Текст книги "Пилюля"

– А мы за краюху хлеба да за Родину на танки шли. Легкая была работа. Не то, что у тебя, внучок. Это ж сколько силы надо, бомжиков за пиписьки тягать! Учился долго, наверное?

– Ехидный ты старичок, – вытирая пот со лба, заметил доблестный страж. – Ты мне другую работу дашь, что ли?

– А лучше никакой, чем такую. Мы по совести умирали, а вы по совести жить не хотите.

– Может, не за тех умирать надо было, а, дед? Может, не с теми воевал?

– Поговори мне. Я-то с теми, с кем надо, а вот ты подумай, с кем и против кого.

Рита все это время, как бы прогуливаясь, шла по параллельному ряду. Ее внимание привлек крепкий мужчина у окна. Он как-то слишком резко отвернул от нее лицо и приложил палец к уху. Девушка прислушалась:

«Видел… – прошептал незнакомец – … Мент мешается… Обязательно проверим…»

Рита остановилась, заметила еще нескольких типов похожей комплекции, то и дело прикладывающих ладони к ушам. Двое подозрительных следили за стариком и сержантом у самого выхода.

Проходя мимо туалета, старик остановился, схватился за живот.

– Ой, больно!

– Что у тебя опять? – недовольно спросил полицейский. – Осколок бомбы в заднице шевелится?

– Рези. Не дойду. – Корчась от боли, дед показал на дверь. – Туда надо.

– Что еще придумал! Терпи.

– Думаешь, я под Сталинградом мало натерпелся?

Полицейский недовольно скривил лицо.

– У тебя две минуты.

– Ты это… не пускай никого, внучок. Ну не могу я при посторонних…

– Две минуты, – повторил сержант.

Старик благодарно кивнул и направился к двери, бурча себе под нос: – Две минуты… У нас в сорок третьем под Курском… сейчас я тебе расскажу…

Дверь за старым воякой закрылась. Сержант остался терпеливо ждать снаружи. К туалету подошел крепыш, стоявший у окна, и взялся за ручку.

– Куда? – остановил его полицейский.

– Сюда, – показал на дверь мужчина.

– Подождите, сейчас генералиссимус выползет, – добродушно усмехнулся сержант. – Задумался, видно, никак не вспомнит, что там у них под Курском в сорок третьем стряслось.

– Я тороплюсь.

– Все торопятся.

– Но мне надо.

– Всем надо.

– Но мне очень надо!

Блюститель закона дернул за ручку, дверь не поддалась.

– Закрылся, панфиловец, – сказал он и постучал. – Дед, выползай!

Никто не ответил, и он постучал еще раз.

– Дедуля! Ставка на совещание зовет!

Крепыш, просившийся в туалет, заметно занервничал. С нетерпением наблюдая за неэффективными действиями полицейского, он не выдержал, оттолкнул сержанта и, выбив дверь ногой, влетел внутрь.

– Ты что сделал? – заорал полицейский и, закипая от гнева, кинулся следом.

И тут Рита увидела, как со стульев вскочили и с разных концов зала стремглав помчались к туалету еще несколько мужчин. Из уборной им навстречу выскочил тот, что выбил дверь, и кинулся к выходу:

– В форточку! В форточку вылез! – истерично кричал он маячившим вдалеке темным силуэтам. – По крыше уходит! Все на улицу! Быстро! Быстро!

Все вдруг загомонило, забегало.

Девушка вспомнила, как однажды открыла дверь в погреб, а там точно так же перепугано и бестолково по полу метались мыши.

На улице раздалось несколько выстрелов, люди сорвались с кресел, подскочили к окнам. Рите стало страшно. Со всех ног она помчалась к выходу, но вдруг почувствовала боль чуть выше колена.

– Зацепили, – произнесла вслух, остановилась и потрогала ляжку.

«В мышцу ему попали… Больно… Но кость не задели… не задели…»

Завизжали колеса, заскрежетало железо. Задевая припаркованные на стоянке такси, на большой скорости мимо центрального входа пронесся черный «мерседес». Через пять секунд следом промчались еще две машины. Стреляли снова, но уже дальше. Озираясь, Рита вышла на улицу. Больше выстрелов не было слышно.

Лишь минут через пять она вспомнила о бумажном пакете. Как и думала, в нем оказались деньги. Теперь могла спокойно лететь к Сане, но на душе было тяжело. В том, что случилось, она винила себя.

