Текст книги "Отель"

Огилви пожал плечами:

– Тогда я спущусь в вестибюль и сниму телефонную трубку.

– Нет. – Слово прозвучало, как приговор. – Мы не станем вам платить.

Герцог Кройдонский заерзал на стуле, одутловатая физиономия детектива побагровела.

– Но послушайте, леди…

Властным жестом она оборвала его.

– Ничего я не желаю слушать. Это вы будете слушать меня. – Она смотрела в упор на детектива, ее красивое, с высокими скулами лицо застыло в надменности. – Мы ничего не выгадаем, если заплатим вам эти деньги, – разве что оттяжку на несколько дней. Вы сами достаточно ясно нам это объяснили.

– Но ведь это даст вам все-таки шанс…

– Молчать! – Голос герцогини разрезал воздух, как хлыст. Глаза буравили детектива. Проглотив обиду, Огилви подчинился.

Герцогиня знала: сейчас может произойти самое важное в ее жизни. Действовать надо безошибочно, без колебаний, не отвлекаясь на пустяки. Когда играешь ва-банк, нужно и ставить по-крупному. И она решила использовать жадность толстяка. Но сделать надо так, чтобы исход не оставлял сомнений.

– Нет, десять тысяч мы не дадим, – решительно заявила герцогиня. – Мы дадим двадцать пять.

Глаза детектива чуть не вылезли из орбит.

– Но за это, – ровным тоном продолжала герцогиня, – вы угоните нашу машину на Север.

Огилви не мигая смотрел на нее.

– Итак, двадцать пять тысяч долларов, – повторила она. – Десять тысяч сейчас. Остальные пятнадцать при встрече в Чикаго.

Толстяк по-прежнему молчал – лишь облизнул пересохшие губы. Глазки его недоверчиво смотрели на герцогиню. В комнате стояла тишина.

Наконец под пристальным взглядом герцогини Огилви едва заметно кивнул.

Никто по-прежнему не нарушал молчания.

– Эта сигара раздражает вас, герцогиня? – вдруг спросил Огилви.

Она кивнула, и он тут же затушил сигару.

12

– Странная штука, – сказала Кристина, откладывая в сторону огромное красочное меню. – У меня всю эту неделю такое чувство, будто должно случиться что-то очень серьезное.

Питер сидел напротив нее за освещенным свечами столом, накрытым крахмальной скатертью, на которой сверкало серебро.

– А может, это уже случилось? – улыбнулся он.

– Нет, – сказала Кристина. – Во всяком случае, это не то, о чем вы думаете. Это неприятное чувство. И мне бы очень хотелось от него избавиться.

– Вино и хороший ужин делают чудеса.

Она рассмеялась, поддаваясь его настроению, и закрыла меню.

– Тогда заказывайте сами.

Они сидели в «Ресторане Бреннана» во Французском квартале. Час назад, взяв напрокат машину в отделении компании «Герц», находящемся в вестибюле «Сент-Грегори», Питер заехал за Кристиной домой. Машину они оставили в Ибервилле, на самой границе Французского квартала, и прошлись по Ройял-стрит, заглядывая в витрины антикварных магазинов, где подлинные произведения искусства соседствовали с заморскими безделушками и оружием конфедератов – «Любая сабля в этом ящике – десять долларов». Был теплый душный вечер; вокруг шумел Новый Орлеан: глухо урчали автобусы, на узких улицах стучали копыта, позвякивала сбруя лошадей, впряженных в фиакры, уныло завывало отходящее грузовое судно на Миссисипи.

«Ресторан Бреннана», как и положено лучшему в городе ресторану, был переполнен. В ожидании, пока освободится столик, Питер и Кристина уселись в тихом, освещенном мягким рассеянным светом внутреннем дворике и неторопливо потягивали приготовленную по старым рецептам душистую травяную настойку.

Питеру было удивительно хорошо и радостно от того, что рядом находилась Кристина. Через некоторое время их провели к столику в прохладный зал ресторана на первом этаже. И он жестом подозвал официанта.

