, что я обязан ее любить.

Профессор Толливер, небрежно замотанный в потертую тогу, присоединился к разговору. Табак в его трубке был еще более крепким, чем у Граймса.

– В словах нашего юного Граймса есть резон… – заметил он.

– Еще бы, – согласился Граймс. – На мой взгляд, люди есть люди – неважно, гуманоиды они, арахноиды, ящеры или фиолетовые осьминоги из соседней галактики. Если они люди нашего склада, они мне нравятся. Если нет – нет.

– Оона нашего склада, – настаивала Сельма.

– По запаху не похоже.

– Думаете, ей очень нравится вонь вашей трубки – или, если уж на то пошло, трубки Питера? – рассмеялась девушка.

– Может, и нравится, – предположил Граймс.

– Наверняка нравится, – подтвердил профессор Толливер.

– Мужчины… – фыркнула Сельма Мадиган.

Толливер куда-то направился. Граймс и Сельма тоже решили сменить положение в пространстве. На столе красовался огромный кувшин с пуншем. Лейтенант налил пунша им обоим и, подняв стакан, провозгласил:

– За интеграцию!

– Надеюсь, вы говорите от души.

– Возможно, – чуть неуверенно отозвался Граймс. – В конце концов, Вселенная одна, и всем нам надо как-то жить. Если помните, не так давно на нашей родной планете люди готовы были рвать друг другу глотки только потому, что у одних кожа была белая, у других черная, а у третьих желтая. О группах поменьше я вообще молчу. Фон Танненбаум – вон он, видите? Мы его зовем «Белокурая бестия». Он отличный офицер и отличный друг. Но его предки весьма плохо относились к моим предкам с материнской стороны. Мои тоже хороши. Может, я и не прав, но я думаю, причина большей части кровавых событий земной истории – ксенофобия, доведенная до предела…

– Почти речь, Джон, – она отпила пунша. – Жаль, что устав вашей службы запрещает активно участвовать в политических действиях.

– Почему?

– Вы бы прекрасно подошли для партии, которую мы открываем. ЛЖ.

– ЛЖ?

– Простое сокращение: Лига Жизни. Вы только что говорили о земной истории. Даже когда нации Земли воевали между собой, существовали организации – религии, политические партии, просто общества, в которые входили люди разных наций и рас. Цель Лиги Жизни – братство разумных видов.

– Трудное дело.

– Но необходимое. Можно сказать, что Донкастер расположен весьма неудачно, можно сказать – очень выгодно. Как посмотреть. Одинокая планета, колонизированная человечеством, на границе с двумя – я очень не люблю этого слова, но придется – чужими империями. Галличекская Гегемония и Шаарская Империя – если пользоваться их терминологией, суперулей. Мы знаем, что Империя Земли собирается превратить Донкастер в галактический бастион – точнее, в колоссальный дредноут. Броня, сотни тысяч солдат, фантастическое оружие, направленное на обе расы – на птиц и насекомых. Баланс сил, «разделяй и властвуй» – старо как мир. Но среди нас есть те, кто предпочел бы жить в мире и дружбе с соседями. Вот почему университет Дунканнона всегда старался привлекать студентов других рас. И вот почему родилась идея создать Лигу Жизни, – она улыбнулась. – Наверно, вы назовете это просвещенным эгоизмом.

– Весьма просвещенным, – ответил Граймс.

Ему нравилась эта девушка. Она была привлекательна, а увлеченность только усиливала красоту. Положительно, она куда лучше тех красивых, но глуповатых девиц, с которыми ему доводилось общаться.

– Дома у меня есть литература по этому вопросу. Если хотите…

– Конечно, Сельма.

Он назвал ее по имени, а она приняла это как должное. Хороший знак или плохой?

– Чудесно, Джон. Тогда не будем терять время. Остальные могут повеселиться и без нас.

– Вы что… э-э… здесь живете?

– Нет, но отсюда недалеко. Пара минут пешком – это на Хитклифф-стрит.

