Текст книги "Аэропорт"

По лицу Инес Герреро струились слезы. Казалось, она вот-вот лишится чувств. Еле слышно, запинаясь, она пролепетала:

– Да… да, мне кажется, он способен.

Нед Ордвей отвернулся от нее. Он взял у Тани телефонную трубку и заговорил быстро, понизив голос. Он сделал краткое сообщение, попутно отдавая распоряжения. Потом снова обернулся к Инес Герреро:

– Мы должны обыскать вашу квартиру и можем, разумеется, получить ордер на обыск. Но вы облегчите нам дело, если сами дадите на это согласие. Ну как?

Инес тупо кивнула.

– Отлично. – В телефонную трубку Ордвей сказал: – Она согласна. – И, опустив трубку на рычаг, повернулся к Уэзерби и Мелу: – Поищем улики у него на квартире. Это все, что мы можем пока предпринять.

Уэзерби проговорил мрачно:

– Да и мы тоже мало что можем сделать – остается только молиться. – Лицо у него сразу осунулось, потемнело; он начал составлять новую радиограмму командиру рейса два.

9

Пилотам рейса два подали горячую закуску, заказанную капитаном Димирестом. Тарталетки, принесенные стюардессой из салона первого класса, быстро исчезали с подносов. Димирест, надкусив тарталетку с омаром и грибами, сдобренными пармезанским сыром, одобрительно хмыкнул.

Стюардессы, по обыкновению, продолжали усиленно заботиться о тощем Сае Джордане. Украдкой, за спиной двух других летчиков, они сунули ему еще несколько тарталеток на отдельном подносе, а когда Джордан повернулся к приборам, следя за системой перекачки топлива, за щекой у него был изрядный кусок бекона, нафаршированного куриной печенкой.

Вскоре всем трем пилотам, отдыхавшим по очереди в мягком полумраке кабины, будет подано еще одно изысканное блюдо и десерт, какими авиакомпания потчует своих пассажиров первого класса. И только столовое вино и шампанское оставались привилегией пассажиров и не подавались команде.

«Транс-Америка», как и большинство авиакомпаний, старалась вовсю обслуживать свои рейсы первоклассной кухней. Это встречало возражения: кое-кто считал, что авиакомпании – даже международные – должны заниматься исключительно проблемами транспорта, свести обслуживание пассажиров к определенному среднему стандарту и покончить со всякими излишествами, включая сюда и еду более высокого качества, чем обычный стандартный обед. По мнению же других, слишком многое в современном транспорте свелось к такому среднему стандарту, и они одобряли хорошую кухню на самолетах, считая, что это придает полету известный шик. Жалобы на недостаточно хорошую еду поступали к авиакомпаниям чрезвычайно редко. Для большинства пассажиров – как первого, так и туристского класса – еда в полете представлялась своего рода развлечением, и они поглощали ее с аппетитом.

Вернон Димирест, посасывая последние сочные кусочки омара, думал по этому поводу примерно то же, и в этот момент в кабине прозвучал громкий сигнал вызова по каналу спецсвязи и на панели вспыхнула желтая лампочка.

Брови Энсона Хэрриса поползли вверх. Радиограмма по спец-каналу – явление необычное, а два спецвызова меньше чем за час – нечто вообще из ряда вон выходящее.

– Нет, определенно нам нужно засекретиться, – прозвучал сзади голос Сая Джордана.

Димирест протянул руку к регулятору радио.

– Я приму.

После обмена позывными между рейсом два и нью-йоркским диспетчером Вернон Димирест принялся записывать радиограмму в блокнот, пришпиленный под затененной козырьком лампочкой. Радиограмма была от управляющего пассажирскими перевозками международного аэропорта имени Линкольна и начиналась словами:

СОГЛАСНО НЕПРОВЕРЕННЫМ ДАННЫМ…

По мере того как Димирест писал, лицо его, на которое падали отблески света, становилось все более угрюмым, сосредоточенным. Он подтвердил прием и отключился, не прибавив ни слова. Все так же молча он протянул блокнот Энсону Хэррису. Наклонившись к свету, тот прочел радиограмму, негромко свистнул и передал блокнот через плечо Саю Джордану.

