Текст книги "Колеса"

Из застекленной контрольной будки, расположенной рядом с автомобилем, вышла девушка-техник в белом халате.

– Вам нужна какая-то определенная трасса, мистер Трентон? – спросила она.

– Дайте ему с ухабами, – сказал инженер. – Одну из калифорнийских дорог.

– Слушаюсь, сэр. – Девушка вернулась в будку, затем с бобиной в руке высунулась из двери. – Государственная дорога номер семнадцать на участке Окленд – Сан-Хосе. – Она вложила бобину в гнездо и протянула кончик пленки через приемную катушку.

Адам повернул ключ зажигания. Двигатель «Ориона» тотчас пробудился к жизни.

Адам знал, что вращавшаяся в будке пленка начнет электронным способом передавать на ролики динамометра под автомобилем все особенности профиля калифорнийской дороги. Таких пленок в коллекции лаборатории имелось немало: все они были записаны высокочувствительной аппаратурой на автомобилях, колесивших по дорогам Северной Америки и Европы. А теперь с их помощью можно было мгновенно воспроизвести любую дорогу, нужную для испытаний и исследований, – как хорошую, так и плохую.

Адам дал нагрузку двигателю «Ориона» и стал повышать скорость.

Стрелка спидометра быстро скакнула на пятьдесят миль. Колеса «Ориона» и ролики динамометра бешено крутились, хотя сама машина не двигалась с места. Адам чувствовал, как ее потряхивает, точно на ухабах.

– Очень многие наивно полагают, что в Калифорнии великолепные дороги, – заметил Ян Джеймисон. – И поражаются, когда мы демонстрируем здесь, насколько они плохи.

Стрелка спидометра показывала шестьдесят пять.

Адам кивнул. Он знал, что автомобильные инженеры весьма критического мнения о калифорнийских дорогах, где из-за отсутствия морозов дорожное покрытие делают неглубоким. В результате от проезда тяжелых грузовиков бетонные плиты утрамбовываются посредине, а по краям загибаются и лопаются. Поэтому, дойдя до конца очередной плиты, машина слегка проваливается и подпрыгивает, въезжая на следующую. Возникают непрестанные толчки и вибрация, и инженерам приходится считаться с этим при конструировании машин.

Скорость на «Орионе» возросла до восьмидесяти.

– Вот сейчас оно и будет, – сказал Джеймисон.

Не успел он договорить, как машину – уже не только из-за калифорнийских ухабов – затрясло сильнее и появилось гудение. Правда, гудение было приглушенное, а вибрация – минимальная. Такое ШВЖ уже не могло повергнуть водителя в панику – не то что раньше, когда они проверяли машину на испытательной трассе.

– И это все? – спросил Адам.

– Да, все, – заверил его Джеймисон. – Растяжки устранили излишний шум и вибрацию. А то, что вы сейчас ощутили, мы считаем вполне допустимым. – Адам сбросил скорость, и инженер добавил: – Теперь посмотрим, что будет на гладкой поверхности.

В контрольной будке поставили другую пленку – участок дороги № 80 в Иллинойсе, связывающей два штата. Неровности покрытия исчезли, гудение и вибрация стали соответственно меньше.

– Попробуем еще одну дорогу, – сказал Джеймисон, – действительно скверную. – Он сделал знак лаборантке, и та улыбнулась.

Адам прибавил газу, и «Орион» уже при скорости шестьдесят миль стало отчаянно раскачивать.

– Это штат Миссисипи – государственная дорога номер девяносто, близ Билокси, – объявил Джеймисон. – Дорога и сначала-то была неважная, а ураганом «Камилла» ее и вовсе исковеркало. И мы едем сейчас по той части, которая так и не была заделана. Разумеется, развить на ней такую скорость может разве что самоубийца.

Дорога была настолько плохая и при скорости в восемьдесят миль машину так трясло, что собственную вибрацию автомобиля уже невозможно было уловить. Ян Джеймисон остался очень доволен.

– Люди понятия не имеют, – заметил он, когда скорость снизилась, – какие у нас должны быть великолепные инженеры, чтобы учесть все виды дорог, а ведь таких, как эта, немало.

