Текст книги "Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник)"

Я затаился в папоротнике и вскоре услышал топот. Человек в огромной шинели подбежал совсем близко, с его лба градом лил пот. Сложения этот парень был крепкого, но роста до того низенького, что я испугался, как бы его одежда не оказалась мне мала. Когда я выпрыгнул навстречу, он замер и воззрился на меня с величайшим недоумением.

– Левый мне в челюсть!.. Ты кто такой? Из цирка, что ли?

Именно так он и выразился, хотя, не стану обманывать, я понятия не имел, что это значит.

– Простите, сэр, но я вынужден попросить у вас одежду, – сказал я.

– Чего? – удивился он.

– Одежду.

– Вот это новости! Да зачем тебе моя одежда?

– Она мне нужна.

– А мне, думаешь, нет?

– Кромвель вас подери! – воскликнул я. – Тогда я сам ее возьму!

Коротышка сунул руки в карманы, и на его чисто выбритом лице с мощной челюстью засияла насмешливая улыбка.

– Возьмешь? – переспросил он. – Ты ушлый парень, как я погляжу, но сегодня ты не ту свинью за ухо схватил. Я знаю, кто ты. Беглый лягушатник из местной тюрьмы, это сразу видать. А вот ты не знаешь, кто я, иначе и близко не подошел бы. Я Бристольский Бульдог, чемпион в полулегком весе, а здесь я тренируюсь.

Он посмотрел на меня так, будто я от этих слов должен рухнуть замертво, однако я улыбнулся и смерил его взглядом, подкрутив ус.

– Вы, может, и смелый человек, сэр, но лучше отдайте мне одежду без долгих споров. Ведь я – гусарский полковник Этьен Жерар из Конфланского полка.

– Ты это мне брось, мосье! – воскликнул он. – Иначе схлопочешь.

– Вашу одежду. Немедленно! – крикнул я и шагнул к нему.

Вместо ответа он сбросил шинель, выставил одну руку, другую прижал к груди и, приняв эту странную позу, взглянул на меня с таинственной улыбочкой. Я понятия не имел, как здесь дерутся, однако на коне или пешим, с оружием или без оного я всегда готов к бою. Понимаете, временами солдату приходится использовать способы противника, а с волками жить – по-волчьи выть. Я с воинственным криком бросился на коротышку, подпрыгнул и ударил его обеими ногами. В тот же миг пятки мои подбросило, я увидел больше вспышек, чем под Аустерлицем, упал и приложился затылком о камень. Дальше ничего не помню.

Очнулся я на низенькой выдвижной кровати в комнате, где не было почти никакой мебели. Голова звенела, точно колокол, над глазом вздулась шишка величиной с грецкий орех. Ноздри щекотал какой-то едкий запах. Оказалось, кто-то положил мне на лоб кусочек бумаги, смоченной в уксусе. На другом конце комнаты сидел, закатав одну штанину, несносный коротышка. Он угрюмо слушал старшего товарища, а тот растирал ему ногу какой-то мазью и бранился, не переставая.

– Ну, где это видано!.. Целый месяц тебя гоняю, и вот, когда ты в наилучшей в форме, за два дня до важнейшего боя, ты ввязался в драку с иностранцем!

– Чего уж теперь, – буркнул молодой. – Ты хороший тренер, Джим. Молчал бы только побольше.

– Помолчишь тут. Если колено не заживет до среды, все решат, что ты не прочь смухлевать, и тогда попробуй найди, кто на тебя поставит.

– Смухлевать! – прорычал молодой. – Я в девятнадцати боях победил. Ни разу не слышал, чтобы кто-то при мне заикнулся про запрещенные удары. Что же делать, если этот бродяга хотел меня догола раздеть?

– Ты знал, что солдаты, которых за ним послали, в миле от нас. Мог бы пустить их по следу, и вещи тебе спокойненько вернули бы.

– Ну убей меня теперь! – не выдержал Бульдог. – Я редко срываюсь, но если меня захотел ободрать какой-то французишка, который и в масле кулаком вмятины не сделает, я терпеть не стану.