Для них обоих он заказал по полдюжине устриц – здесь подавали комбинацию из устриц трех сортов: «Рокфеллер», «бьенвиль» и «роффиньяк», рыбу по-новоорлеански, фаршированную крабами в пикантном соусе, цветную капусту по-польски, печеные яблоки и бутылку «Монтраше».

– Как приятно, когда самой не нужно задумываться над выбором, – заметила Кристина. Она твердо решила отделаться от чувства беспокойства, о котором только что упоминала. В конце концов, это всего лишь что-то интуитивное и объяснить все можно тем, что накануне она меньше обычного спала.

– При такой прекрасной кухне, как здесь, – заметил Питер, – что бы ни выбрал, не ошибешься. Все одинаково вкусно.

– Сразу видно, что вы работаете в отеле, – поддразнила его Кристина.

– Простите. Боюсь, это проявляется слишком часто.

– Нет, не очень. И если хотите знать, мне это даже нравится. Хотя иногда я задумываюсь над тем, что могло привести вас на этот путь.

– На службу в отеле? Очень просто. Мальчик-посыльный, у которого развилось честолюбие.

– И все?

– Пожалуй, нет. Мне еще и повезло. Я жил в Бруклине и летом, во время каникул, подрабатывал на Манхэттене в качестве посыльного. Однажды ночью – это было на второй год моей работы – я помог какому-то подвыпившему человеку подняться в номер, надел на него пижаму и уложил в постель.

– Это что же, всем посыльным приходится оказывать еще и такие услуги?

– Нет. Просто выдалась спокойная ночь, и, кроме того, у меня в этом деле была большая практика. Мне часто приходилось проделывать то же самое дома – с отцом. – На мгновение глаза у Питера стали грустными. Помолчав немного, он продолжал: – Словом, тот человек, которого я уложил в постель, оказался журналистом из «Нью-Йоркера». И через неделю-две там появилась статья о том, что с ним произошло. Если не ошибаюсь, он написал, что у нас в отеле обходятся с постояльцами «нежнее, чем родная мать». Мы здорово тогда посмеялись, но отель от этого только выиграл.

– И вас повысили?

– В какой-то мере. Вернее сказать, меня заметили.

– А вот и устрицы, – сказала Кристина.

Перед ними на стол умело поставили два душистых подогретых блюда с печеными раковинами, уложенными на слое каменной соли.

Питер попробовал и одобрил «Монтраше».

– Чем объяснить, что в Луизиане устриц можно есть круглый год? А не только с сентября по апрель, то есть в те месяцы, в названиях которых есть буква «р»? – спросила Кристина.

– Да устриц можно есть везде и в любое время, – горячо возразил он. – Эта блажь насчет месяцев с буквой «р» была выдумана лет четыреста назад одним английским провинциальным викарием. Звали его, кажется, Батлер. Ученые высмеяли эту выдумку, правительство США назвало ее нелепой, но люди все равно в нее верят.

Кристина попробовала устрицу «бьенвиль».

– Я всегда думала, это от того, что устрицы летом размножаются.

– Так оно и есть – в Новой Англии и в Нью-Йорке. Но не в Чесапикском заливе, крупнейшем в мире обиталище устриц. Здесь и на юге они могут размножаться в любое время года. Поэтому нет никаких причин, мешающих северянам есть устриц круглый год, как это делаем мы здесь, в Луизиане.

Немного помолчав, Кристина спросила:

– Когда вы что-нибудь узнаете, вы всегда это помните потом?

– Чаще всего, как мне кажется, помню. У меня довольно странный вид памяти, ко мне все прилипает, как мухи на липкую бумагу, которая в свое время была в ходу. С этого в известной степени и началось мое везение. – Он поддел вилочкой устрицу «Рокфеллер» и стал смаковать ее нежный горьковатый аромат.

– Каким образом?

– Дело в том, что тем же летом, о котором мы только что говорили, мне предложили попробовать свои силы и на других участках, доверили помогать в баре. У меня уже пробудился тогда интерес к работе в отеле. Я стал почитывать специальные книжки. В одной рассказывалось, как взбивать коктейли. – Питер замолчал, перебирая в памяти полузабытые уже события. – Как-то я был в баре один. Заходит клиент, которого я никогда раньше не видел, и спрашивает: «Ты и есть тот герой, о котором писали в «Нью-Йоркере»? А можешь ты приготовить мне коктейль «ржавый гвоздь»?»

