Текст книги "Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник)"

– Хоть я – человек мирный, пожалуй, могу вам кое-что посоветовать. Кому, как не мне, знать обычаи этих злодеев, ведь я провел в этом одиноком домике целый месяц, скорбно глядя на свое бывшее аббатство. Скажу, как я поступил бы на вашем месте.

– Говорите же, святой отец! – в один голос воскликнули мы с Бартом.

– В крепость постоянно стекаются дезертиры, и все они вооружены. Так, может, притвориться бандой?..

Простота замысла до того меня восхитила, что я заключил этого славного человека в объятия. Барт, однако же, моего восторга не разделял.

– Все бы хорошо, – сказал он, – но если эти ребята и в самом деле бдительны, вряд ли они пустят к себе в логово сотню вооруженных незнакомцев. Судя по тому, что я о нем слышал, господин Морган, или маршал де Комильфо, или как его там еще называют, далеко не глуп.

– Тогда пошлем пятьдесят человек, а на рассвете они откроют ворота для остальных пятидесяти! – воскликнул я.

Мы провели еще немало времени, обсуждая мельчайшие подробности нашего плана. Даже Массена с Веллингтоном, и те не смогли бы продумать все так хорошо! Наконец мы с Бартом уговорились, что один из нас пойдет в крепость с пятью десятками солдат, они притворятся дезертирами, ранним утром захватят ворота и откроют их остальным. Правда, аббат считал, что разделять силы слишком опасно, однако, заметив наше с Бартом единодушие, пожал плечами и сдался.

– Я лишь об одном хочу спросить, – сказал он. – Если вы доберетесь до этого нечестивого пса, маршала де Комильфо, какая судьба его ждет?

– Виселица, – ответил я.

– Нет уж, слишком легкая смерть! – воскликнул капуцин, и его темные глаза полыхнули жаждой мщения. – Я бы его… Ах, что за мысли приходят в голову слуге Божьему!

Он сжал руками виски, словно от горя ум его помутился, и выбежал из таверны.

Осталось только решить, кому достанется честь первым войти в аббатство – французам или англичанам. Бог свидетель, Этьен Жерар ой как не хотел пропускать кого-то вперед. Однако несчастный Барт молил, уверял, что и сражений-то на своем веку не видел по сравнению с моими четырьмястами семьюдесятью, и под конец я уступил. Не успели мы пожать руки, как за окном раздались вопли и ругань. Выхватив оружие, мы стремглав бросились на крыльцо. Наверняка на отряд напали бандиты!

Можете себе вообразить, что мы почувствовали, когда в свете фонаря нам предстала куча-мала, в которой смешались красные мундиры и голубые, кивера и каски. Наши гусары и драгуны от всей души тузили друг дружку. Мы кинулись в самую гущу, упрашивали, грозили, тянули то за воротник, то за шпору, и так – пока не разняли всех. Раскрасневшиеся, в синяках и ссадинах, солдаты злобно поглядывали на противников и пыхтели, точно кони после долгой скачки. Каждый готов был вновь вцепиться неприятелю в глотку, их сдерживали только наши обнаженные клинки. Аббат стоял на крыльце и, ломая руки, молился всем святым.

Как выяснилось, он-то и стал невольной причиной драки. Бедняга совершенно не понимал военных и невзначай посочувствовал английскому сержанту: жаль, мол, что его ребята не так хороши, как французы. Не успел монах договорить, а драгун уже сбил с ног ближайшего гусара, и в следующий миг все бросились друг на друга, словно кровожадные тигры. После такого верить им было нельзя. Барт приказал своим людям остаться перед таверной, а я увел своих на задний двор. Англичане угрюмо помалкивали, мои гусары грозили им кулаками и бранились.

Пора было исполнять план, тем более что между ребятами вот-вот могла вспыхнуть новая ссора. Барт сорвал галуны с рукавов и воротника, снял пояс, чтобы сойти за простого солдата. Когда он объяснил своим удальцам, что от них требуется, они в отличие от моих гусар обошлись без воинственных криков и не потрясали оружием, однако их решительные, чисто выбритые лица вселяли уверенность. Притворяясь бандой дезертиров, которые о порядке и дисциплине и думать забыли, англичане расстегнули мундиры, ножны и каски вымазали грязью, а лошадей взнуздали как попало. Итак, утром, в шесть часов, драгуны должны были впустить нас в аббатство. Мы скрепили договор клятвой, и Барт со своими людьми ускакал. Папилет с двумя солдатами поехал за ними, а через полчаса вернулся и рассказал, что бандиты, переговорив с новоприбывшими и посветив на них фонарями через решетку, впустили отряд.