«Наверное, я выглядела действительно жалко, – думала Рита, – если он, зная, что за мною следят, рискнул подойти и… И все из-за этих проклятых денег… Глупый, глупый Кубинец, а если бы его убили? И кто из нас дурачком родился?»

Она простояла на улице еще полчаса, все ожидая чего-то, но больше ничего не происходило. Никто даже не обсуждал происшедшее. Забыли. Вернулись к обыденным мыслям и заботам.

Хуши сказал: «Я счастлив, ведь все мои мечты сбылись. После жаркого дня, наконец, пришел прохладный вечер. О нем я мечтал с самого утра»

Когда пассажиров подвозили к самолету, солнце ярко светило, а Рита улыбалась. Солнечный свет ласкал ее лицо и руки, пробивался сквозь ресницы, проникал в мысли, грел душу.

«Как неправильно, глупо я устроена. Что с моим Саней, что будет с нашим Кубинцем? Ведь ничего не ясно. Все просто ужасно. Я улыбаюсь, как трехлетняя девочка на каруселях. Глупая я, правильно он сказал. Радоваться сейчас – предательство. В такой ситуации надо быть мрачной и сосредоточенной, а не лыбиться на все тридцать два».

Как ни пыталась Рита пристыдить себя, но до конца испортить себе настроение ей не удалось: молодость, здоровье и яркое солнце гнали прочь грустные мысли.

Ей повезло. Совершить перелет предстояло на любимом месте – у окна. Люди не спеша проходили в салон, забрасывали сумки в багажные отсеки и рассаживались в кресла. Место рядом с ней оставалось пустым.

«Где-то заблудился», – подумала девушка, когда щелкнули замки люка и из-за крыла показался трап. Но самолет почему-то долго не взлетал. Трап снова вернули, и тот же автобус, который привез ее, снова направился от здания аэропорта к самолету.

«Успел-таки!» – порадовалась Рита за опоздавшего пассажира. Но радость мгновенно улетучилась, как только в поднимающемся по ступеням трапа мужчине девушка узнала своего бывшего жениха. Вадим был без багажа. Волосы взъерошены, на скулах серела щетина. По всему видно, собирался наспех.

«Ну а тебе-то, что надо? Ну почему, почему мне все мешают?»

Зайдя в салон, опоздавший нашел глазами Риту, притворно удивился и поспешил к ней.

– Вот так встреча! – радостно воскликнул, усаживаясь на свое место. – Все с ног сбились, ищут ее, а она вот где спряталась! Михалычу надо будет позвонить, а то волнуется.

– Чего тебе надо? – строго спросила Рита.

– Как чего? В командировку лечу, Ритусик. Не все же, как ты, на курорты. Работать надо. На все деньги нужны. Чтобы кушать хорошо, одеваться красиво, женщинам нравиться. В театр кого-нибудь пригласить…

– Так, давай пока не взлетели, дуй отсюда!

– Как это «дуй»? У меня работа: договора, сделки, корпоративы…

– Не уйдешь? – остановила его Рита и приподнялась с кресла. – Тогда я сейчас ухожу.

Вадим убрал ноги, освобождая проход.

– Давай-давай! Денег на такси одолжить? У меня есть, я ведь работаю. О! Еще вспомнил, для чего нужны деньги, – чтобы на такси поехать. Все-таки, Ритусик, деньги это удобно. Лично мое наблюдение. Папе привет передавай.

– Вот так встреча! – радостно воскликнул, усаживаясь на свое место. – Все с ног сбились, ищут ее, а она вот где спряталась!

Блеф не удался, девушка вернулась в кресло, нахмурилась.

– Как ты меня нашел?

– Я тебя не искал. Нужна ты мне: искать тебя. Меня партнеры на банкет пригласили. Ох, там секретарша! Конфетка! Глазками стреляет, всего изрешетила.

Рита отвернулась к окну.

– Ты зря теряешь со мной время, Вадим. Я тебе всегда говорила: ничего не будет, ты был мне просто другом.

– Был?

Девушка повернула лицо.

– Я тебя просила одолжить мне на билет. Ни ты, ни подруги мои, никто не дал. Папу боитесь. Нет у меня друзей.

– Именно, Рита! Нет у тебя друзей! И хорошо, что ты это поняла! А я у тебя есть. И папы твоего мне бояться нечего. Сам бы сделал все, чтобы ты осталась. Я думаю, беспокоюсь о тебе. Хорошо хоть позвонили, еле успел. Мне не все равно! Я вижу, я знаю: мы будем вместе. Я твой муж и отец твоих детей!