– Он что, шутил? – спросила Кристина.

– Нет. Но я тоже так бы подумал, если б часа за два до того не прочитал рецепт приготовления этого коктейля. Вот это я и считаю везением. Словом, смешал я ему коктейль – «драмбуйи» с виски, а он через некоторое время и говорит мне: «Все правильно, только таким путем ты гостиничному делу не научишься. Многое изменилось с того времени, которое описано в «Произведении искусства». Я сказал, что даже и не мечтаю стать Майроном Уиглом, но не возражал бы походить на Ивлина Орчэма. Он расхохотался: должно быть, он тоже читал Арнольда Беннетта. Затем он дал мне свою визитную карточку и сказал, чтобы я зашел к нему на следующий день.

– Надо полагать, он был владельцем пятидесяти отелей.

– Ничего подобного. Звали его Герберт Фишер, и был он коммивояжером – занимался оптовой продажей консервов или чего-то в этом роде. Человек он был пробивной, трепач, но умел загнать в угол собеседника. Зато хорошо знал отели и был лично знаком со многими владельцами, так как продавал им большую часть своих товаров.

Блюда с устрицами убрали. Официант под предводительством распорядителя в красном фраке принес и поставил перед ними дымящуюся рыбу.

– Я боюсь к ней даже притронуться, – сказала Кристина. – Это же пища богов. – Она попробовала сочную, великолепно приготовленную рыбу. – Мм… даже лучше, чем я предполагала.

Через некоторое время она попросила:

– Расскажите мне о мистере Фишере.

– Ну, вначале я думал, что он просто болтун – таких миллионы в барах. Изменило мое мнение о нем письмо, которое я получил из Корнеллского университета. Меня просили явиться в Статлер-Холл – на факультет, который готовит управляющих отелями. Я прошел собеседование. Мне обещали стипендию, и сразу же после окончания школы я поступил туда. Лишь много позже я узнал, что произошло все это благодаря Герберту, который буквально заставил нескольких владельцев гостиниц рекомендовать меня факультетскому начальству. Должно быть, он действительно был умелый коммивояжер.

– Это только ваше предположение.

– Дело в том, что я никогда не был в этом уверен, – задумчиво произнес Питер. – Я многим обязан Герберту Фишеру, но до сих пор не могу понять, не потому ли ему так везло в делах, что люди стремились побыстрее от него избавиться. После того как с Корнеллским университетом у меня все было улажено, я видел Фишера всего один раз. Мне хотелось отблагодарить его, хотелось поближе с ним сойтись. Но он не допустил ни того, ни другого – болтал как трещотка, хвастался сделками, которые заключил или собирался заключить. Потом сказал, что мне необходим костюм для университета – и в этом он был прав! – и настоял, чтобы я взял у него в долг двести долларов. Это была для него крупная сумма: как я узнал впоследствии, он получал ничтожные комиссионные. Я постепенно расплатился – высылал ему по почте чеки на небольшие суммы. Большинство из них, однако, так и не были предъявлены к оплате.

– Какая удивительная история! – воскликнула Кристина. – А почему вы с ним не встречались?

– Он вскоре умер, – сказал Питер. – Я несколько раз пытался связаться с ним, но из этого ничего не вышло. Около года назад мне позвонил по телефону адвокат – у Герберта, видимо, не было родных. Я пошел на похороны. Оказалось, что таких, как я, там собралось восемь человек – восемь человек, которым он помог в жизни, как мне. Но самое любопытное, что при всей своей любви к хвастовству Герберт никогда никому из нас не рассказывал о других.

– Я сейчас просто расплачусь, – сказала Кристина.

