Текст книги "Охота на ведьму"
Автор книги: Астрид Фритц
Жанр: Ужасы и Мистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 17
Селеста, Предтечи, 1445 год
– Если я осенью хорошо сдам экзамен, мне можно будет продолжить обучение в доминиканском монастыре, так руководитель школы говорит. – Генрих с гордостью смотрел на Маргариту.
Ему уже исполнилось пятнадцать лет. Он настолько хорошо учился в школе, что закончил ее за три, а не за четыре года. Такого не удавалось совершить еще никому из местных учеников.
– Это же замечательно, – ответила девочка, глядя на парней, собравшихся после танцев у стола с пивом.
Генрих и Маргарита сидели чуть в стороне от огромного костра. Языки пламени у городских ворот плясали на фоне темнеющего неба. Праздник летнего солнцестояния только начался, но многие уже успели напиться.
Сегодня Маргарита со своими подругами водила веселые хороводы вокруг костра, а Генрих, прислонившись к дереву, наблюдал за ней, и когда девочки, запыхавшись, остановились, он воспользовался этой возможностью – взяв Маргариту за руку, попросил: «Давай отойдем, я хочу рассказать тебе кое-что очень важное». Она неохотно последовала за ним к ветвистому каштану, и они присели на траве под деревом.
– Ты только подумай, – продолжил Генрих. – Мне можно будет уйти в монастырь, ничего не заплатив. Моя мать и отчим ни пфеннига за меня не отдали бы.
– Ох, Генрих. – Девочка сорвала маргаритку, росшую у ее босых ног, и сунула себе за ухо. – Что ты будешь делать в монастыре? Киснуть за темными стенами? И на Предтечу прийти у тебя больше не получится.
У него стало тепло на сердце.
– Так значит, ты будешь скучать по мне?
– Ну конечно. Ты ведь всегда рядом. Ну, рядом с нами, я имею в виду. – Она снова посмотрела на лоток.
Генрих украдкой залюбовался ею. Волосы у нее остались золотистыми, как и в детстве, на носу все еще проступала дерзкая россыпь веснушек, но в остальном почти ничего детского в ней не осталось: губы налились, когда-то худосочные руки стали сильными и подтянутыми, под тонким льняным платьем отчетливо проступали очертания округлых грудей. Если он не ошибался, ей сейчас было лет двенадцать-тринадцать.
Парень собрался с духом.
– Раз ты будешь скучать по мне, может быть… поцелуешь меня?
Лицо Маргариты дрогнуло, девочка почти испуганно уставилась на него.
– Что ты такое говоришь?
– В смысле, нас ведь никто тут не увидит. Всего разочек.
– Да ты спятил!
От ее слов ему стало больно.
– Но Берчи ты целовала, совсем недавно, на берегу Иля.
– Так ты следишь за мной? – фыркнула она.
– Ну пожалуйста! Один разочек!
Не раздумывая, что он делает, Генрих схватил ее за запястья и притянул к себе. Но Маргарита, оттолкнув его, вскочила на ноги и в ярости уставилась на него.
– Больше никогда так не делай, слышишь?
Она поспешно побежала к остальным, и Генрих увидел, как Берчи протягивает ей кружку, а Маргарита весело смеется. Натянув башмаки, парень понуро побрел домой.
Глава 18
Филлинген, Шварцвальд, конец сентября 1484 года
Успев как раз до закрытия городских ворот, Генрих добрался до стен Филлингена в герцогстве Ценринген. В этом городке он собирался остановиться на ночлег у иоаннитов[80]80
Иоанниты – рыцарский орден, возникший в ходе Первого крестового похода в Иерусалиме.
[Закрыть]. Приор провел в пути уже два дня, ведя в поводу несшего провиант и кладь упрямого осла. В Засбахе в одной деревушке Генрих сумел бесплатно переправиться через Рейн, затем провел первую за долгое время приятную ночь на мягкой кровати в доме священника в Вальдкирхе и начал подниматься в горы – в Шварцвальде царила теплая сухая погода, и он быстро продвигался вперед. Время от времени ему удавалось подъехать на попутной телеге, привязывая к ней осла, но большую часть пути он проделал пешком. Походка его все еще оставалась легка, и иной подмастерье позавидовал бы его бодрости.
