Текст книги "Сэр Найджел Лоринг"

Корабль короля Эдуарда «Филиппа» весь день поджидал испанцев в миле от Кэмбер Сэндз. Над огромным парусом с королевским гербом реял алый английский крест. Вдоль фальшборта виднелись щиты сорока рыцарей, лучших воинов страны, и столько же знамен полоскались по ветру над палубой. На носу и на корме сверкало оружие копейщиков, посередине толпились лучники. Время от времени на королевском корабле раздавался грохот литавр и рев труб, и ему тут же вторили его великолепные соседи: «Лев» под флагом Черного Принца, «Христофор» под флагом графа Суффолка, «Тронная зала» Роберта Намюрского и «Дева Мария» сэра Томаса Холленда. Дальше шли «Белый лебедь» с гербом Моубрея, «Дилский паломник», над которым развевался украшенный черной головой штандарт Одли, и «Кентский моряк» под флагом лорда Бошана. Остальные суда в полной готовности стояли на якоре в бухте Уинчелси.

Король сидел на бочонке на носу корабля, а на коленях у него примостился маленький Джон Ричмондский, совсем еще ребенок. На Эдуарде была его любимая черная бархатная куртка и небольшая коричневая бобровая шляпа с белым пером. С плеч ниспадал роскошный горностаевый плащ. Позади расположились десятка два рыцарей, сверкавших шелками и атласами; одни сидели на перевернутой лодке, другие болтали ногами с фальшборта.

Перед королем, оперев ногу о якорный шток, стоял Джон Чандос в пестром кафтане, он перебирал струны гитары и пел песню, которой выучился в Мариенбурге* [Мариенбург – ныне Мальборк, город в Польше, недалеко от Гданьска.], когда в последний раз сражался с тевтонскими рыцарями против неверных. Король, его рыцари и даже лучники на палубе под ними, слушая веселую песенку, громко смеялись и подтягивали хором, а на других судах люди перевешивались с бортов, чтобы поймать низкий голос Чандоса, раскатывавшийся по волнам.

Но внезапно песня смолкла. С наблюдательного пункта на вершине мачты раздался резкий хриплый крик:

– Вижу парус! Два паруса!

Джон Банс, королевский шкипер, из-под ладони всматривался в длинную стену тумана, закрывавшую всю северную часть Пролива. Чандос, так и не отнявший пальцы от струн, король и рыцари – все устремили взгляд в том же направлении. Сначала впереди показались два маленьких темных силуэта, потом еще один.

– Это, конечно, испанцы? – спросил король.

– Нет, ваше величество, – ответил шкипер, – у испанцев корабли больше и выкрашены в красный цвет. Не знаю, кто это может быть.

– Я, кажется, догадываюсь! – воскликнул Чандос. – Это же наши корабли с моими людьми, они идут в Бретань.

– Угадали, Джон, – отозвался король. – Только смотрите. Пресвятая Дева, что это такое?

В четырех местах на облачной стене засверкали звезды. И тут же на залитые солнцем воды вынырнули четыре высокогрудых корабля.

Неистовый крик прокатился по королевскому кораблю; его подхватили команды остальных судов, и вскоре по всему берегу от мыса Данджнесс до Уинчелси разнеслись воинственные крики. Король весело вскочил на ноги.

– Игра начинается, друзья мои, – объявил он. – Снаряжайтесь, Джон! Снаряжайтесь, Уолтер! Быстрее! Оруженосцы, несите доспехи! Пусть каждый позаботится о себе сам, времени у нас мало.

Странно было видеть, как сорок благородных рыцарей срывали с себя одежду, раскидывая по палубе шелка и бархат, а их оруженосцы спешно, как конюхи перед скачками, что-то подтягивали, закрепляли, поджимали, надевали забрала, поножи, нагрудники, наплечники, пока сияющий шелком придворный не превращался в закованного в сталь рыцаря. Когда они закончили свое дело, там, где только что под гитару сэра Джона пели и шутили веселые щеголи, теперь стоял отряд суровых воинов. Под ними, на палубе, лучники под присмотром командиров спокойно, молча занимали предписанные им места. Человек десять карабкались на опасный пост – маленькую площадку на мачте.