Текст заканчивался словами:

ПРЕДЛАГАЕМ ВЕРНУТЬСЯ ИЛИ СОВЕРШИТЬ

ПОСАДКУ ПО УСМОТРЕНИЮ КОМАНДИРА.

Оба старших пилота понимали, что возникает вопрос о том, кто будет принимать решение. Хотя самолет в этом рейсе пилотировал Энсон Хэррис, а Вернон Димирест выполнял обязанности пилота-контролера, все же решающее слово оставалось за ним как за командиром экипажа.

В ответ на вопросительный взгляд Хэрриса Димирест буркнул: – Кто в левом кресле – вы или я? Чего же мы ждем?

Хэррис размышлял недолго. Он сказал:

– Повернем обратно, но очень пологим разворотом – так, чтобы не заметили пассажиры. И пошлем Гвен Мейген опознать этого типа, из-за которого там подняли переполох: никто из нас, само собой разумеется, не может появиться в салоне – это его вспугнет. Ну а потом, – он пожал плечами, – я полагаю, придется действовать сообразно обстоятельствам.

– Согласен, – сказал Димирест. – Вы разворачивайте машину, а я возьму на себя салон. – Он трижды нажал кнопку, вызывая Гвен.

Тем временем Энсон Хэррис связался по радио с воздушным диспетчером и кратко сообщил:

– Говорит «Транс-Америка», рейс два! У нас возникли трудности. Прошу разрешения на возвращение в аэропорт Линкольна и на ведение радаром отсюда до аэропорта.

Хэррис уже прикинул в уме возможности посадки в каком-либо другом аэропорту. Оттава, Торонто и Детройт, как им сообщили при взлете, были закрыты из-за снегопада. К тому же, чтобы обезвредить опасного пассажира, команде требовалось время, что также говорило в пользу возвращения на базу.

Хэррис не сомневался, что Димирест пришел бы к такому же решению.

Откуда-то снизу, преодолев расстояние в шесть миль, до них долетел голос диспетчера Торонтского центра:

– «Транс-Америка», рейс два, вас понял. – И после короткой паузы: – Можете начинать разворот влево, курс два-ноль. Готовьтесь к перемене эшелона.

– Вас понял, Торонто. Начинаем пологий разворот.

– «Транс-Америка», рейс два, пологий разворот одобрен.

Как обычно в таких случаях, переговоры велись тихо. Как в воздухе, так и на земле понимали, что спокойствием можно достичь большего, чем излишним волнением и нервозностью. По характеру полученного сообщения диспетчер на земле сразу понял, что самолет терпит или может потерпеть бедствие. Лайнеры, совершающие рейсовый полет, не прерывают его внезапно и не поворачивают обратно без серьезной причины. Вместе с тем диспетчер знал, что командир корабля в случае необходимости сразу подаст сигнал бедствия и незамедлительно сообщит причину. А пока этого не произошло, диспетчер не должен отвлекать команду и задавать ненужные вопросы.

Любая помощь, какая потребуется, будет оказана с максимальной быстротой и без лишних расспросов.

Но уже и сейчас машина наземных служб заработала вовсю. В Торонтском центре, расположенном в красивом современном здании милях в четырнадцати от города, диспетчер, получив сообщение рейса два, подозвал старшего группы. Старший немедленно установил контакт с другими секторами и стал расчищать воздушное пространство как впереди попавшего в беду самолета, так и непосредственно под ним – последнее из предосторожности, на всякий случай. Тотчас оповестили Кливлендский центр о том, что рейс два, недавно переданный им Торонтскому центру, возвращается обратно и надо следить за его полетом. Оповестили и Чикагский центр, которому предстояло принять рейс от Кливлендского.

В кабину самолета тем временем поступило указание от диспетчера:

– Начинайте спуск до эшелона два-восемь-ноль. Доложите освобождение эшелона три-три-ноль.

Энсон Хэррис подтвердил прием:

– Торонтский центр, говорит рейс два «Транс-Америки». Начинаем снижаться.

Сай Джордан по распоряжению Хэрриса уже сообщил диспетчеру авиакомпании по ее радиоканалу о решении возвратиться в аэропорт.

Дверь кабины отворилась. Вошла Гвен Мейген.

– Если меня вызвали потому, что вам нужны еще тарталетки, – сказала она, – то прошу прощения, но вы их не получите. К вашему сведению, у нас на борту, кроме вас, есть еще и пассажиры.