Джеймисона, подумал Адам, уже снова потянуло в его абстрактный инженерный мир. А вот то, что проблема ШВЖ применительно к «Ориону» может быть решена, – это практически важно. Адам уже понял, что, несмотря на чудовищные затраты, придется пойти по пути добавок – лишь бы не задерживать выпуск «Ориона». Конечно, первый вице-президент Хаб Хьюитсон, считающий «Орион» своим детищем, тем не менее подпрыгнет до потолка, услышав, что стоимость каждой машины возрастет на пять лишних долларов. Но придется ему с этим примириться, как уже почти примирился Адам.

Он сбросил скорость и вылез из машины, следом за ним – Ян Джеймисон. По совету инженера Адам не стал выключать двигатель. Теперь за дело взялась девушка, сидевшая в будке, и, переключив «Орион» на дистанционное управление, стала наблюдать за его поведением. Когда скорость на динамометре достигла отметки «восемьдесят», внешняя вибрация оказалась почти столь же малозаметной, как и внутренняя.

– А вы уверены, что растяжка долго выдержит? – спросил Адам Джеймисона.

– Ни минуты не сомневаюсь. Мы провели все необходимые испытания. И довольны результатами.

«Весь он в этом, – подумал Адам, – всегда чертовски доволен собой!» Спокойствие инженера, смахивающее на безразличие, продолжало его раздражать.

– А вас никогда не смущает, – спросил Адам, – что вы занимаетесь здесь не созиданием, а разрушением? Вы же ничего не производите. Только разбираете, уничтожаете.

– Ну, кое-что и производим. – Джеймисон указал на ролики динамометра, быстро крутившиеся под колесами «Ориона». – Видите их? Они подключены к генератору, как и все остальные динамометры в лаборатории. Каждый раз как мы запускаем машину, ролики производят электричество. Мы подключены к детройтскому «Эдисону» и продаем им электроэнергию. – Он с вызовом посмотрел на Адама. – Иной раз мне кажется, что это не менее полезно, чем некоторые вещи, которые выходят из отдела планирования.

Адам примирительно улыбнулся:

– Но не «Орион».

– Нет, – согласился Джеймисон. – Мы в общем-то все надеемся, что «Орион» к их числу относиться не будет.

8

Ночную рубашку Эрика Трентон наконец купила в магазине Лейдлоу-Белдона на Сомерсет-Молл в Трое. До этого она объехала все магазины в Бирмингеме, но не нашла ничего такого, что отвечало бы поставленной ею цели, и продолжала кружить в своей спортивной машине по окрестностям, испытывая даже удовольствие от того, что у нее, в виде исключения, появилась какая-то цель.

Сомерсет-Молл была большая современная площадь к востоку от Большой бобровой дороги, где разместилось несколько дорогих магазинов, которые посещали в основном зажиточные семьи автомобилестроителей из Бирмингема и Блумфилд-Хиллз. Эрика частенько туда наведывалась и знала почти все магазины, включая и магазин Лейдлоу-Белдона.

Увидев там ночную рубашку, она тотчас поняла, что это как раз то, что нужно. Рубашка была из тончайшего блекло-бежевого нейлона и к ней – такой же пеньюар. При ее светлых волосах получится этакая медовая гамма. Для завершения эффекта – а ей так хотелось сегодня понравиться Адаму – она решила приобрести еще оранжевую перламутровую помаду.

Поскольку у Эрики не было своего счета в магазине, она расплатилась чеком. Затем направилась в секцию косметики за помадой: она не была уверена, что дома найдется нужный оттенок.

Продавщица в секции косметики была занята. Разглядывая от нечего делать стенд с образцами губной помады, Эрика случайно обратила внимание на покупательницу, стоявшую у соседнего прилавка с духами. Это была женщина лет шестидесяти, и Эрика услышала, как она сказала продавщице:

– Мне надо что-то подарить невестке. Только вот я не уверена, что именно… Дайте понюхать «Норелл».

Взяв пробный пузырек, продавщица – брюнетка со скучающим лицом – прыснула духами ей на руку.

– Да, – сказала женщина. – Да. Очень приятный запах. Я возьму.