– Николаc, принеси вина! – приказал король. – Повремените, милорды, не опускайте забрала, выпейте со мной последний глоток. Даю вам слово, вы успеете протрезветь, прежде чем снова откроете лицо. За что мы выпьем, Джон?

– За испанцев, – ответил Чандос. Его сухое лицо с большим крючковатым носом выглядывало из-под шлема, словно зловещая птица. – Пусть они будут отважны сердцем и сильны духом!

– Хорошо сказано, Джон, – воскликнул король, а рыцари весело рассмеялись, осушая кубки. – Итак, милорды, каждый на свое место! Я командую здесь, на полубаке. Вы, Джон, возьмите на себя ют. Уолтер, Джеймс, Уильям, Фиц-Аллен, Гоулдзборо, Реджиналд останутся со мной. Джон, выбирайте кого хотите, остальные будут при лучниках. Теперь, шкипер, берите курс прямо на середину. Прежде чем сядет солнце, мы приведем нашим дамам красный корабль или уж больше никогда не взглянем им в лицо.

Искусство водить корабли против ветра еще не было известно, не было еще и косых парусов, за исключением переднего, с помощью которого судно поворачивали. Поэтому английскому флоту, чтобы встретить врага, пришлось пересекать Пролив по длинной косой линии: но испанцы, идущие по ветру, рвались в бой столь же нетерпеливо, так что никакой задержки не произошло. Две великолепные армады неуклонно сближались.

И тут одна блестящая каракка, красная с золотом, окаймленная по бортам сверкающей сталью, вырвалась вперед и на полмили обогнала остальные суда; голубая вода пенилась под ее раззолоченым носом, и она была так красива, что у Эдуарда загорелись глаза.

– Какой прекрасный благородный корабль, Бане! – обратился он к стоявшему рядом шкиперу. – Я с удовольствием бы с ним сразился. Прошу, держите прямо, чтобы мы подошли к нему с подветренной стороны.

– Если мы пойдем прямо, одно из судов потонет, а может быть и оба, – отвечал шкипер.

– Я уверен, что с помощью Пресвятой Девы мы сделаем свое дело. Держите прямо, шкипер, как я приказал.

Теперь суда были друг от друга на расстоянии полета стрелы, и арбалетчики начали обстрел английского корабля. Их дьявольские стрелы, короткие, толстые, жужжа в воздухе, ударялись о фальшборт, впивались в палубу, словно огромные осы, с громким звоном отскакивали от лат рыцарей, с глухим мягким звуком входили в незащищенные части тела воинов.

Лучники, стоявшие вдоль бортов «Филиппы», спокойно ждали команды. Но вот раздался резкий, громкий крик командира, и разом зазвенела тетива всех луков. Воздух наполнился звоном и свистом стрел, протяжными возгласами лучников и короткими отрывистыми командами старшин.

– Осторожно! Осторожно! Тверже ногу! Стрелять всем разом! – Отрывистые команды заглушали отдельные пронзительные крики, как рокот волн завывание ветра.

Когда суда сошлись, испанцы повернули на несколько румбов, так чтобы удар был скользящим, но все же он был ужасен. На марсе испанской каракки дюжина матросов раскачивала огромный камень, чтобы сбросить его на палубу англичан, как вдруг они увидели, что мачта под ними треснула, и в ужасе пронзительно закричали. Мачта стала крениться, сначала медленно, потом все быстрее, и, наконец, с грохотом упала набок, а люди полетели далеко в море, словно камни, пущенные из пращи. Там, где упала мачта, на палубе теперь лежали ряды раздавленных тел. Но пострадал и английский корабль. Его мачта, правда, устояла, но от мощного удара люди попадали на палубу, а те, кто стоял вдоль бортов, оказались в воде. Один лучник свалился с марса и с глухим ударом упал на полубак прямо возле распростертого тела короля. У многих при падении с высокого полубака на шкафут были сломаны руки или ноги. Еще хуже было то, что от удара кое-где разошлись швы, и теперь в трюм хлестала вода.

