Текст книги "Аэропорт"

То же самое можно было сказать и о трех превосходных свитерах. На них тоже отсутствовали фабричные марки, и они были типично английской тускло-коричневой расцветки; такие свитеры не продаются в Соединенных Штатах. Можно было безошибочно утверждать, что они куплены в Шотландии. Когда крупные американские универсальные магазины заказывают за границей такого рода свитеры, шотландские фирмы поставляют им товар более яркой расцветки, пользующийся большим спросом на американском рынке. Каждому таможеннику все это хорошо известно не только в теории, но и на практике.

Миссис Моссмен спросила:

– Предположим, я подпишу этот бланк, что дальше?

– После этого вы будете свободны, мадам.

– И могу взять с собой мои вещи? Все?

– Да.

– А если я откажусь подписать?

– Тогда мы будем вынуждены задержать вас, пока не закончим расследование.

После некоторого колебания миссис Моссмен сказала:

– Хорошо, заполняйте бланк, я подпишу.

– Нет, мадам, вы должны заполнить сами. Вот здесь, пожалуйста, проставьте название предмета, а в этой графе – где он был, по-вашему, приобретен. Пожалуйста, укажите названия всех магазинов, а также фамилию лица, подарившего вам этот меховой жакет…

Гарри Стэндиш подумал: в его распоряжении остается не больше минуты – уже без десяти одиннадцать. Ему вовсе не хотелось прибежать к выходу на поле в тот момент, когда дверь самолета захлопнется. Но его нюх таможенника…

Он ждал. Миссис Моссмен заполнила бланк и подписала его.

Завтра один из служащих таможни займется проверкой сделанного миссис Моссмен заявления. Платья и свитеры будут временно реквизированы: их направят для опознания в магазины, где, по словам миссис Моссмен, они были приобретены; соболий жакет предъявят в магазин «Сакс» на Пятой авеню, и фирма, вне всякого сомнения, не признает его своим изделием… Миссис Моссмен еще не подозревала о том, какую беду навлекла она на свою голову: ей придется заплатить крупную пошлину и сверх того почти наверняка – большой штраф.

– Имеются у вас еще какие-либо предметы, мадам, о которых вы хотели бы упомянуть в декларации? – спросил инспектор Стэндиш.

Миссис Моссмен возмущенно отрезала:

– Разумеется, нет!

– Вы в этом уверены?

Таможенным инспекторам предписывается всячески способствовать добровольному признанию пассажиров. Намеренно заманивать их в ловушку не разрешается – если, конечно, они сами не лезут в нее.

Не удостоив Стэндиша ответом, миссис Моссмен только презрительно тряхнула головой.

– В таком случае, мадам, – сказал инспектор Стэндиш, – не будете ли вы любезны открыть сумочку?

Только тут эта самоуверенная особа впервые проявила некоторую растерянность:

– Но насколько мне известно, дамские сумочки никогда не осматривают. Я прохожу через таможню не в первый раз.

– Как правило, нет. Но за нами сохраняется это право.

Только в особых, крайне редких случаях таможенники прибегают к досмотру дамских сумочек, так же как и карманов мужских костюмов или пальто. Предложить пассажирке показать содержимое сумочки – случай из ряда вон выходящий. Но когда какой-либо субъект проявляет чрезмерное упрямство, таможенники становятся упрямыми тоже.

Миссис Гарриет дю Барри-Моссмен с большой неохотой открыла сумочку.

Гарри Стэндиш обследовал губную помаду и золотую пудреницу. Вынув пластинку с прессованной пудрой, он извлек из-под нее кольцо с бриллиантом и рубином и сдул с него остатки пудры. В сумочке оказался начатый тюбик с кремом для рук. Разогнув нижнюю часть тюбика, Стэндиш увидел, что им пользовались не с того конца. Подавив тюбик в верхней части, возле колпачка, он нащупал внутри что-то твердое. Когда же эти горе-контрабандисты изобретут что-нибудь новенькое, с досадой подумал он. Все то же старье, надоевшие трюки. Сколько он их перевидал на своем веку!