– Сдалось тебе это тряпье. Один только лорд Рафтон поставил на тебя пять тысяч фунтов. В среду, на ринге, тебе решать, кому они достанутся. Хорошенькое начало, если ты явишься с опухшим коленом и рассказом о французике!

– Откуда я знал, что он начнет лягаться, – ответил Бульдог.

– А ты думал, он будет следовать правилам Браутона и Призового ринга? Балда, они там у себя и драться-то не умеют.

– Друзья мои, – сказал я и сел на кровати. – Я не совсем понимаю, о чем вы, но слышать не могу таких глупостей. Мы во Франции знаем о боях столько, что нанесли визит во все столицы Европы, а скоро побываем и в Лондоне. Но мы сражаемся как солдаты, а не как уличные мальчишки в сточной канаве: ты мне – тычка, я тебе – пинка. Это все детские игры. Дайте мне саблю, а сами возьмите другую, и тогда я покажу, как мы деремся.

Англичане сурово уставились на меня.

– Живой, значит, – наконец произнес старший. – Вот и славно. А то когда мы с Бульдогом тебя волокли, ты даже не трепыхался. У этого парня самый сильный удар во всем Бристоле, а твоя черепушка не такая крепкая, чтобы его выдержать.

– Он тоже хорош. Налетел на меня как петух, – сказал молодой, растирая колено. – Я применил свой старый хук слева, он и свалился как подкошенный. Не обижайся, мосье. Я сразу предупредил, что задам тебе трепку.

– Зато теперь можешь хвастать, что бился с лучшим боксером Англии в полулегком весе, – поздравил меня старший. – Да еще застал его в превосходной форме, после того как с ним поработал сам Джим Хантер.

– Мне к ударам не привыкать. – Я расстегнул доломан, показал им два пулевых ранения, затем – лодыжку и глаз, в который ткнул шилом испанский повстанец.

– Не зря свой хлеб жуешь, – кивнул Бульдог.

– А в среднем весе из него вышел бы толк, – заметил тренер. – Погонять бы месяцев шесть, то-то будет загляденье. Жаль, что его опять посадят.

Эти слова мне очень не понравились. Я застегнул пальто и встал.

– Я пойду своей дорогой и прошу вас, не надо мне препятствовать.

– Извини, мосье, ничем не могу помочь, – развел руками Хантер. – Не хочется мне сажать такого молодца обратно в тюрьму, но дело есть дело. За тебя обещали двадцать фунтов. Солдаты были здесь утром, искали тебя и наверняка вернутся.

Я похолодел.

– Не выдавайте меня! Я отошлю вам вдвое больше, как только вернусь на родину. Клянусь честью!

Они лишь головами покачали. Я умолял, доказывал, напоминал им об английском гостеприимстве, родстве отважных сердец… увы, с таким же успехом я мог бы распинаться перед огромными булавами, которые стояли передо мной на полу. На широких лицах англичан не отразилось ни капельки сочувствия.

– Дело есть дело, мосье, – повторил старший. – Кроме того, как мне в среду выставить Бульдога, если его засудят за помощь беглому арестанту, да еще и военному? Рисковать нельзя.

Так вот чем увенчались мои непомерные усилия. Выходит, меня отведут обратно в загон, словно бедную овечку. Плохо же они меня знали, если подумали, что я безропотно сдамся. Эти двое рассказали достаточно, я понял, где их слабое место, и показал, как страшен Этьен Жерар в минуту отчаяния. Одним прыжком я подскочил к булавам, схватил одну и взмахнул ей над головой Бульдога.

– Будь что будет, но в среду на ринг ты не выйдешь!

Коротышка зарычал, хотел кинуться на меня, но Джим обхватил его руками, пригвоздив к стулу.

– И думать не смей, Бульдог! – крикнул тренер. – Только через мой труп! Убирайся, лягушатник. Мы еще посмотрим, как тебя поведут обратно. Беги скорее! Беги, пока он не вырвался!

Я последовал совету и выскочил на крыльцо, но едва оказался на свежем воздухе, как голова у меня закружилась, и я прислонился к перилам, чтобы не упасть. Только представьте, что я пережил – как извелся накануне побега, как летел сломя голову под проливным дождем, выбивался из сил, и все зря; как лежал весь день в зарослях мокрого папоротника, ел одни сухари и пил воду; как шел всю ночь, а затем получил тумаков, когда попробовал отобрать у коротышки одежду. Разве удивительно, что после такого даже у меня не осталось ни капли сил?

