Текст книги "Тайна Боскомбской долины"

Артур Конан Дойл
Тайна Боскомбской долины

Однажды утром, когда мы с женой сидели за завтраком, служанка принесла телеграмму. Телеграмма была от Шерлока Холмса, в ней говорилось:[1]1
  © Перевод. И. Доронина, 2005.


[Закрыть]

Найдется ли у Вас пара свободных дней? Только что получил запада вызов связи трагедией Боскомбской долине. Буду рад если Вы сможете поехать со мной. Природа воздух там превосходны. Отбываю Паддингтонского 11.15.

– Ну что, дорогой? – спросила жена, приветливо глядя на меня. – Поедешь?

– Даже не знаю, что сказать. У меня в эти дни довольно много пациентов.

– О, Анструтер прекрасно заменит тебя. Ты последнее время немного бледен. Думаю, смена обстановки пойдет тебе на пользу. К тому же тебя ведь всегда так интересовали расследования мистера Шерлока Холмса.

– С моей стороны было бы черной неблагодарностью не интересоваться ими, учитывая то, что подарило мне одно из них, – многозначительно ответил я. – Но коли ехать, то надо немедленно собираться; в моем распоряжении всего полтора часа.

Если опыт бивуачной жизни в Афганистане меня чему-то и научил, так это умению в любой момент быстро снарядиться в путь. Путешественником я был неприхотливым и легким на подъем, поэтому задолго до назначенного срока трясся со своим скромным саквояжем в кебе по направлению к Паддингтонскому вокзалу. Шерлок Холмс уже мерил шагами перрон, его сухопарая фигура казалась еще более высокой и тощей из-за длиннополого серого дорожного плаща и облегающего голову суконного кепи.

– Я очень рад, что вы пришли, Уотсон, – сказал он. – Для меня весьма важно, чтобы рядом был человек, на которого я могу полностью положиться. Местные помощники обычно либо бесполезны, либо только мешают. Если вы займете два места у окна, я схожу за билетами.

В купе нас оказалось только двое, остальные места пустовали, но Холмс завалил их огромным количеством газет. Как только поезд тронулся, он начал просматривать статьи, иногда во что-то внимательно вчитываясь, иногда делая пометки, иногда отвлекаясь и впадая в задумчивость. Этому занятию Холмс предавался, пока мы не проехали Рэдинг. Тут он вдруг скатал газеты в гигантский рулон и зашвырнул его в багажную сетку.

– Вы что-нибудь слышали уже об этом деле? – спросил мой друг.

– Ни слова. Я несколько дней не заглядывал в газеты.

– В лондонских изданиях подробных отчетов нет, я только что все их просмотрел, надеясь узнать детали. Из того, что удалось выяснить, можно сделать вывод, что это одно из тех простых дел, которые на поверку оказываются чрезвычайно сложными.

– Звучит довольно парадоксально.

– Однако это действительно так. Специфические особенности всегда дают ключ к разгадке. Чем более бесцветна и заурядна картина преступления, тем труднее изобличить преступника. В данном случае, впрочем, выдвинуты чрезвычайно серьезные обвинения против сына убитого.

– Значит, речь идет об убийстве?

– Да, так предполагается. Но я ничему не поверю, пока не увижу все собственными глазами. Объясню вам в нескольких словах суть дела, насколько я сам пока уразумел ее.

Боскомбская долина – сельская местность неподалеку от Росса, в Херфордшире. Крупнейший тамошний землевладелец – некий мистер Джон Тернер, сколотивший свое состояние в Австралии и вернувшийся на родину несколько лет назад. Одну из своих ферм, а именно ферму в Хезерли, он сдал в аренду мистеру Чарлзу Маккарти, тоже жившему раньше в Австралии. Поскольку они были знакомы друг с другом еще по колониям[2]2
  До создания федерации в 1900 году Австралия состояла из шести самостоятельных колоний (провинций).