– Вашим нарушением субординации я займусь позднее, – сказал Димирест, шутливо подражая ее безупречному произношению. – А сейчас… У нас тут небольшая неприятность.

На первый взгляд в кабине пилотов ничего не изменилось с тех пор, как была получена радиограмма управляющего перевозками, однако чувствовалось, что от прежнего спокойно-безмятежного настроения не осталось и следа. Несмотря на внешнее спокойствие, все трое пилотов были собранны, каждый находился в состоянии полной готовности и ощущал эту готовность в других. Для достижения этого умения быстро и квалифицированно принимать ответственные решения в трудной обстановке пилоты на своем пути к креслу командира корабля проводили долгие годы в упорных тренировках и накапливали опыт. Само по себе умение пилотировать воздушный корабль приобреталось без особого труда, и не просто за это пилоты пассажирских рейсов получали свое хорошее жалованье, а за высокое искусство пилотирования, требующее находчивости, самообладания и особой авиационной мудрости. И сейчас Вернон Димирест, Энсон Хэррис и – хотя и в меньшей степени – Сай Джордан проявляли эти свои качества на деле. Положение на борту самолета еще не стало критическим, и при удаче все вообще могло обойтись. Но если катастрофа неизбежна, команда была готова к ней.

– Мне нужно, чтобы вы опознали одного пассажира, – сказал Димирест, повернувшись к Гвен. – Но он не должен знать, что вы ищете его. Мы получили его словесный портрет. Ознакомьтесь с ним. – Он протянул ей блокнот с записью спецсообщения.

Гвен придвинулась ближе – так, чтобы свет из-под козырька падал на листок.

Самолет слегка качнуло: рука Гвен коснулась плеча Вернона Димиреста, он вдохнул тонкий аромат духов и остро ощутил ее близость. Скосив глаза, он увидел в полумраке ее профиль. Она читала радиограмму; лицо ее стало серьезным, но не растерянным. Димиресту вспомнилось, как несколько часов назад она восхитила его силой духа, что отнюдь не уменьшало ее женственности. И мгновенно промелькнула мысль о том, что дважды за этот вечер он слышал из уст Гвен признание в любви. Это признание заставило его тогда задуматься: а сам он был ли когда-нибудь по-настоящему влюблен?

Человеку, который привык всегда держать свои чувства в узде, трудно ответить на этот вопрос. Однако сейчас он вдруг понял, что его чувства к Гвен больше похожи на любовь, чем все, что он испытывал когда-либо прежде.

Гвен уже вторично, более медленно, перечитывала радиограмму. На миг Димирестом овладела слепая ярость: из-за этой дурацкой истории, которая разрушала его планы, теперь ему уже не удастся отдохнуть и развлечься с Гвен в Неаполе. Но он тут же взял себя в руки. Сейчас не время для личных эмоций. К тому же вся эта история может привести всего лишь к задержке – возможно, даже на сутки после их возвращения в аэропорт, – но в конечном счете рейс все равно состоится. Ему и в голову не пришло, что им, быть может, не удастся сразу разделаться с этой бомбой или что эта история может окончиться не так благополучно, как в большинстве подобных случаев.

Сидевший рядом с Димирестом Энсон Хэррис заканчивал пологий разворот с самым малым креном. Это был превосходный, мастерски выполненный разворот, как показывал прибор «пионер» – своего рода дедушка авиационных приборов, – указатель крена и скольжений, подобный тому, какой был установлен еще на самолете Линдберга «Спирит ов Сент-Луис» и на предшествовавших ему самолетах и по-прежнему применялся на современных лайнерах. Стрелка указателя стояла вертикально, шарик – неподвижно в центре. И только гирокомпас позволял догадываться, что самолет отклонился от курса, сделав разворот на сто восемьдесят градусов. Хэррис заявил, что пассажиры не заметят изменения курса (и он был прав), разве только кто-нибудь, знакомый с картой звездного неба и расположения светил по отношению к востоку и западу, не глянет случайно в окно. Тогда он, несомненно, заметит, что самолет изменил курс, но на этот риск приходилось идти – другого выхода не было. По счастью, земля была скрыта облаками, и огни городов не могли служить ориентиром. Теперь Хэррис начал понемногу снижаться, нос самолета слегка пошел вниз, секторы были лишь прикрыты, так что гул двигателей почти не изменил тембра. Хэррис осторожно, сосредоточенно, словно по учебнику, вел самолет, со скрупулезной точностью выполняя все правила, не глядя в сторону Гвен и Димиреста.