К тому времени, когда Граймс забрал свой плащ и фуражку из гардероба, Сельма уже ждала его. Она запахнулась в зеленую преподавательскую мантию – точно под цвет глаз, которая красиво оттеняла огненные волосы. Вместе они вышли в туманную ночь. Воздух был промозглым, и холод, пробираясь под одежду, заставлял их держаться ближе друг к другу. Шагая рядом с девушкой по влажно поблескивающей булыжной мостовой, Граймс остро ощущал плавные движения ее тела.

«Здесь политическая литература, – подумал он, пытаясь казаться самому себе циником. – В другом месте – гравюры… Приятное разнообразие».

Но цинизма хватило ненадолго. Вот кто действительно прирожденный лидер… Когда-нибудь Сельма достигнет самой вершины политического Олимпа на родной планете. И несмотря на это… Сегодня ночью между ними может случиться нечто – и скорее всего случится… Граймс не собирался заглушать зов природы. Никто из них от этого не обеднеет, наоборот – станет богаче. А если и не случится… Достаточно того, что они идут вместе сквозь мягкую тьму, а воображение рисует картины того, что ждет их обоих в конце этой прогулки.

– Вот мы и пришли, Джон, – внезапно произнесла Сельма.

Дверь дома неясным золотистым прямоугольником вырисовывалась в полутьме. В прихожей никого не было – впрочем, какое это имело значение? Лифт быстро вознес их вверх и открылся в коридоре, застеленном ковром. Перед ними оказалась дверь, которую девушка открыла старомодным железным ключом. Граймс вспомнил, что на Донкастере голосовые замки не пользуются популярностью.

Мебель в гостиной была простой, но удобной. Граймс снял плащ и фуражку, отдал их Сельме и сел на пружинистый диван. Изящно шагнув к окну во всю стену, она нажала кнопку… Тяжелые портьеры раздвинулись. Другую – и стекла утонули в рамах.

– Из этого окна прекрасный вид на город, особенно в туманную ночь, – мечтательно сказала она. – Так здорово ощутить чистый вкус тумана…

– Вам повезло – у вас чистый туман, – отозвался Граймс. В отличие от нее, он родился и вырос на Земле.

Он поднялся с дивана и подошел к Сельме. Его рука робко легла на ее талию – девушка даже не пыталась освободиться. Но вид был действительно великолепен. Как будто смотришь на звездное скопление, полускрытое газовой туманностью…

– Вдыхай туман… – прошептала Сельма.

Граймс послушно втянул воздух. Откуда пахнет чесноком?

Граймс впервые ощутил этот запах… после того, как Альберто покинул корабль. Наверное, из смежной комнаты…

Это было последнее, о чем он успел подумать. В таких ситуациях тело действует быстрее. Граймс скорее почувствовал, чем увидел, как кто-то бросился на них сзади. Выпустив девушку, лейтенант почти отшвырнул ее в сторону. Инстинктивно он упал на одно колено, и чье-то тяжелое тело ударило его в спину. Дальнейшее случилось скорее благодаря везению, нежели боевым навыкам Граймса – или невезению нападавшего. Убийца перевалился через спину лейтенанта и неуклюже выкатился в окно головой вниз. Каблук его туфли чудом не оторвал Граймсу ухо. Лейтенанту оставалось только проводить взглядом темную фигуру, которая медленно, мучительно медленно падала в фосфоресцирующий туман, кувыркаясь и крича. Вскоре крик оборвался омерзительным влажным шлепком.

Сельма рывком оттащила Граймса от окна.

Он стоял и дрожал, и не мог остановиться. Запах чеснока все еще висел в воздухе. Граймс высвободился из рук девушки, вернулся к окну…и его вывернуло наизнанку.

– Есть истины, – сухо сказал коммодор Дамиен, – которые младший офицер должен усвоить, если надеется сделать карьеру. Одна из них гласит: не стоит совать палки в колеса высшему руководству.