Но команду составляли люди опытные и дисциплинированные, они и раньше не раз сражались вместе на море и на суше, и каждый отлично знал, когда и что нужно делать. Все, кто мог встать на ноги, тут же бросились помогать рыцарям, попавшим ногами в шпигаты: они с грохотом катались по палубе и не могли подняться из-за тяжести доспехов. Лучники снова построились, как и раньше. Матросы перебегали от одного зияющего шва к другому и заделывали их смолой и паклей. Через десять минут порядок был восстановлен, и «Филиппа», хотя ей порядком досталось, снова была готова к бою. Король в ярости озирался по сторонам, словно раненый кабан.

– Берите его на абордаж, – кричал он, указывая на изуродованного испанца, – мы должны его взять!

Но ветер уже пронес их мимо каракки, и теперь на них надвигалась добрая дюжина испанских судов.

– Мы не можем преследовать его: нам пришлось бы подставить борт другим, – объяснил шкипер.

– Пусть идет куда хочет, у нас будет кое-что получше! – закричали рыцари.

– Клянусь святым Георгием, вы правы, – сказал король. – Те, что подходят, похоже, прекрасные корабли. Прошу, шкипер, атакуйте ближайший.

Большая каракка уже приблизилась к ним на полет стрелы и шла наперерез. Банс посмотрел на свою мачту и увидел, что она колеблется и клонится. Еще один мощный удар, и она упадет, а его судно станет беспомощной игрушкой волн. Поэтому он повернул руль и повел судно вдоль борта испанца, одновременно приказав бросать абордажные крючья и железные цепи.

Испанцы с не меньшим рвением стали цепляться за борта «Филиппы» своими абордажными крюками, и скоро оба судна, плотно прижавшись друг к другу уже раскачивались вместе на бесконечных синих волнах. Над бортами нависли целые тучи людей, сцепившихся в отчаянной схватке; они то устремлялись вперед, на палубу испанца, то снова отступали на корабль короля, кружа из стороны в сторону, а над ними, словно вспышки серебряного пламени, сверкали клинки; и со всех сторон к чистому голубому небу над головой поднимались протяжные, наподобие волчьего воя, крики – в них смешалась ярость воинов и смертные муки раненых.

Но тут один за другим подошли английские корабли и тоже стали бросать железо на ближайшие испанские суда, стремясь преодолеть их высокие красные борта. Теперь уже двадцать судов дрейфовали, сцепившись в таком же жестоком поединке, как «Филиппа», и по всей поверхности моря, куда хватал глаз, шли отчаянные схватки. Та каракка со сломанной мачтой, которая была брошена королевским кораблем, была вскоре захвачена «Христофором» графа Суффолка, и на воде вокруг нее виднелось множество голов ее команды. Один английский корабль тонул, пробитый огромным камнем, пущенным из баллисты, и его команда тоже держалась на воде, потому что ни у кого не было времени оказать им помощь. Еще одно судно англичан оказалось зажато между двумя испанскими кораблями, и все, кто был на борту, перебиты, так что ни один не спасся. Однако Моубрей и Одни, в свою очередь, захватили каждый по каракке, и бой, проходивший для каждой из сторон с переменным успехом, теперь явно выигрывали островитяне.

Черный Принц на «Льве», «Дева Мария» и еще четыре судна пошли было в обход, чтобы напасть на испанцев с фланга, но маневр был замечен, и англичан встретили десять испанских судов во главе с «Сант-Яго де Компостела». На него-то Принц и направил свое суденышко, изо всех сил пытаясь взять его на абордаж; но борта его были слишком высоки, а сопротивление столь яростным, что людям принца так и не удалось продвинуться дальше фальшборта – их атаки всякий раз отбивали, и они с грохотом и звоном падали на палубу. Вдоль борта «Сант-Яго де Компостела» стоял сплошной частокол арбалетчиков, которые в упор расстреливали толпившихся на шкафуте «Льва» англичан, так что убитые уже лежали грудами. Однако всего страшнее был темнокожий черноволосый великан на марсе: он скрючился так, что его совсем не было видно, но то и дело поднимался с огромным куском железа в руках и с такой силой швырял его вниз, что перед ним ничто не могло устоять. Снова и снова летели вниз эти тяжеленные снаряды, проламывали палубу и падали на дно судна, сотрясая доски и ломая все, что встречалось им на пути.

Принц в черных доспехах, которым был обязан своим прозвищем, стоял на полуюте, отдавая команды, как вдруг к нему бросился перепуганный шкипер.

