Текст книги "Акамие. Любимая игрушка судьбы"

О замышляющем недоброе

Царевич Эртхаана разгладил пальцами лоскут, поданный ему черным рабом.

– Где ты, говоришь, нашел его?

– На подносе с драгоценностями, господин. Он спрятал записку под грудой колец и браслетов, которые каждый день присылает ему повелитель…

– А это? – Эртхаана ткнул пальцем в обрывки плотного алого шелка, из какого шьют кафтаны.

– Это – под его окном. Вечером, когда я пришел разбудить его, куст был весь зелен, а утром…

Эртхаана резко махнул рукой.

– Иди. И молчи об этом. Я щедро заплатил тебе – и еще заплачу. Сообщай обо всем мне – слышишь? – мне, и никому больше, хоть бы тебя спрашивал сам царь! Ты понял?

Раб бормотал что-то на своем неразборчивом языке, целуя ковер возле ног царевича.

– Поди, пока тебя здесь не застали…

Ведь у старших царевичей были свои покои в отцовском дворце, где они проводили некоторое время ежедневно, занимаясь делами в зависимости от того, что поручит им повелитель. Все, кроме младшего, имели свои дворцы, и ночные половины их не пустовали. Здесь же были комнаты, где они сидели с писцами и разбирали дела об управлениями царскими имениями и конюшнями, записки наместников, а также дела почтового ведомства, чтобы затем доложить царю свои мысли и выводы.

Так Эртхаана находился теперь в комнате, смежной с его кабинетом, во дворце повелителя.

Оставшись один, царевич расправил на ладонях записку. Алый шелк, взлетающие строки, рука к каламу непривычна… Вчера он видел алый кафтан на Эртхиа. Но может ли быть, чтобы юнец, подобный Эртхиа, зажегся страстью не к деве высокогрудой и грузной бедрами, а к усладе мужа опытного и искушенного в удовольствиях – мальчику тонконогому и изнеженному, благоухающему ночью подобно жасмину и спрятанному от солнца в сумраке опочивальни?

От горечи и досады Эртхаана впился зубами в лоскут. Как случилось, что младший стал первым? Да может ли быть? Чтобы невольник, знавший ласку повелителя, уступил юнцу и соблазнился неопытным, едва ли не равным себе по возрасту? Может ли быть?

Но пиши эту записку Лакхаараа – так ли писал бы он?

Если донести об открывшемся отцу, виновного найдут, и схватят, и предадут суду. Но тогда не получить Эртхаане желаемого, ведь раньше, чем найдут вора, палачу отдадут нежного, обликом подобного нарджису и жемчугу, чтобы снял с него кожу целиком вместе с волосами. И кожу его повесят во внутреннем саду, чтобы все обитатели ночной половины увидели, и устрашились, и остереглись. Нежному позволят умереть самому, и никто не сократит его мучений. Но не в этом дело, а в том, что Эртхаана останется ни с чем.

Следовало выжидать, пока обстоятельства сложатся иначе, а до той поры собирать и сохранять доказательства вины наложника.

Переведя дух, Эртхаана спрятал записку и лоскуты от кафтана в шкатулку из слоновой кости, оправленную в серебро, прижал крышку сухими от жара пальцами. Он сумеет дождаться.

Но кое-что следует предпринять немедленно.

К клочьям алой тафты пристали белые нити. Если подобные когтям шипы разорвали рубашку, не миновали и кожи…

Эртхаана вышел в комнату, где сидели писцы, и продиктовал приглашение всем братьям собраться этим же вечером в царской бане, где они смогут отдохнуть и развлечься. Запечатав послания перстнем, он приказал срочно доставить их царевичам.