Гвен вернула блокнот.

– Идите в салон и отыщите этого субъекта, – инструктировал ее Димирест. – Посмотрите, при нем ли чемоданчик и нет ли способа его отобрать. Вы понимаете, что ни один из нас не должен появляться там – пока, во всяком случае, – чтобы не спугнуть его.

– Конечно, – сказала Гвен. – Я понимаю. Но и мне туда идти незачем.

– Как так?

– Я уже знаю, где он сидит, – спокойно сказала Гвен. – Место четырнадцать А.

Вернон Димирест испытующе на нее поглядел:

– Вероятно, мне не нужно предупреждать вас, как важно, чтобы тут не произошло ошибки. Если есть хоть малейшее сомнение, ступайте и проверьте.

– У меня нет сомнений.

Примерно полчаса назад, пояснила Гвен, после того как пассажиры первого класса отобедали, она прошла в туристский салон, чтобы помочь стюардессам. Один из пассажиров – у окна слева – задремал. Когда Гвен заговорила с ним, он мгновенно проснулся. На коленях у него лежал чемоданчик. Гвен предложила взять его и положить куда-нибудь на время ужина, но пассажир отказался. Он продолжал крепко держать чемоданчик словно какую-то драгоценность. А потом, вместо того чтобы достать складной столик, пассажир использовал чемоданчик, поставив на него поднос с едой. Гвен, привыкшая к чудачествам пассажиров, не придала этому значения, однако человека этого она, конечно, запомнила. Все приметы, перечисленные в радиограмме, совпадали с его внешностью.

– Я хорошо его запомнила еще и потому, что он сидит как раз рядом со старушенцией – безбилетной пассажиркой.

– Вы сказали, что он сидит у окна, верно?

– Да.

– Это несколько осложняет дело – не так-то легко будет дотянуться и вырвать у него чемоданчик…

Но тут Димиресту вспомнилась та часть радиограммы от УП, которая гласила:

ЕСЛИ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ ПРАВИЛЬНО, СПУСКОВОЕ УСТРОЙСТВО СКОРЕЕ ВСЕГО НАХОДИТСЯ СНАРУЖИ И МОЖЕТ БЫТЬ ЛЕГКО ПРИВЕДЕНО В ДЕЙСТВИЕ. ПРОЯВЛЯЙТЕ ОСОБУЮ ОСТОРОЖНОСТЬ, ЕСЛИ РЕШИТЕ СИЛОЙ ЗАВЛАДЕТЬ ЧЕМОДАНЧИКОМ.

Димирест почувствовал, что Гвен сейчас тоже вспомнила это предостережение.

И впервые не то чтобы страх, но какая-то неуверенность нарушила четкий ход его мыслей. Страх мог прийти потом, пока его еще не было. Возможно ли, что эта угроза взрыва может оказаться не просто угрозой? Вернону Димиресту не раз приходилось обсуждать такого рода ситуации, но у него как-то не укладывалось в голове, что он сам может попасть в такое положение.

Энсон Хэррис теперь – все так же плавно – выводил самолет из разворота. Они уже летели в противоположном направлении.

Сигнал вызова по каналу спецсвязи прозвучал снова. Димирест сделал знак Саю Джордану, тот переключился на спецсвязь, дал сигнал приема и начал записывать радиограмму.

Энсон Хэррис тем временем снова вызвал Торонтский центр.

– Я вот о чем думаю, Гвен, – сказал Вернон Димирест, – нельзя ли под каким-нибудь предлогом убрать оттуда двух соседей Герреро? Когда он останется один, может быть, кому-нибудь из нас удастся подойти сзади, наклониться над пустыми сиденьями и выхватить чемоданчик.

– Он сразу заподозрит неладное, – решительно заявила Гвен. – И разумеется, насторожится. Он и так уже весь как на иголках. Если мы уберем его соседей, то какой бы мы при этом ни изобрели предлог, он тотчас заподозрит подвох и будет смотреть в оба.

