Текст книги "Аэропорт"

Наконец, заметив, что на нее стали с любопытством поглядывать, она, все так же плача, принялась бесцельно бродить по аэровокзалу. Именно тогда защитные силы мозга пришли ей на выручку, сознание ее затуманилось, и в спасительном отупении она хотя и продолжала горевать, но уже не понимала – почему.

Вскоре после этого она попалась на глаза одному из дежурных полицейских аэровокзала, и он, проявив отзывчивость, которой далеко не всегда отличаются блюстители порядка, усадил ее в укромном уголке и тут же связался по телефону со своим начальством. Лейтенант Ордвей находился неподалеку и сказал, что разберется в этом сам. Он пришел к выводу, что Инес, несмотря на ее подавленное состояние и бессвязную речь, совершенно безопасна, и велел проводить ее в кабинет управляющего аэропортом, считая, что это единственное спокойное и вместе с тем не столь устрашающее, как полицейский участок, место.

Инес покорно поднялась в лифте, прошла по коридору; она как будто даже не сознавала, что ее куда-то ведут, во всяком случае, была к этому равнодушна. Потом она покорно опустилась в указанное ей кресло, радуясь, что может отдохнуть. Какие-то люди входили и выходили, говорили что-то, но все это происходило как во сне, а очнуться у нее не хватало сил.

Однако некоторое время спустя инстинкт самосохранения, заложенный в каждом человеке, сколь бы ни был он беспомощен и забит, заставил ее очнуться и осознать, хотя и смутно, что нужно действовать, двигаться, делать что-то, так как жизнь не стоит на месте и – какие бы удары она ни наносила и как бы ни была беспросветна и пуста – неумолимо движется вперед.

Инес Герреро встала; она еще не отдавала себе отчета, где находится и как сюда попала, но уже приняла решение уйти. В этот момент медоувудская делегация в сопровождении лейтенанта Ордвея вошла в приемную Мела Бейкерсфелда, где находилась Инес. Делегация проследовала в кабинет, а Нед Ордвей вернулся, и, пока затворялась дверь, Мел успел заметить, что лейтенант разговаривает с посетительницей.

Хотя Инес и не очень хорошо соображала, однако она поняла, что этот здоровенный негр-полицейский хочет ей помочь, и вместе с тем возникло неясное ощущение, что она уже видела его где-то, совсем недавно, и тогда он был тоже добр к ней, как и сейчас, куда-то отвел ее и ничего не пытался выспросить; вот и теперь он вроде понимал – хотя она ничего не говорила, – что ей надо вернуться в город, но она не уверена, хватит ли у нее на это денег. Инес принялась шарить в кошельке, хотела подсчитать, сколько у нее там осталось, но он остановил ее и, повернувшись спиной к двери в кабинет, сунул ей в руку три доллара. Потом вывел ее в коридор, показал, как пройти вниз к остановке автобуса, и добавил, что этих денег ей хватит на обратную дорогу и останется еще немного, чтобы в городе добраться, куда ей нужно.

После этого полицейский ушел, а Инес сделала, как он сказал: спустилась вниз по лестнице; потом почти у самой двери, ведущей наружу к остановке автобуса, ей бросилось в глаза нечто привычно знакомое – киоск, в котором продавали сосиски, – и чувство голода, жажды и смертельной усталости сразу вернуло ее к действительности. Она порылась в кошельке, нашла тридцать пять центов, купила сосиску и кофе в бумажном стаканчике, и вид этих обыденных предметов подействовал на нее ободряюще. В уголке, рядом с киоском, она увидела стул и примостилась на нем. Она не отдавала себе отчета в том, сколько времени просидела там: сосиска была съедена, кофе выпит, и пробудившееся было восприятие реальности происходящего снова стало ускользать от нее, заменяясь чувством успокоения и довольства. Сновавшие перед глазами люди, гул голосов, какие-то объявления по радио – все это убаюкивало ее. Дважды Инес показалось, будто она услышала по радио и свое имя, но она решила, что это ей почудилось, что этого не может быть, так как никому на свете нет до нее дела и никто даже не знает, где она.

Она смутно сознавала, что рано или поздно ей придется отсюда уйти, и чувствовала, как это будет для нее трудно. Ну а пока она тихонечко посидит здесь.