Я стоял на крыльце в теплом пальто и потрепанном кивере, опустив голову и закрыв глаза. Я сделал все, что мог, я достиг предела.

Послышался стук копыт. Я поднял голову и увидал седоусого коменданта Дартмурской тюрьмы, а за ним – шестерых солдат!

– Ну что, полковник, – сказал он с горькой усмешкой, – вот мы вас и нашли.

Если благородный человек сделал все, что в его силах, и проиграл, он должен принять поражение достойно. Я вытащил конверт, шагнул вперед и вручил его коменданту со всей изысканностью, на которую был способен.

– К несчастью, сэр, я перехватил одно из ваших писем.

Комендант удивленно взглянул на меня, подал солдатам знак арестовать пленного, а затем сломал печать. Он пробежал глазами строчки, и тут на лице его появилось какое-то странное выражение.

– Это же письмо, которое потерял сэр Чарльз…

– Оно лежало в кармане его пальто.

– Вы хранили его два дня?

– С позапрошлой ночи.

– И не заглянули в конверт?

Я расправил плечи и тем дал ему понять, что он поступает очень неосмотрительно, обращаясь ко мне с вопросом, который один джентльмен не должен задавать другому.

К моему изумлению, комендант захохотал.

– Полковник, – сказал он, утирая слезы, – ну и набегались мы из-за вас, а самое главное – напрасно.

Я вам сейчас прочту, послушайте-ка.

И вот что я услышал:

«По получении сего письма вам предписывается освободить Этьена Жерара, полковника Третьего гусарского полка, по обмену на полковника конной артиллерии Мейсона, пребывающего теперь в Вердене».

Прочитав это, комендант рассмеялся, а за ним рассмеялись и солдаты, и обитатели домика. И сам я, увидев это веселье и вспомнив о своих надеждах, страхах и злоключениях, не смог ничего с собой поделать, прислонился к перилам и от души захохотал. Что еще оставалось бравому солдату? Да и кому, как не мне, было радоваться, если я отправлялся в родную Францию, к матушке, императору и своим удальцам, оставив позади мрачную тюрьму и тяжелую руку английского короля?

Глава V
Как бригадир сражался с маршалом де Комильфо

Массена был человек худой, низенький и вечно всем недовольный. После несчастного случая на охоте он лишился глаза, но когда смотрел из-под своей двууголки на поле боя, то и одним все прекрасно замечал. Иногда встанет перед батальоном, раз окинет его взглядом и тут же скажет, у кого пряжка не на месте или пуговица расстегнута. И офицеры, и простые вояки его не слишком любили, ведь он, как вы знаете, был скуповат, а солдаты ценят щедрость. Другое дело – работа, здесь он пользовался большим уважением. Ни к одному полководцу не шли с такой охотой, кроме самого императора, да еще разве что Ланна, когда тот был еще жив. Хватка у Массена была крепкая, и вы, наверное, помните, как однажды он вцепился в Цюрих и Геную. Он держался за позиции, точно за свою кубышку, и ослабить его железную руку мог только очень умный человек.

Когда Массена вызвал меня к себе, я с радостью отправился в штаб, ведь маршал был обо мне высокого мнения и всегда выделял среди прочих офицеров. Вот почему так хорошо служилось с полководцами того времени – опытные воины сразу видели, кто чего стоит. Массена сидел в палатке один, подперев голову кулаком, такой мрачный, будто его попросили сделать пожертвование. И все же, увидев меня, он улыбнулся:

– Здравствуйте, полковник Жерар.

– Добрый день, маршал.

– Как ваш Третий?

– Семь сотен превосходных гусар на семи сотнях горячих скакунов!

– А ваши раны? Зажили?

– Раны мои никогда не заживают, месье.

– Почему же?

– Все время появляются новые.

– Генералу Раппу надо приглядывать за своими лаврами, – рассмеялся Массена, и лицо его покрылось морщинками. – У нашего героя двадцать одно пулевое ранение и столько же шрамов от скальпелей и зондов Ларрея. Я знал, как вы пострадали, полковник, а потому старался вас не беспокоить.