Покамест все шло неплохо. Погода нам благоприятствовала – небо затянули тучи, моросил дождь. В двух сотнях шагов с каждой стороны от лагеря я выставил кавалерийские посты, чтобы не вышло никаких неожиданностей, – вдруг в темноте на нас наткнется крестьянин и донесет бандитам. Удэн и Папилет по очереди дежурили, остальные вместе с лошадьми уютно расположились под крышей огромного амбара. Я произвел обход, убедился, что все в порядке, упал на кровать, которую выделил мне хозяин, и заснул беспробудным сном.

Вы, конечно же, слышали, что не только мои друзья и поклонники из числа наших горожан, но и старые офицеры, прошедшие те славные кампании, хвалят меня, называя лучшим из лучших. И все же я, как человек честный и скромный, признаюсь вам – это неправда. Недостатков у меня мало, однако в огромном войске нашего императора, возможно, и нашелся бы какой-нибудь солдат, не обладавший теми досадными чертами, которые стоят между мной и совершенством. О храбрости я не говорю, пусть о ней скажут те, кто видел меня на поле боя. Я часто слышал, как ребята, сидя вокруг костров, спорят, кто первый смельчак в нашей Великой армии. Одни говорили – Мюрат, другие – Лассаль, третьи – Ней, а я, когда мне задавали этот вопрос, лишь пожимал плечами и улыбался. Не мог же я признаться, что нет никого бесстрашнее Этьена Жерара! И все-таки факты есть факты, а человек знает себя лучше других. Главное, помимо храбрости есть и другие качества, которые необходимы солдату, и одно из них – чуткий сон, а я с детства и по сей день сплю так, что хоть из пушки пали. Это меня и погубило.

Было часа два ночи, когда я вдруг почувствовал, что задыхаюсь. Хотел крикнуть, но даже не пискнул, попробовал встать, но лишь забился, словно искалеченный конь. Меня связали по рукам и ногам, я только и мог, что водить глазами. А в ногах моей кровати в свете португальского фонаря стояли аббат и хозяин таверны!

Накануне мне показалось, что рыхлое, бледное лицо последнего не выражает ничего, кроме страха и глупости, но сейчас каждая его черточка дышала беспощадной злобой. Никогда еще я не встречал более жуткого мерзавца. В руке он сжимал длинный нож с потускневшим лезвием. Монах, напротив, ничуть не изменился и вел себя с прежним благородным достоинством. Его сутана, однако, была расстегнута, а под ней чернело пальто из тех, которые носят английские офицеры. Наши глаза встретились. Аббат перегнулся через деревянное изножье кровати и беззвучно рассмеялся.

– Простите меня за это веселье, дорогой полковник, – сказал он. – Уж очень забавный у вас был вид, когда вы очнулись. Уверен, вы отличный солдат, однако не вам тягаться в хитрости с маршалом де Комильфо, как меня у вас называют. Вы недооценили врага, а это, уж простите, говорит о том, что вам не хватает сообразительности. В жизни не видел человека более неподходящего для такой миссии, если, конечно, не считать моего недалекого соотечественника, британского драгуна.

Можете представить себе, как я выглядел и что чувствовал, слушая эти гнусные речи, да еще произносимые в той цветистой и снисходительной манере, за которую негодяй и получил свое прозвище. Ответить я не мог, но мерзавцы, видимо, прочли угрозу в моих глазах. Трактирщик наклонился к маршалу и шепнул что-то ему на ухо.

– Нет, дорогой Шенье, гораздо лучше будет, если мы оставим его в живых, – сказал тот. – Кстати, полковник, вам очень повезло, что вы крепко спите. Мой друг церемоний не любит. Подними вы тревогу, он перерезал бы вам глотку. Не советую его злить, ведь господин Шенье, бывший сержант Седьмого полка императорской легкой пехоты, человек намного более опасный, чем капитан гвардейской пехоты его величества Алексис Морган.

Шенье оскалился и погрозил мне ножом, а я постарался вложить в свой взгляд все отвращение, которое чувствовал при мысли о том, что воин императора пал так низко.