8

Все сотрудники, срочно вызванные в кабинет управляющего аэропортом, явились незамедлительно – за исключением одного. Некоторых Бейкерсфелд вызывал сам, других – через Таню Ливингстон, но во всех случаях подчеркивалась настоятельная необходимость прибыть немедленно, отложив все дела.

Первым явился шеф Тани Ливингстон – управляющий пассажирскими перевозками «Транс-Америки» Берт Уэзерби.

Почти тут же следом за ним пришел лейтенант Ордвей, уже отдавший своим полицейским приказ разыскать Инес Герреро, но еще не имевший ни малейшего представления о том, зачем это нужно. На это время он предоставил медоувудцам беспорядочно толпиться в главном вестибюле аэровокзала и слушать, как адвокат Фримантл усердствует перед телекамерой, защищая их права.

Берт Уэзерби спросил прямо с порога:

– Что у вас стряслось, Мел?

– Мы еще не знаем наверняка, Берт, и ухватиться пока не за что, но не исключена возможность, что на борту вашего самолета, выполняющего рейс два, находится бомба.

Уэзерби кинул мельком вопросительный взгляд на Таню – почему она тоже здесь? – но не стал терять времени на расспросы и снова обратился к Мелу:

– Так что именно вам известно?

Мел вкратце рассказал Уэзерби и Ордвею обо всем, что удалось установить, и о сообщении инспектора Стэндиша относительно пассажира, который как-то подозрительно, на взгляд инспектора – человека остронаблюдательного, – держал под мышкой маленький плоский чемоданчик, прижимая его к боку; о том, что человека этого, как установлено Таней Ливингстон, зовут Д. О. Герреро или, возможно, Берреро; о том, что, по словам городского агента, пассажир при регистрации не имел при себе никакого багажа, за исключением уже упомянутого чемоданчика; о том, что Д. О. Герреро выписал в аэропорту страховой полис на сумму в триста тысяч долларов, причем у него едва хватило денег, чтобы уплатить за страховку, из чего явствует, что он, по всей видимости, отправился в пятитысячемильный перелет не только без смены белья, но и практически без денег; и наконец, о том, что миссис Инес Герреро, в чью пользу застраховал ее супруг свою жизнь на время перелета, в чрезвычайно расстроенных чувствах только что бродила по зданию аэровокзала.

Пока он говорил, вошел таможенный инспектор Га рри Стэндиш, не успевший даже снять форму, а за ним – Банни. Девушка вошла неуверенно, с опаской поглядывая по сторонам на незнакомых людей и незнакомую обстановку. Когда смысл сообщения Мела дошел до нее, она побледнела и глаза ее округлились от испуга.

Из всех приглашенных не явился только контролер, дежуривший у выхода сорок семь и пропускавший пассажиров на рейс два. Когда Таня позвонила его начальнику, тот сказал, что контролер уже сменился и уехал домой. «Передайте, – попросила Таня, – чтобы он по прибытии домой немедленно позвонил сюда». Таня решила, что вызывать его обратно нет смысла: едва ли он запомнил, сел ли Герреро в самолет. Если же у кого-то возникнут вопросы, тогда их можно будет задать и по телефону.

– Я пригласил сюда всех, кто имеет к этому делу хоть малейшее отношение, на случай если вы или кто-то еще пожелает что-нибудь выяснить, – сказал Мел, обращаясь к Уэзерби. – Я считаю, что нам с вами – и главным образом вам – предстоит решить, должны ли мы на основании имеющихся данных предупредить командира рейса два. – В эту минуту Мелу снова вспомнилось то, что он на время выбросил из головы: ведь командиром рейса два был его зять Вернон Димирест. Потом, сказал себе Мел, он еще успеет хорошенько подумать о некоторых вытекающих отсюда последствиях. А сейчас не время.

– Вот что. – Вид у Берта Уэзерби был довольно мрачный. Он обернулся к Тане. – Какое бы решение мы ни приняли, я считаю, что следует поставить обо всем в известность главного пилота. Разыщите Ройса Кеттеринга. Если он еще на базе, давайте его сюда.

Капитан Кеттеринг, главный пилот «Транс-Америки», испытывал самолет номер 731-ТА перед его отправкой в рейс два.

– Есть, сэр.

Таня направилась к телефону; в это время зазвонил другой аппарат. Мел взял трубку.

Го ворил руководитель полетов – в ответ на запрос Мела, поступивший несколько минут назад на КДП:

– Сообщаю запрошенные вами сведения о самолете «Транс-Америки», выполняющем рейс два.