О тайных встречах и разумных речах

Пары дней хватило предприимчивому Эртхиа, чтобы договориться с начальником стражи. И хотя царевич уже озабоченно прикидывал, надолго ли хватит его военной добычи, он был доволен: жизнь его наполнилась заботами более значимыми, чем охота да опостылевшие уроки учителя Дадуни. И то сказать, учитель уже не казался ему никчемным старым словоплетом. Он довольно толково разъяснял все, чего Эртхиа не удавалось понять с первого раза, – а это было очень важно, ведь понятное легче запомнить…

Во второй раз Эртхиа пришел к Акамие днем, когда уже спали все на ночной половине дворца. Один Акамие, которого не натирали сегодня соком травы дали, в нетерпении ожидал гостя.

Евнух провел их к дальней стене дворцового сада извилистым проходом между внутренних двориков.

– Если задержитесь – я не смогу вас дождаться, – предупредил он, запирая за ними калитку.

– Мы не задержимся, – заверил его Эртхиа, больше стремясь успокоить Акамие. – Жди к следующей страже.

Эртхиа знай ободряюще улыбался невидимому под покрывалами брату, а когда поднимались по обвившей Башню лестнице, пропустил его вперед и все сто девяносто девять ступеней заслонял вытянутой рукой от пустоты справа.

Стражник открыл им дверь на верхней площадке. Эртхиа вошел первым. Сначала синие пятна в ослепленных солнцем глазах вспыхнули между ним и зловонным мраком темницы. Только протянувшийся сверху косой жгут солнечного света указал ему на бледное лицо узника. Рядом с шорохом упало тяжелое покрывало, и Акамие, прикрыв лицо тонким платком, светлый и быстрый, уже опустился на колени рядом с лежащим. Тонкие косички упали на лицо и грудь Ханиса, когда Акамие наклонился послушать его дыхание.

Ханис открыл глаза.

Эртхиа подошел ближе. Разглядев, что узник совершенно наг, царевич взял одно из покрывал и прикрыл его.

– Кто ты? – выговорил Ханис.

Акамие растерянно приподнял брови. Тогда Ханис облизал потрескавшиеся губы и сказал на языке хайярдов:

– Ты – та девушка-воин, которую я видел среди завоевателей в моем дворце.

– Я не девушка, – прошептал Акамие.

Эртхиа положил руку ему на плечо и угрюмо пояснил:

– Это Акамие, мой брат. А я – Эртхиа, младший сын царя.

– И тебя я видел, – снова удивился Ханис. – Вы сидели рядом и были там единственными людьми среди… них.

Эртхиа нахмурился, Акамие виновато опустил глаза.

– Можем ли мы чем-нибудь помочь тебе?

Ханис скептически ухмыльнулся.

– Может быть, но едва ли вы это сделаете.

– Что, говори?.. – пылко воскликнул Эртхиа. – Ты доказал свою отвагу, одолев дюжину воинов и не побоявшись разговаривать с победителем, вольным решить твою судьбу, как равный с равным. Для такого человека, даже если он мой враг, я готов сделать все, что в моих силах! Таким врагом дорожить надо, как другом.

– Дай-ка мне нож, – попросил Ханис.

Эртхиа с готовностью потянул из ножен кинжал. Акамие быстрым движением остановил его руку.

– Он убьет себя!

Эртхиа сглотнул.

– Это правда? – строго спросил он у Ханиса.

Ханис улыбнулся разочарованно и устало. Эртхиа набрал в грудь побольше воздуха, готовый объяснить этому несчастному, сколь преступна человеческая слабость, подсказывающая уклонятся от исполнения Судьбы… но увидел, что Акамие качает головой, прижав платок ко рту, и шумно выдохнул.

Ханис лежал с закрытыми глазами, до подбородка натянув кошму и всем видом давая понять, что незваные посетители более не представляют для него интереса.

Акамие снова наклонился к нему и тихим голосом задал вопрос.

– Ты был царем и богом в своей стране?

– Я царь и бог, – поправил его Ханис.

– Да, – согласился Акамие и отвел от лица платок. – Да. Почему же ты хочешь умереть?

– Царю и богу не пристало жить в неволе. Умерев, я соединюсь со своими в золотом сиянии Солнца.

– Но ты бог? Единственный бог своего народа – это так?

– Так. Единственный.