– Понимаю, – кивнул Питер. – Я тогда тоже чуть не расплакался. По-моему, это был для меня хороший урок, хотя я так и не понял, чему он должен был меня научить. Может быть, тому, что есть люди, которые окружают себя высокой стеной, а сами мечтают, чтобы вы ее разрушили, и если вы этого не сделаете, то никогда не узнаете по-настоящему человека, который за ней живет.

Кристина молчала все время, пока они пили кофе – оба отказались от десерта. Наконец она спросила:

– А знает ли кто-нибудь из нас, чего он, собственно, хочет?

Питер задумался.

– Наверно, не совсем. Хотя я знаю, чего бы мне хотелось достичь, – если не точно, то приблизительно.

Он попросил у официанта счет.

– Скажите же.

– Чем рассказывать, я лучше вам покажу.

Выйдя из зала, они невольно остановились – таким резким был переход из прохлады к жаркой духоте ночи. Город постепенно замирал. Уличные фонари гасли, ночная жизнь из Французского квартала перемещалась в другие места. Взяв Кристину под руку, Питер повел ее по диагонали через Ройял-стрит. Они остановились на углу улицы Святого Людовика, он указал ей вперед.

– Вот что мне хотелось бы создать, – сказал Питер. – Что-нибудь в этом роде, а может быть, и лучше.

Газовые фонари, мерцавшие под изящными балконами с узорчатой решеткой, покоившиеся на крученых чугунных столбах, отбрасывали свет и тень на серо-белый классический фасад Новоорлеанского королевского отеля. Из стрельчатых, в частом переплете, окон на улицу лился янтарный свет. На тротуаре у дверей отеля расхаживал швейцар в роскошной, расшитой золотым позументом ливрее и в огромной фуражке с козырьком. Высоко над его головой под дуновением внезапно налетавшего ветерка трепетали вымпелы и флаги. У отеля остановилось такси. Швейцар быстро подошел и открыл дверцу. Они услышали стук женских каблучков и мужской смех. Дверь отеля закрылась. Такси уехало.

– Есть люди, – сказал Питер, – которые до сих пор считают Новоорлеанский королевский отель лучшей гостиницей в Северной Америке. Согласны вы с этим или нет – другое дело. Важно то, что это – живое свидетельство, каким может быть хороший отель.

Они пересекли улицу Святого Людовика, направляясь к этому зданию, которое когда-то было типичной гостиницей, центром креольской общины; потом стало местом, где продавали рабов; потом, во время Гражданской войны, госпиталем, законодательным собранием штата и – снова гостиницей.

– На них работает все, – с воодушевлением продолжал Питер, – история, необычный стиль, современные заводы и фантазия. Проектированием нового здания занимались две фирмы архитекторов Нового Орлеана: одна – сугубо традиционная, другая – современная. Они доказали, что можно строить по-новому и в то же время сохранить характерные особенности старины.

Швейцар, перестав прохаживаться по тротуару, распахнул перед ними дверь, и они вошли в вестибюль. Впереди две огромные черные статуи охраняли белую мраморную лестницу, ведущую на галерею.

– Самое любопытное, – заметил Питер, – что при всей своей неповторимости Новоорлеанский королевский отель принадлежит корпорации. Правда, – сухо добавил он, – не корпорации Кэртиса О'Кифа.

– Скорее – корпорации Питера Макдермотта?

– Ну, до этого еще далеко. К тому же я оступился. Думаю, вы об этом знаете.

– Да, – сказала Кристина. – Знаю. И все же вы своего добьетесь. Могу поспорить на тысячу долларов, что так будет.

Он сжал ей локоть:

– Если вы располагаете такими деньгами, лучше уж купите акции О'Кифа.

Они прошли из конца в конец по вестибюлю Новоорлеанского королевского отеля – белый мрамор, старинные гобелены белых, лимонных и желтых тонов – и вышли на Ройял-стрит.

Еще добрых полтора часа бродили они по Французскому кварталу, зашли в «Презервейшн-Холл», где стояла удушающая жара, и посидели на переполненных скамьях ради удовольствия послушать классический южный джаз, потом с наслаждением погуляли в прохладе Джексон-сквера, выпили по чашечке кофе на Французском рынке у реки, весьма скептически обозрели безвкусные «шедевры», которыми изобилует Новый Орлеан, и, наконец, усевшись во «Дворе двух сестер» на открытом воздухе, где среди листвы мягко горели фонари, принялись потягивать холодный, отдающий мятой джулеп.