Продавщица сняла с зеркальной полки за своей спиной белую коробку с крупными черными буквами и поставила перед покупательницей.

– Пятьдесят долларов плюс налог. Будете платить наличными или чеком?

Пожилая женщина заколебалась.

– Я не думала, что это так дорого.

– У нас есть флаконы поменьше, мадам.

– Нет… Видите ли, это подарок. И все же, пожалуй… Нет, я еще немного подумаю, а сейчас не стану покупать.

Покупательница удалилась, и продавщица тоже ушла, мгновенно нырнув за занавеску, скрывавшую проход в стене. А коробка с духами так и осталась стоять на прилавке.

В мозгу Эрики вопреки здравому смыслу вдруг возникла совершенно невероятная мысль: «А ведь «Норелл» – мои духи. Почему бы их не взять?»

Она мгновение колебалась, потрясенная этим внезапно возникшим желанием. И тут какая-то неведомая сила приказала ей: «Да ну же! Не теряй времени! Действуй!»

Впоследствии она вспомнила, что у нее мелькнула мысль: «Неужели это я так думаю?»

Затем спокойно, не спеша, словно подчиняясь магнитному притяжению, Эрика перешла от прилавка с косметикой к прилавку с духами. Размеренно-точным движением руки она взяла коробку, открыла сумочку и опустила ее туда. Замок щелкнул и закрылся. Этот щелчок прозвучал для нее пушечным выстрелом. Сейчас все обратят внимание! Что она наделала?

Она стояла вся дрожа, в тревожном ожидании, боясь пошевелиться; ей казалось, что вот сейчас чья-то рука опустится на ее плечо и обличающий голос воскликнет: «Воровка!»

Ничего этого не произошло. Но она знает, что произойдет – может произойти в любую минуту.

Как же она это объяснит? Ничего она не сможет объяснить. Ведь доказательство у нее в сумке. Мысль отчаянно заработала: может быть, вынуть коробку, поставить ее туда, где она стояла до того, как идиотское немыслимое желание закрутило ее и заставило совершить этот шаг? Она же никогда ничего подобного не совершала, никогда!

Все еще дрожа и чувствуя, как громко стучит сердце, Эрика спрашивала себя: «Зачем?» Для чего она это сделала? Ведь у нее в сумочке полно денег, есть чековая книжка.

Даже и сейчас она могла бы подозвать продавщицу, выложить деньги на прилавок, заплатить за духи, и все будет в порядке. Только действовать надо быстро. Немедленно!

Нет.

Раз ничего не произошло, значит, никто не видел. Если бы ее поступок заметили, размышляла Эрика, то к ней бы уже подошли, стали расспрашивать, даже могли забрать. Она обернулась. Старательно придав себе безразличный вид, как бы между прочим окинула взглядом магазин. Торговля шла своим чередом. Никто, казалось, не интересовался ею и даже не смотрел в ее сторону. Продавщица парфюмерной секции так и не появилась. И Эрика не спеша перешла в секцию косметики.

Она ведь все равно намеревалась купить духи, убеждала себя Эрика. Приобрела она их, конечно, идиотским и опасным путем – больше она никогда, никогда этого не повторит! А сейчас – что сделано, то сделано. И если попытаться это исправить, возникнут только сложности, так что лучше всего этого избежать.

Продавщица в секции косметики была свободна. Улыбнувшись своей самой обворожительной улыбкой, Эрика попросила показать ей помаду оранжевых цветов.

Она понимала, что опасность еще существует в виде продавщицы за парфюмерной стойкой. Хватится ли девушка коробки, которую она оставила на прилавке? Если да, то вспомнит ли она, что рядом стояла Эрика? Инстинктивно Эрике хотелось поскорее уйти, убежать из магазина, но разум предупреждал: она вызовет меньше подозрений, если останется. И она продолжала возиться, выбирая помаду.

Тем временем к прилавку с духами подошла другая покупательница. Продавщица вернулась и, словно что-то вспомнив, посмотрела на прилавок, где она оставила духи «Норелл». На лице у нее отразилось удивление. Она быстро повернулась к полке, откуда в свое время сняла коробку. На ней по-прежнему стояло несколько коробок «Норелл». Эрика поняла, что девушка никак не может решить, поставила она коробку на место или нет.