– Как же ты оставишь свой народ в такое время, бог? – недоумение змейкой юркнуло из начала в конец вопроса и замерло между бровей Акамие.

И Ханис удивленно открыл глаза. Некоторое время он молчал, нахмурившись, а потом обратился к солнечному лучу:

– А ты что скажешь?

Ахана заглянула в глаза. Ее взгляд согревал и ласкал, но она молчала.

– Это закон. Сыны Солнца не живут в плену. Я должен умереть.

Правда, в голосе Ханиса было теперь больше раздумья, чем уверенности.

– Но если ты – единственный… – подсказал Акамие.

– Если я – единственный, кому я поручу мой народ? – Ханис приподнялся на локте и с живостью спросил:

– Ты считаешь, что мой долг – остаться здесь?

– Ты сам это знаешь, – опустил глаза Акамие.

– Значит, до сих пор я думал только о себе? – ужаснулся Ханис.

– Это прошло.

Акамие поднялся и отошел к выходу. Приподняв покрывало, он вынул узелок, который принес с собой.

– Ты давно не ел, – сказал он Ханису, и тот не возразил. – Это поможет тебе восстановить силы.

Акамие развязал платок. В нем оказались два плотно закрытых сосуда и горсть сушеных фруктов.

Эртхиа наклонился к его плечу.

– Как ты обо всем догадался?

– У меня очень много времени, чтобы думать, – заметил Акамие. – Только боги, лишенные человеческих слабостей, могут, обладая могуществом, отказаться от удобств и роскоши. Что им золото и камни, мягкое ложе и горячая вода? Они дети Солнца, в них самих горит огонь, согревающий их и озаряющий их жизнь. Они намного сильнее и выносливее любого человека, не боятся холода, не привязаны к теплу. Все это мы видели в Аттане. Да, Эртхиа?

Ханис пристально всмотрелся в лицо Акамие.

– Кто ты?

Акамие протестующе поднял руку.

– Почему же, если они так могущественны, мы победили их? – усомнился Эртхиа.

Акамие улыбнулся.

– Повелитель – такой же человек, как его подданные, только волей Судьбы поставленный над ними. Он вел войско, состоящее из равных ему и свободных, из людей, покорных только Судьбе – и ему, поскольку так хочет Судьба. У подданных богов Аттана – глаза рабов, поверь мне, Эртхиа. Я хорошо знаю такие глаза, потому что часто их видел. Намного чаще, чем глаза свободных людей. И потому что я сам – невольник.

– Я хотел бы еще поговорить с тобой, – попросил Ханис.

– И я – с тобой, – кивнул Акамие. – Мы еще придем, правда, Эртхиа?

– Я велю стражникам убрать здесь, – пообещал Эртхиа. – И пришлю тебе хорошей еды.

Уже на нижних ступенях Эртхиа, хмурясь, спросил:

– Ты действительно веришь в то, что он – бог?

– Какая разница? – Акамие остановился, чтобы поправить покрывала. – Достаточно того, что он сам в это верит.

– Ты поэтому открыл перед ним лицо?

– Да, чтобы доказать ему, что не считаю его человеком. Это единственное, что может его удержать.

И недолгое время спустя братья снова навестили Ханиса. В темнице, по приказу Эртхиа, вымыли и вычистили все, что можно, и узнику дали вымыться.

Окрепший и повеселевший – Эртхиа посылал ему сначала, по совету Акамие, миндальное молоко, сушеные фрукты, густой черный чай с мятой и анисом, а потом и более плотную и сытную пищу – Ханис, завернувшись в сброшенное Акамие покрывало, сидел на кошме, как и его гости, подтянув под себя ноги, а на плече его примостилось солнечное полукружие, цепляясь за светло-рыжие кудри, перебирая их, когда Ханис качал головой.

Они говорили и говорили, вопросы обгоняли друг друга – не успел ответить на один, как он обернулся двумя совсем разными, а ответы увели тебя так далеко, что начинай сначала и не забудь ни о том, ни о сём…

Только Ханис больше не спрашивал Акамие, кто он.