– Откуда я мог знать, сэр? – Граймс залился краской – и тут же гордо заявил: – В любом случае, я поступил бы так же еще раз.

– Я в этом не сомневаюсь, мистер Граймс. Ни один человек в здравом уме не станет стоять и ждать, пока его выкинут из окна – и ни один джентльмен не допустит, чтобы у него на глазах убили женщину. И тем не менее… – он побарабанил костлявыми пальцами по столу, – тем не менее я считаю нужным посвятить вас в некоторые подробности этого дела. Лучше поздно, чем никогда.

Для начала, сам мистер Альберто проявил преступную беспечность. Прелестная игра слов, не правда ли? Очевидно, он, как обычно, готовил для Верховного Комиссара тем вечером, а сэр Вильям пожелал откушать «пасты»*22
  Итальянское блюдо из макарон. (Прим. ред. )


[Закрыть] с одним из самых душистых соусов. Как всякий шеф-повар, Альберто пробовал свой соус, причем не единожды. Но настоящий мастер своего дела прежде всего избавился бы от чесночного запаха, прежде чем отправиться в квартиру мисс Мадиган. Тем не менее он там оказался. Как я понимаю, он спрятался в ванной, ожидая, когда она приступит к своему ежевечернему ритуалу открывания окна в гостиной. Полагаю, визит гостей не предвиделся – хотя вряд ли это его бы обеспокоило…

– В общем, так ему, ублюдку, и надо, – мрачно буркнул Граймс.

– Почти с вами согласен, лейтенант. Но все мы только пешки, когда дело касается политики Федерации. Впрочем, Альберто был скорее конем… По-немецки эта фигура называется «скакун» – это подошло бы ему больше.

Альберто был нанят отделом соцэкономических наук и подчинялся непосредственно главе отдела – доктору Барратину. Этот Барратин – без пяти минут математический гений. У него целое здание набито компьютерами – он пытается методом экстраполяции предсказывать судьбу политических течений во всех мирах, в которых Федерация заинтересована. Донкастер, как вы, наверное, догадались, как раз относится к таким мирам, а Лига Жизни – к таким течениям. Согласно расчетам доктора, эта самая Лига Жизни с почти стопроцентной гарантией завоюет значительное влияние, даже власть в том секторе Галактики, причем именно под руководством вашей мисс Мадиган…

– Она не моя мисс Мадиган, сэр. К сожалению.

– Мое сердце просто кровью обливается. Ладно, оставим этот вопрос. Итак, согласно предсказаниям доктора Барратина, всю иностранную и колониальную политику можно выразить в виде системы уравнений. Но, как вам известно, в уравнения порой закрадываются неучтенные факторы. Альберто наняли для того, чтобы он устранял эти факторы, тем самым обеспечив победу уравнениям доброго доктора. Нанимателям Альберто был известен под кличкой… Мечехвост.

– Очень смешно, сэр, – сказал Граймс с каменным лицом.

– А разве нет? – коммодор уже хохотал в открытую. – Когда на Донкастере все получилось совсем не так, как хотелось, Барратин тоже никак не мог понять, что тут смешного, даже когда я ему объяснил. Как известно, на всякий меч всесокрушающий есть щит несокрушимый. Вы, Граймс, оказались неучтенным фактором в уравнении. Вы были с мисс Мадиган, и когда Альберто пытался…ударить ее хвостом, вы прикрыли ее, точно щит. Именно вы – вы, капитан «Щито… мордника»!

Железный Мессия

– Боюсь, лейтенант, что в этом рейсе ваш пассажир не сможет помогать вам на камбузе, – печально сообщил коммодор Дамиен.

– Если это не еще один убийца, я переживу, – отозвался Граймс – Но знаете, как получается, сэр? Обычно тот, кто любит поесть, любит и готовить…

– И готовит. Все время.

Граймс подозрительно взглянул на коммодора. На его вкус, чувство юмора начальника оставляло желать много лучшего. Похожее на череп лицо коммодора оставалось неподвижным, но в бледно-серых глазах проскакивали искорки злорадства.