– Ваше высочество! – закричал он. – Кораблю не выдержать таких ударов. Еще несколько, и он пойдет ко дну! Вода уже хлещет в трюм!

Принц взглянул наверх, и в этот миг над марсом показалась косматая борода и две руки устремились вниз. Тут же огромный кусок металла, просвистев в воздухе, пробил в палубе зияющую дыру и упал в трюм, ломая и расщепляя доски. Шкипер схватился за седые волосы.

– Еще пробоина! – закричал он. – Святой Леонард, помоги нам пережить этот день! Двадцать матросов откачивают ведрами воду, а она все прибывает. Через час мы уже не сможем держаться на плаву.

Принц выхватил у одного из окружавших его людей арбалет и навел его на марс испанца. В это самое мгновенье матрос на марсе выпрямился с новой болванкой в руках, и стрела Принца поразила его прямо в лицо, так что тело опрокинулось на огражденье, и он повис вниз головой. Англичане завопили от радости, испанцы разразились проклятьями. Какой-то матрос поднялся из трюма «Льва» и что-то шепнул шкиперу. Тот с пепельно-серым лицом обернулся к Принцу.

– Ваше высочество, все что я сказал, – правда. Судно погружается.

– Вот мы и должны добыть себе другое, – ответил Принц. – Сэр Генри Стоукс, сэр Томас Стертен, Уильям, Джон Клифтонский! Вот нам путь! Вперед мое знамя, Томас де Моэн! Вперед, и победа за нами!

В отчаянной свалке десяток человек во главе с Принцем пробились на край испанской палубы. Одни яростно разили мечами направо и налево, чтобы освободить немного пространства, другие, держась одной рукой за поручни, перевешивались вниз и подтягивали оттуда своих соратников. С каждой минутой силы их возрастали – двадцать уже стали тридцатью, а тридцать – сорока, как вдруг, когда вновь прибывшие протягивали руки тем, кто еще оставался внизу, они увидели, как палуба под ними накренилась и исчезла в клубящейся пене. Корабль Принца пошел ко дну.

С яростными воплями испанцы кинулись на горстку людей, оказавшихся на палубе. К тому времени Принц и его люди захватили ют и сверху отбивали рвущихся к ним врагов. Но арбалетные стрелы так и сыпались, и вскоре каждый третий уже лежал на досках. Еще один, в крайнем случае, два натиска, и стойкость англичан будет сломлена: темнокожие испанцы, закаленные в бесконечных схватках с маврами, были жестокими и непреклонными бойцами. Но что это за крик раздался вдруг с дальнего конца судна?

– Святой Георгий! Святой Георгий! Ноулз идет на выручку!

Вдоль борта испанца скользнуло какое-то суденышко, и шестьдесят человек ворвались на палубу «Сант-Яго». Зажатые с двух сторон испанцы дрогнули, их сопротивление было подавлено. Сраженье превратилось в избиение. С юта спрыгнули люди Принца. От шкафута бежали вновь прибывшие. Прошло пять ужасных минут, когда со всех сторон сыпались удары, раздавались мучительные крики боли и мольбы, на палубе корчились раненые, тщетно цепляясь за борта, то и дело слышались зловещие всплески воды. Потом все кончилось, и усталые, измученные люди, тяжело дыша, застыли, кто опираясь на оружие, кто развалившись на палубе плененной каракки.

Принц поднял забрало. Он с гордостью улыбнулся, оглядывая все вокруг, и вытер взмокшее лицо.

– Где шкипер? – спросил он. – Пусть ведет нас на захват еще одного корабля.

– Ваше высочество, шкипер и все его люди затонули вместе со «Львом», – ответил Томас де Моэн, молодой рыцарь с Запада, державший знамя. – Мы потеряли наш корабль и с ним половину людей. Боюсь, мы не сможем больше сражаться.

– Это не так уж и важно, раз мы одержали победу, – сказал Принц, оглядывая море. – Смотрите, вон там над испанцем развивается штандарт короля, моего благородного отца. Знамена Моубрея, Одли, Суффолка, Бошана, Намюра, Трейси, Стаффорда и Эрендела также реют над красными каракками, как и мое. А вон те суда прорвались, теперь их не догнать. Но право же, мне следует поблагодарить вас, вы пришли нам на помощь в такую опасную минуту. Я уже где-то видел ваше лицо и герб тоже, юный рыцарь, только вот имя ваше не приходит мне на память. Назовитесь же, чтобы я мог вас поблагодарить. – И он обернулся к Найджелу, который стоял во главе абордажной команды с «Василиска», раскрасневшийся и счастливый.