Как и всякий раз, отправляясь в путешествие, Крамер чувствовал себя молодым и сильным. В такие мгновения ему всегда казалось, что все плохое осталось позади. Он словно ускользал от неудач, ссор и разочарований, как змея выскальзывает из старой кожи. Не зря он принял обет именно в доминиканском монастыре – этот орден славился не только высоким уровнем образования, но и правом монахов на странствия. В конце концов, задача братьев-проповедников состояла в непрестанной борьбе с ересями, сорною травой распространявшимися по всем землям, и странствия по миру были неотъемлемым условием этой борьбы.
Вот и в этот раз все неприятности прошлых двух недель в монастыре в Селесте блекли с каждой пройденной им милей: все эти досадные споры с некоторыми собратьями, призывавшими присоединиться к делу Шпренгера, вся эта история со страсбургским епископом и правом монастыря на выдачу индульгенций… Да, Генриху удалось переубедить Альбрехта Баварского, но в итоге они лишь пришли к компромиссу – монастырь в Селесте сохранит привилегию только до конца года.
Правда, к неудовольствию Крамера, кое-какие неприятные мысли все еще отказывались его покидать. Сегодня вечером он снова непрерывно думал о Сюзанне. Ему не нравилось, что она больше так и не пришла на проповедь. Конечно, она попросила Мартина передать ему, что Эльзбет заболела и ей приходится помогать подруге, но Генриху это показалось лишь отговоркой.
Перед отъездом он снова отвел Мартина в сторону и попросил присматривать за сестрой, все-таки приор собирался уезжать надолго. В конце разговора Крамер, не сдержавшись, спросил:
– Она что-нибудь говорила обо мне? Она ведь больше не приходит…
Когда Мартин ответил отрицательно, настоятель продолжил:
– Быть может, это связано с ее увлечением каким-то юношей? Она виделась с кем-то?
– Я так не думаю. Разве что встретилась пару раз с Конрадом, братом Эльзбет.
От этой вести у Крамера больно закололо в груди, и он решил по возвращении выяснить, что связывает этих двоих. Изначально он собирался взять Мартина с собой в Равенсбург, чтобы юноша на собственном опыте убедился в том, насколько важна охота на ведьм, которая, безусловно, должна входить в задачи доминиканского ордена. Но в итоге для настоятеля оказалось важнее, чтобы парень проследил за своей сестрой. Может, и к лучшему, если он, Генрих Крамер, некоторое время побудет в отъезде. Может быть, во время их последнего разговора в гостевой комнате, начавшегося так приятно, он слишком сблизился с Сюзанной. Но зачем она столь открыто смотрела на него всякий раз, когда спрашивала о чем-то? Он каждой жилкой своего тела вдруг ощутил, как жизнь бьет ключом в этой девушке, жизнь и страсть. И в то же время Сюзанна казалась такой невинной и наивной, будто и не подозревала, насколько она притягательна, как, впрочем, и любая женщина такого возраста и красоты. Говорят, эти чары сильнее у рыжеволосых девушек, верно? У Сюзанны, как и у ее матери Маргариты, волосы были золотистыми, на солнце они отливали красным. Те же веснушки на носу, та же алебастровая кожа…
Крамер невольно покачал головой, стоя в очереди перед воротами и держа ослика в поводу. Этой девчонке следовало бы вести себя сдержаннее, особенно в присутствии духовного лица. Но это лишь подтверждало его наблюдение: каждая женщина рано или поздно проявляет свою истинную похотливую природу, пусть у одних искус плоти смутен, а у иных необуздан и дик.
Ему вспомнился «Formicarius» Иоганнеса Нидера. Подробные описания случаев ведовства и заключения договора с дьяволом указывали исследователю верный путь, но в одном доминиканец ошибался: он не уделял пристального внимания полу колдунов и ворожей, а ведь почти всегда искушению этой мерзостью поддавались именно женщины. И неспроста, ибо еще по истории сотворения мира становилось понятно, что женщина не только уступает мужчине в силе тела и ума, но и в силе веры и воли. Это обстоятельство усугублялось еще и природной похотливостью женщин, и потому они обладали куда большей склонностью ко злу – этот факт вновь и вновь подтверждался на всех допросах, которые Крамер проводил как инквизитор. Само слово на латыни, обозначавшее женский род, говорило за себя: «femina» можно истолковать как «маловерие», от латинских слов «fides» – вера и «minus» – меньше.