– И это ранило меня больше всего.

– Ладно вам!.. С тех пор как англичане преодолели оборонительные линии Торрес-Ведраса, будь они неладны, мы сидели без дела. Вы ничего не пропустили, пока сидели в Дартмуре. А вот теперь пришло время действовать.

– Наступление?

– Нет, мы отступаем.

Я помрачнел. Отступать перед этим псом Веллингтоном, который и слезинки не уронил, слушая мои просьбы, а потом отправил меня в свой болотный край? Подумав об этом, я чуть не всхлипнул.

– А вы бы как поступили? – вскричал Массена. – Когда тебе объявляют шах, время уводить короля.

– Вперед, – предложил я.

Он покачал седеющей головой:

– Линии нельзя форсировать. Генерал Сен-Круа погиб, и потери слишком велики. Вот уже почти полгода, как мы торчим здесь, в Сантареме. В деревнях не осталось ни муки, ни вина. Мы вынуждены отойти.

– Мука и вино есть в Лиссабоне, – возразил я.

– Нет. Вы так рассуждаете, будто армия может нагрянуть и тут же унестись прочь, словно ваш гусарский полк. Если бы Сульт со своими тридцатью тысячами был здесь… Однако я послал за вами по другому поводу. Я намерен поручить вам очень важную и необычную миссию.

Как вы понимаете, я сразу навострил уши. Массена развернул на столе огромную карту и разгладил ее маленькими волосатыми руками.

– Вот Сантарем.

Я кивнул.

– А вот здесь, в сорока километрах восточнее, – городок Альмешиаль, знаменитый своими виноградниками и огромным аббатством.

Я снова кивнул, хотя представить не мог, к чему он клонит.

– Вы слышали когда-нибудь о маршале де Комильфо?

– Я служил под началом всех маршалов, но такого не знаю.

– Это всего лишь прозвище, которое дали ему солдаты, – сказал Массена. – Если бы вы не провели на чужбине несколько месяцев, сразу поняли бы, о ком я. Есть тут один англичанин с изысканными манерами. За них-то его и нарекли таким именем. Я хочу, чтобы вы отправились в Альмешиаль и навестили этого вежливого господина.

– Слушаюсь, маршал.

– Вздерните его на ближайшем дереве.

– Да, маршал.

Я развернулся на каблуках, однако Массена меня остановил:

– Минутку, полковник. Сначала я должен объяснить вам ситуацию. Маршал де Комильфо, которого на самом деле зовут Алексис Морган, человек весьма находчивый и храбрый. Он был офицером английской Гвардии, но попался на шулерстве, оставил военную службу и ушел в горы, сколотив шайку из британских дезертиров. К ней присоединились французские и португальские бандиты, и вскоре под его началом оказалось пять сотен человек. С ними он захватил Альмешиальское аббатство, выгнал монахов, укрепил стены и начал грабить округу.

– За что его давно пора повесить, – подытожил я и снова направился к выходу.

– Еще секунду! – крикнул маршал, смеясь над моим нетерпением. – Вы не знаете главного. На прошлой неделе вдовая графиня Ла Ронда, самая богатая женщина Испании и придворная дама короля Жозефа, отправилась навестить своего внука, и грабители взяли ее в плен. Спасло ее лишь то…

– Что она бабушка, – предположил я.

– Что она может заплатить выкуп, – закончил Массена. – Таким образом, перед вами три задачи: спасти несчастную женщину, покарать злодея и, если получится, разорить бандитское гнездо. А в доказательство того, как высоко я ценю ваши способности, даю вам лишь половину эскадрона.

Я ушам своим не поверил! Для такого дела требовался по крайней мере полк.

– Я бы послал и больше, – сказал Массена, – однако сегодня мы начинаем отступление, а кавалерия Веллингтона так сильна, что каждый всадник сейчас на вес золота. Сделайте все, что можно, а потом возвращайтесь ко мне в Абрантес не позднее завтрашней ночи.