– Если он сам себе не враг, то поступит по справедливости и будет готовить не только для себя, но и для остальных.

– В жизни не видел офицеров, столь озабоченных своими желудками, как ваши люди на «Щитоморднике», – притворно вздохнул Дамиен. – Все, к чему вы стремитесь – это хоть немного…. прибавить себе веса.

Граймса передернуло. Обвинение было несправедливым – если не учитывать игру слов… На курьерах – маленьких стремительных корабликах – служат в основном младшие офицеры. Но для такой роскоши, как кок, там в буквальном смысле слова нет места, и офицеры по очереди трудятся на камбузе, рисуя в воображении яства адмиральской столовой. В этом отношении экипаж «Щитомордника» не являлся исключением.

– Не сомневаюсь, – продолжал Дамиен, – что мистер Адам с радостью разделит с вами свою… э-э… трапезу. Правда, я не уверен, что кто-либо из вас, как бы ни были разнообразны ваши вкусы, найдет эти яства приятными… или хотя бы питательными… Черт, кто начал эту дурацкую дискуссию?

– Вы, сэр, – честно ответил Граймс.

– Вы никогда не станете дипломатом, лейтенант. Я сомневаюсь, что вы дослужитесь хотя бы до флаг-офицера ФИКС. Конечно, все мы астронавты, жесткие и хлесткие, недалекие и честные, и благородным железом отсвечивают наши руки сквозь прорехи в бархатных перчатках… Хм. На чем я остановился?

– На железных руках в бархатных перчатках, сэр.

– Я имею в виду, до того, как вы меня сбили… Да, ваш пассажир. Его надо доставить с Базы Линдисфарна на Делакрон. Просто высаживаете его там и тут же обратно. – Костлявая рука коммодора подняла со стола крепко запечатанный конверт и протянула его Граймсу. – Ваш приказ.

– Благодарю, сэр. Я свободен, сэр?

– Свободны, как ветер. Немедленно на вылет!

Само собой, «немедленного вылета» не воспоследовало. Тем не менее Граймс довольно быстро зашагал к своему кораблю. «Щитомордник», курьер «серпент-класса», зажатый между двумя большими судами – стройное сверкающее веретено – гордо возвышался на своей крошечной посадочной площадке. «Летающее веретено»… Это прозвище, которое закрепилось за «серпентами», уже не казалось Граймсу обидным. Лейтенант снова залюбовался строгостью и стремительностью его очертаний. Нет, этот кораблик он не променял бы ни на что – даже на самый могучий дредноут… тем более, что на дредноуте Граймс был бы всего лишь одним из многочисленных младших офицеров. А «Щитомордник» – его корабль. Целиком и полностью.

Мичман Бидль, первый помощник, как обычно, встретил Граймса внизу, в шлюзе, и с унылым видом отсалютовал. Впрочем, это было в порядке вещей: никто никогда не видел Первого смеющимся, даже улыбка на его физиономии была столь же частым явлением, как снег в разгар лета.

– Все закреплено и готово к старту, капитан, – доложил Бидль.

– Благодарю, Первый.

– М-м… пассажир на борту…

– Хорошо. Полагаю, придется соблюдать обычные церемонии. Спросите его, не хочет ли он занять свободное кресло в рубке, когда мы будем стряхивать пыль базы со стабилизаторов.

– Я уже это сделал, капитан. Оно сказало, что польщено и принимает предложение.

– Оно? Адам – хорошее земное имя. Бидль изобразил улыбку.

– С точки зрения технологии нельзя назвать мистера Адама уроженцем Земли. Правда, он сделан на Земле.

– А что он ест? – полюбопытствовал Граймс, припомнив намеки коммодора на особенности диеты пассажира. – Постоянный ток или переменный? И запивает пинтой-другой легкого смазочного масла?

– Как вы догадались, капитан?

– Старик мне сам сказал – не напрямую, конечно. Но… пассажир, а не груз… Наверное, здесь какая-то ошибка?