Однажды Генрих даже вступил по этому поводу в бурную дискуссию со Шпренгером, считавшим, мол, нет никаких доказательств тому, что слог «fe» в «femina» восходит к «fides». Генрих возразил, что «minus» невозможно истолковать иначе и неполноценность женщины проявляется даже в сотворении новой жизни, при котором мужчина выступает создателем, женщина же – лишь сосудом для дитяти. Но Шпренгер пресек развитие спора в этом направлении, заявив, что пусть женщины и наделены меньшим умом и силой, зато они возмещают эти недостатки добросердечием, нежностью и покорностью.
– Эй, не толкайтесь! – Молодая девушка в очереди перед Генрихом возмущенно уставилась на него.
– Юница, ведомо ли тебе, с кем ты позволяешь себе говорить в таком тоне? – отступив на шаг, осведомился Крамер, думая, что эта девушка, похоже, того же возраста, что и Сюзанна.
– Нет, но мне плевать. Нам всем нужно пройти в город.
Генрих поморщился. Никакого уважения у этой молодежи. Впрочем, Сюзанна никогда не позволяла себе говорить подобным образом с представителями духовенства.
Он вздохнул. Ну что за проклятие – он уже в двух днях пути от своего родного города, а мысли о Сюзанне так и не покинули его. Перед отъездом он успел увидеть ее еще раз – в воскресенье после службы в церкви Святого Георгия она общалась с несколькими прихожанами. Судя по всему, Крамера она не заметила. И вид у нее был грустный.
Вдруг Генриха охватило странное чувство – ему подумалось, что он должен защитить Сюзанну от самой себя. Быть может, в ее душе не только отголоски уныния ее матери, но и что-то куда худшее? По дороге из Страсбурга приор заложил небольшой крюк, поехал через деревню Кестенхольц и там узнал то, что хотел. Старший брат Сюзанны, Грегор, действительно родился именно там, и роды принимала та самая повитуха Мария, которую потом справедливо сожгли на костре как ведьму. Это обстоятельство очень беспокоило Крамера, ведь повитуха под пытками созналась, что многих молодых женщин приняла в свой ведовской ковен и для того препровождала их в место, где водились насланные дьяволом бесы. Быть может, среди этих женщин была и Маргарита Блаттнер? Это объяснило бы ее меланхолию и самоубийство, ведь были женщины, противившиеся своему служению дьяволу и погибавшие от раскола в собственной душе. Если это предположение верно, из него можно сделать пугающий вывод: Сюзанна тоже могла входить в этот ковен, ибо известно, что после родов ведьмы часто отписывали душу своего ребенка, в первую очередь дочери, дьяволу. Да и сами их дети обычно появлялись на свет от совокупления с демоном.
Стражник на воротах без лишних расспросов пропустил доминиканца в город, и тот, ускорив шаг и волоча за собой упрямого осла, направился в сторону улицы Гербергассе, где находилось комтурство[81]81
Комтурство – обитель иоаннитов или другого рыцарско-монашеского ордена.
[Закрыть] иоаннитов.
Нет-нет-нет! Он не должен позволять себе такие мысли. Сюзанна – никакая не ворожея. Конечно, из-за юных лет нрав ее переменчив, а вера еще не укрепилась, она женщина и потому слаба и исполнена любопытства ко всему, что возбуждает в ней желание, а это может привести ее ко злу. Но ведьма ли она? Ни в коем случае! Нет, он больше не хотел думать о ней, у него, в конце концов, другие заботы.
С огромным облегчением Крамер неделю назад получил приглашение в Равенсбург, что позволило ему на некоторое время покинуть Селесту. В этом верхнешвабском городке Священной Римской империи требовалась его помощь как опытного инквизитора – так говорилось в письме равенсбургского капеллана[82]82
Капеллан – священник, проводящий богослужение в капелле, то есть храме при каком-либо доме, замке, учреждении.