Миссис Моссмен побелела. От ее высокомерия не осталось и следа.

– Мадам, – сказал инспектор Стэндиш, – я должен покинуть вас ненадолго, но я вернусь. К тому же теперь вся эта процедура займет еще некоторое время. – Он обратился к молодому таможеннику, стоявшему рядом: – Тщательно проверьте все. Вспорите подкладку в сумке, проверьте дно чемоданов и швы на всех предметах одежды. Составьте опись. Ну в общем, вы сами знаете…

Он уже направлялся к двери, когда миссис Моссмен окликнула его:

– Инспектор!

Стэндиш остановился.

– Да, мадам?

– Насчет этого жакета и платьев… возможно, я что-то напутала. Я действительно купила их за границей и также еще несколько вещиц.

Стэндиш покачал головой. Как это люди не понимают, что нельзя заходить слишком далеко – ведь потом уже не может быть и речи о каком-либо соглашении. Он заметил, что молодой таможенник тем временем обнаружил еще что-то.

– Пожалуйста!.. Прошу вас… мой супруг…

Инспектор Гарри Стэндиш отвернулся, чтобы не видеть бледного, потерянного лица миссис Моссмен, и поспешно вышел из таможенного зала. Самым коротким путем – по служебному проходу под залом ожидания – он направился к вестибюлю «Д», к выходу сорок семь. По дороге он раздумывал над тупоумием миссис Гарриет дю Барри-Моссмен и ей подобных. Впиши она честно меховой жакет и платья в декларацию, пошлина была бы не столь уж велика, особенно для явно богатой женщины. Молодой таможенник не стал бы затевать дело из-за одних свитеров, даже если бы и заметил, что они куплены за границей, и уж конечно, никто бы не подумал открывать ее сумочку. Таможенники знают, что многие пассажиры, возвращаясь на родину, стараются что-то провезти контрабандой, но смотрят на это сквозь пальцы. Более того: если к их помощи прибегают, они иной раз даже дают пассажирам советы, указывая, какие облагаемые наиболее высокой пошлиной предметы включить в декларацию так, чтобы получилась сумма, не подлежащая обложению, а пошлину заплатить лишь за те предметы, на которые она не так высока.

Попадались с поличным, штрафовались, а порой и привлекались к судебной ответственности преимущественно непомерно алчные люди вроде миссис Моссмен, которая во что бы то ни стало хотела провезти все даром. И Гарри Стэндиша угнетала мысль о том, что таких, как она, слишком много.

Он с облегчением обнаружил, что посадка на рейс два еще не закончилась и контролер у выхода продолжает проверять билеты последних пассажиров. Форма таможенника давала Стэндишу пропуск в любую часть аэропорта, и занятый проверкой билетов контролер едва взглянул на него, когда он подходил. Стэндиш заметил, что контролеру помогает рыжеволосая молодая женщина – старший агент по обслуживанию пассажиров, он даже припомнил ее фамилию: миссис Ливингстон.

Стэндиш прошел в салон туристского класса, улыбнулся стюардессе, стоявшей у входа в самолет:

– Я на минутку. Смотрите не увезите меня с собой.

Он разыскал свою племянницу Джуди – она сидела на третьем месте у окна. Два места по другую сторону прохода занимала молодая пара с ребенком, и Джуди развлекалась, забавляя малышку. Как во всех салонах туристского класса, здесь было тесно, душно, да и кресла расположены так близко одно к другому, что негде повернуться. Инспектор Стэндиш сам путешествовал по воздуху редко, а когда это случалось, тоже брал билет туристского класса и каждый раз страдал от клаустрофобии. Он отнюдь не завидовал всем этим людям, которым предстоял сейчас утомительно-однообразный десятичасовой перелет.

– Дядя Гарри! – воскликнула Джуди. – Я уж думала, вы не придете. – Она положила ребенка на колени матери.

– Я пришел пожелать счастливого пути, – сказал Стэндиш. – Надеюсь, удача будет сопутствовать тебе весь год, а когда будешь возвращаться домой, смотри не пытайся провезти контрабанду.