– Я всего лишь оруженосец, ваше высочество, и меня не за что благодарить: я ничего не сделал. Вот кто нас вел.

Принц перевел взгляд на щит с черным вороном и суровое молодое лицо человека, который его держал.

– Сэр Роберт Ноулз, – сказал он, – я полагал, что вы находитесь на пути в Бретань.

– Так оно и было, ваше высочество, когда я имел счастье увидеть это сражение.

Принц рассмеялся.

– Конечно, Роберт, нельзя же требовать, чтобы вы шли своим курсом, когда совсем рядом можно завоевать честь и славу. Однако теперь идемте, пожалуйста, с нами в Уинчелси: отец, я уверен, пожелает поблагодарить вас за то, что вы сегодня сделали.

Но Роберт Ноулз покачал головой.

– Я выполняю повеление вашего отца и без его приказа не могу от него отступить. Наши люди в Бретани в крайне тяжелом положении, и мне нельзя мешкать. Прошу, ваше высочество, если вам придется упомянуть перед королем мое имя, попросите его простить меня за то, что я прервал свой путь.

– Вы правы, Роберт. Бог вам в помощь на вашем пути. Я тоже хотел бы плыть под вашим знаменем, потому что вижу: вы поведете своих людей туда, где они с честью завоюют славу. Может быть, еще до конца года я тоже буду в Бретани.

Принц стал собирать своих измученных воинов, а люди с «Василиска» снова перелезли через борт каракки и спрыгнули на палубу своего суденышка. Они оттолкнулись от пленного испанца и подняли парус, устремив нос на юг. Далеко впереди виднелись два их товарища; они пробивались к месту сраженья, чтобы оказать помощь; а еще дальше по Проливу шла дюжина испанских судов, за которыми поспешало несколько кораблей англичан. Солнце уже почти касалось воды, а его низкие лучи горели на красных с золотом бортах четырнадцати больших каракк, на каждой из которых реял крест св. Георгия. Борта их высоко поднимались над горсткой английских судов, которые с развевающимися флагами, под звуки музыки медленно направлялись к берегам Кента.

Глава XVIII
Как Черный Саймон получил заклад от короля острова Акулы

Полтора дня маленькая флотилия успешно продвигалась вперед, пока на утро второго дня, когда уже показался мыс де ла Аг, с суши не задул свежий ветер и не погнал суда обратно в море. Постепенно он перешел в настоящий шторм с дождем и туманом, и целых два дня англичанам пришлось пробиваться обратно. Утром следующего дня они оказались в месте, сплошь усеянном поднимавшимися из волн грозными скалами; справа по борту виднелся какой-то островок. Его окаймляли высокие красноватые гранитные утесы, за которыми тянулись ярко-зеленые травянистые склоны. Неподалеку лежали еще острова, поменьше. Шкипер Деннис взглянул на них и покачал головой.

– Этот вот – Брешу, – сказал он, – а там, побольше, – остров Акулы. Случись мне потерпеть кораблекрушение, не хотел бы я угодить на этот берег.

Ноулз внимательно осмотрел остров.

– Да, шкипер, что верно, то верно. Место очень мрачное и опасное – кругом одни скалы.

– Нет, я не об этом. Я говорю, что у людей на нем души почернее этих скал, – ответил старый моряк. – На трех судах нам ничего не грозит, а вот будь у нас только одно, они, уж точно, напали бы на нас с лодок.

– А что это за люди? Как же они живут на таком жалком островке? Ведь на нем ничего нет, кроме ветра?

– Они живут не с острова, а с того, что подбирают вокруг него в море, добрый сэр. Это всякий сброд из разных стран: кто скрывается от правосудия, кто бежал из тюрьмы, разные грабители, беглые рабы, убийц да дезертиры. Им удалось добраться до острова, и теперь они никого сюда не подпускают. У нас тут на борту есть один, он может порассказать о них, он побывал у них в плену. – И моряк указал на Черного Саймона, темноволосого человека из Нориджа, который стоял, опершись о борт, и мрачно глядел на мрачный остров.