Стараясь не смотреть в ту сторону, Эрика услышала, как покупательница что-то спросила. Продавщица ответила, но на душе у нее, видимо, было неспокойно, и она все поглядывала вокруг. Эрика почувствовала на себе ее взгляд. Она улыбнулась продавщице косметики и сказала:

– Я возьму вот эту. – И тотчас почувствовала, что та, другая девушка перестала на нее смотреть.

Значит, ничего не произошло. По всей вероятности, продавщица обеспокоена своей беспечностью и тем, что ей за это будет. Эрика расплатилась за помаду, лишь чуть-чуть приоткрыв сумку, чтобы вытащить купюру, и с облегчением перевела дух.

Прежде чем направиться к выходу, она из озорства остановилась у прилавка с духами и попросила дать ей понюхать «Норелл».

Лишь у самого выхода Эрика снова начала нервничать. Только сейчас она в ужасе подумала, что ведь за ней могли наблюдать и нарочно дали дойти до двери, чтобы легче было потом обвинить ее. Она вспомнила, что где-то читала об этом. Стоянка для машин, отделенная от нее стеклом, представилась ей дружелюбным, желанным раем – близким и одновременно таким далеким.

– Добрый день, мадам. – Подле Эрики откуда ни возьмись вдруг возник человек. Немолодой, седеющий мужчина с крупными передними зубами, обнаженными в привычной улыбке.

Эрика замерла. Сердце у нее, казалось, перестало биться. Значит, все-таки…

– Вы всем довольны, мадам?

Во рту у нее пересохло.

– Да… да, благодарю вас.

Человек почтительно распахнул перед ней дверь.

– Приятного вам дня.

Чувство избавления затопило ее – она была на улице, под открытым небом!..

Однако, сев в машину, она почувствовала что-то вроде разочарования. Теперь, когда она знала, как напрасно было ее волнение, знала, что в магазине могла вообще ни о чем не беспокоиться, ее страхи показались ей до глупости чрезмерными. И все же она подумала: что толкнуло ее на этот шаг?

Однако мысль мелькнула и исчезла под напором внезапно нахлынувшего радостного возбуждения: ей давно уже не было так хорошо!

Приподнятое настроение сохранялось у Эрики весь день. С таким же настроением стала она готовить ужин Адаму и себе. Сегодня надо быть особенно внимательной!

На горячее она решила подать мясо по-бургундски – отчасти потому, что это было одно из любимых блюд Адама, но главным образом потому, что ей хотелось создать интимную обстановку, а этому так способствует еда из общей кастрюли. Она тщательно продумала убранство обеденного стола. Поставила желтые конусообразные свечи в спиралевидных серебряных подсвечниках, а между ними – букет хризантем. Цветы она купила по дороге домой и остаток букета поставила в гостиную, чтобы Адам сразу заметил цветы, лишь только войдет. В доме все сверкало, как всегда после уборки миссис Гуч. Примерно за час до прихода Адама Эрика разожгла камин.

К сожалению, Адам запаздывал, в чем не было ничего необычного, – необычно было то, что на этот раз он не позвонил, чтобы предупредить ее. Когда стрелки часов миновали половину восьмого, затем без четверти и, наконец, восемь часов, Эрика начала волноваться: она то и дело подбегала к окну, выходившему на шоссе, снова окидывала критическим взглядом столовую, потом шла на кухню и открывала холодильник, желая убедиться, что приготовленный ею час назад зеленый салат все еще сохраняет свою свежесть. Говяжья вырезка, которую Эрика нарезала маленькими кусочками, чтобы класть в кастрюльку с кипящим маслом, равно как специи и соусы, стояла тоже тут. Как только Адам подъедет, ей потребуется всего несколько минут на то, чтобы подать ужин.

Она уже раза два подкидывала дрова в камин, и теперь в гостиной и в смежной с нею столовой стало ужасно жарко. Эрика открыла было окно, чтобы впустить холодный воздух, но камин тотчас задымил, и ей пришлось закрыть окно; тут она вспомнила, что в шесть часов открыла одну из бутылок «Шато-Латур-61», которые хранились для особых случаев, – она ведь рассчитывала в половине седьмого уже разлить его. Сейчас она снова отнесла его на кухню и закупорила бутылку.