– Какой чудесный мы провели вечер, – сказала Кристина. – А теперь пора и домой.

Они шли пешком к Ибервиллю, где оставили машину, и где-то на полпути к ним подошел мальчик-негр с картонной коробкой и щетками.

– Ботинки почистить, мистер?

Питер покачал головой:

– Сейчас не время, сынок, слишком поздно.

Однако мальчуган, глядя блестящими глазами на ноги Питера, продолжал стоять посреди тротуара.

– Спорю на двадцать пять центов, я знаю, откуда у вас такие, как зеркало, ботинки. Могу назвать город и штат. И если верно назову, вы дадите мне двадцать пять центов, а если ошибусь, я вам их дам.

Год назад Питер купил эти туфли «тинэфли» в Нью-Джерси. Он заколебался, понимая, что имеет преимущество над ребенком, потом кивнул и сказал:

– Ладно, по рукам.

Сверкающие глазенки взметнулись вверх.

– Мистер, ботинки у вас блестят как зеркало, потому что вы ходите по асфальтовому тротуару города Новый Орлеан в штате Луизиана. А теперь вспомните, я обещал сказать, откуда у вас такие ботинки, а не где вы купили их.

Все расхохотались. Пока Питер расплачивался с мальчишкой, Кристина просунула руку ему под локоть.

Так, продолжая смеяться, они доехали до ее дома.

13

Сидя в столовой Уоррена Трента, Кэртис О'Киф наслаждался сигарой. Он взял ее из ящичка вишневого дерева, который поднес ему Алоисиус Ройс, и теперь крепкий аромат сигары приятно смешивался у него во рту со вкусом коньяка «Людовик XIII», поданного к кофе. Слева от О'Кифа, во главе стола, за которым им был подан роскошный ужин из пяти блюд, восседал с видом благожелательного патриарха Уоррен Трент. Напротив него сидела Додо в облегающем черном платье и с удовольствием дымила турецкой сигаретой, которую предложил ей Ройс.

– Уф, – произнесла она, – до чего объелась… будто уплела целого поросенка.

О'Киф снисходительно улыбнулся:

– Отличный ужин, Трент. Пожалуйста, передайте благодарность повару.

Владелец «Сент-Грегори» любезно поклонился:

– Он будет польщен, узнав, от кого исходит похвала. Кстати, вам, видимо, будет небезынтересно узнать, что сегодня в главном ресторане отеля можно заказать такие же блюда.

О'Киф кивнул, хотя это не произвело на него особого впечатления. По его мнению, меню с изысканными блюдами ни к чему в ресторане отеля – все равно что положить шахтеру в ведерко гусиную печенку на завтрак. К тому же, когда он незадолго до ужина заглянул в главный ресторан, где в это время уже должен был бы начаться час пик, то обнаружил, что огромный зал на две трети пуст.

В империи О'Кифа ужины готовили простые, стандартные, выбор блюд был ограничен несколькими ходовыми, весьма прозаическими кушаньями. Это объяснялось убеждением Кэртиса О'Кифа, подкрепленным практикой, что вкусы публики в еде более или менее единообразны и незатейливы. Зато во всех его заведениях пища была всегда отлично приготовлена и подавалась на стерильно чистых тарелках. О гурманах здесь заботились редко, ибо они считались невыгодным меньшинством.

– В наше время, – заметил магнат, – не так уж много найдется отелей с такой кухней. Почти все, славившиеся изысканностью блюд, вынуждены были изменить своим традициям.

– Многие, но не все. И почему все должны ходить по одной веревочке?

– Да потому, что со времени нашей с вами молодости, Уоррен, наше дело коренным образом изменилось, нравится нам это или нет. Дни, когда вас называли «мой хозяин» и ждали от вас индивидуального подхода, отошли в прошлое. Возможно, в свое время люди это и ценили. Но не сейчас.