– Давайте.

– Взлетел в двадцать три тринадцать по местному времени.

Мел бросил взгляд на стенные часы. Было десять минут пополуночи: самолет летел уже без малого час.

Руководитель полетов продолжал:

– КДП Чикаго передал самолет Кливлендскому центру в ноль двадцать семь; Кливленд, в свою очередь, передал самолет Торонто в час ноль три, то есть семь минут назад. По сообщению Торонтского центра, самолет находится в настоящий момент близ Лондона, провинция Онтарио. Если вас интересует, могу сообщить дополнительные данные: высоту, скорость, курс…

– Пока достаточно, – сказал Мел. – Благодарю.

– Тут вот еще что, мистер Бейкерсфелд. – И руководитель полетов пересказал сообщение Патрони: полосой три-ноль нельзя будет пользоваться еще по меньшей мере час.

Мел нетерпеливо слушал. Сейчас на первом плане были другие, более важные дела.

Повесив трубку, Мел передал Уэзерби данные о местонахождении самолета.

Таня тоже положила трубку и сообщила:

– Капитана Кеттеринга нашли. Он сейчас придет.

– А эта женщина – жена подозрительного пассажира… Как, кстати, ее зовут? – спросил Уэзерби.

– Инес Герреро, – сказал Ордвей.

– Где она?

– Пока неизвестно. – Ордвей добавил, что полицейские прочесывают аэропорт, хотя, возможно, этой женщины давно уже здесь нет. Управление городской полиции тоже поставлено в известность, и полицейские проверяют каждый автобус, прибывающий в город из аэропорта.

– Она была здесь, – сказал Мел, – но тогда мы еще ничего не знали…

– Не очень-то мы были поворотливы, – проворчал Уэзерби и поглядел на Таню, а потом на инспектора Стэндиша, который пока не произнес ни слова. Таня поняла, что Уэзерби с досадой вспомнил сейчас, как он от нее отмахнулся: «Бросьте вы!» – Придется нам все-таки информировать командира экипажа, – сказал он. – Пусть у нас пока одни только предположения, он имеет право знать о них.

– Может быть, сообщить приметы Герреро, чтобы капитан Димирест мог последить за ним, не привлекая его внимания? – сказала Таня.

– Если вы найдете это нужным, – сказал Мел, – тут мы можем вам помочь. Есть люди, которые его видели.

– Хорошо, – сказал Уэзерби, – сейчас мы этим займемся. А пока что, Таня, свяжитесь с нашим диспетчером. Скажите, что через несколько минут нам надо будет передать важное сообщение рейсу два – пусть подключат спецсвязь. Я хочу, чтобы это прошло по закрытому каналу, а не в открытый эфир. Пока еще не время оповещать всех.

Таня снова взяла трубку. Мел обратился к Банни:

– Как вас зовут?

Она назвала себя, явно нервничая. Взоры всех были обращены на нее. Мужчинам невольно бросился в глаза ее пышный бюст. Уэзерби чуть не присвистнул, но вовремя сдержался.

– Вы поняли, о каком пассажире идет речь? – продолжал Мел.

– Я?.. Нет, не совсем…

– Его зовут Д. О. Герреро. Вы, кажется, час назад выписывали ему страховой полис, так?

– Да.

– Вы при этом хорошо к нему присмотрелись?

Банни покачала головой.

– Нет, особенно не присматривалась. – Ответ прозвучал тихо. Банни облизнула губы.

Мел с удивлением на нее поглядел.

– Когда я говорил с вами по телефону, мне показалось…

– Страховалась уйма народу… – попыталась оправдаться Банни.

– Но вы же сказали, что вам запомнился этот пассажир!

– Нет, это был какой-то другой.

– Значит, вы не помните пассажира по фамилии Герреро?

– Нет.

Мел был озадачен.

– Разрешите мне, мистер Бейкерсфелд. – Нед Ордвей шагнул вперед и пригнулся почти к самому лицу Банни. – Не хотите впутываться в это дело, так, что ли? – Голос Ордвея звучал резко – это был типичный голос полицейского; мягкого тона, каким Ордвей разговаривал с Инес Герреро, не было и в помине.

Банни вздрогнула и отшатнулась, но промолчала.

– Так или нет? Отвечайте! – настаивал Ордвей.

– Я ничего не знаю.