– Каких еще детей?

– Будущих.

Рита усмехнулась и снова отвернулась к иллюминатору. Раздался свист разгоняющихся моторов. Девушка покрутилась в кресле, пристегнула ремни.

– А ты думала, я вот так легко сдамся! – сказал Вадим. – Плохо ты меня знаешь. Потакал тебе, подлизывался: «Риточка, я, конечно же, не прав! Риточка, прости, если обидел! Ты всегда умница, я всегда кретин!» Ну и ладно, пускай, только пусть не гонит, пусть рядом будет. Я все готов стерпеть, любую обиду, и она ведь это понимает и, наверное, ведь ценит за это?! Ни черта она не понимает! Ничего не ценит! – Вадим больше не улыбался, мышцы лица стали подергиваться, ноздри раздувались. – Ну и хорошо! И ладно! Смысл теперь слушаться и притворяться, если тот, прежний, я тебе не нужен! Что ты хочешь, чтобы я писал тебе письма?! Эти глупые, пошлые письма! Стать этаким убогим, забитым, косящим под романтика неудачником! Лживый, хилый, с этими его фальшивыми восторгами, с этой банальщиной, дутыми пафосными стишками. Льстивая скотина, с этим вот своим гермафродитским личиком! Таким мне стать?! Такого хочешь? Такой тебе нужен? Я таким не буду! Этого ты от меня не добьешься! И хватило же наглости: влез, втесался – клоп! А эта уши развесила… Чего смотришь? Не знала меня такого?! К кому ты летишь? Что ты знаешь о нем? Что он тебе даст?! Он никто! Ноль! Он не построит карьеры, не разбогатеет. Ты без гроша будешь сидеть, а он в соседней комнате письма будет тебе строчить, и не только тебе, поверь! А через пару лет стихи кончатся! Все его сю-сю-пу-сю тоже пройдут. И будет пустота, и стыд и горечь. И вспомнишь ты наш разговор, и так будешь жалеть! Так жалеть! И придешь ко мне, и будешь просить прощения, и скажешь, давай все забудем и начнем сначала. И будешь рыдать, и заламывать руки…

– Эй-эй-эй! – остановила его Рита. – Ты не замечтался, нет?

– Не-ет, я знаю, что говорю. Как трудно будет потом все вернуть, Рита! Это только кажется, что ничего не нужно и ничто не держит. Раскаяние приходит позже. Я вот что думал, я никому не говорил, но тебе скажу. Люди из разных классов не должны и не могут быть вместе. Мы с тобой одинаковы. У нас одинаковые привычки, воспитание, потребности, взгляды на будущее, отношение к богатству. Да, все! Все, куда ни глянь! Мы и они – разные планеты. Люди низшего класса – инопланетяне, Рита. Только так получилось, что мы хозяева, а они слуги. Не надо, неправильно, чтобы грязный черный слуга лез в чистую постель белой хозяйки. У нее есть свой белый муж, и у них будут белые дети. И это правильно! Это я называю порядком. И еще, дело не в умении или неумении зарабатывать, совсем нет! Нас перетасовали, а мы снова разбились на группки. Одни стали над другими. Люди высшего класса физиологически отличаются от людей низшего и тянутся друг к другу. Спариваться с низшими – все равно, что с животными. Звучит цинично, я знаю. Но я много думал. Принцы, Рита, будут жениться на принцессах, а свинопасы – на этих, ну, на голодранках разных. Не я решил – высшие силы так хотят.

Вадим замолчал. Насмешливый взгляд Риты раздражал молодого человека. Девушка коснулась рукой его колена.

– Вадим, ты никому этого раньше не говорил?

– Нет.

– Честно?

Готовясь к выпаду с ее стороны, он сощурил глаза.

– Прошу тебя, в память о нашей дружбе, – участливо произнесла она, – никогда никому не повторяй того, что сейчас сказал. Вадим, это шизофрения. Полнейшая чушь.

– Чушь. Понятно.

– Угу, – Рита надула губки, сочувственно покачала головой.

– Поглядим, чем он так хорош. Какие такие у него достоинства… Очень интересно… Очень… Ведь познакомишь, не испугаешься?

– Чего мне пугаться? Ты бойся, чтоб его низшая физиология близким контактом твою высшую не деформировала.