Второй пилот протянул им блокнот с последней радиограммой, полученной по спецсвязи. Радиограмма была от УП аэропорта Линкольна. Димирест и Гвен, наклонившись к свету, прочли:

ПО ДОПОЛНИТЕЛЬНЫМ СВЕДЕНИЯМ, НАЛИЧИЕ У ПАССАЖИРА ГЕРРЕРО ВЗРЫВНОГО УСТРОЙСТВА ПОЛНОСТЬЮ ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ. ПОВТОРЯЮ: ПОЛНОСТЬЮ ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ. ПАССАЖИР ПСИХИЧЕСКИ НЕУРАВНОВЕШЕН. НЕ КОНТРОЛИРУЕТ СВОИ ПОСТУПКИ. ВТОРИЧНО РЕКОМЕНДУЕМ ДЕЙСТВОВАТЬ С ВЕЛИЧАЙШЕЙ ОСТОРОЖНОСТЬЮ. ЖЕЛАЕМ УДАЧИ.

– Вот это последнее мне особенно понравилось, – сказал Сай Джордан. – Ну как это мило с их стороны, какая трогательная заботливость!

– Заткнись! – резко оборвал его Димирест.

На несколько секунд в кабине воцарилось молчание.

– Если б можно было придумать что-то, – медленно проговорил Димирест, – как-то отвлечь его внимание, чтобы он выпустил из рук чемоданчик. Нам нужно всего несколько секунд, чтобы завладеть им… две секунды, если действовать быстро.

– Он даже на пол его не ставит, – заметила Гвен.

– Я знаю! Знаю! Я просто рассуждаю сам с собой, вот и все. – Он помолчал. – Давайте обдумаем все сначала. Между Герреро и проходом находятся двое пассажиров. Один из них…

– Один из них мужчина; он сидит у прохода. Кресло посередине занимает миссис Квонсетт. Дальше сидит Герреро.

– Значит, бабуля сидит непосредственно рядом с Герреро, рядом с чемоданчиком?

– Да, конечно, но что нам это дает? Даже если мы посвятим ее во все, едва ли она…

Димирест перебил Гвен:

– Вы еще ничего ей не говорили? Она не знает, что мы ее поймали?

– Нет. Вы же сами не велели.

– Да, да. Просто я хотел еще раз удостовериться.

Снова наступило молчание. Вернон Димирест напряженно думал, взвешивал все «за» и «против». Наконец он проговорил с расстановкой:

– У меня возникла идея. Быть может, ее не удастся воплотить в жизнь, но другой возможности я пока не вижу. Теперь слушайте внимательно, я объясню вам, что нужно делать.

В салоне туристского класса большинство пассажиров уже покончили с ужином, и стюардессы собирали подносы. На этот раз ужин прошел быстрее обычного, отчасти потому, что из-за опоздания с отлетом многие пассажиры подкрепились в аэровокзале, и теперь, в этот поздний час, одни совсем отказались от еды, а другие лишь слегка поковыряли вилкой в тарелке.

Миссис Ада Квонсетт продолжала болтать со своим новым приятелем-музыкантом. Одна из стюардесс – бойкая молодая блондинка – обратилась к ним:

– Вы уже закончили, можно взять подносы?

– Да, пожалуйста, мисс, – сказал музыкант.

Миссис Квонсетт приветливо улыбнулась:

– Спасибо, душенька, можете взять мой поднос. Все было очень вкусно.

Угрюмый человек, сидевший по левую руку от миссис Квонсетт, вернул свой поднос, не произнеся ни слова. И тут маленькая старушка из Сан-Диего заметила другую стюардессу, стоявшую в проходе.

Миссис Квонсетт еще раньше обратила внимание на эту девушку, по-видимому, старшую стюардессу. Это была жгучая брюнетка с очень привлекательным широкоскулым лицом и решительным взглядом темных глаз; сейчас взгляд ее был холодно и непреклонно устремлен на Аду Квонсетт.

– Извините, мадам. Разрешите проверить ваш билет.

– Мой билет? Извольте. – Миссис Квонсетт изобразила удивление, хотя мгновенно поняла, что кроется за этой просьбой. Видимо, они уже пронюхали или почему-либо заподозрили, что билета у нее нет. Но миссис Ада Квонсетт еще никогда не сдавалась без боя, и мозг ее тотчас заработал с лихорадочной быстротой. Сейчас главное выяснить – насколько осведомлена эта девица.