Оба стали говорить без обиняков: ужин окончен и можно отбросить любезности. Додо следила за их перепалкой, переводя взгляд с одного на другого, словно смотрела, не вполне понимая, какую-то пьесу на сцене. Алоисиус Ройс стоял у буфета, повернувшись к ним спиной.

– Найдутся такие, которые с вами не согласятся, – резко возразил Уоррен Трент.

О'Киф посмотрел на рдеющий кончик своей сигары.

– Что ж, пусть эти люди посмотрят на мой баланс и сопоставят его с балансом моих коллег. Например, с вашим.

Уоррен Трент вспыхнул и крепко сжал губы.

– То, что происходит у нас, – явление временное. Так уже бывало. И этот период пройдет, как проходили другие.

– Нет. И если вы пытаетесь себя в этом убедить, значит, сознательно вкладываете голову в петлю. А вы ведь заслуживаете лучшей участи, Уоррен, после того как отдали этому делу столько лет.

Трент упрямо молчал, потом буркнул:

– Не для того я старался всю жизнь, чтобы увидеть, как дело моих рук превратится в низкопробную ночлежку.

– Если вы намекаете на мои предприятия, то среди моих отелей нет ни одной ночлежки. – Теперь уже О'Киф покраснел от негодования. – И к тому же я не совсем уверен, что ваш отель – такое уж образцовое предприятие.

В наступившем ледяном молчании раздался голос Додо:

– Вы сейчас и вправду подеретесь или только так – побросаетесь словами?

Мужчины рассмеялись – Уоррен Трент несколько принужденно. Кэртис О'Киф поднял обе руки, как бы сдаваясь противнику.

– Она права, Уоррен. Нам ни к чему ссориться. Каждый из нас пойдет и дальше своим путем, что не мешает нам оставаться друзьями.

Человек сговорчивый, Уоррен Трент кивнул. Вспышка раздражения, затуманившая было его рассудок, отчасти объяснялась внезапным приступом ишиаса. Но даже если бы и не возникла боль, с горечью подумал он, все равно вряд ли можно сдержать обиду на этого уверенного в себе, преуспевающего дельца, чье финансовое положение столь выгодно отличается от его собственного.

– Вообще, – заявил О'Киф, – можно в нескольких словах выразить то, каким хочет видеть публика современный отель: она хочет, чтоб это был «эффективный, рационально продуманный комплекс». Однако мы в состоянии это обеспечить лишь в том случае, если будем тщательно все считать – и каждый шаг наших гостей, и свой собственный; все должно быть эффективно, и расходы на содержание обслуживающего персонала – минимальные; следовательно, необходимы автоматизация, сокращение штатов и отказ от старого стиля обслуживания.

– Только и всего? Значит, то, чем гордились хорошие отели, клиенту больше не нужно? Вы считаете, что хороший хозяин не должен накладывать отпечаток своей личности на отель? – Владелец «Сент-Грегори» раздраженно фыркнул. – Да, конечно, человек, останавливающийся в отеле вашего типа, не чувствует себя как дома, нет у него и впечатления, будто он вдруг стал важной персоной, ибо к нему проявляют больше тепла и гостеприимства, чем он мог ожидать, судя по ценам.

– Это никому не нужная иллюзия, – колко заметил О'Киф. – Если постояльцу в отеле оказывают гостеприимство, так он за это платит – чего же тут такого уж ценного? Люди сразу видят фальшь. Когда же все по справедливости, это они уважают: доходы отеля – по справедливости и цены с приезжающих – по справедливости, а как раз этим и славятся мои отели. Могу заверить вас, что для тех, кто хочет особого обслуживания и готов за это платить, всегда найдется несколько «Тускани». Но это заведения маленькие, рассчитанные на узкий круг. А владельцы больших отелей вроде вашего, если они хотят выстоять в конкуренции со мной, должны и думать, как я.

– Надеюсь, вы не станете возражать, если я еще какое-то время буду думать по-своему, – буркнул Уоррен Трент.

О'Киф решительно замотал головой:

– Я вовсе не вас имел в виду. Я же говорил о тенденциях, а не о личностях.