Джуди рассмеялась:

– Ни в коем случае, дядя Гарри. Прощайте.

Она подставила ему лицо для поцелуя, и он нежно чмокнул ее в щеку. Он был спокоен за Джуди. Вторая миссис Моссмен из нее не получится – он был в этом уверен.

Дружелюбно кивнув стюардессам, таможенный инспектор покинул самолет. Вернувшись в зал ожидания, он задержался у выхода, наблюдая за происходящим. Последние минуты перед отлетом, особенно когда самолет отправляется в дальний рейс, всегда действовали на инспектора Стэндиша тревожно и завораживающе, как, впрочем, и на многих людей. Внезапно из репродуктора донеслось сообщение:

– Заканчивается посадка в самолет «Транс-Америки», вылетающий рейсом два «Золотой Аргос».

Пассажиров у выхода теперь оставалось только двое. Рыжеволосая миссис Ливингстон проглядывала какие-то бумаги, контролер проверял билет предпоследнего пассажира – высокого блондина в верблюжьем пальто, без шляпы. Пройдя проверку, высокий блондин по галерее-гармошке направился к туристскому отсеку самолета. Миссис Ливингстон вернулась в главный зал.

Наблюдая все это, инспектор Стэндиш почти бессознательно обратил внимание на фигуру, неподвижно стоявшую у окна спиной к выходу на летное поле. Стэндиш увидел, что это старушка – маленькая, хрупкая, немного растерянная. На ней был черный, несколько старомодный костюм, в руках – сумочка из черных бусин. У этой старушки был до того трогательно-беззащитный вид, что Стэндиш невольно подумал: как могла такая пожилая женщина оказаться здесь в столь поздний час и совсем одна?

Старушка направилась к контролеру «Транс-Америки», производившему посадку на рейс два; двигалась она необыкновенно проворно и легко. До Стэндиша долетели обрывки ее разговора с контролером, прорывавшиеся сквозь шум уже запущенных двигателей:

– Прошу вас… Мой сын только что поднялся в самолет… Такой высокий блондин без шляпы, в пальто из верблюжьей шерсти… Он забыл бумажник… Здесь все его деньги.

Стэндиш заметил, что старушка держит в руке какой-то предмет, похожий на мужской бумажник.

У контролера был усталый вид, что нередко бывает в последние секунды посадки. Он нетерпеливо поглядел на старушку, протянул руку, чтобы взять бумажник, затем поглядел снова, внимательнее, передумал и что-то торопливо сказал, мотнув в сторону галереи-гармошки. До Стэндиша долетело только:

– …попросите стюардессу.

Старушка улыбнулась, кивнула, направилась к галерее и вскоре скрылась из глаз.

Все эти наблюдения инспектора Стэндиша заняли не больше минуты. И тут он увидел еще одного пассажира – долговязого сутулого человека, который почти бегом пересекал вестибюль, направляясь к выходу сорок семь. Стэндиш успел рассмотреть худое костлявое лицо и тоненькие рыжеватые усики. В руках у пассажира был плоский чемоданчик.

Стэндиш уже собирался уходить, но приостановился: что-то в поведении этого пассажира привлекло его внимание. Быть может, то, как он держал чемоданчик, как судорожно прижимал его к боку. Слишком много людей прошло через таможню на глазах у Гарри Стэндиша. Некоторые из них вели себя точно так же, как этот долговязый, и почти всякий раз это означало, что они стараются что-то утаить. Если бы этот человек прилетел с одним из международных рейсов, Стэндиш попросил бы открыть чемоданчик и проверил бы его содержимое. Но этот пассажир не прилетел в Соединенные Штаты, а, наоборот, улетал.

В сущности, какое инспектору Стэндишу до него дело?

И все же… какой-то инстинкт, какое-то особое, шестое чувство, присущее почти всем таможенникам, а может быть, и особое отношение Стэндиша к этому рейсу, которым улетала Джуди, удержало инспектора на месте, приковало его взгляд к чемоданчику, столь бережно оберегаемому долговязым пассажиром.