– Вас, наверное, удивит, – продолжил маршал тихим бархатным голосом, – что мы следили за вашими отрядами с тех самых пор, как вы покинули биваки. Согласитесь, мы с Шенье сыграли отлично. В аббатстве все готово к вашему прибытию, правда, мы надеялись заполучить целый эскадрон, а не половину. Когда ворота закрылись, наши гости оказались в очаровательном средневековом дворике без выхода, под прицелом сотни ружей. Им предложили выбор – умереть или сдаться. Между нами говоря, я нисколько не сомневаюсь, что они выбрали последнее. Мы тут подумали, раз уж вы – сторона заинтересованная, может, поедете и сами во всем убедитесь, повидаете своего титулованного друга. Полагаю, настроение у него ничуть не лучше вашего.

Мерзавцы зашептались, обсуждая, как обойти мои посты.

– Пойду проверю, что за амбаром, – наконец сказал маршал. – А вы, любезный Шенье, присмотрите за пленником. Если он попробует что-то предпринять, вы знаете, как действовать.

И я остался вдвоем с гнусным предателем. В свете коптящей лампы он сидел на краю моей постели и точил нож о голенище сапога. Не знаю, как я с ума не сошел от стыда и тревоги, пока беспомощно лежал на койке, не в силах ни слова молвить, ни пальцем пошевелить. В двух шагах от меня отдыхали мои пятьдесят красавцев, а я никак не мог сообщить им о своем бедственном положении. В плен я попадал не раз, но чтобы меня захватили такие ублюдки, чтобы меня ввели в аббатство под их издевательский хохот, чтобы меня одурачили их наглые главари – нет, этого стерпеть я был не в силах! Нож мясника, сидевшего рядом, и тот ранил бы мое сердце не столь глубоко.

Я тихонько покрутил запястьями, шевельнул ногами. Уж не знаю, кто из этих бандитов меня связал, но он постарался на славу – веревки держались крепко. Тогда я попробовал сдвинуть платок, что закрывал мне рот, однако Шенье поднял нож и так свирепо зарычал, что я оставил попытки. Я лежал, глядя на его бычью шею, и думал, посчастливится ли мне когда-нибудь накинуть на нее пеньковый галстук. Вдруг по коридору протопали сапоги, заскрипела лестница. Маршал возвращался, но с какими вестями? Если он понял, что увезти пленника не выйдет, меня, вероятно, прикончат на этой самой кровати. Впрочем, мне было уже все равно. Я смотрел на дверь с гордым презрением, которое так жаждал и не мог высказать. Только представьте, друзья мои, что я почувствовал, когда вместо высокой фигуры и злорадного лица мне предстали серый ментик и огромные усы моего славного маленького Папилета!

Французские солдаты в те годы повидали столько, что не терялись ни при каких обстоятельствах. Едва взглянув на меня и мерзкую физиономию рядом, сержант понял, в чем дело.

– Черт тебя дери! – зарычал Папилет, и в воздухе сверкнула его огромная сабля.

Шенье бросился на него с ножом, передумал, отскочил и со всего маху ударил меня, целясь в сердце. Я откатился и упал по другую сторону кровати. Клинок пронзил одеяло и простыню, но успел только чиркнуть мне по боку. Я услышал тяжелый, глухой стук рухнувшего тела, и почти в тот же миг что-то еще – более легкое и твердое – упало и закатилось под кровать. Не хочется мне описывать вам эти страшные подробности, друзья. Скажу только, что Папилет слыл у нас в полку одним из лучших рубак, а сабля у него была тяжелая и острая. Когда он перерезал веревки, она вымазала мне руки и ноги кровью.

Я сорвал со рта платок, первым делом расцеловал сержанта в обе щеки, покрытые шрамами, а затем спросил, что с нашими ребятами. Оказалось, те ни о чем не подозревают. Удэн только что заступил на дежурство, и Папилет явился доложить мне обстановку. Встретил он капуцина? Нет, не встретил. Значит, нужно изловить святого отца, пока тот не ускользнул. Я собрался уже бежать в амбар, чтобы отдать приказания, но тут внизу скрипнула дверь и вверх по ступеням затопали неторопливые шаги.

Папилет быстро сообразил, что делать.

– Монаха брать живым, – прошептал я, толкнул его в тень с одной стороны двери, а сам притаился с другой.

Топ. Топ. Топ. Шаги звучали все ближе, и каждый отдавался в моем сердце. Едва у порога мелькнула пола коричневой сутаны, мы прыгнули на аббата, словно волки – на оленя, и сбили его с ног. Мерзавец сопротивлялся так яростно, что даже вдвоем утихомирить его стоило большого труда. Трижды он вставал, раскидав нас, и трижды мы наваливались на него снова. Наконец Папилет дал ему почувствовать острие своей сабли. Лишь тогда негодяй понял, что игры кончились, и пока я связывал его теми же веревками, которыми скрутили меня самого, лежал смирнехонько.

