Текст книги "Я – это Я. «Я-концепция»: мотивационные, теоретические, компенсаторные, факторные, социальные, профессиональные контексты. Книга 1"

На этом рубеже, любые события могли оказаться и на самом деле оказались важными и решающими в моей судьбе. Осмысливая их в процессе самопознания не раз приходил к мысли о том, что в другое время даже большие, личные усилия неспособны были бы изменить мою судьбу и творческий путь. Нужно учесть, что воспоминание о прошлом всегда субъективно, так как человеческая память всегда избирательна, особенно, у ученых, философов, писателей.

Данная книга по замыслу своему философская, так как касается проблемы самопознания. Не знаю почему, но приближаясь к отметке семьдесят лет, мне, почему-то стало интересно осмыслить свой тип и свою судьбу – судьбу человека с комплексом неполноценности. Причем, в условиях особых обстоятельств, каковым являются вышеперечисленные исторические события рубежа ХХ-ХХI вв. Именно в этот период, мир, в котором я жил, буквально, «перевернулся». Людям, пережившим мировые переломные моменты, в их числе и я, должны были как-то выжить. Как тут не вспомнить Марка Порций Катона (234—149 до н.э.), который говорил: «Жизнь не для того, чтобы ждать, когда стихнет ливень. Она для того, чтобы научиться танцевать под дождем».

В книге не так много воспоминаний, чего не скажешь в отношении анализа и размышлений. Вот почему, в ней нет четкой хронологии событий и фактов, а есть непрерывная попытка раскрытия тех или иных избранных тем и проблем, обязательно связанных с соответствующими событиями и фактами. По этой же причине допускаю некоторые повторы одной и той же темы или проблемы на разных этапах повествования. Хотя, по сути, они уже стали «другими», так как возникли в ином времени и пространстве.

В книге я мало говорю о людях, отношение с которыми имело то или иное значение для моей личной жизни и моего духовного пути. Признаться, такая моя забывчивость, касательно не столь событий и явлений, сколь людей, сыгравших определенную роль в моей жизни, меня очень огорчает. Я прошу у них прошения. В книге есть художественная завуалированность событий и фактов, есть философское их постижения в духе самопознания, характеристики моих реакций на среду, события, факты. В книге нет стенания на свою судьбу, ибо, с детства внемлю назиданиям мудрых людей: во-первых, «никогда не жалуйся: пожалеть – не пожалеют, уважать перестанут!»; а, во-вторых, «никогда не говори людям о своих проблемах, восемьдесят процентов ими не интересуются, остальные двадцать процентов рады, что они у тебя есть!».

Признаюсь, что большая часть моей книги написана сухим, почти канцелярским языком. Однако, сделав выбор в пользу аналитического мышления, моей сущностью было отвергнуто внутренняя интуиция о возможной реакции других людей, а моя слабая попытка связать суть моих рассуждений с теми или иными своими жизненными ситуациями, вряд ли привносит четкость. Между тем, как считает А. Бергсон (1859—1941) «истинный философ – не тот, кто занимается сухим анализом концепций, а тот, кто развивает свою интуицию для приобщения к сущности бытия и осознания себя как частицы всего» [Бергсон А. Творческая эволюция, 1907].

Возможно, знакомство с текстом оставит у читателей ощущение разбросанности и многословия, а моя риторика сплошь состоит из свободных стилистических ассоциаций. Однако, я следовал стилю М. Фуко (1926—1984), требующего «не менее одной страницы для объяснения идеи, которая при более тщательном подходе могла бы уместится в один или два абзаца» [Фуко М. Слова и вещи, 1966]. Между тем, мне было важно следовать «невысказанному порядку» моего времени и пространства. В этом аспекте, мне всегда могут возразить – «Мы вроде понимаем, о чем вы говорите, – но зачем так все усложнять?».

Понимаю, что если сомневающихся будет все больше и больше, то книгу ожидает судьба книг, «выпавших мертворожденной из прессы». Я согласен с тем, что книга мною составлена из мыслей, замечаний, высказываний, которые зачастую перескакивают из одного контекста в другой. Не раз и не два пытался отшлифовать текст, привести в порядок и придать ему определенную форму, но а потом решил, пусть останется таким, каким мне виделся общий сюжет в самом начале труда.