Д. О. Герреро несколько воспрянул духом после того, как ему повезло со страховкой, и теперь чувствовал себя уже более уверенно. Подойдя к выходу на летное поле и увидев, что посадка в самолет еще не закончена, он сказал себе: ну теперь наконец все трудности остались позади, и с этой минуты все пойдет как по маслу. И действительно, словно в подтверждение этих слов при проверке документов у выхода никаких затруднений не возникло. Как Герреро и предполагал с самого начала, внимание контролера привлекло к себе небольшое расхождение между его паспортом и фамилией на билете, где вместо «Герреро» стояло «Берреро». Мельком взглянув на паспорт, контролер тут же внес поправку в свой список пассажиров, исправил фамилию на билете и принес извинение за оплошность:

– Прошу прощения, сэр, иногда при заказе билета получаются такие описки.

Ну вот, все в порядке, с удовлетворением подумал Герреро: фамилия его указана правильно, и, когда придет сообщение о том, что самолет, улетевший в рейс два, бесследно исчез, никакой путаницы с установлением его личности не возникнет.

– Приятного путешествия, сэр. – Контролер возвратил ему билет и указал на галерею-гармошку, ведущую в туристский отсек самолета.

Когда Герреро входил в самолет, все так же бережно прижимая к боку чемоданчик, оба двигателя правого борта были уже запущены.

Место в самолете было им зарезервировано на городской станции – кресло возле окна, третье от прохода, – и стюардесса помогла ему отыскать его. Пассажир, сидевший у прохода, привстал, и Герреро протиснулся на свое место. Среднее кресло между ними было еще свободно.

Герреро застегнул ремень и бережно положил чемоданчик на колени. Его место оказалось примерно в середине туристского салона на левой стороне. Остальные пассажиры еще продолжали устраиваться, ставили ручной багаж, вешали пальто. Несколько пассажиров толпились в проходе. Одна из стюардесс, беззвучно шевеля губами, пересчитывала пассажиров, и на лице у нее было написано: «Хоть бы уж вы все угомонились наконец».

Почувствовав, что страшное напряжение, в котором он находился с той минуты, как покинул свою квартиру, стало ослабевать, Герреро откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он по-прежнему крепко сжимал в руках чемоданчик, но дрожь в пальцах понемногу проходила. Не открывая глаз, он нащупал под ручкой чемоданчика роковую петлю из шнура и тотчас почувствовал себя еще увереннее. Вот так он и будет сидеть не шевелясь, подумалось ему, а часа через четыре потянет за этот шнур и взорвет основательный заряд динамита, скрытый в чемоданчике. Успеет ли он в это мгновение осознать происходящее? – спросил он себя. Будет ли какая-то доля секунды… какой-то миг… чтобы насладиться сознанием своего триумфа? А затем наступит милосердное небытие…

Теперь, когда он уже был на борту и чувствовал себя во всеоружии, ему не терпелось, чтобы самолет поднялся в воздух. Он открыл глаза: стюардесса еще продолжала вести подсчет.

* * *

В салоне туристского класса в эту минуту находились две стюардессы. Маленькая старушка из Сан-Диего миссис Ада Квонсетт, спрятавшись в дамском туалете, слегка приотворила дверь и не спускала глаз с них обеих.

Миссис Квонсетт было хорошо известно, что стюардессы перед полетом пересчитывают пассажиров и что именно эта минута наиболее опасна для безбилетников. Но если удается избежать разоблачения во время подсчета, тогда шансы на то, что все сойдет благополучно, сильно возрастают.

К счастью, подсчет производила другая стюардесса, не та, с которой миссис Квонсетт пришлось объясняться, когда она ступила на борт самолета.

Миссис Квонсетт еще до этого пережила несколько неприятных минут, обнаружив, что эта рыжеволосая стерва – старший агент по обслуживанию пассажиров – торчит возле выхода сорок семь. Благодарение небу, она убралась оттуда прежде, чем закончилась посадка, а одурачить контролера было совсем нетрудно.