[Закрыть] и императорского нотариуса[83]83
В средневековой Европе нотариуса назначал либо император Священной Римской империи, либо Папа Римский. Человек в такой должности имел право осуществлять на территории всей Западной Европы нотариальную деятельность, в частности записывать ход дела в суде. (Примеч. перев.)
[Закрыть] Иоганна Гремпера, с которым Генрих пять лет назад столь успешно провел судебный процесс в Вальдсхуте. В Равенсбурге отбушевала чума, а затем град побил урожай, и горожане негодуют, говоря, что без ведьм здесь не обошлось! Гремпер писал, что с магистратом уже все договорено, расследование начнется с его прибытием, но ему стоит поторопиться. Сам Гремпер поможет ему в Равенсбурге как нотариус.
Так значит, весть о его таланте инквизитора дошла и до Констанцской епархии! И давно пора, хотелось ему заметить! В конце концов, в этом крупнейшем немецком диоцезе кишмя кишели приверженцы этой новой, опаснейшей ереси. Год назад в Констанце – при немалом содействии Крамера – за ведовство была приговорена к сожжению на костре Урсула Ханер, но с тех пор в епархии ничего не происходило. Настало время и светским властям осознать всю серьезность этой угрозы и действовать последовательно.
В конце концов, он ведь не мог сам казнить людей, скажем, четвертованием, у него и так полно дел в Страсбургской и Базельской епархиях, да и что касается Констанца, в последние годы ему всякий раз приходилось настаивать на своем и всего раз удалось добиться приговора для двух дюжин пойманных им ведьм.
Чтобы судьям в Равенсбурге было на что опираться, за несколько дней до своего отъезда Генрих еще раз тщательно прочел «Directorium Inquisitorum»[84]84
«Directorium Inquisitorum» – письменное руководство для инквизиторов, составленное Николасом Эймериком в 1376 г.
[Закрыть] испанского доминиканца Николаса Эймерика[85]85
Николас Эймерик (1320–1399) – испанский доминиканец, инквизитор.
[Закрыть] и подготовил выписки из этого произведения, поскольку взять с собой книгу на восемьсот страниц было бы тяжело. К тому же она была слишком дорогой, чтобы вывозить ее из монастыря. Это руководство для проведения судебных процессов над еретиками содержало в том числе и алфавитный список из четырехсот еретических преступлений, о совершении которых надлежало допросить подозреваемых. За последние годы Крамер понял, насколько важна правильная постановка вопросов при допросе.
Таким образом, кроме борьбы с ужаснейшей формой ереси Генриха в Равенсбурге ждало воодушевляющее задание – научить светских судей и чиновников системе проведения судебных процессов над ведьмами. А главное, все это время он будет подальше от Сюзанны.
Глава 19
Селеста, начало октября 1484 года
Направляясь к колодцу в нашем переулке и помахивая пустыми ведрами в левой и правой руке, я даже не заметила, как начала тихо напевать.
Две работницы находившейся неподалеку дубильни проводили меня взглядом, когда я подошла к колодцу и начала накачивать воду в ведро.
– Какая ты сегодня радостная, – сказала старшая дубильщица.
Обе захихикали.
– День хороший, – перестав петь, заметила я.
Эти сплетницы мне не нравились. Мне кажется, они постоянно приходили сюда и торчали тут по полдня, расспрашивая прохожих, чтобы потом было о чем поболтать. Но в одном они были правы – на душе у меня было радостно. Позавчера Эльзбет стало лучше, она выздоровела и набиралась сил. Конечно, мне будет не хватать возможности заходить к ней каждый день. Впрочем, я и так немного запустила работу по дому. Только благодаря папиному добродушию мне можно было каждый вечер ходить к Эльзбет в гости. Грегор такого ни за что не позволил бы.
– Как вообще можно заболеть бабьим летом? – ворчал он. – Это что же, после рождения второго ребенка она и вовсе на костылях ходить будет?
– Никогда о летней простуде не слыхал? – возмущенно парировала я.
При этом в определенном смысле Грегор был прав. Мне тоже казалось странным, что в это время года Эльзбет так сильно кашляла. При этом никто в кругу моих или ее знакомых не заразился. К счастью, жара у нее не было, но иногда кашель становился настолько сильным, что мою подругу трясло, и малышка Дора начинала плакать от страха. Наверное, Эльзбет ослабили не только роды и кормление грудью, но и равнодушие и побои Рупрехта.