– Карты раздали по новой, дружок, – сказал я. – Теперь козыри у меня.

– Глупцам всегда везет, – ответил маршал. – Может, оно и к лучшему, иначе весь мир оказался бы во власти коварства. Я вижу, вы прикончили Шенье. Туда ему и дорога. Этот пес был слишком уж своеволен, да к тому же от него вечно разило чесноком. Могу я попросить вас об одолжении? Перенесите меня на кровать. Пол в таверне – не слишком хорошая постель для того, кто любит чистоту.

Нельзя было не восхититься хладнокровием этого человека. Даже когда удача от него отвернулась, он умел сохранить все тот же насмешливый и снисходительный тон. Я отправил Папилета за охраной, а сам встал над пленником, обнажив саблю и не сводя с него глаз, – должен признаться, я проникся уважением к его изобретательности и отваге.

– Надеюсь, ваши люди будут обращаться со мной как должно, – сказал он.

– Не сомневайтесь, мы воздадим вам по заслугам.

– О большем я и не прошу. Вы, может, и не знаете о моем высоком происхождении, но уверяю вас, оно таково, что назвать имя отца – государственная измена, а имя матери – скандал. И пусть я не претендую на королевские почести, оказывать их по доброй воле намного благороднее. Веревки впились мне в кожу. Не могли бы вы их чуточку ослабить?

– Вы меня недооцениваете, – заметил я, повторив его слова.

– Туше! – воскликнул он, словно фехтовальщик, получивший удар. – Однако я слышу, сюда идут ваши гусары, и теперь все это не имеет никакого смысла.

Я приказал снять с него монашеское облачение и приставил к злодею надежную охрану. Близился рассвет, пришло время подумать, как нам быть дальше. Несчастный Барт и его драгуны пали жертвами коварного умысла, а ведь послушай мы хитрого советчика, в западню попал бы целый эскадрон. Если только не поздно, я должен их освободить, да еще позаботиться о старой графине Ла Ронда. Что до самого аббатства, то взять его мы не могли, ведь шайка узнала о нашем плане. Теперь все зависело от того, насколько они ценят своего главаря. Он стал моим козырем, и я расскажу вам, как дерзко и умело я разыграл эту карту.

Едва начало светать, горнист протрубил сбор, и мы рысцой пустились через долину. Пленника усадили на лошадь и окружили со всех сторон. На расстоянии ружейного выстрела от аббатства росло большое дерево. Рядом с ним мы и остановились. Если бы подлецы решили напасть и открыли ворота, мы поскакали бы в атаку, но, как я и ожидал, они только высыпали на стену, улюлюкая, хохоча и осыпая нас бранью. Послышалось несколько выстрелов, затем бандиты поняли, что не могут нас достать, и перестали тратить порох. Необычное зрелище представляла собой эта смесь французских, английских и португальских мундиров, кавалеристов, пехотинцев и бывших солдат артиллерии. Все они дружно грозили нам кулаками.

Однако гвалт быстро прекратился, когда мы разомкнули ряды и показали, кого с собой привезли. На стене воцарилась мертвая тишина, а вслед за ней раздался вой, полный отчаяния и ярости. Некоторые дезертиры тряслись и приплясывали, точно безумные. Да, наш пленник был человеком весьма незаурядным, если сумел заслужить преданность этого сброда.

В таверне я прихватил веревку, и мы перекинули ее через нижний сук дерева.

– Дозвольте расстегнуть вам воротник, месье, – сказал Папилет с шутовским почтением.

– А руки вы хорошо помыли? – спросил маршал, и мои гусары захохотали.

Со стены опять послышался вопль, но стоило нам затянуть петлю на шее маршала де Комильфо, как негодяи сразу притихли. Взвизгнул рожок, ворота аббатства распахнулись, оттуда выбежали трое бандитов и принялись размахивать обрывками белой ткани. Ах, как радостно забилось мое сердце! И все же я и шагу не сделал навстречу, притворяясь, будто мне от них ничего не нужно. Я только разрешил горнисту махнуть платком в ответ, и бандиты приблизились. Маршал по-прежнему сидел, связанный по рукам и ногам, с петлей на шее, и улыбался краешком губ, как человек, который из вежливости не подает виду, что ему скучно. Скажу только, что я сам на его месте хотел бы держаться так, а уж это многое значит.