– К черту тенденции! Инстинкт подсказывает мне, что до сих пор множеству людей нравится путешествовать с комфортом. И они хотят иметь в отеле не просто отсеки с кроватями.

– Вы искажаете мою мысль, но подавать на вас в суд я не стану. – Кэртис О'Киф холодно улыбнулся. – А вот приведенный вами пример позволю себе оспорить. За исключением незначительного меньшинства, никто с комфортом больше не путешествует, кончено.

– Почему же?

– Да потому, что реактивные самолеты поставили крест на путешествиях с комфортом, а заодно и на подобных умонастроениях. До их появления путешествия первым классом считались чем-то исключительным. Реактивный же самолет продемонстрировал всем, сколь это неразумно и разорительно. Путешествия по воздуху занимают так мало времени, все происходит так быстро, что ездить первым классом просто-напросто нет смысла. Поэтому люди втискиваются в кресла туристского класса и перестают думать о престиже – слишком дорого это обходится. Очень скоро путешествие туристским классом стало нормой. Все стоящие люди стали ездить так. Первый класс, говорили они за ленчем, упакованным в стандартные пластмассовые коробки, – это для дураков и мотов. И то, что люди получили благодаря реактивным самолетам – удобства при наличии экономии, – они требуют теперь и от отелей.

Додо зевнула, прикрыв ротик рукой, и ткнула сигарету в пепельницу. Алоисиус Ройс мгновенно подскочил с пачкой турецких сигарет и ловко поднес ей огонек. Она тепло улыбнулась, и молодой негр ответил ей сдержанной, но дружелюбной улыбкой. Бесшумно двигаясь, он убрал со стола полные окурков пепельницы, поставил чистые, налил Додо кофе, затем наполнил чашки мужчинам.

– Хорошо он у вас вымуштрован, Уоррен, – заметил О'Киф, когда Ройс неслышно вышел из комнаты.

– Он давно со мной, – заметил Уоррен Трент, явно думая о другом.

Наблюдая за Ройсом, он размышлял о том, как реагировал бы отец Алоисиуса, если б узнал, что управление отелем вскоре может перейти в другие руки. Наверное, пожал бы плечами. Материальные блага и деньги не слишком прельщали старика. Уоррену Тренту казалось, будто он слышит, как надтреснутый голос весело произносит: «Сколько лет уж вы все норовите по-своему, и если туго сейчас пришлось, так это вам лишь на пользу. Господь заставляет нас сгибать спину, чтоб не зазнавались, помнили, что мы всего лишь его заблудшие дети, хоть и невесть что сами о себе воображаем». А потом старик мог подумать и сказать все наоборот: «Все-таки, коли во что веришь, надо бороться до конца. Коли помрешь, так никого уж больше не подстрелишь, потому как не сумеешь прицелиться».

И вот теперь, прицеливаясь, хотя, подумал он, и трясущейся рукой, Уоррен Трент решил настаивать на своем.

– Все, что вы делаете у себя в отелях, выглядит невероятно стерильным. Ваши отели – холодные, безликие, в них нет человеческого тепла. Они словно созданы для автоматов, у которых перфорированная карта вместо мозга, а вместо крови – смазочное масло.

О'Киф пожал плечами:

– За счет них-то мы и обогащаемся.

– Материально – да, но о людях не думаете.

Пропустив эти слова мимо ушей, О'Киф как ни в чем не бывало продолжал:

– Я говорил о гостиничном деле сегодняшнего дня. Но давайте заглянем немного в будущее. В моей организации есть на этот счет разработанный план. Кое-кто, возможно, назовет это мечтаниями, хотя на деле это вполне обоснованный проект того, какими через несколько лет должны стать отели, – я имею в виду, конечно, отели О'Кифа.