Иногда Ханис касался пальцами плеча, как бы проверяя, на месте ли солнечный лоскуток, и свет накрывал пальцы, лаская теплом.

Но в третье посещение все изменилось.

Ханис сидел теперь в темном углу, виноватыми глазами глядя в наклонное течение луча.

– Твои доводы ложны! – упрекнул он Акамие. – Что я, узник, могу сделать для моего народа?

– Я думаю о том, как помочь тебе! – вступился за брата Эртхиа. – Бежать отсюда нелегко, но возможно.

– И ты готов предать отца и повелителя, которому присягал? – не поверил ему Ханис.

Эртхиа пробормотал нечто неразборчивое о священных узах дружбы, но сник и умолк.

– Судьба переменчива, – уговаривал Акамие. – Все может измениться. Если ты выжил даже вопреки своему желанию, значит, Судьба еще не отпускает тебя. Как ты можешь знать, что о тебе задумано? Надо с благодарностью принимать благоприятные перемены и с терпением – неблагоприятные. Взгляни на меня… Я рожден от царя, но я более узник, чем ты. В жизни таких, как я, всех перемен – милость или немилость господина. Но вот ты видел меня в Аттане, и ты принял меня за девушку, да, но не за наложника, а за воина! А я наложник. Я был предназначен к этому с рождения и воспитан для украшения опочивальни и развлечения господина. Ты и теперь уверен, что меня видел среди воинов моего царя? Но я там был, и брат мой тому свидетель, и ты сам. Переменчива Судьба! Вот я здесь, беглец с ночной половины, в Башне Заточения я обретаю свободу – так кто из нас узник? И нет у меня надежды на лучшую долю, но кто знает, как переплетаются нити в узоре Судьбы… – Акамие перевел дух. И невольно вырвалось у него:

– Только кажется мне, что лучшие дни моей жизни уже позади.

– Если не можешь жить как должно – умри.

Ханис сурово посмотрел на Акамие. Он слышал, что хайарды держат в своих опочивальнях и мальчиков. Но впервые видел такого. Да, он мог бы догадаться и раньше, но об Акамие не хотелось догадываться…

– Разве это в моей власти? – Акамие отвернулся. – Судьба моя еще не исполнилась.

– Кто тебе мешает? – возмутился Ханис. – Разве ты не найдешь ножа, или шнурков и поясов у тебя недостаточно?

– Как можно?! – Акамие, оторопев, забыл о стыде. Потом объяснил:

– Судьба не любит, чтобы человек уклонялся от исполнения ее. И разве там, на обратной стороне мира, не в ее же власти пребуду? И как она карает за ослушание?

– Как? – заинтересовался Ханис.

– А никто этого не знает! – рассмеялся вдруг Акамие. – Говорят разное, но никто из говорящих не обладает знанием испытавшего. Кто побывал на обратной стороне мира и смог вернуться? Я прочитал много свитков и сшитых книг, и наших, и чужеземных – мудрецы спорят друг с другом, и нет одной правды. Я читал даже, будто там обитает некто, ожидающий с любовью, чтобы позаботиться и утешить. Там. Но если любит, почему бы ему не любить меня – здесь? – и горечь проступила в голосе, и Акамие замолчал.

Эртхиа кашлянул, глянул на одного, на другого – и ничего не сказал. Ханис ему ободряюще улыбнулся.

– А здесь мы утешаем друг друга.

– Да! – обрадовался Эртхиа.

– Я сам сын бога и бог, и я знаю: там вернусь в золотой огонь Солнца, из которого создана моя душа. И если бы смог – уже сейчас горел бы одним из его лучей. Но я жду, и случай представится. Тогда не забуду по утрам заглядывать в твое окно, Акамие, как ты посещаешь меня в одиночестве и заточении.

– Благодарю тебя, – Акамие низко поклонился. – Но хотел бы раньше покинуть тюрьму этого мира.