Мне очень льстило, что он так верит в меня, и все-таки я немного сомневался. Как освободить пожилую даму, повесить англичанина и разгромить пять сотен головорезов, если на все про все тебе дают пятьдесят человек? Правда, эти пятьдесят – конфланские гусары, а ведет их Этьен Жерар. Я вышел на теплое португальское солнышко, приободрился и начал спрашивать себя, не ждет ли меня в той деревеньке давно заслуженная медаль?

Не сомневайтесь, людей для этого дела я отбирал не как попало. Все были старыми рубаками, испытанными в боях на германской земле, некоторые получили за выслугу по три шеврона, а большинство – по два. Командовать отрядом я назначил Удэна и Папилета, лучших офицеров нашего полка. Любо-дорого было смотреть, как мои ребята стоят шеренгами по четыре, каждый – в серебристо-сером мундире и кивере с маленьким красным султаном, на гнедой лошади под чепраком из леопардовой шкуры. При виде их обветренных лиц и огромных усов сердце мое переполняла гордость. Между нами говоря, я уверен, что гусары мои чувствовали то же самое, глядя, как впереди скачет их молодой полковник на вороном жеребце.

Когда мы проехали бивак и переправились через Тахо, я выслал вперед авангард и фланговых, а сам остался во главе отряда. С вершины холма близ Сантарема виднелись темные ряды нашей армии; тут и там посверкивали сабли и штыки – Массена строил войска, готовя их к отступлению. К югу заплатками алели вражеские аванпосты. Лагерь Веллингтона окутала серая дымка, за ней горели костры, и нашим бедным изголодавшимся ребятам казалось, что ветер приносит аппетитные запахи бурлящих котлов. Далеко на западе синело море, усыпанное белыми точками английских кораблей.

Мы отправились на восток, прочь от обеих армий, однако в округе было полно и наших мародеров, и английских дозорных отрядов, так что я держал ухо востро. Весь день мы ехали среди холмов. От подножия вверх по ним взбирался молодой виноград, но ближе к вершине зелень уступала место серым плешинам, бугристым, словно хребет отощалой лошади. Мы пересекали горные ручьи, что спешили на запад, к Тахо, а однажды путь нам преградила глубокая и бурная река. Она могла задержать нас, если бы я не нашел переправу, приметив место, где на берегах, друг напротив друга, стоят дома. Между ними, как известно, всегда есть брод. Спросить дорогу было не у кого, ведь кругом не попадалось ни единой живой души, и только огромные стаи ворон кружили в небе.

На закате мы въехали в долину, окаймленную дубравами. До Альмешиаля было рукой подать, и я решил ехать через рощи – весна наступила рано, листья уже распустились, и за деревьями никто не заметил бы нашего отряда. Мы скакали между огромными стволами, когда к нам примчался один из фланговых.

– Полковник, по ту сторону долины англичане! – крикнул он. – Я видел, как сверкают их каски, и слышал ржание лошадей.

Я приказал своим удальцам остановиться, а сам поспешил на опушку. В самом деле, параллельно и в том же направлении, что и мы, двигались английские кавалеристы. За деревьями мелькали красные мундиры, оружие пылало и посверкивало в солнечных лучах. Когда всадники проезжали небольшую прогалину, я понял, что их силы не превосходят наши – в отряде было пол-эскадрона, не больше.

Я, как вы знаете, принимаю решения быстро, а действую и того быстрее. Однако должен признаться, на этот раз меня одолели сомнения. С одной стороны, неплохо задать неприятелям перцу, с другой – меня отправили в аббатство Альмешиаля, а бандиты, которые там засели, и так превосходят нас числом. Если в бою мы понесем потери, то не сможем выполнить свою задачу.

Подперев рукой подбородок, я смотрел на отблески, мелькавшие за деревьями, как вдруг из рощи выехал англичанин, показал на меня и заулюлюкал, точно я – какая-нибудь лиса. К нему подскакали еще трое. Один из них протрубил в горн, и вскоре в долине собрался весь отряд. Как я сразу и подумал, это был полуэскадрон. Англичане выстроились в две шеренги по двадцать пять всадников, а тот, кто заметил меня первым, встал во главе.