– Нет, капитан. Он вполне разумен – и даже является личностью. Я просмотрел его документы – он считается гражданином Федерации, со всеми правами, привилегиями и обязанностями.

– Что ж, начальству виднее, – кротко согласился Граймс.

Робот действительно оказался разумным. Более того, его действительно можно было считать личностью. Граймс поймал себя на том, что не может думать о мистере Адаме как о предмете. Он представлял новый тип роботов, о котором Граймс только слышал, но никогда не видел. Их изготовляли очень немного, и большинство оставалось на Земле. Во-первых, потому что они фантастически дорого стоили. Во-вторых, их создатели до такой степени боялись своих детищ, что страдали кошмарами, в которых роботы представлялись чем-то вроде новых Франкенштейнов. Разумные роботы давно перестали быть редкостью – но разумные роботы, наделенные воображением, интуицией и инициативой… Они делались в основном для проведения разведки и исследований на планетах, где человека не спас бы даже самый лучший скафандр.

Мистер Адам занимал свободное кресло в рубке. Разумеется, ему не было необходимости пристегиваться и даже занимать сидячее положение – но он уселся, приняв поразительно человеческую позу. «Как мило, – подумал Граймс. – Похоже, он понимает, что людям не слишком приятно, когда штуковина, похожая на дистрофика в латах, маячит сзади, заглядывая им через плечо».

Лицо робота – тускло поблескивающий металлический овал – ничего не выражало. Но за глазными линзами светится огонек, и Граймсу показалось, что это может быть признаком интереса.

– Все это очень любопытно, капитан, – заговорил мистер Адам. Его голос – приятный и даже не совсем механический баритон – исходил из мембраны на горле. – Сейчас, я полагаю, мы легли на траекторию к Делакрону.

– Да, мистер Адам. Вон там солнце Делакрона – на три часа от центра иллюминатора.

– А эти странные искажения, несомненно, – следствие темпоральной прецессии при работе Движителя… – спустя пару секунд пробормотал робот, словно про себя. – Интересно.

– Вы наверняка уже видели это, пока летели с Земли на Линдисфарн.

– Нет, капитан. Меня не пригласили в рубку крейсера, – робот совсем по-человечески пожал плечами. – Я… думаю, капитан Грисби мне не доверял.

Странно. Совсем не похоже на Грисби… Одно время Граймс служил под его командой. Грисби, которому довелось служить на Земле в морском флоте, Грисби, который часто сожалел об ушедшей эпохе парусов, деревянных кораблей и железных людей… разумеется, не таких, как мистер Адам.

– Да, – задумчиво продолжал робот. – Я нахожу все это не только интересным, но и удивительным…

– Что именно? – полюбопытствовал Граймс.

– Все это – взлет, установление траектории, выбор оптимального соотношения ускорения и уровня темпоральной прецессии – насколько… быстрее мог бы сделать кто-нибудь вроде меня.

«Ты хотел сказать „лучше“, а не „быстрее“. Но ты слишком тактичен, чтобы сказать это прямо».

– И, кроме того… Вы, создания из плоти и крови, эволюционировали, чтобы приспособиться к условиям на своей планете – единственной из миллиардов. Космос нельзя назвать вашей естественной средой обитания.

– Мы возим свою среду с собой, мистер Адам.

Граймс заметил, что все офицеры в рубке – мичман фон Танненбаум, мичман Бидль и радист лейтенант Словотный – внимательно слушают их дискуссию с роботом и ждут, что ответит капитан. Надо быть осторожнее. Граймс ухмыльнулся:

– И не забывайте, что и сам человек – весьма неплохой самоуправляемый и самовоспроизводящий многоцелевой робот.

– Есть много путей воспроизводства себе подобных, – спокойно заметил мистер Адам.

– Лично я предпочитаю по старинке! – вклинился в разговор фон Танненбаум.