[Закрыть], нет ничего удивительного в том, что по возвращении они поселились рядом друг с другом. Тернер был явно богаче, поэтому мистер Маккарти стал его арендатором, однако, судя по всему, отношения между ними строились на принципах равенства: много времени они проводили вместе. У Маккарти был сын, восемнадцатилетний парень, а у Тернера – единственная дочь того же возраста; а вот жены у обоих умерли. Похоже, эти джентльмены сторонились общества своих английских соседей и вели уединенную жизнь, хотя оба Маккарти любили спорт, и их часто видели на скачках, проводившихся в окрестностях. Маккарти держал двух слуг – мужчину и девушку. У Тернера весьма многочисленная челядь – не менее полудюжины человек. Вот все, что мне удалось узнать об их семьях. А теперь факты.

Третьего июня, то есть в прошлый понедельник, Маккарти вышел из своего дома в Хезерли около трех часов дня и отправился к Боскомбскому пруду, который представляет собой небольшое озерцо, образовавшееся в результате разлива речки, протекающей через Боскомбскую долину. Утром, когда они со слугой ездили в Росс, мистер Маккарти сказал ему, что торопится, поскольку на три часа у него назначена важная встреча. Вот с этой-то встречи он и не вернулся живым.

От дома в Хезерли до Боскомбского пруда – четверть мили; на этом отрезке его видели два человека. Старуха, чье имя не называется, и Уильям Краудер, егерь мистера Тернера. Оба свидетеля утверждают, что мистер Маккарти был один. Однако егерь добавил, что через несколько минут после того, как повстречался с мистером Маккарти, он заметил его сына, мистера Джеймса Маккарти, который шел в том же направлении, держа под мышкой ружье. Насколько он помнит, фигура отца к тому времени еще виднелась вдали, и сын последовал за ним. Егерю, естественно, ничего и в голову не пришло до тех пор, пока вечером он не услышал о трагедии.

Обоих Маккарти видели и после того, как Уильям Краудер потерял их из виду. По берегам Боскомбского пруда растет густой лес, близко подступающий к воде; их разделяет лишь узкая полоса травы и осоки. Четырнадцатилетняя девочка Пейшенс Моран, дочь сторожа Боскомбского поместья Тернера, как раз собирала цветы на опушке. Она утверждает, что видела на берегу у самого озера мистера Маккарти и его сына, и ей показалось, что они сильно ссорились. Девочка даже слышала, что старший мистер Маккарти отчитывал сына в весьма крепких выражениях, а младший замахнулся на отца, словно собираясь ударить. Перепугавшись, девочка припустила домой и рассказала матери, что оба мистера Маккарти ссорятся возле Боскомбского пруда и, видимо, дело у них дойдет до драки. Не успела Пейшенс все это выложить, как в их сторожку прибежал молодой Маккарти, сообщил, что нашел отца мертвым в лесу, и попросил о помощи. Он страшно волновался. Ни ружья, ни шляпы при нем не было, а правая рука и рукав были испачканы в крови. Бросившись за ним, Мораны нашли тело его отца распростертым на траве у воды. На голове виднелись следы от нескольких ударов, нанесенных каким-то тяжелым тупым орудием. Такие раны вполне могли быть нанесены прикладом ружья его сына, которое валялось в траве в нескольких шагах от трупа. Ввиду всех этих обстоятельств молодого человека вскоре арестовали, уже во вторник ему предъявили обвинение в предумышленном убийстве, а в среду он предстал перед судом магистратов в Россе, который передал дело на рассмотрение очередного выездного заседания суда присяжных графства. Таковы основные факты, почерпнутые мной из отчетов коронера и следователей полиции.

– Трудно представить себе более изобличающие обстоятельства, – заметил я. – Если когда-либо косвенные улики так безоговорочно указывали на преступника, так это именно в этом деле.

– Косвенные улики – очень хитрая вещь, – задумчиво ответил Холмс. – Порой они со всей очевидностью указывают на одно, но стоит чуть сместить точку обзора, и увидишь, что столь же непреложно они могут указывать на нечто совершенно другое. Следует тем не менее признать, что все свидетельствует против этого юноши. Не исключено, что он действительно преступник. Тем не менее среди соседей есть несколько человек, в том числе мисс Тернер, дочь землевладельца, убежденные в его невиновности. Они пригласили Лестрейда, которого вы должны помнить по «Этюду в багровых тонах», чтобы он провел независимое расследование. А Лестрейд, озадаченный подобной просьбой при бесспорности улик, обратился ко мне. Вот почему два немолодых джентльмена и мчатся теперь на запад со скоростью пятьдесят миль в час вместо того, чтобы спокойно переваривать дома свой завтрак.