Вернувшись в комнаты, она включила стереомагнитофон. Отзвучали последние такты какой-то записанной на кассету мелодии, и началась другая.

Это были «Багамские острова» – любимая песенка Эрики, которую ее отец частенько наигрывал на гитаре, а Эрика подпевала. Но сегодня сладкая мелодия нагнала на нее лишь грусть и тоску по дому.

Она резко выключила проигрыватель, не дослушав песенку до конца, и поспешно промокнула платком навернувшиеся слезы, чтобы они не испортили косметики.

В пять минут девятого зазвонил телефон, и Эрика радостно бросилась к аппарату. Но это был не Адам: мистера Трентона вызывала междугородная, и из слов телефонистки Эрика поняла, что звонит сестра Адама, Тереза, из Пасадены, штат Калифорния. В ответ на вопрос телефонистки: «Будете говорить с кем-нибудь другим?» – Тереза, наверняка зная, что невестка на линии, помедлила и сказала: «Нет, мне нужен мистер Трентон. Пожалуйста, попросите передать ему, чтобы он мне позвонил».

Эрика обозлилась: ну что за скупердяйство, почему было не поговорить с ней, а она сегодня была рада поболтать. Эрика прекрасно понимала, что Тереза, овдовев год назад и оставшись с четырьмя детьми, вынуждена считать каждый грош, но уж не настолько она обеднела, чтобы не иметь возможности заплатить за междугородный разговор.

Эрика написала на бумажке, что Адам должен позвонить сестре, и указала номер телефонистки в Пасадене.

Наконец в двадцать минут девятого позвонил из своей машины Адам и сообщил, что находится на Саутфилдском шоссе и едет домой. Значит, он будет через четверть часа. По взаимной договоренности у Эрики на кухне по вечерам был всегда включен приемник фирмы «Ситизен» и Адам всегда произносил условную фразу: «Подогрей оливковое масло». Употребил он эту фразу и сейчас, что означало: «Приготовь стакан мартини». Порадовавшись тому, что она решила подать ужин, который не испортился от долгого ожидания, Эрика поставила два стакана для мартини в морозильник и принялась смешивать коктейль.

Она еще успеет подняться в спальню, поправить прическу, подмазаться и надушиться – теми самыми духами. Взгляд в большое зеркало подтвердил ей, что брючный костюм из пестрого кашемира, который она выбирала не менее тщательно, чем все остальное, по-прежнему хорошо на ней сидит. И когда раздался звук ключа, поворачиваемого в замке, Эрика сбежала вниз по лестнице, волнуясь, как юная невеста.

Адам с виноватым видом вошел в комнату.

– Извини за опоздание.

У него, как обычно, был свежий, нисколько не помятый вид; ясные глаза блестели, точно он еще только собирался приступить к работе, а не вернулся после напряженного рабочего дня. Правда, в последнее время Эрика стала замечать таившееся под этой маской раздражение, но сейчас она не могла бы сказать, так это или нет.

– Не важно. – Она поцеловала его, решив не корить за задержку: самым неподходящим было бы реагировать, как Hausfrau[9]9
  Здесь: типичная жена-домохозяйка (нем.).


[Закрыть], на его опоздание. Адам, в свою очередь, рассеянно поцеловал жену и, пока она разливала в гостиной мартини, стал обстоятельно рассказывать, что именно задержало его.

– Мы с Элроем были у Хаба. Хаб так на нас обрушился. Тут было ни выйти, ни позвонить.

– Обрушился – на тебя? – Как и все жены сотрудников компании, Эрика знала, что Хаб, или Хаббард Хьюитсон, отвечал за производство автомобилей во всей Северной Америке и был кронпринцем автомобилестроения, обладавшим огромной властью. Он мог, в частности, повысить или уничтожить любого сотрудника компании, кроме председателя совета директоров и президента, ибо они были выше его. Все знали, как требователен Хаб и как беспощаден к тем, кто не отвечает его требованиям.