Миссис Квонсетт открыла сумочку и сделала вид, что роется в ее содержимом.

– Где-то он у меня здесь, моя дорогая. Должен быть где-то здесь. – Она с самым невинным видом подняла глаза на стюардессу. – Должен быть здесь, если только контролер не отобрал его у меня при выходе из вокзала. Может, он оставил его у себя, а я не обратила внимания.

– Нет, – сказала Гвен Мейген, – он этого сделать не мог. Если это обратный билет, у вас должен остаться купон на обратный полет. А если билет в один конец, у вас остался бы корешок от билета и посадочный талон.

– Да, странно… – Миссис Квонсетт продолжала рыться в сумочке.

Гвен сказала жестко:

– Разрешите, я погляжу сама. – Во время этого диалога обычную ее обходительность как рукой сняло. – Если билет лежит у вас в сумке, я его найду. Если же его там нет, это избавит нас с вами от излишней потери времени.

– С какой это стати! – возмутилась миссис Квонсетт. Впрочем, она тут же сбавила тон: – Я понимаю, что вы не хотели меня обидеть, моя дорогая, но у меня здесь, помимо всего прочего, лежат личные бумаги. А вы, особенно вы, как англичанка, должны уважать неприкосновенность личности. Вы ведь англичанка, не правда ли?

– Кто я такая, не имеет ни малейшего отношения к делу. Сейчас нас интересует ваш билет. Если, конечно, он у вас есть. – Гвен повысила голос, слова ее были слышны теперь другим пассажирам. Кое-кто повернул голову в их сторону.

– О Господи, да есть у меня билет. Вопрос только в том, куда я его сунула. – Миссис Квонсетт дружелюбно улыбнулась. – А вот то, что вы англичанка, я сразу поняла, как только вы заговорили. В устах некоторых людей – вот как в ваших, например, – английская речь звучит так пленительно. Обидно, что мало кто из нас, американцев, обладает таким произношением. Мой покойный супруг не раз, бывало, говорил мне…

– Что говорил ваш супруг, нас не интересует. Где ваш билет?

Нелегко было Гвен держаться так нелюбезно, даже грубо. В обычных обстоятельствах она обошлась бы с этой старушкой хотя и твердо, но добродушно и даже дружелюбно; запугивать женщину вдвое старше себя было очень не по душе Гвен. Но когда она покидала кабину пилотов, Вернон дал ей на этот счет строжайшие указания.

Миссис Квонсетт была, казалось, несколько оскорблена.

– Я терплю ваши грубости, милочка, но как только найду билет, я не премину объяснить вам, что ваше поведение…

– В самом деле, миссис Квонсетт? – От Гвен не укрылось, как вздрогнула старуха, когда она назвала ее по имени: впервые ее спокойное благодушие было поколеблено. А Гвен неумолимо продолжала: – Вы ведь Ада Квонсетт, не так ли?

Старушка приложила к губам кружевной платочек и вздохнула:

– Ну раз уж вам известно мое имя, было бы бесполезно его скрывать, верно?

– Безусловно, тем более что мы знаем про вас все. Вы настоящая уголовница, миссис Квонсетт.

Теперь уже многие пассажиры смотрели в их сторону и прислушивались к разговору, а некоторые даже покинули свои места и подошли поближе. Симпатии всех были явно на стороне старушки, все неодобрительно поглядывали на Гвен. Пассажир, сидевший у прохода и беседовавший с миссис Квонсетт, когда появилась Гвен, беспокойно заерзал на сиденье и сказал:

– Если произошло недоразумение, может быть, я могу помочь…

– Никакого недоразумения не произошло, – сказала Гвен. – Вы путешествуете вместе с этой дамой?

– Нет.

– Тогда это вас не касается, сэр.

До этой минуты Гвен ни разу не позволила себе взглянуть на пассажира, сидевшего у окна. И он тоже не смотрел на нее, однако его поза и наклон головы свидетельствовали о том, что он внимательно прислушивается к происходящему. Украдкой бросив взгляд в его сторону, Гвен успела заметить, что он по-прежнему держит чемоданчик на коленях. При мысли о том, что он там прячет, она похолодела, предчувствуя беду, и по телу ее побежали мурашки. Ей захотелось повернуться, кинуться в кабину экипажа, сказать Вернону, чтобы он справлялся с этим делом сам. Но она взяла себя в руки и преодолела минутную слабость.