Меня могут упрекнуть, что при написании своих книги я очень часто цитирую авторов. Но откуда же ученому черпать идеи и мысли? Я убежден в том, что их следует черпать у еще более ученых, умных и мудрых. По мнению М. Монтеня (1533—1592), «нет ничего достойнее времяпровождения, посвященного цитированию и комментированию трудов великих предшественников, занимающих верхние ветви древа познания» [Монтень М. Опыты, 1580]. Признаюсь в том, что довольно часто, наряду «Я», да «Я», твердил: «моя книга», «мое мнение», «моя позиция», «моя история», «моя работа». Боюсь кто-нибудь, когда-нибудь, где-нибудь, как-нибудь скажет, что нужно было писать «наша книга», «наше мнение», «наша позиция», «наша история», «наша работа», ибо, как говорил Б. Паскаль (1623—1962): «Чаще всего в книгах больше чужого, чем собственного» [Паскаль Б. Мысли, 1660].

Все это понятно, но речь то идет о «Я-концепции». Трудно не учитывать тот факт, что «некоторые люди думают не тем местом, а то место, чем думают такие люди, предназначены совсем для других целей». Со временем, оказывается, человек начинает понимать фразу Стендаля (1788—1842) о том, что «писатель не должен думать о критике, как и солдат о госпитале». Потому, что в жизни можно довольно часто услышать такое о книгах, что диву даешься изощренной злобности людей. Чего скрывать, такой недостаток есть и у моей книги, в которой нет да нет проскакивает неприкрытая субъективность, поверхностная логика, почти злобная публицистика.

В моем ученом окружении есть люди, которые считают, что у них больше извилин в мозгу, чем у меня. Однако, не это определяет твой интеллект. Интеллект – это продукт особого регистра мышления. В данной книге я описывал самого себя, подкрепляя свои мысли высказываниями ученых, писателей, мудрецов. Само по себе мысль о том, что нужно и такая писанина, как мое, исходило из того, что я никогда не достигал ничего большего, чем самая что ни есть заурядная посредственность во многих областях жизни, работы, учебы. Но, тем не менее, книга написана и вынесена на публику. Г.К.Лихтенберг (1742—1799) писал: «Когда книга сталкивается с головой – и при этом раздается глухой пустой звук, разве виновата книга?».

Я не страшусь того, что мои книги не воспримут. Не беда. К чему комплексоваться, если тебя не читают. Для меня, это, не вариант. Признаться, я с детства люблю книжные магазины и библиотеки. И знаете почему? С годами я убедился в том, что они являются пунктом назначения для одиноких, учитывая, как много книг было написано потому лишь, что автор не мог найти себе подходящего слушателя или собеседника. Однако, кого бы не взялся изображать, я всегда играл вместе с тем и самого себя. О таком исходе говорил в свое время философ-отшельник М. Монтень.

О чем моя книга? Обо всем. Обо всем, что волновало меня, начиная с детского возраста, завершая пенсионным, старческим возрастом. Ни в коем случае мне не хотелось бы писать мемуары, то есть воспоминания о былом. Я обыкновенный человек и ученый, судьба которого не так уж и богата на события и факты. Нет. Мне нужно было рефлексировать даже на незначительные события и факты, основываясь на личном жизненном, научном, творческом и социальном опыте.

Согласно философии Ж.-П. Сартра (1905—1980), мы можем изобретать самих себя и строить жизнь так, как захотим [Сартр Ж.-П. Бытие и ничто, 1943]. Иначе говоря, когда мы анализируем свою сущность («Я»), то в ее центре находим пустоту, или ничто. «Однако это «ничто» подразумевает нечто великое, так как получается, мы абсолютно свободны и можем строить свою жизнь по своему желанию», – писал автор. «Мой ум и мысли бредут ощупью, пошатываясь и спотыкаясь, и даже тогда, когда мне удается достигнуть пределов, дальше которых мне не пойти, я никоим образом не бываю, удовлетворен достигнутым мною, я всегда вижу перед собой неизведанные просторы, но вижу смутно…», – писал М. Монтень [Монтень М. Опыты, 1580]. Этот признанный художник человеческой души признавался: «Я хочу, чтобы меня видели в моем простом, естественном и обыденном виде, непринужденным и безыскусственным, ибо я рисую не кого-либо иного, а себя самого».

В процессе написания книги многократно убеждался в правоте Сиона де Бовуара (1908—1986), Ж.-П. Сартра, М. Монтеня о том, что «нет описания более трудного, чем описание самого себя» [Симона де Бувар. Второй пол, 1949; Сартр Ж.-П. Бытие и ничто, 1943]. Через самонаблюдение, самоанализ, самоотчет, самопрезентацию, мы лишь пытаемся приблизиться к тайне своего «Я». При этом, обязательно, познавательные способы предполагают раздвоение «Я»: во-первых, «Я» как «наблюдатель»; во-вторых, «Я» как «наблюдающее». То есть как субъект и объект, но целостностную познавательную картину можно получить, когда анализирующий (объект) получит одобрение анализирующего (субъекта).