Рассматривая Вадима, Рита тихонько посмеялась и спросила:

– Скажи, супермен, а чего это ты меня в бедноту записал? Папа мой человек не бедный, поможет.

– Твоего отца достали твои капризы. Он не хочет видеть этого твоего… Сам мне сказал.

– Папа захочет то, чего хочу я, – с вызовом произнесла Рита и снова отвернулась к иллюминатору.

– Не в этот раз, – самонадеянно заявил Вадим.

На несколько минут зависло молчание, а затем он прошептал:

– Ритусик, бойся того, кому нечего терять.

– Тебя? – усмехнулась она, все так же глядя на улицу.

Самолет не спеша выруливал на взлетную полосу.

– Я тебя отравлю.

– В тюрьму упекут.

– А я и себя отравлю.

Рита повернулась к нему.

– Раз проболтался, значит, не отравишь. Слушай, если так решил, начни с себя, а? Ну, мне пока не хочется, правда. Дай хоть институт закончить. Точно, давай, как получу диплом, привози свою курару.

– Кураре. Называется «ку-ра-ре».

– Угу.

– Издеваешься, да? Весело тебе.

Девушка тяжело вздохнула.

– Послушай, мой верный рыцарь, ну почему люди считают, что они какие-то особенные? Возомнят себя страдальцами и верят, что несчастны, что плохо им, что жить без кого-то не могут… Скажи, верный мой, как я брыкнулась, то на какой день ты к Тайке побежал?

– Чего? – переспросил Вадим, краснея. И это не осталось незамеченным.

– О! Да ты на глазах сдуваешься! Прекращай, заткни где-нибудь брешь. О-е-ей! Где этот упрек во взгляде, уверенные жесты? Где горделивая поза оскорбленного, но сильного мужчины? Что случилось, рыцарь мой? Слушай, а травитесь-ка вы с ней вместе. Почему, если кого травить, то обязательно меня?

Вадим опустил голову, прикрыл глаза ладонью.

– Ты была такая несчастная… Ты там лежала… – невнятно забубнил он. – И когда я пришел… там была она… Отец, когда тебя забрал… Я пришел, врачи сказали, что… А она говорит, надо все это как-то пережить вместе…

– Получилось?

Вадим не ответил, только глубоко вздохнул и продолжил разминать рукой кожу вокруг глаз.

– Ты только не расстраивайся, хорошо? Тут ничего плохого нет, – успокаивала девушка. – А Тайка, мне кажется, тебя любит. Так что, может, у вас все будет очень даже замечательно!

Вадим поднял голову:

– Что-то мне плохо. – У него участилось дыхание. – И уши закладывает…

– Все нормально, – Рита похлопала его по коленке, улыбнулась и протянула кисленькую карамельку. – Держи леденец, высшее существо, взлетаем.

Хуши сказал: «Мертвое долго не живет»

Даже когда старик распахнул ставни и в комнату проник солнечный свет, она оставалась серой. Серый запыленный стол и старый покосившийся шкаф, серые от копоти стены, серые от грязи наволочка и одеяло. На полу, на кирпичах, лежал круглый железный лист, на нем тлели угли. Мудрый Хуши любил смотреть на пламя и разводил огонь прямо у постели.

– Все лежит, – кряхтел старик. Он подошел к двери и принялся стучать костылем по трухлявому косяку.

– Разваливается, сыпется… Ничего не хочет – вот и сыпется. Мертвое долго не живет! Вставай! – крикнул он, обращаясь к кому-то.

– Ну, чего ты ко мне пристал, старый? – послышался голос из глубины комнаты. – Я не могу стоять, у меня болят ноги.

Мудрый Хуши оглянулся.

– У меня все болит. Я был крепким, молодым и сытым. Зачем я притащил тебя, дармоеда? Из-за тебя я старый. У меня ломит кости и на руках мозоли. Стонешь по ночам, мешаешь мне спать. Берешь мой хлеб, рис и ничего не даешь взамен. Никто не ест просто так.

– Опять завелся…

– Если ты не встанешь, я позову своих племянников, и они поколотят тебя.

– Нет у тебя никаких племянников. Да и не пришли бы они к такому сквалыге.

«Ку-ка-ре-ку-у!» – закукарекали во дворе сразу несколько петухов. Отозвались соседские, и дальше, дальше… Волна петушиного крика покатилась по всему поселку.

Старик подошел к столу и взял пустую тарелку.