Я немедленно построил своих ребят в том же порядке, и вот гусары и драгуны оказались друг напротив друга, разделенные лишь зеленым полем шириной в две сотни шагов. Длинные сабли неприятеля сверкали на солнце. Да, они радовали взгляд, эти англичане в красных мундирах и серебряных касках с белыми плюмажами, но я уверен, и наши противники признали бы, что им еще не встречалось таких удалых кавалеристов, как гусары Конфлана. Конечно, у них и кони были потяжелее, и форму кое-кто счел бы более красивой, ведь по приказу Веллингтона английские солдаты в отличие от нас начищали металл до блеска. С другой стороны, как известно, их узкие мундиры стесняли движения, и это давало нам преимущество. Что до храбрости, всюду найдутся неопытные глупцы, считающие своих воинов самыми отважными. Нет такого народа, который не впадал бы в это заблуждение, но тот, кто повидал на своем веку столько же, сколько я, знает: солдаты каждой страны, хоть и сражаются по-разному, не уступают в смелости никому. Кроме разве что французов.

Как говорится, пришло время разлить вино по бокалам. Английский офицер поднял саблю, нацелил ее на меня, словно бросая вызов, и пустился в галоп. Нет на свете ничего прекраснее, чем доблестный воин на добром коне! Я глаз не мог отвести от этого всадника. Он держался в седле с небрежной удалью, саблю опустил на уровень лошадиного плеча, гордо поднял голову, и его белый султан летел по ветру – воплощенная молодость, сила, бесстрашие! Позади темнела роща, над ней раскинулось лиловое закатное небо. Однако любоваться было не время. Может, у Этьена Жерара и есть недостатки, но в бою за ним дело никогда не станет. Мой верный Ратаплан так хорошо меня чувствовал, что двинулся еще до того, как я успел тряхнуть поводьями.

Две вещи я запоминаю навсегда – лицо хорошенькой женщины и ноги прекрасного коня. И вот, пока мы с англичанином скакали навстречу друг другу, я все время спрашивал себя, где же я видел эти мощные чалые плечи и такую дивную щетку? И тут я вспомнил, поднял взгляд и увидал глаза с искоркой и дерзкую улыбку. Ну конечно! Это был он – мой спаситель, тот самый, с кем я играл в карты на свободу. Не кто иной, как милорд достопочтенный сэр Рассел.

– Барт! – закричал я.

Он уже занес саблю, открывая мне для удара целых три части тела, ведь рубака он был не слишком опытный, и тут я отсалютовал ему. Англичанин опустил руку и вытаращил глаза:

– Кого я вижу! Жерар!

Вел он себя при этом так, будто мы заранее условились о встрече. Что же до меня, то я бросился бы ему на шею, если бы он подъехал чуть ближе.

– А я-то уж думал, повеселимся, – сказал Барт. – И представить не мог, что это вы.

Его огорчение меня раздосадовало. Вместо того чтобы радоваться другу, он сожалеет, что потерял врага!

– Я бы и сам охотно присоединился к веселью, дорогой мой Барт, – ответил я, – но, право слово, не могу поднять оружие на своего спасителя.

– Забудьте.

– Нет, невозможно. Я бы никогда себя не простил.

– Бросьте. Это сущий пустяк.

– Единственное желание моей матушки теперь – обнять вас. Если судьба приведет вас в Гасконь…

– Лорд Веллингтон отправляется туда с шестьюдесятью тысячами солдат.

– Что ж, некоторые выживут, – рассмеялся я. – Прошу, вложите саблю в ножны!

Наши кони стояли рядом, и Барт похлопал меня по колену.

– Вы славный малый, Жерар. Только вот родились не на том берегу Ла-Манша.

– Нет уж, как раз на том, – возразил я.

– Бедняга! – воскликнул он с таким искренним сожалением, что я опять рассмеялся. – Послушайте, друг мой, – продолжил Барт. – Все это прекрасно, однако так не годится. Не знаю, что скажет Массена, но Веллингтон выпрыгнет из сапог, увидев, как мы тут беседуем. Ведь наши отряды отправили сюда не на прогулку.

– Что же вы предлагаете?