– Неправда! Знаете. Вы не хотите помочь, потому что боитесь, как бы для вас чего худого не вышло. Мне таких, как вы, видеть приходилось. – Ордвей говорил презрительно, швыряя слова ей в лицо. Он был груб, беспощаден – Мелу впервые открывалась эта сторона его натуры. – Ну так вот что я вам скажу, красотка. Если вы боитесь неприятностей, то на них-то вы как раз и нарываетесь. Если же хотите избежать их – пока не поздно, – надо отвечать на вопросы. И отвечать быстро! Нам каждая секунда дорога.

Банни молчала – ее била дрожь.

– Послушайте, девушка, – сказал Мел. – На этом самолете около двухсот человек. Не исключено, что их жизнь в опасности. Я спрашиваю вас еще раз: вы помните человека по фамилии Герреро?

Банни медленно опустила голову.

– Да.

– Опишите его, пожалуйста.

Сначала запинаясь, потом все увереннее Банни принялась описывать внешность Д. О. Герреро.

Все напряженно слушали, и портрет Герреро возникал перед их мысленным взором: худой, костлявый человек, бледное лицо с ввалившимися щеками, острый подбородок, тонкие губы, рыжеватые усики, длинная тощая шея, трясущиеся руки, все время нервно перебирает пальцами. Оказалось, что у Банни весьма острый, наблюдательный глаз.

Уэзерби, сидя за столом Мела, записывал этот словесный портрет для радиограммы Вернону Димиресту, которую он уже начал составлять.

Когда Банни рассказала, что у Герреро едва набралось десять долларов, чтобы заплатить за страховку, а итальянских денег не было и в помине и что он ужасно нервничал, пересчитывая мелочь, а потом невероятно обрадовался, обнаружив пятидолларовую бумажку во внутреннем кармане пиджака, Уэзерби перестал писать и с испугом и возмущением уставился на Банни:

– Боже милостивый! И вы, невзирая на это, выписали ему полис? Да вы что – рехнулись?

– Я думала… – растерянно начала Банни.

– Ах вы думали! И все-таки ничего не предприняли, не так ли? Бледная, перепуганная Банни молчала.

Мел напомнил:

– Мы теряем время, Берт.

– Я знаю, знаю… – Пальцы Уэзерби судорожно сжали карандаш. – Дело не только в ней, – пробормотал он, – и даже не в тех, кто оплачивает ее услуги. Дело в нас самих – себя винить надо. Мы же согласны в душе с пилотами, которые восстают против страхования жизни в аэропорту, но у нас не хватает мужества это признать. И мы позволяем страховым компаниям делать свое грязное дело…

Мел повернулся к инспектору Стэндишу:

– А вы, Гарри, можете добавить что-нибудь по поводу этого Герреро?

– Нет, – сказал Стэндиш. – Я не был так близко от него, как эта молодая особа, и она заметила то, чего не заметил я. Но как он держал чемоданчик – это я заметил. Могу добавить только одно: если там действительно находится то, что вы думаете, пусть никто и не пытается отнять у него чемоданчик.

– Так что же вы предлагаете?

– Я ведь не специалист в таких делах, – сказал таможенник, – что я могу предложить? Но по-моему, здесь можно действовать только хитростью. Ведь если это бомба, значит, у нее должен быть взрыватель и, вероятно, с таким устройством, чтобы его можно было быстро привести в действие. Сейчас бомба у него в руках. Если кто-нибудь попытается ее отнять, он сообразит, что его планы раскрыты и, значит, ему нечего терять. – Стэндиш помолчал и добавил угрюмо: – А при таком напряжении палец, лежащий на взрывателе, может дрогнуть…

– Нам, конечно, по сути дела, еще ничего не известно, – сказал Мел. – Быть может, это просто какой-то чудак и в чемоданчике у него нет ничего, кроме пижамы.

– Если хотите знать мое мнение, – сказал таможенный инспектор, – то я думаю, что это не так. К великому моему сожалению. Тем более что этим рейсом улетела моя племянница.

Стэндиш был очень расстроен: если случится самое худшее, как сообщит он такую весть своей сестре в Денвер? Ему вспомнилось прощание с Джуди: какая она прелестная, юная и как беззаботно играла с сидевшим рядом ребенком. «До свидания, дядя Гарри, прощайте», – сказала она, и он чмокнул ее в щеку. В бессильном отчаянии он упрекал теперь себя за то, что не действовал более решительно, не принял никаких мер в отношении человека с чемоданчиком.