Каждая форма «Я» представляет собой образец философского творчества, в котором автор обращается к тем людям, на мышление которых он хотел бы повлиять, что, в свою очередь, приводит к становлению феномена «Я-концепции», как одного из способов понимания и познания себя и окружающего мира. Когда человек пройдет все этапы жизни – «огонь, воду и медные трубы», он будет вести себя снисходительно, оценивая свои поступки с некоторой отстраненностью, а то и с презрением. Речь пойдет ни много ни мало о том, чтобы вновь начать Познание, то есть создать совсем иную историю, очищенную от прежнего налета, наслоения, в которой нам будет дано вновь обрести снисходительный покой и умиротворение.

Таким образом, на мой взгляд, сконцентривавшись на особенностях траектории личной жизни и работы можно было осмыслить те причины, оказавших наиболее существенные влияния на итоги жизни и творчества. В этом смысле, именно осмысление причин, главным образом внутренних и представляет научный интерес в процессе формирования «Я-концепции». Понятно, что при этом приходится иметь дело со смутными, зыбкими понятиями, опираться больше на интуицию, чем на логику и разум, опираясь на свою внутреннюю убежденность. Я знал, что истина недостижима, но мне было горько осознавать эту правду, по собственной воле и разумению впрягаясь в разрешение еще одной научной проблемы.

Когда я пытаюсь описать свою жизнь, его перипетии, зигзаги, взлеты и падения, то я подпадаю под позицию фрейдистской этиологии, которая рассматривает жизнь как грандиозный роман, построенный на причинах и следствиях. Отсюда и все подробности: где и когда я родился, каким было мое детство, каким я был в школьные и студенческие годы, где и в каком коллективе мне пришлось работать. Я строил свой автопортрет в соответствии с таким сюжетом: «Моя жизнь прошла так-то и так-то, но у меня не было иного выбора, и я не виноват в этом. Все дело в моем прошлом, в моем окружении и так далее». В этом отношении я был не далек от парафраза «Я – не я, и лошадь не моя». Но прошлое в качестве оправдания – это не что иное, как жизнь, как одно мгновение.

Между тем, насколько я себя помню, ставил цели на будущее и рассматривал свою нынешнюю жизнь как подготовительный период. То есть какие-то цели всегда откладывал «на потом». Буду честен в том, что никогда не задумывался о нечто высоком: ради чего я родился, и ради чего мне предстоит вынести все жизненные тяготы. В этом аспекте, если я оглянусь на свою жизнь вплоть до сегодняшнего дня, то, как бы я ни старался, меня трудно отнести к категории людей, всегда придерживающихся принципов здравого смысла, мне не найти удовлетворительного объяснения, почему я существую здесь и сейчас. Хотя, признаюсь в данной книге выстроил цельную цепочку причинно-следственных аргументов в пользу жизненной и профессиональной линии своей истории.

Хотелось бы подчеркнуть и следующее: мне почему-то всегда казалось, что я либо «потерял себя», либо я еще «не нашел себя». Я сейчас искренне жалею, что в свое время не слышал советов искушенных людей о «более реалистичном отношении к жизни», везде пытаясь постичь его законы самостоятельно, не раз и не два в жизни оказываясь на грани отказа от своих надежд и мечтаний. Кто знает, может быть это моя модернистская философская недостаточность, что под стать моего личного комплекса неполноценности. Если честно сказать, то я так и не научился прислушиваться к чужому мнению. В своей жизни много раз пережил непростой опыт сложных и запутанных межличностных отношений, а, возможно, они запутывались именно из-за моей неопытности, нелюдимости, закрытости.

В моей памяти много случаев, когда я был не способен настоять на своем из страха обидеть других, а в результате мне иногда приходится отказываться от того, что на самом деле хотел делать. Что скрывать, я пользовался расположением своих родных и близких, сородичей и коллег, знакомых, возможно, испытывал их искренность и терпение. Реальность такова, что я, сейчас в таком, довольно преклонном возрасте, прожившие свою половину жизни в XX веке, лишь в порядке некоего утешения, хотелось бы сказать, что это дает повод мне меньше «дергаться» по поводу происходящего сегодня хаоса и неразберихи в медицине, науке, образовании, культуре, которые оказались покруче тех судьбоносных перемен в нашей системе, которую мы некогда пережили.