– Помните, мы спорили, кто лучше – гусары или драгуны? Вот мои пятьдесят молодцов из Шестнадцатого полка, и они готовы пули грызть от нетерпения. У вас за спиной – тоже полсотни бравых ребят, ерзающих в седлах. Если мы атакуем друг друга с правых флангов, то красоты мундиров не испортим, а небольшое кровопускание в этом климате пойдет лишь на пользу.

Предложение было заманчивое. Господин Алексис Морган, графиня Ла Ронда и аббатство Альмешиаля мигом вылетели у меня из головы. Теперь я беспокоился только о ровном дерне и предвкушал знатную потеху.

– По рукам, дорогой Барт. Лица ваших драгун мы видели, сейчас посмотрим на спины.

– Ставка? – спросил он.

– Честь конфланских гусар, не меньше.

– Тогда приступим! Если мы одержим верх – отлично, если вы – тем лучше для маршала де Комильфо.

Услышав это, я остолбенел.

– Что вы сказали?

– Так зовут негодяя, который устроил неподалеку логово. Лорд Веллингтон приказал его повесить.

– Боже милостивый! Да ведь я получил такой же приказ от Массена!

Мы рассмеялись, вложили сабли в ножны, и за спиной прошелестела сталь – отряды последовали нашему примеру.

– Значит, мы союзники! – воскликнул Барт.

– На день.

– Мы должны объединиться.

– Непременно.

Вместо того чтобы драться, мы развернули полуэскадроны и двумя колоннами поскакали вперед. Правда, кивера и каски то и дело поворачивались в сторону – гусары и драгуны рассматривали друг друга с ног до головы, точно старые бойцовые псы с порванными ушами, которые научились уважать клыки противника. По большей части ребята улыбались, однако нашлись и такие, кто поглядывал на неприятеля хмуро, с вызовом. В особенности английский сержант и мой Папилет. Эти двое были старой закалки и не могли так просто изменить своим принципам, а Папилет к тому же в бою при Буссако потерял единственного брата. Мы с молодым офицером ехали бок о бок во главе отряда и говорили обо всем, что случилось после той самой партии в экарте, о которой вы уже слышали.

Я завел речь о своих приключениях по ту сторону Ла-Манша. Странные они люди, англичане. Взять Барта. Я ведь рассказывал ему, что прошел двенадцать кампаний, однако, уверен, он стал уважать меня по-настоящему, лишь узнав о поединке с Бристольским Бульдогом. За игру в карты с военнопленным Рассела отправили под трибунал. Так вот, полковник, который был там председателем, простил молодому офицеру нарушение дисциплины, однако чуть не разжаловал его за то, что он вовремя не избавился от козырей. Да, англичане – люди очень странные.

Дорога побежала вверх и снова нырнула в долину, более широкую, чем первая. На гребне холма мы встали, поскольку вдали, километрах в пяти от нас, показались невзрачные домишки, разбросанные у подножия горы. Над ними, на склоне, возвышалось громадное строение – то самое аббатство, где засела шайка негодяев. Только сейчас мы осознали, какая непосильная задача нам дана. Такая неприступная крепость кавалерии была не по зубам.

– Ну, это не про нашу честь, – сказал Барт. – Пусть Веллингтон и Массена сами тут разбираются.

– Не унывайте! – ответил я. – Пире с полсотней гусар взял Лейпциг.

– Будь у него драгуны, – рассмеялся Барт, – взял бы и Берлин. Вы старше по званию. Ведите нас, и посмотрим, кто первый струсит.

– Что ж, – ответил я, – медлить нельзя. К завтрашней ночи я должен явиться в Абрантес. Для начала надо разузнать все как следует. А вот и те, кто нам в этом поможет.

У дороги стоял беленый домик, судя по вывеске – придорожная таверна, где останавливались погонщики мулов. Над крыльцом горел фонарь, и в его свете я увидел двоих мужчин: капуцина в коричневой сутане и хозяина в переднике. Они так увлеклись разговором, что и не заметили, как мы подскакали. Трактирщик собрался улизнуть, но драгун крепко схватил его за волосы.

– Ради всего святого, пощадите! – взмолился хозяин таверны. – Мой дом ограбили французы и разорили англичане, а мне самому бандиты поджарили пятки. Клянусь Пресвятой Девой, у меня нет ни денег, ни еды. Святой отец тому свидетель. Видите, он едва на ногах держится от голода.