Посольство к нам отправили весьма примечательное: португальского стрелка-касадора в темной форме, французского егеря в светло-зеленой и здоровенного британского артиллериста в синем мундире с золотыми шнурами. Бандиты отдали честь, и француз начал переговоры:

– У нас в руках тридцать семь английских драгун, и если вы тронете нашего маршала, клянемся, что пять минут спустя мы повесим их всех на крепостной стене.

– Тридцать семь? – вскричал я. – К вам отправился пятьдесят один!

– Четырнадцать погибло в схватке.

– А их офицер?

– Бился до последней капли крови. Нашей вины тут нет, мы сохранили бы ему жизнь, если бы могли.

Увы, бедный мой друг! Мы встречались лишь дважды, но я успел полюбить его всем сердцем и с тех пор в память о нем всегда уважал англичан. В жизни не встречал более смелого человека и худшего фехтовальщика.

Как вы понимаете, я не поверил ни слову этих мерзавцев и отправил с одним из них Папилета. Вернувшись, он подтвердил страшную правду. Теперь надо было подумать о живых.

– Вы освободите драгун, если я отпущу вашего главаря?

– Отпустим десять.

– Вздерните его! – приказал я.

– Двадцать!

– Довольно болтовни.

– Всех! – крикнул егерь, когда веревка сдавила шею маршала.

– Верхом и с оружием?

Негодяи поняли, что со мной шутки плохи.

– Да, – буркнул егерь.

– А заодно и госпожу Ла Ронда, – добавил я.

Однако тут у нас не заладилось. Подлецы ни в какую не хотели отдавать графиню. Мы и веревку затягивали потуже, и лошадь отводили, только разве что не давали маршалу повиснуть. Сломайся у него шея, и драгунам конец. Я дорожил им не меньше, чем эти бандиты.

– Вы меня так простудите, – заметил де Комильфо. – И кстати, раз уж по этому пункту возникли разногласия, может, лучше спросить у дамы? Уверен, никто из нас не хочет ее к чему-либо принуждать.

Это решение меня вполне устраивало, и я тут же согласился. Через десять минут к нам вышла сама графиня – величавая дама в мантилье, из-под которой выбивались седые кудри. Лицо у женщины было такое желтое, будто на него падал отсвет бесчисленных дублонов из ее сокровищницы.

– Этот джентльмен, – сказал де Комильфо, – горит желанием увезти вас туда, где вы нас больше не увидите. Решайте, поехать с ним или остаться со мной.

Я и глазом не успел моргнуть, а она уже стояла рядом с маршалом.

– Мой милый Алексис! – воскликнула графиня. – Ничто не в силах нас разлучить!

Комильфо поднял на меня глаза и усмехнулся:

– Кстати, вы немного ошиблись, дорогой полковник. Нет никакой вдовой графини Ла Ронда. Эту даму так называют разве что из вежливости. Позвольте представить вам свою горячо любимую супругу, миссис Алексис Морган, или, если хотите, мадам де Комильфо.

И тут я понял, что имею дело с умнейшим и самым бессовестным человеком на свете. Я смотрел на бедную старую женщину, и сердце мое переполняли недоумение и гнев. Что до графини, то она взирала на этого подлеца с обожанием, словно молодой новобранец – на императора.

– Ладно, – сказал я наконец. – Освободите драгун, и на том простимся.

Англичан усадили на коней, отдали оружие и выпустили, а мы сняли с маршала веревку.

– До свидания, полковник, – сказал он. – Боюсь, вы разочаруете Массена… правда, насколько мне известно, когда вы до него доберетесь, ему будет совсем не до того. Признаюсь, не ожидал, что вам хватит ума выкрутиться. Могу я что-то сделать для вас?

– Да.

– Что же?

– Я хочу, чтобы английского офицера и его людей похоронили как должно.

– Клянусь в том честью.

– И еще одна просьба.

– Слушаю.

– Уделите мне пять минут верхом и с оружием в руке.

– Бросьте! Ведь мне тогда придется либо прервать вашу славную карьеру, либо проститься с любимой. Разве можно требовать такое от человека, который лишь начал познавать радости семейной жизни?

Мои гусары построились в колонну.

– До встречи! – воскликнул я, грозя ему саблей. – В следующий раз вы так легко от меня не уйдете.

– До встречи, – ответил он. – Если вам когда-нибудь надоест император, знайте, что для вас всегда найдется работа у маршала де Комильфо.