– Я ведь сказала, что нам все про вас известно, – повторила она. – Не далее как сегодня вас уже поймали без билета на одном из наших лос-анджелесских рейсов. Вы даже были сняты с самолета, но вам удалось улизнуть. А потом вы обманом ухитрились пробраться на этот самолет.

Маленькая старушка из Сан-Диего заметила небрежно:

– Если вам все известно или кажется, что все известно, разубеждать вас нет смысла.

Ну что ж, решила она про себя, стоит ли расстраиваться? В конце концов, она ведь была готова к тому, что ее поймают. И все-таки она успела пережить интересное приключение и хорошо поужинать. Да и что такого особенного случилось? Эта рыжеволосая там, в аэропорту, сама сказала, что авиакомпании никогда не возбуждают дела в суде против безбилетных пассажиров.

Однако ей было любопытно, что же последует дальше.

– Мы что же, повернем теперь назад в аэропорт?

– Ну не такая уж вы важная персона. Мы сдадим вас в Италии тамошним властям. – Вернон Димирест предупредил Гвен, что все должны по-прежнему считать, будто самолет летит в Рим, ни в коем случае нельзя говорить, что они уже повернули обратно. Он несколько раз повторил, что Гвен должна быть груба со старушкой. Гвен вовсе не улыбалось выполнять такую роль, но это было необходимо, чтобы произвести соответствующее впечатление на Герреро и выполнить задуманный Димирестом план.

Герреро, конечно, не подозревал – и в случае удачи догадается, когда будет уже поздно, – что вся эта сцена разыгрывается только для него.

– Пройдемте со мной, – сказала Гвен миссис Квонсетт. – Командиру сообщили о вас, и он должен дать соответствующий ответ. Но сначала он хочет поговорить с вами. – И, обратившись к пассажиру, занимавшему кресло у прохода, она сказала: – Будьте любезны, пропустите эту даму.

Впервые за все время старушка проявила нервозность.

– Командир хочет со мной говорить?

– Да, и ждать он не любит.

С явной неохотой миссис Квонсетт поднялась с места. Музыкант, весьма расстроенный, вышел в проход, чтобы дать ей пройти. Гвен взяла ее под локоть и повела вперед, чувствуя на себе враждебные взгляды остальных пассажиров.

Она с большим трудом преодолела желание обернуться и поглядеть, наблюдает ли за ними пассажир с чемоданчиком.

– Меня зовут капитан Димирест. Пожалуйста, подойдите поближе, Гвен, будьте любезны, закройте дверь – как-нибудь разместимся. – Вернон Димирест улыбнулся миссис Квонсетт. – К сожалению, конструкторы самолета не учли, что сюда могут пожаловать гости.

Старушка из Сан-Диего устремила внимательный взгляд на говорившего. После ярко освещенного салона она еще не успела освоиться с полумраком кабины. Она различала лишь неясные очертания какой-то фигуры на фоне десятка светящихся красным циферблатов. Но голос звучал, несомненно, дружелюбно. А миссис Квонсетт уже мужественно приготовилась к разговору в совсем другом тоне.

Сай Джордан откинул подлокотник на свободном кресле позади Энсона Хэрриса. Гвен мягко и предупредительно – совсем не так, как несколько минут назад, – усадила старушку в кресло.

Самолет не качало, поэтому передвигаться в нем было легко. Он продолжал снижаться, но до тех слоев атмосферы, где бушевала пурга, было еще далеко, и самолет летел со скоростью пятьсот миль в час легко и плавно, словно плыл по заштилевшему морю.

– Миссис Квонсетт, – сказал Вернон Димирест, – забудьте о том, что произошло за стенами этой кабины. Мы пригласили вас сюда по другой причине. – Он обернулся к Гвен: – Вы были достаточно грубы с этой дамой?

– К сожалению, да.

– Мисс Мейген действовала по моим указаниям. Я ей подробно рассказал, как она должна себя вести. Мы знали, что одно интересующее нас лицо будет за этим наблюдать. Мы хотели, чтобы все выглядело естественно и можно было, не вызывая подозрений, пригласить вас сюда.