– Так и есть, господин, – сказал монах на чистейшем французском. – Этот достойный человек говорит истинную правду. Он, как и все мы, настрадался от этих страшных войн, хотя его потери – ничто по сравнению с моими. Отпустите бедолагу, – обратился святой отец к драгуну по-английски. – Он слишком слаб и никуда не убежит, даже если захочет.

При свете фонаря я мог хорошо рассмотреть монаха, и наружность его меня поразила. Перед нами стоял темноволосый бородатый мужчина с глазами ястреба, такой высокий, что кончик его капюшона поднимался вровень с ушами моего коня. Видно было, что на долю капуцина выпало немало тяжких испытаний, однако держался он с достоинством короля. По тому, как свободно он говорил с нами на двух языках, мы поняли, что это человек весьма образованный.

– Не бойтесь, – успокоил я трактирщика, у которого зуб на зуб не попадал от страха. – Святой отец, если я не ошибаюсь, вы-то нам и нужны.

– Я к вашим услугам, сын мой. Однако, – прибавил он со слабой улыбкой, – в пост я всегда питаюсь очень скромно, а год выдался такой тяжелый, что я вынужден попросить у вас хоть корочку хлеба, чтобы подкрепить силы.

В ранцах у нас лежали пайки на два дня, так что вскоре он получил ту малость, в которой нуждался. Страшно и вспомнить, с какой волчьей жадностью монах выхватил у меня кусочек вяленой козлятины.

– Время не ждет, – начал я, – давайте к делу. Расскажите нам, что это за аббатство неподалеку отсюда, есть ли у него слабые места и каковы обычаи негодяев, которые там засели.

Он сложил руки, поднял к небу глаза и воскликнул что-то, кажется, на латыни.

– Много может молитва праведного, и все-таки я не ожидал, что мои слова будут услышаны так скоро. Перед вами несчастный настоятель этого самого аббатства. Нечестивцы, дезертиры трех армий вместе со своим главарем-еретиком, изгнали меня. Вы даже не представляете, чего я лишился. – Голос его дрогнул, и на ресницах повисла слеза.

– Не унывайте, сэр, – сказал Барт. – Ставлю девять против четырех, что завтра к вечеру мы вернем вам аббатство.

– Тревожусь я не о собственном благополучии, – сказал монах, – и даже не о несчастных моих сынах, что разбрелись по окрестностям. Дело в том, что нечестивцам достались святые мощи.

– Скорей всего про них и думать забыли. Только покажите нам, как проникнуть внутрь, и мы быстро выкинем оттуда негодяев.

В нескольких словах добрый аббат объяснил все, что мы хотели знать. Однако это смутило нас еще больше. Стены аббатства были высотой двенадцать метров; нижние окна забаррикадировали и всюду понаделали бойниц. Бандиты соблюдали строжайшую дисциплину, а часовых выставляли столько, что врасплох не застанешь. Теперь мы окончательно уверились: здесь нужен гренадерский батальон и парочка орудий. Я вскинул брови, Барт принялся насвистывать.

– Была не была, давайте попробуем, – предложил он.

Ребята уже спешились, напоили лошадей и теперь ужинали, а мы с английским офицером и аббатом вошли в дом, чтобы поговорить.

У меня с собой было немного коньяка, и я разделил его поровну – как раз хватило, чтобы смочить усы.

– Вряд ли негодяи знают, что мы близко, – сказал я. – Дозорных они, похоже, не выслали. Предлагаю спрятаться в каком-нибудь леске поблизости, а когда они откроют ворота, неожиданно атаковать.

Барт со мной согласился, но когда мы начали обсуждать подробности, аббат объяснил, что не все так просто:

– Если не считать городской окраины, в округе нет ни одного места, где можно спрятать отряд. Местным жителям доверять нельзя, а бандиты в крепости не смыкают глаз. Сын мой, боюсь, у вашего блестящего плана мало шансов на успех.

– Как же быть? – спросил я. – Конфланских гусар не так уж много, чтобы пол-эскадрона штурмовало неприступную крепость, в которой их ждет полсотни пехотинцев.