– Нет, вы это бросьте! – не выдержал Эртхиа. – Сидят передо мной и наперебой хвалятся, как им не терпится меня покинуть! Друзья, а! Что же это ты, брат, начинаешь с того, что уговариваешь Ханиса жить, а заканчиваешь обещанием опередить его в пути на ту сторону…

И так пылко упрекал их преданный в дружбе Эртхиа, что не оставалось иного, как рассмеяться легко и радостно. И на этой стороне мира можно жить, пока друзья вместе, пока они есть.

Акамие только украдкой вздохнул. Вся его надежда заключалась в том, что странный сон или видение, бывшее ему по дороге в Аз-Захру, окажется вещим. Хотя чего не привидится, когда разум мутится от горя и обиды? Однако с того вечера его настроение изменилось, и он с покорностью и терпением ждал обещанной развязки. Ни словом не обмолвившись Эртхиа.

Загремел замок. Мальчики переглянулись: было еще рано.

Эртхиа вскочил, схватившись за кинжал, Ханис тоже встал, скинул покрывало на руки Акамие, шагнул в солнечный луч. Если его друзьям будет грозить опасность, у него появится возможность погибнуть в схватке.

Стражник, приоткрыв дверь, пролез внутрь, быстро прошептал:

– Из дворца пришли за узником – к царю! – вы пока сидите здесь… – и гаркнул: – Выходи!

Ханис, как был, обнаженный шагнул к выходу. Стражник крепко связал ему руки за спиной и выпустил на площадку.

– Не надо меня нести, – хмуро попросил Ханис. – Я не буду прыгать вниз.

– И не прыгай, – ухмыльнулся стражник, показывая намотанный на руку конец веревки. – Только руки выломаешь.

Когда дворцовая стража увела Ханиса, тюремщик выпустил Акамие и царевича. Евнух, обмахиваясь веером, сидел у калитки.

– Постараюсь узнать… – Эртхиа многозначительно кивнул.

Акамие из-под покрывал протянул ему тонкую руку и пожелал удачи. Калитка пропела дважды, впустив Акамие и закрывшись за ним.

О встрече случайной

Прежде всего Ханиса отвели в баню. Там ждали рабы, чтобы вымыть его. Узник из башни заточения не должен раздражать повелителя своим видом и запахом.

– Однако он воняет гораздо меньше, чем должен, – шептались рабы.

– Он совсем не воняет!

– Может, и вправду он – бог?

Одетый в штаны и рубаху, со связанными за спиной руками, босой, Ханис шел между стражниками через дворцовый сад. Вымытые волосы уже высыхали под заботливой лаской солнечных лучей.

Наслаждаясь, Ханис глядел вокруг. После долгой тьмы плена и заточения сверкающий сад радовал его глаза, никогда не боявшиеся Солнца.

Струи воды, блистая, вырывались из прудов, обложенных розовым и зеленым камнем, и, круто изогнувшись, с плеском и звоном падали вниз. Важные зеленые переливающиеся птицы с куриной походкой мели узорчатыми хвостами дорожки, посыпанные серебристым песком.

Солнце обливало всю эту праздную, беспечную роскошь щедрым любящим светом. Как будто не испытывало гнева и вражды…

И разве не жизнь – веление Солнца? Каждая тварь и каждая вещь имеет Судьбу, говорит Акамие. И нам неведомы ее намерения. Надо быть внимательным к ней и расторопным в послушании. Так о чем хочет сказать ему Судьба этой неожиданной прогулкой в цветущем саду? И что велит ему Солнце, освещая живую прелесть этого сада?

Звонкий крик раздался откуда-то слева, и золотой мячик покатился под ноги Ханису. Высокий, полудетский голос опять прозвучал своевольным предупреждением – и стражники повалились на колени, прижимая к земле закрытые ладонями лица.

Ханис остался стоять и единственный увидел ее.