– Боюсь, факты настолько очевидны, – заметил я, – что славы вы на этом деле не стяжаете.

– Нет ничего более обманчивого, чем очевидные факты, – рассмеялся Холмс. – Кроме того, не исключено, что мы случайно наткнемся на другие очевидные факты, не показавшиеся таковыми мистеру Лестрейду. Вы меня хорошо знаете, поэтому не сочтете хвастуном, но говорю вам: я либо подтвержу, либо опровергну его гипотезу средствами, коими он совершенно не владеет и коих даже не в состоянии понять. Вот вам навскидку один пример: я могу с уверенностью сказать, что окно в вашей спальне расположено справа от зеркала. Думаете, мистер Лестрейд заметил бы столь очевидную вещь?

– Но как, черт возьми, вы…

– Мой дорогой друг, я ведь тоже очень хорошо вас знаю. Мне известно, как свойственна вам военная аккуратность. Вы бреетесь каждое утро. В это время года бреетесь при солнечном свете, а поскольку по мере удаления от правой щеки чистота бритья уменьшается, а ближе к левому уху на скуле и вовсе осталась щетина, мне ясно, что эта часть лица освещена у вас хуже, чем правая. Я не могу представить себе, чтобы такой человек, как вы, привыкший делать все с особой тщательностью, глядя на себя в зеркало при равномерном освещении, остался бы доволен подобным результатом. Привожу этот факт как заурядный пример того, как полезны наблюдательность и логическое мышление. В этом и заключается мой метод. Весьма вероятно, он сослужит свою службу и в ожидающем нас деле. Во время следствия всплыло несколько незначительных обстоятельств; они заслуживают того, чтобы над ними поразмыслить.

– И что это за обстоятельства?

– Арест произошел не сразу, а по возвращении молодого человека на ферму Хезерли. Когда инспектор полиции объявил молодому Маккарти, что он арестован, тот ответил, что не удивлен и заслужил это. Подобное замечание, разумеется, рассеяло последние сомнения, даже если у кого-то из следователей они еще оставались.

– Фактически это было признание, – вставил я.

– Отнюдь нет, поскольку за этим последовало отрицание своей вины.

– Учитывая всю цепь изобличающих фактов, такое заключительное замечание выглядело по меньшей мере сомнительно.

– Напротив, – возразил Холмс. – Это самый яркий проблеск, какой я вижу пока в сгущении туч. Каким бы невиновным ни был сей молодой человек, он не настолько безумен, чтобы не понимать, что атмосфера вокруг него сгустилась до черноты. Вот если бы он удивился своему аресту или притворился оскорбленным, это показалось бы мне в высшей степени подозрительным, потому что в сложившихся обстоятельствах удивление или гнев неестественны. Однако для человека лукавящего это действительно лучший способ поведения. Подозреваемый трезво отдает себе отчет в реальной ситуации, и это говорит либо о его невиновности, либо о том, что у молодого Маккарти незаурядная выдержка и твердый характер. Замечание о том, будто он «заслужил это», тоже нельзя счесть нелогичным, если вспомнить, что в этот момент молодой человек стоял рядом с трупом отца, по отношению к которому нарушил в тот день свой сыновний долг, вступив с ним в ссору, и даже, если верить показаниям девочки – а они весьма важны, – посмел поднять на него руку. Угрызения совести и искреннее раскаяние, о которых свидетельствует его высказывание, с моей точки зрения, говорят, скорее о здравости ума, чем о виновности молодого человека.

Я покачал головой и заметил:

– Многих отправили на виселицу на основании куда менее веских улик.

– Это правда. Но многих повесили по ошибке.

– А что говорит о случившемся сам молодой человек?