– Тут была лепешка. Ты съел мою лепешку. Теперь я умру с голоду. Стану худым, живот опухнет, а глаза закатятся. Я спас тебе жизнь, а ты воруешь мои лепешки!

Заскрипели доски, на пол упало одеяло. Еле передвигая ноги, на свет вышел симпатичный молодой человек. Волосы взъерошены, от того, что он смотрел на солнце, глаза его щурились и все лицо кривилось. На широкой спине отпечатались полоски досок.

– Ты ночью вставал и съел, – сказал парень. – Ты еще спросил, почему только одна.

– Ах ты, дармоед. Знаю, почему ты все забыл! Ты спрашивал, кто ты, я тебе расскажу! Ты лгун и мошенник. Ты всю жизнь обманом пробирался в дома доверчивых стариков, шарил по их кастрюлям и тарелкам, съедал все запасы и валялся в их постелях. Старики тощали, животы их распухали, глаза закатывались, а ты смеялся и закапывал их живьем в огороде.

Мудрый Хуши, опираясь на трость, обошел молодого человека, стал за его спиной и рывком сорвал с его плеча пластырь.

– Ау! – вскрикнул парень от боли. Старик пощупал его руку, провел ладонью по загорелой коже.

– Как на собаке, – прошептал удивленно. – Не бывает такого. Кто ты?

– Лгун и мошенник. Сам ведь сказал, – усмехнулся молодой человек.

Мудрый Хуши снял со стены и бросил ему под ноги плетеную корзину.

– Пошли работать. – Он подошел к двери, отворил ее и подпер палкой, чтобы не закрывалась.

Молодой человек, делая осторожные шаги, вышел на улицу. Старик украдкой следил за его ногами и чему-то улыбался.

– Как на собаке, – еле слышно прошептали губы.

Несколько часов Саня чистил и мыл куриные клетки. Таскал корзиной зерно из сарая, чистил и наполнял поилки. Мудрый Хуши все время был рядом, бродил по двору, подставляя солнцу морщинистое лицо, и повторял: «плохо работаешь, плохо».

– Скажи, мудрый, долго я буду на тебя батрачить? – спрашивал Саня.

– Пока не отдашь долг, – отвечал старик.

– И долго отдавать?

– Когда отдашь, узнаешь первым.

На обед Хуши сварил десяток яиц. Они ели, сидя прямо на траве, в тени пышного дерева. Старик говорил:

– Все расписано. Все, что будет, давно прошло. Все, кто были, остались здесь. Есть прошлое, которое ушло навсегда. Есть прошлое, которое будет после будущего. Убийцы и праведники, жертвы и палачи возвращаются. Молодой Будда когда-нибудь сядет под это дерево. Бог летает над кронами. Он только еще придумывает этот мир.

– Я не понимаю, – сказал Саня.

– Ты ходил по пшеничной куче, сними свою обувь, – попросил старик. – Не этот, вон тот, левый.

Молодой человек снял кроссовок.

Старик веткой нацарапал что-то на земле и прикрыл надпись рукой.

– Высыпь на ладонь зерна и сосчитай их.

Зерна вместе с песком посыпались на Санину ладонь.

– Семнадцать, – через десять секунд сказал он.

Хуши убрал руку. На земле было нацарапано число семнадцать.

Молодой человек задумчиво посмотрел вверх и почесал подбородок.

– Как?

Мудрый откусил очищенную от скорлупы часть яйца и, пережевывая передними зубами, ответил:

– Я просчитал… Твой вес, длину шага, зазор между ногой и ботинком, движения ноги, время…

– Это невозможно.

Старик ответил не сразу. Взял другое яйцо, треснул об колено.

– Я не понимаю цифр, я только вижу их. Но когда-то я знал глубину, значение каждой. Я чувствовал последовательность. В детстве я начинал шахматную партию и через десять ходов видел, как она окончится. Когда стал старше, просчитывал партию после первого хода.

– А сейчас?

– А сейчас я не играю в шахматы.

Мудрый протянул Сане яйцо:

– Почисть.

Саня обменял яйцо на почищенное.

– Сегодня я вспомнил свое детство. Вспомнил маму… и все… и туман… А вся память вернется? Люди, которые меня искали… которые хотели меня убить, кто они?

– Все в свое время.

Молодой человек закончил обед, вытер ладони одну о другую, растянулся на траве.

– Сколько тебе лет, мудрый?

– Я старый. Наверное, пятьдесят, может, больше.

– Не, тебе больше чем пятьдесят, – уверенно возразил Саня.