После этого миссис Квонсетт, обратившись к стюардессе, встречавшей пассажиров у входа в самолет, повторила вымышленную историю с забытым бумажником. Стюардесса, которой приходилось отвечать на десятки вопросов хлынувших в самолет пассажиров, отказалась взять бумажник, услыхав, что в нем «куча денег», а именно на это и рассчитывала миссис Квонсетт. Ей было предложено (как она и ожидала) самой разыскать своего сына и отдать ему бумажник – и притом побыстрее.

Высокий блондин, игравший, сам того не подозревая, роль «сына» предприимчивой старой дамы, усаживался в это время на свое место в одном из передних рядов. Миссис Квонсетт сделала несколько шагов по направлению к нему, но не слишком спешила приблизиться. Она украдкой наблюдала за стюардессой, стоявшей в дверях, стараясь улучить минуту, когда ее внимание будет отвлечено, что в скором времени и произошло.

Миссис Квонсетт умела применяться к обстоятельствам. Она увидела неподалеку пустое место, которое можно было занять, однако тут среди пассажиров произошло движение, и проход к одному из туалетов оказался свободным. Через несколько минут, слегка приотворив дверь туалета, миссис Квонсетт обнаружила, что стюардесса, встречавшая пассажиров, куда-то скрылась, а подсчет начала вести другая.

Когда стюардесса, продолжая считать, дошла до конца прохода, миссис Квонсетт вышла из туалета и, пробормотав извинение, быстро проскользнула мимо нее. Она слышала, как стюардесса досадливо прищелкнула языком. «Значит, – сообразила миссис Квонсетт, – сосчитала и меня». Но пока этим дело и ограничилось.

Впереди, слева от прохода, миссис Квонсетт увидела незанятое среднее кресло в одном из трехместных рядов. Обладая немалым опытом по части полетов «зайцем», маленькая старушка из Сан-Диего давно успела заметить, что именно эти средние места чаще всего остаются свободными, если проданы не все билеты; объяснялось это тем, что большинство пассажиров предпочитает сидеть у прохода или возле окна.

Устроившись в кресле, миссис Квонсетт слегка наклонила голову и постаралась как можно меньше бросаться в глаза. Она не слишком обольщалась надеждой, что ей удастся до конца остаться незамеченной. В Риме начнутся различные формальности – с паспортом, с таможенным досмотром, и тут уж ей от них не ускользнуть: это ведь не то что прилететь без билета из Сан-Диего в Нью-Йорк. Однако, если повезет, она все же побывает в Италии, что само по себе достаточно увлекательно, после чего ей еще предстоит приятное путешествие обратно, а пока что в полете ее будут вкусно кормить, покажут какой-нибудь фильм… Потом, возможно, завяжется приятная беседа со спутниками…

Ада Квонсетт с любопытством поглядывала на своих соседей. Она успела заметить, что оба ее спутника – справа и слева – мужчины; впрочем, на соседа справа она пока что избегала смотреть, чтобы не поворачиваться лицом к стюардессам, которые сейчас медленно шли навстречу друг другу по проходу, заново – уже вдвоем – производя подсчет пассажиров. А вот на своего спутника слева миссис Квонсетт нет-нет да и бросала украдкой взгляд: делать это было тем более просто, что он отдыхал, откинувшись на спинку кресла, и глаза его были закрыты. Это был худой, костлявый мужчина; глядя на его землистое лицо с рыжеватыми усиками и тощую шею, миссис Квонсетт подумала, что хороший плотный обед ему бы не повредил.

Мужчина держал на коленях чемоданчик, и миссис Квонсетт заметила, что, хотя глаза у него были закрыты, пальцы крепко сжимали ручку чемоданчика.

Стюардессы закончили подсчет. Из салона первого класса появилась еще одна стюардесса, и все трое начали торопливо о чем-то совещаться.

Пассажир, сидевший слева от миссис Квонсетт, открыл глаза. Его пальцы все так же крепко сжимали чемоданчик. Старушка из Сан-Диего, всю жизнь отличавшаяся любопытством, невольно подумала: «Интересно, что это у него там?»