Она выбежала из золоченой калитки, беззаботно хохоча, и вслед ей неслись стенания и мольбы немедленно вернуться. Длинная рубашка из желтого шелка, вышитая по подолу и рукавам алым и зеленым, украшенная подвесками из золота и рубинов, прикрывала почти до щиколоток золотисто-смуглые ножки, обутые в парчовые туфельки с бубенцами. Ликующий звон раздавался, когда она бежала, перепрыгивая клумбы с цветами. Темно-зеленый бархатный жилет, покрытый золотой вышивкой, распахнулся на груди, и Ханису было видно, как подпрыгивают блестящие складки желтого шелка, выдавая юное, прекрасное и тайное, скрытое под ними.

Она взмахнула маленькими ручками – сверкнули браслеты и камни на рукавах, взлетели и опали бесчисленные косички, будто шнуры черного шелка, украшенные драгоценными наконечниками. Она замерла, удивленно и гневно озирая Ханиса большими блестящими глазами такой глубокой, таинственной темноты, что у него перехватило дыхание.

Маленькая грудь часто поднималась, она ловила воздух губами цвета финика, Ханис разглядел даже ровные белые зубы. На шее билась жилка. Приподнятые к вискам, сходящиеся пухом над переносицей брови хмурились грозно, почти как у царя, – но она была прекрасна!

Ханис улыбался, не отводя глаз от ее лица, а она сердилась еще пуще – только тонкие ноздри затрепетали над пухлым надменным ртом. Она топнула ногой. Бубенцы звякнули жалобно. Ханис рассмеялся.

– Кто ты такой? – вскрикнула красавица. Смех поразил ее больше, чем смелый взгляд незнакомца прямо в лицо – ей!

– Я – царевна Атхафанама! А ты кто?

– Я – Ханис, царь, сын бога и бог, – просто ответил Ханис.

Глаза Атхафанамы расширились, а рот так и открылся. Она растерялась. Медленно переступая, она обошла Ханиса кругом. Белая тонкая кожа, какой не видывали в Хайре, крупные золотые кольца волос, мягко и вольно лежащие на плечах, высокий рост и широкие плечи – все было удивительно в дерзком пленнике. Если бы Судьба послала ей такого жениха, Атхафанама, пожалуй, согласилась бы стать и второй, и третьей женой, хоть и не пристало это царской дочери. Но он не был женихом, он был невольником…

Ханис, наклонив голову, следил за ней. Когда она скрылась за его спиной, он быстро повернул голову в другую сторону, и снова встретился с ней взглядом.

И всё-то он увидел в ее глазах! Атхафанама вспыхнула, досадливо тряхнула косичками.

– Тоже мне! Я вот попрошу отца, чтобы тебе отрубили голову.

– Только приходи на казнь, чтобы мне еще раз полюбоваться на тебя! – беспечно откликнулся Ханис.

Атхафанама поджала губы.

– Лучше пусть тебя повесят за ноги.

– Только напротив твоей калитки… – Ханису нравилась ее злость, более притворная, чем казалось самой Атхафанаме.

Задохнувшись от возмущения, Атхафанама часто заморгала длиннющими ресницами. Так и не найдя слов, она схватила свой мячик, пнула в бок ближайшего стражника и побежала прочь, не щадя цветов на клумбах. Остановилась только у золоченой калитки.

– Я попрошу, чтобы тебя сварили в масле! – крикнула оттуда и торжествующе рассмеялась.

Хлопнула калитка, прозвенели еще издали бубенцы – и все стихло. Солнце обнимало Ханиса с головы до ног светом и теплом, и странным образом блеск желтого шелка был родственен Солнцу. Кто бы знал, что столько света может изливаться из хайардских черных глаз, и даже против воли их хозяйки?

Стражники поднимались, осторожно озираясь из-за испачканных травяным соком ладоней в отпечатках стеблей.

– Нельзя смотреть на царскую дочь! – нравоучительно рявкнул старший за спиной Ханиса. – Уж сварят тебя или четвертуют, но не быть тебе живым после такого…

Ханис пожал плечами.

– Вас самих казнят, если узнают.

Стражник ткнул его кулаком между лопаток.

– Поговори мне…