– А сто больше, чем пятьдесят? – спросил старик.

– Конечно.

– Тогда мне сто… или сто пятьдесят. Точно, сто пятьдесят. Я помню, что много.

После обеда Саня расстелил посреди двора старый облысевший ковер, усадил на него старика, взял из сарая лопату, наточил и отправился перекапывать огород. Мудрый принял позу лотоса и задремал. Его туловище и седая голова мерно покачивались из стороны в сторону.

Скоро к калитке, перешептываясь, подошли трое местных парней. Стучать не стали, дожидались, когда Хуши проснется. Минуты через две, не открывая глаз, мудрый махнул рукой. Калитка скрипнула, самый рослый из пришедших шагнул во двор и направился к старику.

– Заходите все! – тихо сказал старик.

Двое, что пониже ростом, направились вслед за первым. Каждый из них что-то принес с собой. Усаживаясь напротив Хуши, первый положил перед ним вяленую рыбу, второй – мешок с мукой, третий вытащил из-за пазухи и протянул хозяину новую, замотанную в тряпку ножовку.

– Хорошо, – сказал старик, сгибая зубастое полотно. Затем недовольно взглянул на рыбу, поднял трость и принялся колотить по плечу парня, принесшего ее. Тот не защищался, только зажмурил глаза и поджал руки к телу.

– В какой? В какой луже ты ее поймал?! – ругался мудрый. – Дождь только вчера шел, видишь, еще не выросла, чего тащишь?!

Двое других хихикнули.

– Молчать, блохи! – прикрикнул старик на них и снова обратился к первому: – Или думал, потолстеет по дороге?! Ты жадный! И отец твой жадный! И дед твой был жадный! И прогонят тебя, как деда твоего, и будут бить палками, пока совесть с кровью к коже не подтянется! Позор рода человеческого! От скупости своей беднее всех будешь жить. Не будет тебе невесты! Ты ее голодом заморишь. Живот ее опухнет, а глаза закатятся!

Саня перестал копать. Упираясь подбородком в черенок лопаты, с улыбкой стал наблюдать за гостями.

Побитый перехватил трость и вырвал из рук старика.

– Я принесу тебе самую большую из тех, что поймали за неделю! – воскликнул парень. – Только обещай, что я не буду самым бедным и жена моя не будет голодать.

– Поглядим, – неопределенно ответил мудрый.

Парень потянулся за рыбой, старик ударил его по растопыренным пальцам.

– Оставь! Я хочу сравнить.

Парень убежал. Хуши положил трость возле себя, глянул на того, кто принес муку.

– Хотите купить новую лодку? – спросил.

– Ты все знаешь, мудрый, – ответил молодой человек, почтительно склонив голову.

– Покупайте. Скоро освободят твоего брата…

– Освободят?

Старик подхватил трость и сильно стукнул молодого человека по лбу.

– Не перебивай, блоха! Через семьдесят два дня отпустят. Вам нужна будет еще одна лодка. Сбивайте цену на треть, больше Чао не скинет. Через три года в этот самый день в море на лодке не выходить. Тогда все будет хорошо: не утонет. Лучше пусть в этот день брат поедет в город, купит мне одежду и новую трость. Если дерево судьбы эту ветку даст, через семь лет будет у тебя два племянника. Одного назовете в мою честь Хуши. Пусть два раза в год приносит мне маленького желтого угря или двух больших черных, тогда здоровый будет расти. Все запомнил?

– Так у нас желтых угрей не водится, мудрый.

– Я знаю, – ответил старик и перевел взгляд на того, кто принес ножовку, размахнулся и сильно ударил парня по плечу.

– За что, мудрый? – воскликнул несчастный, хватаясь за ушибленное место.

– Им надо, значит, и тебе пригодится. Чтобы друзья злобу на тебя не таили. Вам сто лет вместе в море ходить.

Губы парня растянулись в улыбке, показав желтые зубы.

– Заходите все! – тихо сказал старик.

Двое, что пониже ростом, направились вслед за первым. Каждый из них что-то принес с собой.

– Сто лет.

– Тебе, безногому, эти сто лет тысячей покажутся, – усмехнулся старик.

– Безногому? – испугался он.

– Хочу булочек сладких. Пусть мать испечет. Принесешь завтра. Подумаем, что с твоими ногами делать.