«Ладно, – подумал он. – Если даже теперь уже поздно, все равно надо пытаться что-то предпринять».

– Я хочу добавить еще кое-что… – Все посмотрели на Стэндиша. – Сейчас не до ложной скромности, и потому я скажу напрямик: у меня есть чутье на людей, особенно первое впечатление никогда меня не обманывает, и дурного человека я обычно чувствую сразу, только не спрашивайте меня – как и почему. Это инстинкт, ну и еще, может быть, профессиональный навык. Я сразу обратил внимание на этого человека. «Подозрительный субъект», – сказал я себе, но по профессиональной привычке подумал о контрабанде. Теперь, после того, что нам стало известно – пусть это еще очень немного, – я скажу больше: этот человек, Герреро, – опасная личность. – Стэндиш взглянул на управляющего перевозками. – Мистер Уэзерби, я бы хотел, чтобы вы в своей радиограмме именно так охарактеризовали этого человека.

– Как раз это я и намеревался сделать, инспектор. – Уэзерби оторвался от своих записей. Почти все, что говорил Стэндиш, он уже успел включить в радиограмму командиру рейса два.

Таня все еще разговаривала по телефону с нью-йоркским диспетчером «Транс-Америки».

– Да, сообщение будет длинное. Пожалуйста, распорядитесь, чтобы была снята копия.

Раздался резкий стук в дверь: вошел высокий мужчина с обветренным, изборожденным морщинами лицом и пронзительным взглядом светло-голубых глаз. На нем были синий шерстяной, смахивавший на форменную одежду костюм и теплое пальто. Он кивнул Мелу, а Берт Уэзерби сказал:

– Спасибо, Ройс, что явились так быстро. У нас тут вроде не все благополучно. – Он протянул листок блокнота с радиограммой, которую только что набросал.

Капитан Кеттеринг, главный пилот «Транс-Америки», внимательно прочел радиограмму. Он ничем не выдал своего волнения, пока глаза его скользили по строчкам, – только чуть тверже стала линия губ. Главный пилот, как и многие другие, в том числе и управляющий перевозками, обычно не задерживался в аэропорту до такого позднего часа. Но пурга, бушевавшая трое суток и требовавшая срочных решений с учетом обстановки, не позволила ему уйти домой.

Зазвонил второй телефон, нарушив воцарившуюся на секунду тишину. Мел взял трубку и передал ее Ордвею.

Капитан Кеттеринг дочитал радиограмму. Уэзерби спросил:

– Как вы считаете, стоит ее посылать? Мы уже запросили у диспетчера канал спецсвязи.

– Правильно, – сказал капитан Кеттеринг. – Только я попросил бы добавить: «Предлагаем вернуться или совершить посадку по усмотрению командира». И пусть диспетчер радирует им последнюю метеосводку.

– Да, разумеется. – Уэзерби приписал еще несколько слов, протянул блокнот Тане, и она тут же начала передавать радиограмму.

Капитан Кеттеринг обвел взглядом присутствующих.

– Это все, что нам известно?

– Да, – сказал Мел. – Пока что все.

– Возможно, скоро прибавится еще что-нибудь, – сказал лейтенант Ордвей, кладя телефонную трубку. – Мои ребята только что разыскали жену Герреро.

Радиограмма управляющего пассажирскими перевозками международного аэропорта Линкольна командиру рейса два начиналась так:

СОГЛАСНО НЕПРОВЕРЕННЫМ ДАННЫМ, ПАССАЖИР ТУРИСТСКОГО КЛАССА НА БОРТУ ВАШЕГО САМОЛЕТА Д. О. ГЕРРЕРО ИМЕЕТ ПРИ СЕБЕ ВЗРЫВНОЙ МЕХАНИЗМ. ПАССАЖИР ЛЕТИТ БЕЗ БАГАЖА И, ПОВИДИМОМ У, БЕЗ ДЕНЕ Г. ПЕРЕД ВЫЛЕТОМ ЗАСТРАХОВАЛ СВОЮ ЖИЗНЬ НА КРУПНУЮ СУММУ. ПОДОЗРИТЕЛЬНО ОБЕРЕГАЕТ ЧЕМОДАНЧИК, НАХОДЯЩИЙСЯ ПРИ НЕМ В КАЧЕСТВЕ РУЧНОЙ КЛАДИ. ДАЕМ ОПИСАНИЕ ПАССАЖИРА…

Для установления связи с рейсом два по радиоканалам авиакомпании потребовалось несколько минут.