Возвращаясь к себе в таможню – на этот раз через пассажирский вестибюль аэровокзала, – инспектор Га рри Стэндиш никак не мог забыть о человеке с чемоданчиком. Стэндиш не имел права останавливать этого человека. За пределами таможенного зала служащие таможни могли задержать пассажира лишь в том случае, если последний как-то пытался избежать таможенного досмотра. Человек же, которого инспектор видел у выхода, под эту категорию никак не подпадал.

Инспектор Стэндиш мог, разумеется, сделать другое: сообщить по телеграфу в итальянскую таможню приметы пассажира и свои подозрения о том, что этот человек, возможно, везет контрабанду. Но Стэндиш не был уверен, что ему следует это делать. Таможни различных государств редко сотрудничают друг с другом – гораздо чаще между ними наблюдается профессиональное соперничество. Такое соперничество существует даже между американской и канадской таможнями, и не раз случалось, что таможенники Соединенных Штатов, получив секретную информацию о партии бриллиантов, переправляемых контрабандой в Канаду, по некоторым соображениям не ставили об этом в известность канадскую таможню. Вместо этого агенты сыскной полиции Соединенных Штатов выслеживали подозреваемых в контрабанде лиц по их прибытии в Канаду, держали их под наблюдением, но арестовывали лишь в том случае, если они вновь пересекали границу Соединенных Штатов. Объяснялось это следующим: вся контрабанда остается в той стране, где она захвачена, и ни одна из таможен не желала делиться своей добычей.

И Стэндиш решил, что он не станет посылать телеграмму в Италию, но сообщит о своих подозрениях представителям «Транс-Америки»; пусть сами принимают меры.

Стэндиш увидел миссис Ливингстон, старшего агента по работе с пассажирами, которая тоже только что присутствовала при посадке на рейс два. Она разговаривала с одним из пилотов и группой пассажиров. Га рри Стэндиш подождал, пока они не ушли.

– Привет, мистер Стэндиш, – сказала Таня. – Надеюсь, у вас в таможне поспокойнее, чем здесь.

– Ну, не особенно, – ответил Стэндиш, вспомнив миссис Гарриет дю Барри-Моссмен, которую, вероятно, все еще продолжали допрашивать в таможенном зале.

Таня заметила, что таможенник хочет ей что-то сказать. Однако Стэндиш колебался. Порой ему казалось, что он придает слишком большое значение своим инстинктивным подозрениям, превращается в сыщика-любителя. Однако ведь в большинстве случаев его подозрения подтверждались.

– Я случайно видел посадку на ваш рейс два, – сказал Стэндиш. – И кое-что показалось мне подозрительным. – Он бегло описал Тане внешность худого долговязого человека, который как-то странно прижимал к себе чемоданчик.

– Вы думаете, что он везет контрабанду?

Стэндиш улыбнулся:

– Если бы он не улетал, а прилетел к нам с одним из международных рейсов, я бы это в два счета выяснил. А тут я могу вам сказать только одно, миссис Ливингстон: этот человек не хочет, чтобы кто-нибудь знал, что у него там, в чемоданчике.

Таня задумалась на минуту, потом сказала:

– Не очень представляю себе, что я могу тут предпринять. – Если даже пассажир и вез контрабанду, расследование этого едва ли входило в круг ее обязанностей.

– Да, по всей вероятности, ничего, но, поскольку вы работаете в контакте с нами, я решил сказать вам о своих подозрениях.

– Благодарю вас, мистер Стэндиш. Я сообщу о ваших наблюдениях управляющему перевозками, а он, быть может, сочтет нужным поставить об этом в известность командира.

Инспектор Стэндиш отошел. Таня поглядела вверх на часы – было без одной минуты одиннадцать. Она поспешно поднялась на административный этаж аэровокзала, где помещалась контора «Транс-Америки». Пытаться перехватить самолет, пока он выруливает, было уже поздно: через несколько секунд он поднимется в воздух. Вероятно, УП сейчас у себя. Он может связаться с капитаном Димирестом по радио, пока самолет еще на земле, – если, конечно, найдет ее сообщение заслуживающим внимания. Таня прибавила шагу.