– Спасибо, мудрый. Я вот что хотел у тебя узнать, – торопливо спросил молодой китаец. – Мы с Ченом на сестрах Ши жениться решили. Он – на младшей, я на старшей. Хочу до свадьбы невесте подарок сделать. С отцом мы во мнениях разошлись, я так думаю…

– Нет! – перебил Хуши.

– Что нет, мудрый?

– Есть такая ветка: ты сетями рыбу в лодку тянешь, жена твоя блудливая – туристов залетных в свою постель. А дома пятеро сопливых да больных, твои да не от тебя. И не смотри на меня так! Твой выбор. Хочешь – женись на ней.

– Как не от меня? – расстроился жених.

– Есть другая ветка. Сильная, здоровая, сочные плоды ее к земле тянут, а она все вверх стремится. Ты подожди немного, от той ветки только почка пока появилась.

– Я тебе не верю, – прошептал молодой человек.

Мудрый вскочил с ковра и принялся охаживать костылем жениха.

– Пошел! Пошел отсюда, блоха! – стал кричать он. Схватил беднягу за волосы, потащил к калитке и через пару секунд вышвырнул со двора. – И три дня не появляйся! – крикнул вдогонку.

Третий встал на ноги, отряхнулся и, опасливо проходя мимо хозяина дома, отправился вслед за товарищем.

Старик вернулся на ковер, но не успел занять прежнюю позу, как во двор влетел и подскочил к нему рослый китаец с большой золотистой рыбой в руках.

– Это правда? – запыхавшись, спросил он. – Ты не хочешь, чтобы мы женились, мудрый? Почему?

Старик принял у китайца дар, понюхал.

– Хорошо закоптили. Вот это я понимаю, рыба! И твой отец мне всегда лучшую рыбу приносил, и дед твой. Добрый был, щедрый человек. Несправедливо мы его тогда… Всем селом потом уговаривали, чтоб вернулся. Обидчивый очень был. – Старик похлопал парня по плечу. – Чен, ты на младшей женишься, хорошая будет жена, верная, работящая и родит много. Будет у вас большая семья. За каждого сына по десять ведер пшеницы будешь мне приносить, за дочерей пять.

– Правда?! – радостно вскрикнул парень, схватил руку старика, стал ее целовать. – Мудрый Хуши! Ты святой, Хуши! Ты ангел, охраняющий нас! Ты небесный человек! Ты за страданья наши нам послан! Живи вечно, Хуши!

– Все! Иди… иди… – старик высвободил свою руку и жестом приказал гостю подняться.

Низко кланяясь, Чен попятился со двора и скоро скрылся за кустами.

Позже приходил худой китаец по имени Чао. Спрашивал, почем ему продать лодку. Старик назвал цену и посоветовал уступить покупателю треть. Приходили женщины, забегали дети. Вечером зашел пожилой толстый мужчина. Принес бочонок немецкого пива и долго благодарил мудрого за то, что тот выполнил его просьбу и отговорил сына жениться «на этой, – повторял он часто, – коварной женщине».

Все спрашивали: «А кто этот молодой высокий иностранец, что перекапывает огород и все время поглядывает в их сторону?»

«Моя темная сторона. Мошенник и лгун, – отвечал старик. – Три дня как родился, и сразу воровать. Я учу его честности, прививаю покорность и трудолюбие. Скоро уйдет и заберет с собою часть моих знаний. У него широкий шаг и небывалое упорство. Он не станет выпрямлять ветки, он будет растить целые рощи судеб».

Так прошел день. Вечером, после «летнего душа», Саня и Хуши все под тем же раскидистым деревом пили прохладное пиво.

Старик говорил:

– Если сам под тенью большого, то под чьей тенью маленький, который под тобой? Кто прав – паук или муха? На кого сам похож, тот и прав. Есть пустое – пустое, и есть пустое – полное, есть давно и было сегодня. Говорят, у китов брюхо в ракушках и звезды большие. Сто лет говорят. А я сегодня слышал, что у соседа дочь красавица. Из кита супа не варил, все звезды, что видел, были маленькими, а на соседке, если не корявая, так и жениться можно.

– Не понимаю, – говорил Саня.

– Ты чего хочешь? – спрашивал мудрый.

– Вспомнить все хочу.

– Зачем?

– Чтобы домой вернуться.

– Зачем?

– Чтобы встать на ноги, найти родных, жениться, завести детей.

– Зачем?

– Детей зачем? Чтобы заботиться о них.

– Зачем?

– Чтобы потом они обо мне заботились.

– Зачем?