Большая темная фигура в кресле справа начала мало-помалу приобретать более отчетливые очертания. Ада Квонсетт, вглядываясь в лицо этого человека, нашла, что оно не выглядит злым. Пока еще она, разумеется, совсем не понимала, к чему он клонит. Она огляделась по сторонам. Все это было чрезвычайно интересно. Еще ни разу в жизни не доводилось ей бывать в кабине экипажа. Кабина оказалась куда меньше, чем она предполагала. Здесь было очень тесно. И тепло. Все трое мужчин сидели в одних рубашках. Да, теперь уже ей действительно будет о чем рассказать своей дочери в Нью-Йорке, если она когда-нибудь доберется туда.

– Мамаша, – сказал человек, отрекомендовавшийся капитаном, – вы ведь не робкого десятка?

Вопрос был странный. Миссис Квонсетт задумалась и ответила не сразу:

– Да, мне кажется, я не особенно труслива. Случается, конечно, и понервничать, но только теперь это реже со мной бывает. С годами начинаешь пугаться все меньше и меньше.

Пристальный, испытующий взгляд капитана был прикован к ее лицу.

– Я решил рассказать вам кое-что, а затем попросить вас помочь нам. Времени у нас мало, я буду краток. Вероятно, вы заметили пассажира, который сидит рядом с вами – у окна.

– Такой тощий, с тоненькими усиками?

– Да, – сказала Гвен. – Тот самый.

– Как же, заметила. Очень странный господин. Ни с кем не разговаривает и не выпускает из рук чемоданчика. Мне кажется, он чем-то очень обеспокоен.

– Мы тоже обеспокоены, – негромко произнес Вернон Димирест. – У нас есть основания предполагать, что у него в чемоданчике бомба. И мы хотим ее забрать. Вот почему нам потребовалась ваша помощь.

«Самое удивительное, – пронеслось у Ады Квонсетт в голове, – что здесь у них такая тишина». В этой тишине и в наступившем после слов Димиреста молчании Ада Квонсетт услышала, как где-то у нее над головой заговорило радио:

– «Транс-Америка», рейс два, говорит Торонтский центр. Вы находитесь в пятнадцати милях к востоку от Клейнбергского маяка. Сообщите вашу высоту и намерения.

Человек, сидевший впереди слева – Ада Квонсетт не видела его лица, – ответил:

– Торонтский центр, говорит «Транс-Америка», рейс два. Снижаемся, покидаем эшелон два-девять-ноль. Просим разрешения продолжать медленно снижаться. Намерение совершить посадку в аэропорту Линкольна остается неизменным.

– «Транс-Америка», вас поняла. Освобождаем вам путь следования. Можете продолжать медленно снижаться.

Третий человек, сидевший справа от Ады Квонсетт за маленьким столиком, перед которым были расположены еще какие-то приборы, сказал:

– По моим подсчетам, мы должны быть на месте через час семнадцать минут. Это если ветер будет как по сводке; если же фронт шторма приблизился, то прилетим позже.

– Так мы, значит, все-таки возвращаемся? – Голос Ады Квонсетт выдавал охватившее ее волнение.

Димирест кивнул:

– Да, но, кроме вас, никто из пассажиров этого не знает. И пока вам придется держать это в секрете, причем главное, чтобы Герреро – пассажир с чемоданчиком – ничего не заподозрил.

У Ады Квонсетт даже дух перехватило. «Неужели это в самом деле происходит со мной?» – думала она. Потрясающее приключение, не хуже тех, что показывают по телевизору. Немножко опасное, конечно. Но она тут же сказала себе: об этом не стоит думать. Главное – она здесь, участвует во всем этом, разговаривает запанибрата с командиром корабля, и он доверяет ей свои тайны. Да, будет что порассказать дочери!

– Ну как, согласны вы нам помочь?

– Разумеется, согласна. Как я понимаю, вы хотите, чтобы я попробовала отобрать у него чемоданчик…

– Ни в коем случае! – Вернон Димирест обернулся и для большей убедительности перегнулся к ней через спинку кресла. Он сказал твердо: – И не вздумайте даже прикасаться к этому чемоданчику.