– Частично – на меня, – сказал Адам. – Но в основном Хаб занимался словоизвержением. К завтрашнему дню это у него пройдет. – И Адам рассказал Эрике о добавках к «Ориону» и о дополнительных затратах, что, как и предполагал Адам, сорвало крышку с котла. По возвращении с автодрома Адам сообщил обо всем Элрою Брейсуэйту, вице-президенту по модернизации продукции, и тот решил, что они должны немедленно пойти к Хабу и выдержать обстрел, – так они и поступили.

Но как бы резко ни вел себя Хаб, человек он был разумный, и сейчас он, по всей вероятности, уже примирился с необходимостью добавок и вытекающих из этого затрат. Адам понимал, что принял на автодроме правильное решение. Тем не менее владевшее им раздражение не проходило, хотя чуть и поубавилось после того, как он выпил мартини.

Он протянул жене стакан, чтобы она снова наполнила его, и опустился в кресло.

– Зачем ты зажгла камин? У нас сегодня безумно жарко.

На столике, возле которого он сел, стояли цветы, купленные днем Эрикой. Адам небрежно отодвинул в сторону вазу, чтобы освободить место для стакана.

– Я подумала, что так будет уютнее.

Он посмотрел на нее в упор.

– Ты считаешь, что обычно у нас неуютно?

– Я этого не говорила.

– А может быть, следовало сказать. – Адам поднялся с кресла, прошелся по комнате, потрогал одно, другое… Все вещи были такие знакомые. Это была его старая привычка – он всегда так делал, когда не мог найти себе места. Эрике хотелось крикнуть: «Дотронься же до меня! Я сразу откликнусь!»

А вместо этого она сказала:

– Ах да, пришло письмо от Кэрка. Он пишет нам обоим. Его сделали редактором отдела очерков в университетской газете.

– Хм, – буркнул Адам без всякого восторга.

– Это ведь для него так важно. – И не удержавшись, добавила: – Так же важно, как для тебя, когда тебя повышают.

Адам стремительно повернулся к ней, подставив спину огню. И резко произнес:

– Я уже не раз говорил тебе: я свыкся с мыслью, что Грег станет врачом. Собственно, мне это даже нравится. Получить такую профессию нелегко, и когда он ее получит, то будет вносить свой вклад – делать что-то полезное. Но не жди, чтобы я сейчас – или потом – радовался тому, что Кэрк станет газетчиком, да и вообще меня не интересует, что с ним будет.

Это была опасная тема, и Эрика уже пожалела, что заговорила об этом, – плохое получилось начало. Сыновья Адама давно решили, кто кем будет, – задолго до того, как она вошла в их жизнь. И однако же, когда впоследствии этот вопрос всплывал в разговоре, Эрика неизменно поддерживала их, ясно давая понять: она рада, что они не будут по примеру Адама автомобилестроителями.

Позже она поняла всю неразумность такого поведения. Мальчики в любом случае пойдут своим путем; она же добилась лишь того, что озлобила Адама, поскольку сыновья своим выбором как бы показывали несостоятельность его карьеры.

– Но ведь газетчики тоже занимаются чем-то полезным, – как можно мягче сказала она.

Адам раздраженно помотал головой. Он все еще помнил сегодняшнюю пресс-конференцию, которая чем больше он о ней думал, тем меньше нравилась ему.

– Если бы ты встречалась со столькими журналистами, со сколькими встречаюсь я, ты бы, возможно, так не думала. Хоть они и утверждают, что беспристрастны, однако это, как правило, поверхностные, неуравновешенные, предубежденные люди, которые вечно грешат неточностями. Свою неточность они объясняют спешкой, пользуясь этим объяснением, как калека – костылем. И ни руководству газет, ни авторам, видимо, и в голову не приходит, что они оказали бы публике куда большую услугу, если бы работали медленнее и проверяли факты, а не швыряли бы их как попало в печать. Кроме того, эти самозваные судьи критикуют и осуждают недостатки всех и вся, кроме самих себя.

– В этом есть известная доля истины, – сказала Эрика, – но ведь не все газеты и не все, кто работает в них, таковы.