Возможно, это и правильно. Зачем? Иногда мне кажется, я и так сделали в жизни многого – добросовестно учился, плодотворно работал, заботился о семье, детях, судьбе страны, целиком и полностью отдаваясь делу, которым я занимался. А ведь лишь по ходу этого самого процесса, как мне кажется, я, в силу своих возможностей «построил дом, посадил дерево, вырастил сына». Отдавая делу себя целиком, я не ждал отдачи от государства, а, будучи безотчетно совестливым по воспитанию, ради общей работы, заботы, интересы семьи, детей откладывали назад. Но все это позади, я реализовался и как личности, и как семьянин, породив и воспитав детей.

Сегодня, я в таком возрасте, когда все чаще и чаще ударяюсь в воспоминания – и своих, и чужих. Есть такая мудрость, обращенная к старым людям: «Вы сделали все, что могли. Вы никому и ничем не обязаны. Живите своей жизнью, наполняйте ее покоем и радостью». Есть и другая правда: «Рано или поздно разочарование придет. Она коснется и дела, и семьи, и потомков. Одно поколение будет сменяться другим, а большего понимания между ними никогда не было и не будет. Такова реальность жизни, а потому, не слишком зацикливайтесь на своих разочарованиях. Ищите утешение». Что ни говори жестоко, но в них есть логика понимания возрастного психологического одиночества.

Лишь с годами начинаешь понимать, что для каждого из нас значил и значит одноклассник, одногруппник, сокурсник, соратник. Это и понятно, ведь они твои спутники по жизни, на каком-то этапе жизни они были, безусловно, значимыми личностями для тебя. Кем они стали? Каких вершин нам жизнь достигнуть разрешила? Действительно ли жизнь разложила нас по ранжиру под свой аршин, или же, наоборот, несправедливость сыграла и здесь свою злосчастную роль? Кого жизнь отметила ударом ниже пояса, а кого взлелеяла? Как отразились указанные периоды на наших детях и внуках?

Сейчас я стою на берегу реки, в которую войти дважды, к сожалению, никому не суждено, наступило время собирать камни, разбросанные в течение полувека своей жизни. Нужно осознавать то, что для нас – стариков «воспоминание – это единственный рай, из которого нас никто не сможет изгнать». Когда я смотрю на фотографии своих родителей, друзей детства, одноклассников, сокурсников, коллег по работе глубоко волнует то, что старые фотографии все же носят печать печали о безвозвратной утери молодости, а о встрече одноклассников, сокурсников, бывших коллег и друзей молодости, говорят, как, своего рода, горделивом осмотре «санитарных потерь» своих в своем ряду. К сожалению, от таких потерь никто не застрахован и я, в силу своего возраста и опыта жизни, понимаю и давно готов встретить такую горечь безвозвратных потерь.

Естественно, наступит время, когда никто и не вспомнит мое имя, история и люди постепенно забудут о моем существовании в этом мире. Между тем, личность ученого может подпасть забвению, но только не законы природы. В этом плане, считаю нужным привести факт об открытии мною закономерности формирования и изменения состояния научно-мировоззренческой культуры. Ссылаюсь на свое одноименное научное открытие, сделанное в 2018 году. Смысл в том, что любое учение, любая теория, в том числе и моя теория («Теория Ашимова»), когда-нибудь перерастет границы отдельной области исследований и станет более общим, вклиниваясь в другие концепции и учения. Возможно, и в моей теории, также, как и в других теориях кроется наивность того, что можно изменить человека, его суть, психологию, философию его мыслей. Если бы это было легко, мы не тратили бы так много времени на напрасные желания.

Мне могут возразить, что хорошо известна моя репутация свободного философа, чьи поучения и аргументы необычны, но их трудно осмыслить и понять. Люди не меняются, как-бы сильно они этого ни хотели, а потому шарахаться от одной теории к другой, от одной религии к другой, от одного социального строя в другой, утверждающих, что люди меняются, – неправильно по сути. В этом аспекте, детерминисты утверждают, что наше настоящее и будущее предопределено прошлыми событиями, поэтому его нельзя изменить. Однако те, кто стоит на позициях этиологии, включая большинство психиатров и психотерапевтов, будут говорить, что ты страдаешь из-за какой-либо причины в прошлом. Потом они просто начнут утешать тебя и скажут: «Видишь, ты в этом не виноват». Если продолжить линию рассуждений, то любое правонарушение, совершенное в обиде, вине, гневе, страхе может быть оправдано, а человек не несет за него ответственности.