– Боюсь, то, что он говорит, не слишком оправдывает ожидания его защитников, хотя есть пара фактов, внушающих надежду. О них вы можете прочесть здесь. – Холмс выудил из кипы газет местную, херфордширскую, и, перевернув первую страницу, указал мне колонку, где излагались показания обвиняемого. Устроившись в уголке купе, я внимательно прочел следующее:

Далее был вызван мистер Джеймс Маккарти, единственный сын убитого, который показал следующее: «Я уезжал в Бристоль на три дня и вернулся домой только в понедельник утром третьего марта. Когда я приехал, отца не было дома, служанка сообщила мне, что он поехал в Росс с Джоном Коббом, нашим конюхом. Вскоре после этого я услышал скрип колес его двуколки и, выглянув в окно, увидел, что отец быстро удаляется со двора. Куда он направлялся, я не знал. Тогда, взяв ружье, я отправился к Боскомбскому пруду, чтобы проверить садок для кроликов, устроенный на его дальнем берегу. По дороге я встретил Уильяма Краудера, егеря, как он правильно сообщил в своих показаниях; однако он ошибается, считая, что я следовал за отцом. Я понятия не имел, что тот идет впереди меня. Находясь ярдах в ста от пруда, я услышал клич: «Коу!», служивший условным сигналом между мной и отцом. Тогда я прибавил шагу и увидел, что отец стоит на берегу пруда. Он очень удивился моему появлению и довольно грубо спросил, что мне нужно. Разговор между нами привел к ссоре, едва ли не к драке, потому что отец был человеком крутого нрава. Видя, что он теряет контроль над собой, я счел за благо удалиться и вернуться на ферму. Но, не пройдя и полутора сотен ярдов, услышал душераздирающий крик у себя за спиной, он-то и заставил меня броситься назад. Отца я нашел лежащим на земле при последнем издыхании, с проломленной головой. Отбросив ружье, я приподнял его голову, но он умер почти сразу. Несколько минут я стоял возле отца на коленях, потом побежал за помощью к дому сторожа мистера Тернера, поскольку этот дом находился ближе всего. Когда раньше я примчался на крик, возле отца никого не было, и я понятия не имею, откуда появились раны на его голове. Отца нельзя было назвать всеобщим любимцем, поскольку он был человеком холодным и неприветливым, но врагов, желавших ему смерти, у него, насколько мне известно, не было. Больше я ничего об этом деле не знаю».

Коронер: Ваш отец успел что-нибудь сказать вам перед смертью?

Свидетель: Он пробормотал что-то нечленораздельное, мне кажется, я разобрал лишь слово «крыса».

Коронер: Что это могло означать, по-вашему?

Свидетель: Для меня это было полной бессмыслицей. Я подумал, что он бредит.

Коронер: Из-за чего вы поссорились с отцом?

Свидетель: Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос.

Коронер: Боюсь, я вынужден настаивать.

Свидетель: Я не могу сказать вам этого. Но заверяю вас, что это не имело никакого отношения к чудовищной трагедии, которая воспоследовала.

Коронер: Это решать не вам, а суду. Думаю, излишне напоминать вам, что отказ отвечать на вопрос сильно осложнит ваше положение в ходе дальнейших судебных разбирательств, которые более чем вероятны.

Свидетель: И все же я отказываюсь отвечать.

Коронер: Я правильно понял: клич «Коу!» был условным знаком между вами и отцом?

Свидетель: Да.

Коронер: Почему же ваш отец издал его раньше, чем увидел вас, и даже до того, как узнал, что вы вернулись из Бристоля?

Свидетель (весьма смущенно): Не знаю.

Член жюри: Когда вы услышали крик и, вернувшись, нашли своего отца смертельно раненным, вы не увидели поблизости ничего подозрительного?

Свидетель: Ничего определенного.

Коронер: Что вы хотите этим сказать?

Свидетель: Вырвавшись на открытое место, я был так взволнован и испуган, что не видел ничего, кроме отца. Тем не менее, когда я бежал к нему, у меня мелькнуло смутное ощущение, будто слева от меня что-то лежало на земле. Что-то, как мне показалось, серое, то ли пальто, то ли, может быть, плед. А когда я встал с коленей и оглянулся, ничего уже не было.