Со времени первой радиограммы по спецсвязи командиру рейса два о том, что у него на борту находится «заяц» – миссис Ада Квонсетт, диспетчерская служба Кливленда уже успела передать самолет диспетчерам Нью-Йорка. Теперь все радиограммы, посылаемые авиакомпанией рейсу два, должны были идти через КДП Нью-Йорка. Таня диктовала радиограмму, телефонистка в Нью-Йорке записывала ее. Диспетчер авиакомпании «Транс-Америка» в Нью-Йорке, прочтя одновременно с телефонисткой первые несколько строк, тут же по прямому проводу связался с оператором спецсвязи АРК – аэронавигационной радиокомпании, обслуживающей все крупные авиалинии.

Оператор АРК, находящийся в особом помещении в другой части Нью-Йорка, зафиксировав вторичный вызов диспетчера «Транс-Америки», тут же закодировал радиограмму специальным четырехбуквенным кодом, присвоенным самолету номер 731-ТА, и снова – подобно телефонному звонку, который передается по общему телефонному проводу, а поступает только к одному-единственному абоненту, – спецвызов должен был прозвучать только на самолете, выполняющем рейс два.

Наконец нью-йоркский диспетчер услышал голос капитана Вернона Димиреста, пролетавшего в этот момент над Канадой, в районе Онтарио:

– Говорит рейс два «Транс-Америки», спецвызов принят.

– Рейс два «Транс-Америки», говорит диспетчерская служба Нью-Йорка. Для вас получено важное сообщение. Примите радиограмму.

Короткая пауза – и снова голос Димиреста:

– О’кей, Нью-Йорк. Давайте ваше сообщение.

– Командиру рейса два, – начал диспетчер. – «Согласно непроверенным данным, пассажир туристского класса…»

Инес Герреро все еще тихонько сидела в углу у киоска, когда кто-то потряс ее за плечо.

– Инес Герреро! Вы миссис Инес Герреро?

Инес подняла глаза. Она не сразу собралась с мыслями – они были где-то далеко и так сумбурны, – но все же до ее сознания постепенно дошло, что перед ней стоит полицейский.

Он снова потряс ее за плечо и повторил свой вопрос.

Инес неуверенно кивнула. Она поняла, что это не тот полицейский, который разговаривал с ней раньше. Этот был белый и говорил совсем по-другому – жестко, без всякого сочувствия.

– Ну-ка, леди, подымайтесь! – Полицейский больно ухватил ее за плечо и грубо заставил встать. – Слышите? Пошли! Все уже надорвали глотку, вас вызывая. Подняли на ноги всю полицию.

Когда Инес через десять минут появилась в кабинете Мела, все уставились на нее. По просьбе Мела здесь остались присутствовавшие ранее: Таня, инспектор Стэндиш, Банни, Уэзерби и капитан Кеттеринг. Полицейский подвел ее к стулу, стоявшему посреди комнаты, усадил и ушел. К ней подошел лейтенант Ордвей.

– Миссис Герреро, – начал Нед Ордвей. – Почему ваш муж полетел в Рим?

Инес тупо смотрела на Ордвея и молчала. Полицейский заговорил более жестко, но не грубо.

– Миссис Герреро, пожалуйста, слушайте меня внимательно. Я должен задать вам несколько очень важных вопросов. Они касаются вашего мужа, и вы можете мне помочь. Вы меня понимаете?

– Нет… А почему…

– Вам не нужно понимать, почему я задаю эти вопросы. Об этом мы поговорим потом. Сейчас я хочу только, чтобы вы на них отвечали и этим помогли мне. Вы согласны отвечать? Я вас об этом прошу.

Уэзерби не вытерпел:

– Лейтенант, мы не можем возиться всю ночь. Самолет удаляется от нас со скоростью шестьсот миль в час. Раз иначе не выходит, беритесь за нее покрепче.

– Предоставьте это дело мне, мистер Уэзерби, – резко сказал Ордвей. – Если мы все начнем кричать, толку будет вдвое меньше, а времени уйдет вдвое больше.

Уэзерби промолчал, всем своим видом, однако, выражая нетерпение.