– Эй, парень, говорят, ты побывал в плену на этом острове? – спросил Ноулз. – Это правда?

– Сущая правда, добрый сэр. Я восемь месяцев был слугой человека, которого они называют королем. Его зовут Ла Мюэтт, он с острова Джерси. Вот кого бы я больше всего на свете хотел повидать.

– Он с тобой плохо обращался?

Черный Саймон криво улыбнулся и стянул куртку. Вся его тощая мускулистая спина была исполосована белыми шрамами.

– Он поставил мне на спину свою печать, – сказал Саймон, – поклялся, что сломит мою волю и подчинит себе, вот и старался. Да видеть-то мне его надо не поэтому, а потому что он проиграл мне заклад, и я хочу его получить.

– Ты несешь какую-то околесицу. Что это за заклад и почему он должен тебе платить?

– Дело-то пустяковое, – ответил Саймон, – но я человек бедный, и плата мне не помешает. Если нам придется зайти на остров, прошу вас, отпустите меня на берег, чтобы я мог стребовать то, что честно выиграл.

Сэр Роберт Ноулз рассмеялся.

– Занятная история, мне она нравится. А насчет захода на остров, так шкипер говорит, что им все равно надо на день задержаться, укрепить обшивку. Ну а если ты сойдешь на берег, ты уверен, что тебе позволят потом уйти? Да и увидишь ли ты этого короля?

Лицо Черного Саймона просияло от жестокой радости.

– Благородный сэр, если вы меня отпустите, я буду у вас в неоплатном долгу. А что до самого острова, так я знаю его вдоль и поперек не хуже, чем улицы Нориджа. Вы же видите, там места всего ничего, а я прожил на нем почти год. Мне бы только высадиться, как стемнеет, а в дом к королю я всяко попаду, и если он не помер или не рехнулся от пьянства, я сумею поговорить с ним один на один: я знаю его привычки и где его найти. Вот только если б со мной пошел лучник Эйлвард, чтобы хоть один человек мог прийти мне на помощь, если дело обернется скверно…

Ноулз задумался.

– Ты хочешь слишком многого. Клянусь Господом, ты и твой друг, насколько я знаю, – люди, которых мне никак нельзя потерять. Я видел, как вы дрались с испанцами, и знаю, чего вы стоите. Но все же я тебе доверяю, и если уж нам придется задержаться в этом проклятом месте, можешь делать, что задумал. А если ты меня обманываешь или придумал все это просто, чтобы сбежать, – да хранит тебя Господь, когда мы снова встретимся, потому что люди тогда тебе не помогут.

Однако вскоре выяснилось, что надо не только проконопатить швы, но и набрать свежей воды на «Фому». Поэтому суда стали на якорь возле острова Брешу, где можно было найти ручьи. На этом островке людей не было, зато на другом, подальше, виднелась целая толпа, внимательно наблюдавшая за пришельцами. Она была вооружена – там то и дело вспыхивали отблески клинков. Какая-то лодка даже подплыла поближе к англичанам, чтобы все хорошенько рассмотреть, но быстро убралась восвояси, поняв, что они слишком сильны и трогать их нельзя.

Черный Саймон разыскал Эйлварда под полуютом. Лучник сидел спиной к мастеру Бартоломью и, весело насвистывая, вырезал на луке девичье лицо.

– Слушай, приятель, – позвал Саймон, – пойдешь со мной ночью на остров? Мне нужна будет твоя помощь.

Ответ Эйлварда не заставил себя ждать.

– Пойти с тобой? Клянусь правой рукой, мне давно охота снова ступить на добрую черную землю. Я ходил по ней всю жизнь, но только теперь, поплавав на этих проклятущих судах, понял, чего она стоит. Я сойду с тобой на берег, Саймон, и давай поищем баб, если они там есть; я, кажется, уже целый год не слыхал их голосков, а глазам моим до смерти надоели рожи вроде твоей или Бартоломью.

На мрачном лице Саймона появилась улыбка.