Коронер: Вы полагаете, что предмет исчез до того, как вы побежали за помощью?

Свидетель: Да.

Коронер: Вы не можете сказать, что именно это было?

Свидетель: Нет, но ощущение, будто что-то там лежало, было отчетливым.

Коронер: Как далеко от тела?

Свидетель: Ярдах в двенадцати.

Коронер: А от кромки леса?

Свидетель: Примерно на таком же расстоянии.

Коронер: Значит, если кто-то забрал этот предмет, то сделал он это в двенадцати ярдах от вас?

Свидетель: Да, но у меня за спиной.

На этом допрос свидетеля закончен.

– По заключительным репликам коронера видно, что он весьма сурово настроен по отношению к молодому Маккарти, – сказал я, дочитав колонку. – Он обращает внимание – и не без оснований – на нелогичность того факта, что отец якобы позвал сына до того, как увидел его, а также на отказ молодого человека ответить на вопрос о причинах их ссоры и невразумительность последних слов жертвы в передаче подозреваемого. Все это, как справедливо замечает коронер, весьма веско свидетельствует против сына.

Холмс тихо засмеялся каким-то своим мыслям и вытянулся на мягком сиденье.

– И вы, и коронер исходите из того, что молодой человек придумывает себе оправдания. При этом вы попеременно то приписываете ему слишком буйное воображение, то вовсе отказываете в воображении. Если он не может придумать для ссоры с отцом причину, которая расположила бы к нему жюри, значит, он начисто лишен воображения. Если же он откуда-то из своего подсознания выуживает такие утрированные детали, как «крыса», которую упоминает умирающий, или исчезнувший предмет одежды, значит, оно у него слишком буйное. Нет, сэр, я стану рассматривать дело исходя из того, что молодой человек говорит правду, и посмотрим, к чему приведет нас эта гипотеза. А теперь я займусь своим карманным Петраркой, и о деле больше ни слова, пока мы не окажемся на месте событий. Обед у нас в Суиндоне, мы прибываем туда через двадцать минут.

Было почти четыре часа, когда, миновав прекрасную долину Страуд и переехав через широкий сверкающий Северн, мы очутились наконец в симпатичном провинциальном городке Росс. Тощий, напоминающий хорька мужчина, шустрый и хитроватый на вид, ждал нас на перроне. Несмотря на светло-коричневый пыльник и кожаные, плотно облегающие брюки, которые он надел, видимо, для того, чтобы соответствовать деревенскому антуражу, я без труда узнал в нем Лестрейда из Скотленд-Ярда. Он повез нас в гостиницу «Херфорд армз», где для нас забронировали комнату.

– Я вызвал экипаж, – сообщил Лестрейд, когда мы сидели за чашкой чая. – Зная вашу деятельную натуру, Холмс, я догадываюсь, что вы не успокоитесь, пока не окажетесь на месте преступления.

– Это очень любезно с вашей стороны, но излишне, – ответил Холмс. – Все полностью зависит от атмосферного давления.

Лестрейд был озадачен.

– Я не совсем понимаю вас, – сказал он.

– Что показывает барометр? Ага, вижу – двадцать девять[3]3
  Показание барометра указывало на вероятность дождя.


[Закрыть]. Полное отсутствие ветра и облаков. У меня с собой полная пачка сигарет, которые надо выкурить, а диван здесь гораздо лучше, чем та мерзость, коей обычно обставляют провинциальные гостиничные номера. Не думаю, что сегодня вечером мне понадобится экипаж.

Лестрейд снисходительно рассмеялся.

– Не сомневаюсь, что по газетам вы уже составили свое представление. Дело простое, как дважды два, причем чем глубже в него вникаешь, тем проще оно становится. Однако нельзя же отказать в просьбе даме, тем более такой уверенной в своей правоте. Она наслышана о вас и непременно желает знать ваше мнение, сколько я ни повторял ей, что в этом деле нет ничего такого, что можете сделать вы и чего бы я уже не сделал. Ага! Вот и она сама, это ее экипаж.