УП на месте не оказалось, но, к своему удивлению, она увидела там Питера Кокли.

– Что вы тут делаете? – резко спросила Таня.

Молодой агент, которого так ловко провела за нос старушка из Сан-Диего, смущенно поведал о случившемся.

Одураченный Питер Кокли только что получил уже один нагоняй. Доктор, которого он понапрасну притащил в дамскую комнату, был разъярен и не постеснялся в выражениях. Бедняга Кокли явно ждал такой же взбучки и от миссис Ливингстон. Предчувствие его не обмануло.

Таня вышла из себя:

– Ах ты, черт! Я же предупреждала вас, что у этой пройдохи куча всяких уловок, – обрушилась она на Питера.

– Правильно, миссис Ливингстон, вы предупреждали, да я, видите ли…

– Теперь поздно об этом говорить. Свяжитесь по телефону со всеми выходами. Предупредите их, чтобы они следили в оба за очень скромной с виду старушкой в черном… ну, вы знаете, как ее описать. Она хочет попасть в Нью-Йорк, но может попытаться сделать это каким-нибудь кружным путем. Если ее обнаружат, пусть контролер задержит ее и позвонит сюда. И что бы она там ни говорила, что бы ни придумывала, ни в коем случае не пропускать ее ни в один самолет. Ступайте займитесь этим, а я пока что оповещу по телефону другие авиакомпании.

– Слушаюсь, мэм.

В кабинете было несколько телефонов, Питер Кокли подошел к одному. Таня – к другому.

Таня знала на память номера телефонов «ТВА», «Америкэн эйрлайнз», «Юнайтед эйрлайнз» и «Ориент»: у всех четырех компаний были прямые беспосадочные рейсы до Нью-Йорка. Прежде всего Таня связалась с Дженни Хенлайн, занимавшей такую же должность в «ТВА». Она слышала, как Питер Кокли в это время говорил:

– Да, совсем старенькая… вся в черном… Да, с виду никак не скажешь…

Таня почувствовала, что она вступает в своеобразное единоборство с хитроумной и изобретательной миссис Адой Квонсетт. «Кто же кого, в конце концов, перехитрит?» – подумала Таня.

Она уже забыла и о разговоре с таможенным инспектором Стэндишем, и о своем намерении разыскать УП.

* * *

А на борту самолета, вылетавшего рейсом два, капитан Вернон Димирест кипел от возмущения.

– Какого черта они нас держат?

Оба правых двигателя – третий и четвертый – самолета номер 731-ТА уже работали. Они еще не были запущены на полную мощность, но их гул и вибрация отдавались в теле cамолетa.

Несколько минут назад пилоты получили по внутреннему радиотелефону от инспектора, наблюдающего за погрузкой, подтверждение на запуск третьего и четвертого двигателей; однако подтверждения на запуск первого и второго двигателей, расположенных с того борта самолета, где производилась посадка, еще не было получено; в соответствии с существующим порядком эти двигатели не запускаются до тех пор, пока все двери самолета не будут закрыты. Одна красная лампочка на панели приборов, мигнув, потухла две минуты назад – это означало, что задняя дверь надежно закрыта и задняя галерея-гармошка уже отведена от самолета. Но вторая красная лампочка еще продолжала гореть, указывая на то, что передняя дверь продолжает оставаться открытой, и, бросив взгляд в заднее окно кабины, можно было убедиться, что передняя галерея-гармошка еще не убрана.

Обернувшись, капитан Димирест сказал второму пилоту Джордану:

– Отворите дверь.

Сай Джордан сидел позади двух первых пилотов у панели приборов контроля работы двигателей. Высокий, худощавый, он слегка приподнялся, потянулся и распахнул дверь из кабины в салон первого класса. Они увидели стоявших в салоне стюардесс и среди них – Гвен Мейген.

– Гвен! – крикнул Димирест. Когда Гвен подошла ближе, он спросил: – Какого черта мы задерживаемся, что происходит?

Гвен казалась озабоченной.