– Ты там увидишь только одну рожу, Сэмкин, и она тебя не слишком порадует, – ответил он, – наперед говорю, дело это нелегкое, ничего в нем не будет приятного, а если нас схватят, легкой смерти нам не видать.

– Клянусь наручкой, – откликнулся Эйлвард, – я с тобой, болтун, куда б ты ни пошел. Хватит слов, мне надоело жить, словно кролик в норе. Я готов идти с тобой на это дело.

В тот же вечер, часа через два после того, как стемнело, от «Василиска» отошла лодка. В ней были Саймон, Эйлвард и два матроса. Солдаты были с мечами, а у Черного Саймона за плечами висел коричневый мешок из-под сухарей. Он показал гребцам, как обойти опасные буруны, пенившиеся вокруг утесов, и вскоре лодка подошла к месту, где выступающий риф образовывал волнолом. За ним тянулся пояс спокойного мелководья. Там лодку вытащили на берег, матросы остались ждать, а Саймон и Эйлвард отправились по своему делу.

Уверенно, как человек, отлично знающий, где он находится и куда держит путь, копейщик стал карабкаться по узкой, поросшей по сторонам папоротником расщелине в скале. Подниматься в кромешной тьме было нелегко, но Саймон упорно шел вперед, как гончая по горячему следу, а за ним, задыхаясь, но изо всех сил стараясь не отстать, поспешал Эйлвард. Наконец они оказались на вершине, и лучник в изнеможении бросился на траву.

– Ну, Саймон, – признался он, – у меня не хватит дыханья даже на то, чтобы задуть свечу. Повремени немного, у нас ведь впереди целая ночь. Видать, этот человек – верный друг, что ты так спешишь его повидать.

– Да уж такой друг, что мне и во сне не раз снилось, как я с ним встречусь. Ну, а теперь я его повидаю еще до того, как зайдет луна.

– Была б это девка, я тебя понял бы, – ответил Эйлвард. – Клянусь всеми десятью пальцами, если б на этой скале меня ждала Мэри с мельницы или Кейт из Комптона, я тоже взбежал бы сюда и не заметил даже как. Но, послушай, там, в тени, видны дома и кто-то разговаривает.

– Это их поселок, – прошептал Саймон. – Под его крышами живет сотня кровожадных головорезов, каких свет не видал. Слушай!

В темноте раздался взрыв хохота и сразу за ним протяжный мучительный крик.

– Господи, не оставь нас! – воскликнул Эйлвард. – Что это такое?

– Похоже, к ним в лапы попал какой-то бедолага, как я когда-то. Иди сюда, Сэмкин, они тут где-то торф выбирали – там можно спрятаться. Ага, вот здесь, только канава стала поглубже да пошире, чем раньше. Держись ближе; по ней мы доберемся к дому короля на бросок камня.

И они поползли по темной канаве. Вдруг Саймон схватил Эйлварда за плечо и подтолкнул его к стенке, где было еще темнее. Скрючившись, они прислушались к шагам и голосам, раздававшимся на дальнем конце траншеи. По ней шли два человека. Немного не дойдя до того места, где затаились сотоварищи, они остановились. На звездном небе ясно вырисовывались их фигуры.

– Что ты лаешь Жака? – спросил один из них на странной смеси английского с французским. – Le diable t'emporte!* [Черт тебя побери! (франц.).] Тебе-то чего ворчать? Ты выиграл женщину, а я ничего. Чего тебе еще надо?

– У тебя еще будет случай, когда придет другой корабль, а у меня уже все, mon garcon* [Парень (франц.).]. Нечего сказать, женщина! Какая-то мужичка прямо с поля. Рожа вся желтая, как лапы у коршуна. А вот Гастону, который бросил девять против моих восьми, досталась такая красотка нормандочка – в жизни лучше не видал. К черту кости! А свою могу продать тебе за бочонок гасконского.

– Вина у меня нет, но могу дать тебе за нее бочку яблок, – отозвался второй. – Я взял ее с «Петра и Павла», судна из Фалмута, что наскочило на скалу в бухте Крез.

– Видно, твои яблоки не годятся для хранения. Так ведь и старуха Мэри тоже. Значит, мы квиты. Пошли, выпьем за сделку.

И они, шаркая ногами, пошли дальше в темноту.