Естественно, я не хотел и не хочу, чтобы мои сочинения подвергались бы критике, и определенно боюсь, что они окажутся неудачными, а меня сочтут графоманом. Но кто не хочет, в том числе и я, жить в царстве возможностей, где можно говорить, что ты написал бы литературный шедевр, если бы располагал свободным временем или подходящими условиями. Но получилось то, что получилось. Это важно и для того, чтобы определить «где ты находишься на данном моменте своей жизни и творчества».

Конечно же, широкое признание – это хорошая позиция. Но не следует забывать, что в общении с людьми практически невозможно избежать боли откровенной критики, непризнания, игнорирования твоих произведений, от чего будешь страдать сам и причинять боль другим. Вот почему, мудрецы говорили: «Все, что можно сделать для избавления от любых проблем, связанных с неприязнью и отвержением– это остаться во вселенском одиночестве». Одиночество – это ощущение глубокого отчуждения и изоляции от общества и Человек становится «индивидуумом» только в общественном контексте. Ф. Ницще писал о том, что настоящий философ живет «не по-философски», «не мудро», что он есть «больная совесть» своего времени и культуры [Ницще Ф. За пределами добра и зла, 1886].

Я с детства люблю читать биографии великих людей, в частности, серию «Жизнь Замечательных Людей», где повествование об их жизни часто вызывают удивление и восхищение. Причем, не некие подробности личной жизни, а драматизм борьбы за реализацию тех или иных целей, ценностей, сущностей. Черт его знает, возможно, мой акцент на комплекс личной неполноценности – это уводящий прицел. Вызовет ли интерес у людей моя борьба за свою цельность и свободу творчества? Но я уверен, что никто не сможет опровергнуть мои знания, включенные в книги и монографии, коих уже свыше ста. Дома они расставлены в трех полках книжного шкафа. Мои домашние в шутку называют их «библиотекой Абсолютного знания».

Знаю, что они, возможно, будут интересны и нужны людям. Может ли это стать утешением для меня? Разумеется, нет. Но, однако, в этом и ужас потока жизни, ужас забытых жизней, идей, устремлений. Перечитывая вышеуказанную серию «ЖЗЛ», осмысливая жизнь великих людей, понял весь драматизм их борьбы за то, что имеет смысл остаться в памяти поколений. Сократ (469—399 г. до н.э.) говорил: «Жизнь бессмыслен, если ничего не останется», а другой мудрец, отвечая на вопрос «в чем смысл жизни?», говорил: «смысл жизни в самой жизни». В конце концов, может, это естественно, и смысла просто не существует? Но тогда почему таков влечение людей, обязательно оставить память о себе, стремление увековечить себя, стать известным и вечно актуальным?

Итак, я, приступая к своей «Я-концепции» (философский автопортрет), собрав и храня самые важные материалы для нее, в сущности, плохо понимаю, зачем это делаю. Несколько месяцев я робко задавался вопросом о нужности или ненужности такой самопрезентации, был в растерянности перед собственной жизнью, которую почти уже прожил. Но недавно все же решился послушать, наконец, самого себя. Чего больше я принесу своим влиянием через свою философскую автобиографию? По крайней мере, вреда не будет, – сказал я, проявляя снисходительность к самому себе.

Действительно, в книге многие вещи, которые я не вообще не намеривался сообщить даже близким и родным, а я вознамерился сообщитиь о них всему честному народу. В чем такой парадокс? Возможно, в том, что нарисованный мною собственный философский автопортрет – это лишь попытка, чтобы окружающие меня люди понимали бы правильно, без искажений и предвзятостей. Ведь для меня «Счастье – это того, когда тебя понимают!». Вот и наступила седая осень жизни. Мой философский горизонт стал еще более недалеким и смутным. Но, поверьте! Моя тень твердит о том, что даже у самых-самых личностях добродетели в мире, мы не найдем большего числа поучительных примеров, чем в собственной. Потому нечего комплексоваться!

Хотелось бы написать по своему хорошую полемичную монографию. А что получилось, пусть судит сам читатель. Нет никаких оснований падать духом, если на сторонний взгляд, мы совсем не напоминаем этих ангажированных мыслителей. Простая жизнь, честность, порядочность, стремление к мудрости – уже достаточное достижение в жизни. Вот-так я приступил, прежде всего, к освещению теоретических контекстов «Я-концепции».