Не успел Лестрейд сказать это, как в комнату решительно вбежала самая очаровательная девушка, какую мне случалось видеть. Ее фиалковые глаза сверкали, рот был слегка приоткрыт, на щеках алел румянец – волнение и тревога возобладали над предписанной воспитанием сдержанностью.

– О, мистер Шерлок Холмс! – воскликнула она, переводя взгляд с одного из нас на другого, но женская интуиция быстро подсказала ей, кто здесь знаменитый сыщик. – Я так рада, что вы приехали, и примчалась сюда, чтобы сказать вам это. Я не сомневаюсь, что Джеймс невиновен. Я в этом уверена и хочу, чтобы вы, прежде чем приступить к делу, тоже это знали. Не сомневайтесь и вы в этом ни минуты. Мы с Джеймсом знакомы с детства, мне известны все его недостатки, как никому другому, но при всем том сердце у него такое доброе, что он и мухи не обидит. Для любого, кто по-настоящему знает его, это обвинение – просто абсурд.

– Надеюсь, нам удастся оправдать его, мисс Тернер, – сказал Шерлок Холмс. – Обещаю вам: я сделаю все, что в моих силах.

– Вы ведь уже читали показания и, наверное, составили предварительное мнение? Не находите ли вы, что у обвинения есть слабые места, некоторые несоответствия? Вам самому не кажется, что Джеймс невиновен?

– Я нахожу это весьма вероятным.

– Слава Богу! – воскликнула девушка, вскинув голову и презрительно взглянув на Лестрейда. – Вы слышали?! Мистер Холмс дает мне надежду.

Лестрейд пожал плечами:

– Боюсь, мой коллега поторопился с выводами.

– Но он прав. О! Я знаю, что он прав. Джеймс не делал этого. А что касается причины его ссоры с отцом, так я убеждена: Джеймс отказался отвечать коронеру, поскольку здесь замешана я.

– Каким образом? – живо заинтересовался Холмс.

– Сейчас не время что-либо скрывать. У Джеймса были из-за меня серьезные расхождения с отцом. Мистер Маккарти очень хотел, чтобы мы поженились. Мы с Джеймсом всегда любили друг друга, но только как брат и сестра. Конечно, он еще молод, неопытен, мало знает о жизни и… и… в общем, он, естественно, не собирался ничего такого делать. Поэтому они ссорились, и в этот раз, не сомневаюсь, ссора была вызвана тем же.

– А ваш отец? – спросил Холмс. – Он поощрял этот союз?

– Нет, он был решительно против. Кроме мистера Маккарти, никто его не хотел. – Под одним из знаменитых пронзительно-вопрошающих взглядов Холмса ее свежее личико вспыхнуло.

– Благодарю вас за эту информацию, – сказал Холмс. – Я смогу встретиться с вашим отцом, если заеду завтра?

– Боюсь, доктор никого не пустит к нему.

– Доктор?

– Да, разве вы не слышали? У моего бедного отца и прежде здоровье было не слишком крепким, а это происшествие окончательно подорвало его. Отца уложили в постель, и доктор Уиллоуз говорит, что он совсем плох, его нервной системе нанесен страшный удар. Мистер Маккарти был единственным остававшимся в живых человеком, который знал отца еще по старым временам в Виктории[4]4
  Самый маленький штат в Австралии.


[Закрыть].

– Ха! В Виктории! Это важно.

– Да, они работали на тамошних приисках.

– Вот именно; на золотых приисках, где, насколько я понимаю, мистер Тернер и сколотил свое состояние.

– Да, конечно.

– Благодарю вас, мисс Тернер. Вы мне очень существенно помогли.

– Пожалуйста, сообщите мне, если у вас завтра появятся какие-нибудь новости. Вы, конечно, поедете в тюрьму повидаться с Джеймсом? Ах, мистер Холмс, прошу вас, скажите ему, что я не сомневаюсь в его невиновности.

– Непременно, мисс Тернер.