– Слыхал когда-нибудь такую мерзость? – спросил Эйлвард, задыхаясь от ярости. – Ты слышал их, Саймон? Женщину за бочку яблок! А по той, другой, из Нормандии, сердце у меня прямо кровью обливается. Надо завтра же высадиться и выкурить этих крыс из нор.

– Ну что ты! Сэр Роберт ни за что не согласится тратить время или силы, пока мы не придем в Бретань.

– Да, вот если б мой молодой господин взялся за это дело, не прошло бы и дня, как все женщины на острове получили бы свободу.

– Точно, – ответил Саймон, – он из тех, кто поклоняется женщинам, как эти помешанные странствующие рыцари. А вот сэр Роберт – настоящий солдат, он никуда не свернет от цели.

– Саймон, – сказал Эйлвард, – здесь не больно светло, да и тесновато, но если ты выйдешь на открытое место, я покажу тебе, настоящий солдат мой господин или нет.

– Брось, парень! Ты что, такой же помешанный? У нас тут дело, а ты готов наброситься на меня, когда оно еще впереди. Я не говорю о твоем хозяине ничего худого, только он из тех, кто все мечтает да воображает невесть что. А Ноулз идет прямо к цели и не смотрит ни вправо, ни влево. Давай пошли дальше, время уходит.

– Саймон, то, что ты говоришь, неблагородно и несправедливо. Мы еще потолкуем об этом, когда вернемся. А теперь иди вперед, посмотрим получше, что это за чертов остров.

Они прошли еще полмили и наконец подошли к большому дому, стоявшему отдельно от остальных. Выглянув из-за края канавы, Эйлвард увидел, что здание сложено из обломков многих судов, потому что каждый из углов увенчивался носом корабля. Внутри ярко горели огни, и какой-то сильный голос пел веселую песню, которую хором подхватывали человек десять.

– Все в порядке, парень, – с удовольствием шепнул Саймон, – это голос короля. И песня та самая, что он всегда пел, «Les deux filles de Pierre»* ["Обе дочки Пьера" (франц.).]. Клянусь Господом, у меня от этих звуков спина гореть начала. Вот тут мы и подождем, пока все разойдутся.

Так они и сидели, час за часом, укрывшись в торфяной канаве и слушая громкое пение шумной компании в доме. Песни были и французские, и английские и по мере того, как шло время, становились все более непристойными и все менее членораздельными. Один раз в доме возникла какая-то ссора, и шум был, как в клетке с дикими зверями перед кормежкой. Потом пили за чье-то здоровье, топали ногами, кричали «ура».

Это бесконечное бдение прервалось лишь однажды: из дверей вышла какая-то женщина и, опустив голову на грудь, стала ходить взад и вперед перед домом. Она была высока ростом и стройна, но лица ее не было видно – голову прикрывал платок. Склоненная голова и тяжелый, медленный шаг говорили о печали и усталости. Один раз она воздела руки к небу, как человек, которому неоткуда ждать людской помощи. Потом снова медленно вошла в дом. Спустя минуту дверь залы распахнулась, и орущая спотыкающаяся на ходу толпа вывалилась наружу, разбудив ночь дикими криками. Распутники двинулись мимо канавы к своим домам, взявшись за руки, горланя песню; понемногу их голоса смолкли.

– Теперь пора, Сэмкин! – воскликнул Саймон и, выскочив из укрытия, бросился к двери. Ее еще не успели запереть. Друзья ворвались внутрь, и Саймон заложил ее на засов, чтобы им никто не помешал.

Первое, что они увидели, был уставленный флягами и кубками длинный стол, освещенный рядом факелов, которые мерцали и чадили в железных подставках. На дальнем конце виднелась одинокая фигура человека. Он сидел, положив голову на руки, словно был сильно пьян, однако на громкий звук засова обернулся и зло посмотрел вокруг. У него была удивительно мощная голова с косматой рыже-коричневой, словно у льва, гривой волос и всклокоченной бородой. Широкое грубое лицо, обрюзгшее и прыщавое, говорило о порочной жизни. Когда друзья вошли, он рассмеялся, подумав, что вернулся кто-то из собутыльников, чтобы докончить флягу. Потом вдруг уставился на них и потер глаза, как человек, которому кажется, что видимое им происходит во сне.