Адам явно не склонен был отступать, и Эрика почувствовала, что дело может кончиться ссорой. Решив все загладить, она пересекла комнату и положила руку ему на плечо.

– Будем надеяться, Кэрк проявит себя лучше тех, о ком ты сейчас говорил, и приятно удивит тебя, – улыбнулась она.

Прикосновение к мужу, с которым у нее так давно уже ничего не было, доставило ей удовольствие, которое она бы охотно продлила.

– Давай отложим этот разговор на другое время, – сказала она. – Тебя ждет твое любимое блюдо.

– Только давай поужинаем побыстрее, – сказал Адам, – а то мне надо еще просмотреть бумаги и не терпится засесть за них.

Эрика сняла руку с его плеча и пошла на кухню. «Интересно, – подумала она, – сознает ли Адам, сколько раз он говорил эти слова в аналогичных обстоятельствах? Они уже стали как присказка».

Адам последовал за ней.

– Могу я чем-нибудь помочь?

– Можешь положить приправу в салат и перемешать.

Он справился быстро, как всегда, умело и тут увидел записку о том, что Тереза звонила из Пасадены.

– Садись и начинай ужинать, – сказала он Эрике. – А я выясню, чего там надо Терезе.

Когда сестра Адама добиралась до телефона, она редко говорила коротко, даже если находилась в другом городе.

– Я так долго тебя ждала, – возразила Эрика, – что одна ужинать не буду. Неужели ты не можешь позвонить позже? Ведь там сейчас только шесть часов.

– Ну хорошо, если действительно все готово.

Эрика заспешила. Растительное масло, смешанное со сливочным, стояло подогретое на кухне. Она принесла кастрюлю в столовую, поставила на треножник и зажгла под ним спиртовку; все остальное уже стояло на столе, сервированном очень элегантно.

Увидев, что она собирается зажечь свечи, Адам спросил:

– А стоит ли их зажигать?

– Да. – И Эрика поднесла к ним огонек.

В мерцании свечей на столе заиграло вино, Адам нахмурился.

– Мне казалось, мы хотели приберечь его для особого торжества.

– Для какого же особого?

– Мы ведь собирались пригласить в будущем месяце Хьюитсонов и Брейсуэйтов, – напомнил он.

– Хаб Хьюитсон не способен отличить «Шато-Латур» от «Холодной утки», ему все равно. Да и разве, когда мы вдвоем, это не торжество?

Адам подцепил кусочек вырезки на длинную вилку и опустил ее в кастрюльку, а сам принялся за салат.

– Почему, – спросил он наконец, – ты всякий раз стремишься подтрунить над теми, с кем я работаю, или принизить мою работу?

– Разве?

– Ты прекрасно знаешь, что да. И это началось, как только мы поженились.

– Возможно, это потому, что мне приходится сражаться за каждую минуту, которую я могу провести с тобой вдвоем.

Но в душе она призналась себе: иной раз она действительно без всякого повода язвит, как, например, только что, когда речь шла о Хабе Хьюитсоне.

Она налила Адаму вина и мягко сказала:

– Прости. Я зря с таким снобизмом отозвалась о Хабе. Если хочешь угостить его «Шато-Латуром», я куплю еще в магазине. – А сама при этом подумала: «Может, мне удастся добыть бутылку-другую тем же способом, как и духи».

– Забудем об этом, – бросил Адам. – Не имеет значения.

Когда на столе появился кофе, он извинился и прошел наверх к себе в кабинет, чтобы позвонить Терезе.

– Привет, начальник! Где ты пропадаешь? Подсчитываешь, сколько прибыли получишь по акциям? – Голос Терезы звучал отчетливо, несмотря на разделявшие их две тысячи миль, – низкое контральто старшей сестры напоминало Адаму детство. Когда он родился, Терезе было уже семь лет. Однако, несмотря на разницу в возрасте, они были всегда дружны, и, как ни странно, даже когда Адаму не было еще и двадцати, Тереза всегда обращалась к младшему брату за советом и часто следовала ему.

– Ты же знаешь мои дела, сестренка. Я незаменим, потому и до дому никак не могу добраться. Иной раз только удивляюсь, как автомобильная промышленность вообще могла зародиться без меня.