– Число пассажиров в туристском классе не сходится ни с количеством проверенных билетов, ни с пассажирской ведомостью; мы пересчитали дважды.

– А инспектор, наблюдающий за погрузкой, еще здесь?

– Здесь, он проверяет наш подсчет.

– Пусть придет сюда, я хочу сказать ему два слова.

На этой стадии подготовки к полету постоянно возникала проблема разделения ответственности. Номинально командир корабля уже считался вступившим в свои права, однако он не мог ни запустить двигатели, ни тронуться с места без санкции инспектора, наблюдающего за погрузкой. Оба они – как командир, так и инспектор – были равно заинтересованы в одном и том же: чтобы самолет поднялся в воздух точно по расписанию. В то же время каждый выполнял свои обязанности, и это порой приводило к разногласиям.

Инспектор почти тут же появился в кабине; его чин можно было определить по одной серебряной нашивке на рукаве.

– Послушайте, приятель, – сказал Димирест. – Я знаю, что у вас есть свои трудности, но они есть и у нас. Сколько нам еще торчать здесь?

– Я только что распорядился вторично проверить у пассажиров билеты, капитан. В салоне туристского класса на одного человека больше, чем следует.

– Прекрасно, – сказал Димирест. – А теперь я сообщу вам кое-что. Каждую лишнюю секунду, что мы здесь торчим, мы понапрасну жжем топливо в третьем и четвертом двигателях, запустить которые дали разрешение вы… Драгоценное топливо, необходимое нам сегодня в ночном полете. Так что, если наш самолет сейчас же не поднимется в воздух, я глушу двигатели и посылаю за топливом, чтобы пополнить баки. И еще одно вам не мешает знать: с КДП только что сообщили, что у них появилось «окно»; если мы сейчас начнем выруливать, нам немедленно дадут разрешение на взлет. Через десять минут положение может измениться. Теперь решайте. Жду. Что вы скажете?

Инспектор колебался. Любое из решений было чревато неприятными последствиями. Он знал, что капитан прав, поднимая вопрос о топливе; глушить же сейчас двигатели и пополнять баки – значит по меньшей мере еще на полчаса задержать вылет, который и без того был отложен на час, а все это стоит денег. С другой стороны, на дальнем международном рейсе число принятых на борт пассажиров обязательно должно соответствовать числу предъявленных билетов. Если на борту самолета действительно будет обнаружен безбилетный пассажир, это послужит достаточным оправданием для задержки. Но если «зайца» не окажется и выяснится, что при проверке и подсчете просто произошла какая-то путаница – а это вполне возможно, – УП оторвет ему голову.

Инспектор принял решение, которое напрашивалось само собой. Обернувшись к открытой двери, он распорядился:

– Прекратите проверку билетов. Самолет выруливает на старт. Когда дверь кабины захлопнулась, Энсон Хэррис, ухмыляясь, крикнул в трубку радиотелефона стоявшему внизу дежурному:

– Могу запускать второй двигатель?

В трубке задребезжало в ответ:

– Запускайте второй!

Передняя дверь самолета захлопнулась. Красная лампочка в кабине мигнула и погасла.

Второй двигатель загудел и перешел на мерное глухое урчание.

– Могу запускать первый двигатель?

– Запускайте первый.

Галерея-гармошка, словно отрезанная пуповина, отделилась от фюзеляжа и откатилась к зданию аэровокзала.

Вернон Димирест запросил по радио у наземного диспетчера разрешение выруливать на старт. Загудел и заработал первый двигатель.

Капитан Энсон Хэррис, пилотировавший самолет и занимавший левое сиденье, утвердил ноги на педалях руля поворотов и носками нажал на тормоз, приготовившись вырулить на взлетную полосу и поднять самолет в воздух.

За окнами продолжала бушевать метель.

– Самолет «Транс-Америка», рейс два, говорит наземный диспетчер. Разрешаю выруливать к взлетной полосе…

Гул двигателей возрос.

Вернон Димирест думал: «Рим… Потом Неаполь… Ну вот мы и летим туда!»