– Чтобы не умирать одиноким.

– Зачем?

– Ну… чтобы понимать, что прожил не зря. Чтобы потом сказали: «вот был хороший человек…»

– Зачем?

– Ну чего заладил «зачем-зачем»? Я откуда знаю? Кто знает, для чего живет человек?

– Во-о-от, – Хуши заулыбался. – Хороший вопрос: «зачем?»

Саня разлил пиво по чашкам, отпил из своей, слизнул с губ пену.

– Ты мне вот что скажи: мы с тобой чужую невесту пропиваем? Выходит, папаша за бочонок пива тебя купил. А сын его тебе поверил, видел, как расстроился бедняга. Не жалко? Как ты по длине шага определил, что она ему изменять будет? Моргнула пять раз и прочел мысли? Как можно измену, которая будет через пять лет, просчитать?

– Что, мошенник, научить тебя? Тут простые числа, ты поймешь.

Старик лукаво прищурился. Молодой человек вгляделся в морщинистое хитрое лицо.

– Ну, научи.

– Считай на пальцах, не все ж только красть ими. Уехала на учебу восемнадцатого в три часа дня.

– Хорошо, в три часа.

– Приехала через месяц, двадцатого, утром в одиннадцать, блоха. Принесли ее ко мне того же дня в десять вечера…

– Что значит: принесли?

– Нагуляла в городе, шалава, вытравить хотела сама. Еле спас. Двенадцать мешков рису Ичуа принес, в ногах ползал: «только не говори никому!» В другой раз выехала двадцать пятого, опять в три дня… Запоминаешь?

– А-а-а, ну так, конечно, – с неохотой согласился Саня. – Так и я просчитаю. Но, а может, все-таки у них любовь? Может, она изменилась?

Мудрый снисходительно усмехнулся.

– Пошли спать.

Саня помог разжечь огонь у постели старика, разулся, снял одежду и лег на свои доски.

«Странно, – подумал он, – в правом кроссовке ни одного зернышка».

– Мудрый, а про меня что-нибудь расскажешь? – спросил.

– Сам все знаешь. – Старик прокряхтел, натягивая на желтую впалую грудь одеяло. – Ты лгун и вор. Ты мог украсть мою душу, но ты сделал хуже, ты украл мой завтрак.

– Опять ты про свою лепешку, – выдохнул Саня. – Я не украл, я одолжил. Встал ночью больной, голодный, а у тебя шаром покати…

– Ааа! – мудрый отбросил одеяло и потряс в воздухе пальцем. – Я знал! Знал! Ты ненасытное брюхо! Из-за тебя, блоха, я чуть не сошел с ума! – Старик вдруг замолчал, посмотрел на свои худые ноги, выпирающие ребра и, постеснявшись наготы, снова укрылся.

– Видишь, я признался, – примирительно сказал Саня. – Расскажи про меня.

Хуши поднял с пола кочергу, поворошил костер и несколько минут смотрел на алые угли. На стенах плясали тени. Казалось, прошлое просачивается в дом сквозь кирпич и штукатурку. Саня видел лица, силуэты, слышал голоса. Каждый оттенок знаком, тени передавали свойства предметов, образы людей, их характеры.

Старик произнес:

– В твоей голове много слов. Чужих слов. Раньше ты не знал этих слов. Ты не разгонялся, но далеко прыгнул. Я не знаю почему.

– Мудрый, я не понимаю твоих метафор.

Старик не услышал. Думая о своем, он продолжал говорить:

– В тебе поселились духи: мужчина и женщина. Ты забрал их здоровье: твои раны зажили за три дня. Ты жил там, – старик показал рукой, махнул вправо. – Там север. Все, кто были рядом, умерли.

– Я один, я знаю, – печально вымолвил молодой человек. – Под вечер я вспомнил детство. Мои родители разбились. Помню цветы на могиле. Я жил с дядей… Дядей Володей. Его тоже не стало… Венок… Помню, как плакала бабушка. Я жил с бабушкой. Помню ее руки. Она все время вязала.

– Ее нет, – сказал старик и закрыл глаза.

– Я совсем один… Один… Один… – несколько раз повторил Саня. – Но ведь есть кто-то, ведь чувствую. Что мне делать, где искать?..

– Искать, – еле слышно прошептал старик и засопел. Скоро на весь дом раздавался его скрипучий храп. Саня не мог заснуть, все ворочался. Костер потух, но тени продолжали скакать перед глазами.