– Теперь мне пора возвращаться, папа очень плохо себя чувствует и скучает, когда я ухожу из дома. До свидания и да поможет вам Бог. – Она выбежала из комнаты так же стремительно, как вбежала в нее, и вскоре мы услышали, что колеса ее экипажа затарахтели по улице.

– Мне стыдно за вас, Холмс, – с достоинством произнес Лестрейд после долгой паузы. – Зачем вы подали девушке надежду, которую вам же самому придется отнять? Я человек не слишком сердобольный, и то считаю это жестоким поступком.

– Ошибаетесь: мне, похоже, уже ясно, как оправдать Джеймса Маккарти, – возразил Холмс. – У вас есть разрешение на его посещение в тюрьме?

– Да, но только для нас с вами.

– Тогда я меняю свое решение. Мы еще успеваем на поезд, чтобы отправиться в Херфорд сегодня же?

– Вне всяких сомнений.

– Тогда давайте так и сделаем. Уотсон, боюсь, вам придется поскучать, но я буду отсутствовать всего часа два.

Я проводил их на вокзал, потом погулял по улицам и, наконец, вернувшись в гостиницу, улегся на диван и постарался развлечь себя каким-то бульварным романом в желтой обложке. Худосочный сюжет романа был настолько ничтожен по сравнению с тайной, разгадку которой мы искали, что мысли мои постоянно отвлекались от него и обращались к реальности. В конце концов я швырнул книгу в другой конец комнаты и предался осмыслению событий дня. Предположим, что история, рассказанная несчастным молодым человеком, – чистая правда. Тогда что за дьявольское происшествие, какая абсолютно непредвиденная и невероятная катастрофа произошла между тем моментом, когда он ушел от отца, и тем, когда, привлеченный криком, прибежал обратно на поляну? Это должно было быть нечто убийственно-ужасное. Что же это было? Неужели характер ран ничего не подскажет моей медицинской интуиции? Позвонив в колокольчик, я попросил принести местную еженедельную газету со стенографическим отчетом обо всех этапах расследования. Патологоанатом утверждал, что задняя треть левой теменной кости и левая половина затылочной кости были раздроблены сильным ударом тяжелого тупого орудия. Я нашел указанные участки на собственной голове и понял, что такие удары могли быть нанесены только сзади. Поскольку в момент ссоры подозреваемый стоял лицом к отцу, это отчасти говорило в его пользу, однако не слишком убедительно: старик мог в какой-то момент повернуться к сыну спиной. Тем не менее стоило обратить на это внимание Холмса. Далее, это странное предсмертное упоминание о крысе. Что оно означало? Едва ли это был бред. Человек, умирающий от внезапного удара по голове, обычно не бредит. Нет, скорее он пытался объяснить, как произошла трагедия. Но к чему относилось это слово? Я ломал голову, чтобы найти какое-нибудь правдоподобное объяснение. А еще этот серый предмет одежды, предположительно пальто, которое видел молодой Маккарти. Если это правда, то убийца, должно быть, обронил его, убегая, и у него хватило наглости вернуться за ним в тот момент, когда всего в двенадцати шагах от того места, спиной к нему, на коленях стоял сын убитого. Господи, какой клубок тайн и невероятных событий! Меня ничуть не удивляло мнение Лестрейда, но я безоговорочно доверял интуиции Шерлока Холмса, а посему не терял надежды, поскольку каждый новый факт, похоже, укреплял его уверенность в невиновности молодого Маккарти.

Шерлок Холмс вернулся поздно и один – Лестрейд остановился где-то в городе.

– Атмосферное давление остается очень высоким, – заметил он, опускаясь на стул. – Весьма важно, чтобы не пошел дождь, прежде чем мы доберемся до места преступления. С другой стороны, для такой работы человек должен иметь ясную голову и быть в отличной форме. Не хочу приступать к ней усталый после долгой дороги. Я виделся с молодым Маккарти.

– И что вы узнали от него?

– Ничего.

– Неужели он ничего не прояснил?

– Совершенно ничего. В какой-то момент мне казалось, что он знает, кто убил его отца, но выгораживает его или ее, однако теперь я уверен: молодой Маккарти в таком же неведении, как и все остальные. Юноша не слишком сообразителен, но на вид вполне добропорядочен, думаю, и по сути своей он человек неиспорченный.