– Инес… – снова начал Ордвей. – Можно, я буду называть вас Инес?

Инес молча кивнула.

– Инес, вы будете отвечать на мои вопросы?

– Буду… если смогу.

– Почему ваш муж улетел в Рим?

Она прошептала еле слышно:

– Я не знаю.

– У вас есть там друзья? Родственники?

– Нет… В Милане есть дальний родственник, но мы его совсем не знаем.

– Ваш муж состоит в переписке с этим родственником?

– Нет.

– Мог ваш муж почему-либо вдруг пожелать навестить этого родственника?

– Нет.

– Послушайте, лейтенант, – вмешалась Таня, – никто же не летит в Милан рейсом два. Для этого существует «Алиталия» – прямой рейс до Милана, да он и дешевле. И сегодня вечером самолет «Алиталия» улетел тоже.

– Да, видимо, мы можем забыть об этом родственнике, – согласился Ордвей. – Есть у вашего мужа какие-нибудь дела в Риме? – спросил он Инес.

Она отрицательно покачала головой.

– А чем вообще занимается ваш муж?

– Он берет… брал подряды.

– Какого рода подряды?

Мало-помалу Инес начинала приходить в себя.

– На постройку зданий, жилых домов…

– Вы сказали «брал». Он больше этим не занимается? Почему?

– Дела пошли плохо…

– Вы имеете в виду денежную сторону?

– Да… А почему вы спрашиваете?

– Пожалуйста, поверьте мне, Инес, у меня есть на то серьезные основания. Речь идет о жизни вашего мужа… и еще многих других. Поверьте мне на слово.

Инес подняла глаза на Ордвея. Их взгляды встретились.

– Хорошо.

– У вашего мужа и сейчас денежные затруднения?

Инес помедлила лишь секунду:

– Да.

– Серьезные?

Инес молча наклонила голову.

– Он разорился? У него долги?

Совсем шепотом:

– Да.

– А где он раздобыл денег на полет в Рим?

– Мне кажется… – Инес хотела было сказать, что муж заложил ее кольцо, но внезапно вспомнила про квитанцию «Транс-Америки» о выдаче ему билета в кредит. Она вынула измятую желтую бумажку из сумочки и протянула ее Ордвею. Уэзерби тоже подошел взглянуть.

– Она выписана на «Берреро», – заметил Уэзерби. – А подпись неразборчива – можно понять и так и этак.

– Он и в списке пассажиров значился как Берреро, – напомнила Таня.

– Сейчас это не имеет значения, – сказал Ордвей, – но в общем-то это старый трюк, к которому прибегают, когда человек неплатежеспособен. Подменяют первую букву другой, чтобы платежеспособность нельзя было проверить – во всяком случае, сразу. А потом, когда ошибка обнаруживается, сваливают всю вину на того, кто выписывал квитанцию. – Держа желтую бумажку в руке, Орд-вей повернулся к Инес и спросил сурово: – Почему вы на это согласились? Вы же знали, что это мошенничество.

– Я совсем ничего про это не знала, – возмутилась Инес.

– Откуда же у вас эта бумажка?

Инес довольно сбивчиво принялась рассказывать, как она обнаружила квитанцию и поспешила в аэропорт, надеясь перехватить мужа, пока он не сел в самолет.

– Значит, до сегодняшнего вечера вы понятия не имели о том, что ваш муж собирается куда-то лететь?

– Нет, сэр.

– Ни малейшего?

– Нет.

– И даже сейчас вы не понимаете, зачем ему это понадобилось?

Инес поглядела на Ордвея с тревогой:

– Нет.

– Ваш муж совершал когда-нибудь нелогичные поступки?

Инес колебалась.

– Ну так как же, – допытывался Ордвей, – случалось с ним такое?

– Случалось, иногда… в последнее время.

– Он был неуравновешен?

Шепотом:

– Да.

– Впадал в ярость?

Помолчав, Инес утвердительно кивнула, хотя и с явной неохотой.

– У вашего мужа был сегодня с собой чемоданчик, – спокойно, не меняя тона, проговорил Ордвей. – Маленький плоский чемоданчик вроде портфеля. И по-видимому, он представлял особую ценность для вашего мужа. Вы не знаете, что у него могло там быть?

– Не знаю, сэр.

– Вы сказали, Инес, что ваш муж брал подряды – строительные подряды. Приходилось ли ему в процессе работы пользоваться взрывчаткой?