Граймс укоризненно поглядел на белокурого атлета – но было уже поздно: Словотный невежливо расхохотался. Даже Бидль соизволил улыбнуться.

Капитан издал тщательно выверенный смешок.

– Ну что ж, концерт начинается, джентльмены. Оставляю корабль в ваших умелых ручках, Первый. Установите часы на нормальное космическое время. Мистер Адам, по правилам гостеприимства мне полагается пригласить вас в мою каюту. Поговорить о том о сем и пропустить по глоточку…

Мистер Адам рассмеялся:

– Я тоже в данный момент нуждаюсь в смазке – как и вы, капитан. Но я не возвожу это в ранг ритуала. И все же мне будет очень приятно поговорить с вами, пока вы пьете.

– Пойдемте, – со вздохом ответил Граймс.

На маленьком корабле пассажир может скрасить однообразие будней Глубокого космоса – а может стать источником головной боли.

Поначалу мистер Адам, казалось, возгорелся трогательным желанием доказать, что может быть хорошим товарищем. Он умел вести беседу – причем чуть ли не на любую тему. Как заметил Бидль, мистер Адам проглотил энциклопедию, на что мистер МакКлауд, инженер-механик, возразил, энциклопедию забыли внутри во время сборки. Но мистер Адам умел не только говорить, но и слушать. Это было хуже. Казалось, можно увидеть, как в его металлической голове крутятся колесики и шестеренки, сортируя информацию: бесполезная отметается, а полезная добавляется в банк данных. Еще мистер Адам умел играть в шахматы – еще бы! Иногда он даже проигрывал – судя по всему, исключительно из вежливости. То же самое происходило во время карточных игр.

Наконец Граймс вызвал Спуки Дина, офицера псионической связи, по прозвищу Призрак. Бутылка и стаканы уже стояли на столе, когда высокий хрупкий молодой человек, похожий на сгусток эктоплазмы, завернутый в униформу ФИКС, словно просочился через дверь каюты. Опустившись в кресло, он немедленно принял у капитана стакан с чистым джином.

– За то, что у нас под килтом, – провозгласил Граймс. Этот непристойный тост последнее время стал весьма популярен.

– Физическое вмешательство в частную жизнь, – буркнул Дин. – Ничего не имею против.

– На что вы намекаете, мистер Дин?

– Я знаю, капитан, что вы собираетесь попросить меня нарушить клятву Райновского института. Чтобы об этом догадаться, не нужно быть телепатом. Одно и то же – каждый раз, как мы везем пассажира. Каждый раз вы просите меня заглянуть в их мозги, чтобы понять, что и как у них там тикает.

– Только когда на карту поставлена безопасность корабля, – возразил Граймс и налил Дину еще один стакан: содержимое первого непонятным образом исчезло.

– Вы…боитесь нашего пассажира?

Граймс нахмурился. «Боитесь» – слишком сильно сказано. И все же люди живые всегда опасались роботов – людей искусственных. Дурное предчувствие? Или этот робот – просто воплощение мира машин? Безмозглых машин, которые с каждым годом занимают все больше места в человеческих делах и мыслях?

– Мистер Адам – не безмозглая машина, – тихо проговорил Спуки Дин.

Граймс метнул на него гневный взгляд. Он уже собирался рявкнуть: «Какое вам дело, черт побери, о чем думаю я?» – но сдержался. В любом случае, это не имело значения.

– И у мистера Адама есть не только мозги, но и разум, – продолжал телепат.

– Именно это меня интересовало.

– Да. Он транслирует мысли, капитан, как и вы все. Беда в том, что я не очень хорошо настроился на его… частоту.

– А чувства? Может быть… враждебность по отношению к нам? К людям?

Дин протянул пустой стакан, Граймс налил. Телепат сделал изящный глоток.

– Я… мне так не кажется, – неуверенно сказал он. – Но, как я уже сказал, его разум – не человеческий разум. Можно ли назвать его чувства презрением? Нет, не совсем. Жалость? Да, возможно. Некая удивленная симпатия? Да…