Прежде всего необходимо упростить систему регистрации и оформления – она должна занимать не больше нескольких секунд. Основную массу приезжающих будут доставлять в гостиницу из аэропортов на вертолетах, поэтому главный пункт регистрации разместится на крыше отеля – там же, где вертолетная станция. Другой пункт регистрации будет оборудован в подвальных помещениях, куда гости будут въезжать прямо на машинах или на автобусах, таким образом, им не придется заходить в вестибюли, как сейчас. Во всех пунктах регистрации будут установлены счетно-вычислительные машины, которые могут мгновенно распределять гостей по комнатам. Кстати, такие установки уже существуют.

Клиентам, заранее забронировавшим себе номер, будут высылать закодированные карточки. По прибытии в отель им останется лишь вставить карточку в машину и без задержки, на специальном эскалаторе, подняться в свою комнату, из которой предыдущие постояльцы, возможно, выехали всего за несколько секунд до того. Если номер окажется еще не убранным, что, конечно, может случиться, как случается и теперь, – вынужден был признать Кэртис О'Киф, – клиентам будет предоставлена небольшая выносная кабина с двумя-тремя креслами, умывальником и отсеком для багажа, чтобы человек мог освежиться после дороги и отдохнуть. Гость будет пользоваться такой кабиной, как обычным номером: сможет по желанию приходить и уходить. Мои инженеры уже работают над тем, чтобы создать передвижные кабины, которые можно было бы устанавливать в непосредственной близости от забронированного номера. Тогда гостю достаточно будет толкнуть дверь, предварительно открытую электронным устройством, и войти к себе в номер.

Для приезжающих на собственных машинах будут оборудованы специальные устройства, снабженные закодированными передвижными табло, которые укажут машине путь в определенный отсек стоянки, откуда специальные эскалаторы доставят гостей в их комнаты. Во всех случаях мы постараемся максимально сократить возню с багажом, используя скоростные сортировочные машины и конвейерные ленты, благодаря чему багаж будет доставлен в номера еще до прибытия клиентов.

Мы намерены автоматизировать вообще все виды услуг: вызов горничной, доставку прохладительных напитков, пищи, цветов, лекарств, газет и журналов. Даже расплатиться по счету можно будет, используя комнатный транспортер. Между прочим, кроме всех других преимуществ, это приведет к уничтожению системы чаевых, этой тирании, от которой слишком долго страдали и мы, и наши гости.

В столовой, обшитой деревянными панелями, наступила тишина. Магнат, завороженный нарисованной им картиной, отхлебнул кофе и продолжал:

– И сам проект здания, и автоматизация в моих отелях приведут к тому, что гости почти не будут сталкиваться с обслуживающим персоналом. Постели, вделанные в стены, будут убираться автоматически. Воздушная вентиляция уже и теперь настолько усовершенствована, что пыль и грязь перестали быть проблемой. Я намерен, например, ковровые покрытия уложить на пол из тонкой стальной сетки с воздушной прокладкой, через которую раз в день пыль будет автоматически высасываться специальными установками.

Все это, да и многое другое, может быть осуществлено уже сейчас. Остаются некоторые проблемы, которые, естественно, тоже будут разрешены, – и Кэртис О'Киф повел рукой, как бы разгоняя дым, – проблемы, связанные с координацией действий, строительством и капиталовложениями.

– Надеюсь, – решительно заявил Уоррен Трент, – я не доживу до такого дня, когда нечто подобное произойдет в моем отеле.

– Конечно, – заверил его О'Киф, – ибо прежде чем это произойдет, мы снесем ваш отель и поставим на его месте новый.

– Вы бы даже до этого дошли?! – воскликнул потрясенный Трент.

О'Киф пожал плечами:

– Я не могу, конечно, открыть вам наши планы, рассчитанные на далекое будущее. Но вскоре это станет основой нашей политики. Ну а если вы уж очень озабочены тем, чтобы сохранить свое имя для истории, могу вам обещать, что прибью в новом отеле дощечку с названием прежнего и с именем его владельца.

– Дощечку?! – презрительно фыркнул владелец «Сент-Грегори». – Где же вы ее прибьете – в мужской уборной?

Раздался взрыв смеха. Мужчины невольно повернули головы в сторону Додо.

– Да там и уборных-то, наверно, не будет, – заметила она. – Кому нужны уборные при всех этих передвижных кабинах?!