Вопрос был задан как бы вскользь и так неожиданно, что не сразу привлек к себе внимание. Но когда он дошел до сознания каждого, в комнате внезапно воцарилась напряженная тишина.

– О да, – сказала Инес. – Очень часто.

Ордвей помедлил и спросил:

– Ваш муж хорошо разбирается во взрывчатых веществах?

– Мне кажется, да. Ему нравилось с ними работать… Но он… – Внезапно Инес умолкла.

– Что – он, Инес?

– Он обращается с ними очень осторожно… – Апатия Инес прошла, она теперь явно нервничала. Взгляд ее перебегал с одного лица на другое. – А почему вы об этом спрашиваете?

– А вы совсем не догадываетесь почему, Инес? – вкрадчиво спросил Ордвей.

Она молчала, и тогда Ордвей снова спросил, как бы между прочим:

– Где вы проживаете?

Инес сообщила адрес, и он его записал.

– Ваш муж был дома сегодня днем или вечером перед тем, как отправиться на аэродром?

Инес подняла испуганные глаза на полицейского.

– Был.

Ордвей повернулся к Тане и сказал вполголоса:

– Соедините меня, пожалуйста, с полицейским отделением этого района. – Он набросал на бумажке несколько цифр. – Пусть не кладут трубку…

Таня поспешила к телефону.

Ордвей снова обратился к Инес:

– Ваш муж держал дома взрывчатку? – Инес явно колебалась и медлила с ответом. Голос Ордвея внезапно стал резок: – Вы до сих пор говорили мне правду. Не лгите же теперь! Была у него взрывчатка?

– Была.

– Какая именно?

– Динамит… и капсюли… Они у него остались…

– С тех пор, когда он работал подрядчиком?

– Да.

– Говорил он вам про них что-нибудь? Объяснял, зачем он их держит?

Инес отрицательно покачала головой:

– Нет. Он говорил только, что это не опасно, если… если знать, как с ними обращаться…

– А где он их хранил?

– Просто в ящике стола.

– Какого стола, где?

– В спальне. – Внезапно Инес покачнулась, лицо ее побелело. Это не укрылось от Ордвея.

– Вы что-то вспомнили! Что именно?

– Ничего! – Но голос и глаза Инес выдавали охвативший ее ужас.

– Да, вспомнили, не запирайтесь! – Ордвей наклонился к Инес, лицо его стало жестким, суровым. Снова от былой обходительности не осталось и следа: перед Инес стоял полицейский, грубый, беспощадный; ему нужен был ответ, и он знал, что получит его. – Не вздумайте запираться или лгать! – выкрикнул Ордвей. – Не поможет. Говорите, о чем вы подумали. – Инес всхлипнула. – Бросьте это! Говорите!

– Сегодня вечером… я как-то не обратила на это внимания сначала… эти штуки…

– Динамит и капсюли?

– Да.

– Ну что вы тянете? Говорите, в чем дело?

Инес прошептала едва слышно:

– Их не было на месте!

Послышался ровный голос Тани:

– Я вас соединила, лейтенант. Дежурный на проводе.

В комнате царила мертвая тишина.

Ордвей махнул рукой Тане, не отрывая взгляда от Инес.

– Известно ли вам, что сегодня вечером, перед тем как сесть в самолет, ваш муж застраховал свою жизнь на крупную, очень крупную сумму в вашу пользу?

– Нет, сэр, клянусь, я ничего не знаю…

– Я вам верю, – сказал Ордвей. Он умолк, что-то соображая. Когда он снова заговорил, голос его звучал еще резче: – Инес Герреро, слушайте меня внимательно. У нас есть основания полагать, что ваш муж сегодня вечером имел при себе эти взрывчатые вещества, о которых вы нам сообщили, и, улетая в Рим, взял их с собой. Поэтому – так как иного объяснения его поступку нет – мы считаем, что он сделал это с намерением взорвать самолет и убить себя и всех находящихся на борту. Теперь я хочу задать вам еще один вопрос, но прежде чем вы на него ответите, подумайте хорошенько, подумайте о тех, кто находится там, в самолете, обо всех этих ни в чем не повинных людях, среди которых есть дети. Вы знаете вашего мужа, Инес, вы должны знать его лучше, чем кто-либо другой. Способен ли он… ради страховки, ради вас… способен ли он сделать то, о чем я только что сказал?