– Мы все очень гордимся тобой, – сказала Тереза. – Дети без конца говорят о дяде Адаме. Утверждают, что он непременно станет президентом компании. – Тереза никогда не скрывала своей радости по поводу успехов брата. Она восторженно реагировала на его продвижение по службе – с куда большим энтузиазмом, не без огорчения вынужден был он признать, чем Эрика.

– Как себя чувствуем, сестренка? – спросил он.

– Одиноко. – Пауза. – Ты ждал другого ответа?

– Да нет, просто подумал, что, может, уже…

– Кто-нибудь появился?

– Что-то в этом роде.

– Несколько человек подкатывалось. Я ведь еще не так плохо выгляжу для вдовицы.

– Я знаю. – И это была правда. Хотя до пятидесяти Терезе осталось чуть больше года, она была изящна, как статуэтка, отличалась классической красотой и привлекательностью.

– Вся беда в том, что, когда с тобой рядом двадцать два года был мужчина – настоящий мужчина, – невольно начинаешь всех сравнивать с ним. И сравнения никто не выдерживает.

Муж Терезы, Клайд, был бухгалтером, человеком разносторонних интересов. Он погиб в авиационной катастрофе год назад, оставив после себя вдову с четырьмя маленькими детьми, которых они взяли на воспитание, так как собственных детей у них не было. После смерти мужа Терезе пришлось основательно перестроить свою жизнь – и психологически, и материально, что было особенно трудно, так как финансами она до сих пор никогда не занималась.

– С деньгами у тебя все в порядке? – спросил Адам.

– По-моему, да. Но именно по этому поводу я и звоню тебе. Мне иной раз хочется, чтобы ты был где-то поближе.

Хотя покойный зять Адама оставил семью вполне обеспеченной, однако финансовые его дела к моменту смерти были не в полном порядке. И Адам на расстоянии старался по мере возможности помочь Терезе их распутать.

– Если я тебе действительно нужен, – сказал Адам, – я могу прилететь на денек-другой.

– Нет, ты как раз мне нужен там – в Детройте. Меня интересует пай Клайда в «Стефенсен моторс». Акции приносят прибыль, но в них вложена уйма денег – почти все, что у нас есть, – и я то и дело спрашиваю себя, следует ли оставить все как есть или продать акции и поместить деньги во что-то более надежное.

Адам понимал, что стояло за всей этой историей. Муж Терезы был любителем мотогонок и болтался на автотреках Южной Калифорнии, так что со временем познакомился со многими гонщиками. Среди них был Смоки Стефенсен – гонщик, на протяжении многих лет выигрывавший призы и в противоположность людям его породы откладывавший денежки, так что, когда он вышел из игры, у него на руках оказалось почти все, что он выиграл. Со временем, используя свое имя и славу, Смоки Стефенсен получил лицензию на продажу автомобилей в Детройте, причем автомобилей Адамовой компании. Муж Терезы, никому ни слова не сказав, вошел в партнерство с бывшим гонщиком и внес почти половину необходимого капитала. Теперь по завещанию Клайда акции перешли в собственность Терезы.

– Ты говоришь, сестренка, что получишь деньги из Детройта – от Стефенсена?

– Да. У меня нет под рукой цифр, но я пришлю их тебе, и бухгалтеры, которые перекупили контору Клайда, говорят, что это неплохой процент. Меня тревожит то, что я читаю в газетах про торговцев автомобилями, – какое это рискованное предприятие и как некоторые из них прогорают. Если это случится с Стефенсеном, мы с детьми попадем в беду.

– Это может случиться, – согласился Адам. – Но если тебе повезло и у тебя акции хорошего агента по продаже автомобилей, было бы большой ошибкой выйти из дела.

– Я это понимаю. Потому-то мне и нужен совет человека, которому я могу довериться. Адам, мне неприятно тебя об этом просить, потому что я знаю, как ты занят, но ты не мог бы наведаться к Смоки Стефенсену, выяснить, как там обстоят дела, составить свое мнение, а потом сказать мне, как быть? Если помнишь, мы ведь с тобой об этом уже однажды говорили.