– Однако вкуса ему явно недостает, – заметил я, – если он действительно не хотел жениться на такой очаровательной молодой даме, как мисс Тернер.

– А вот сейчас сами узнаете. Этот парень безумно, отчаянно влюблен в нее, но года два назад, когда он был фактически еще мальчиком, и до того, как он по-настоящему узнал ее, когда мисс Тернер вернулась, проведя пять лет в пансионе, этот идиот попался в сети одной бристольской официантки и зарегистрировал с ней брак! Об этом не ведает ни одна живая душа, но можете себе представить, как сводили его с ума упреки отца. Ведь молодой Маккарти согласился бы остаться без глаза, лишь бы жениться на мисс Тернер, но понимал, что это абсолютно невозможно. Поэтому-то он и размахивал в бешенстве руками, когда во время последней встречи отец снова стал понуждать его сделать предложение мисс Тернер. Вместе с тем собственных средств к существованию юноша не имел, а отец, который, по всеобщему мнению, был человеком чрезвычайно тяжелым, лишил бы его последней поддержки, узнай он правду. Эти последние три дня в Бристоле парень как раз и провел со своей женой-официанткой, а отец злился из-за того, что не ведал, где он пропадает. Обратите внимание на этот момент. Он важен. Однако нет худа без добра: официантка, прочтя в газетах, что ее муж попал в беду и ему, вероятно, грозит виселица, отреклась от него и сообщила письмом, что у нее в Бермудских доках давно уже есть другой муж; поэтому между ними все кончено. Полагаю, эта новость вознаградила Маккарти за все его страдания.

– Но если он невиновен, кто же это сделал?

– Вот именно! Кто? Я бы обратил ваше особое внимание на два обстоятельства. Во-первых, старый Маккарти назначил с кем-то встречу возле пруда, во-вторых, этим кем-то не был его сын, находившийся в отъезде, и отец не знал, когда он вернется. На этих ключевых моментах зиждется все дело. А теперь поговорим о Джордже Мередите, оставив менее важные вещи на завтра.

Как и предсказывал Холмс, дождь не пошел, настало ясное солнечное утро. Лестрейд в экипаже заехал за нами в девять часов, и мы отправились осматривать ферму Хезерли и Боскомбский пруд.

– Сегодня выяснилась важная новость, – сообщил по дороге Лестрейд. – Говорят, мистер Тернер настолько плох, что его жизнь висит на волоске.

– Наверное, он человек весьма почтенного возраста? – спросил Холмс.

– Ему около шестидесяти, но он надорвал свой организм, работая за границей, и в последние годы его здоровье постепенно ухудшалось. А это дело и вовсе доконало его. Он был старым другом Маккарти и, должен добавить, благодетелем, потому что, как мне удалось выяснить, ферму Хезерли Тернер отдал ему в аренду бесплатно.

– Что вы говорите? Это интересно, – заметил Холмс.

– О да! Тернер помогал ему и разными другими способами. Здесь все говорят о его редкой доброте и щедрости по отношению к покойному.

– Вот как! А не кажется ли вам несколько необычным то, что этот Маккарти, похоже, весьма стесненный в средствах и столь многим обязанный Тернеру, имел смелость говорить о женитьбе своего сына на дочери Тернера, наследнице всего его состояния, причем говорить так безапелляционно, будто вопрос состоял лишь в том, чтобы его сын сделал предложение, а все остальное устроилось бы само собой? Это тем более странно, что, как известно, Тернер решительно возражал против этого брака. Так сказала его дочь. Это не наводит вас ни на какие мысли?

– Умозаключениями и предположениями мы уже занимались предостаточно. – Лестрейд подмигнул мне. – Я считаю, Холмс, что довольно трудно работать с фактами, развивая при этом теории и фантазии.

– Вы правы, – с наигранной скромностью ответил Холмс, – вам действительно трудно работать с фактами.

– Тем не менее один факт, которого вы упорно не желаете признавать, я ухватил, – с горячностью возразил Лестрейд.