А с этим, я надеюсь, покончено. Мой папа так ничего и не смог добиться в магистрате, ведь он не был кровным родственником Эльзбет, к тому же сам ни разу не становился свидетелем того, как муж ее бьет. Зато мне удалось заручиться поддержкой брата Эльзбет, Конрада. Правда, пришлось несколько раз прийти в пекарню, где работал Конрад, и уговорить его.
– Ты должен помочь сестре и что-то сделать с Рупрехтом. Она не справится сама, еще и с малышкой на руках. А Рупрехт ее бьет.
– Ой, ладно тебе. У него, наверное, просто рука соскользнула, а вы невесть что удумали, – невозмутимо заявил Конрад, когда я пришла к нему впервые. Его мускулистые руки вымешивали огромный ком теста. – Кроме того, она сама захотела выйти замуж именно за этого красавчика Рупрехта. А теперь не мешай мне работать, я и так не успеваю.
Просить о помощи отца Эльзбет было бессмысленно. Выглядел он как иссохший старик, хотя был незначительно старше моего папы. Он еще немного помогал Конраду и подмастерью в пекарне и на рынке, но разум его помутился. К тому же он почти оглох. Поэтому я донимала Конрада, пока тот не сходил навестить сестру и не потребовал, чтобы она показала ему синяки. Когда Конрад сам убедился в том, что происходит с его сестрой, он вышел из себя. Побагровев от злости, он в присутствии Эльзбет схватил Рупрехта за руки и пригрозил, что либо сам изобьет того до полусмерти, либо притащит в суд, если побои не прекратятся немедленно.
Хоть я на это особо и не надеялась, но с тех пор Рупрехт не трогал Эльзбет, а на прошлой неделе даже взял в дом прислугу. Барбара была немолодой, но еще полной сил вдовой, привыкшей трудиться не покладая рук и не позволявшей Рупрехту собой помыкать. Ей выделили комнатку под крышей, и так она всегда была рядом, когда Эльзбет оказывалась нужна ее помощь. Сейчас моя подруга стала почти такой же, как и прежде: она часто смеялась и опять начала полнеть.
– Эй, у тебя ведро перелилось. – Младшая из дубильщиц – мне вспомнилось, что ее зовут Грит, – толкнула меня в бок.
– Это все потому, что она о миленке своем думает, – ухмыльнулась старшая.
– Хватит почем зря языками молоть, – рассеянно отмахнулась я, подставляя второе ведро под поток воды.
– Чего это «языками молоть»? – Подмигнув мне, Грит с глуповатым видом махнула рукой в сторону пекарни Конрада. – Что, скажешь, неправда?
Опешив, я уставилась на дубильщиц. К этому моменту к колодцу подошли еще и дочь кожевенника и служанка сыродела.
– О чем вы вообще говорите? – подозрительно осведомилась я.
– Ну… ты и Конрад… у вас тайный роман. Ты же к нему все время в пекарню бегаешь.
– Вы в своем уме? Он женат! Кроме того, он брат моей лучшей подруги.
– Ну и что? Это вообще ничего не значит.
Я не могла рассказать им о том, почему так часто приходила к Конраду. К счастью, в этот момент вдруг пошел дождь, и сплетницы поспешно удалились. Как громом пораженная, я стояла у колодца, а капли дождя стекали по моему лицу и груди. Так значит, мои визиты в пекарню не остались незамеченными, а что еще хуже – горожане измыслили для них обоснование, которое могло навлечь неприятности и на меня, и на Конрада, пусть мне и было все равно, что там обо мне думает пара баб из нашего переулка. Может, пойти прямиком к Конраду и все ему рассказать?
Ой, ну и ладно, подумала я. Не так страшен черт, как его малюют. Все эти сплетни прекратятся, как только появится что-то новое, о чем можно почесать языки.
Взяв ведра, я поспешно пошла домой, прочь от лавки Конрада, тихо ругаясь себе под нос: дождь усилился, и мое легкое льняное платье совсем промокло. Пожалуй, хватит и того, что я расскажу Эльзбет об этом глупом слухе. Теперь у меня больше нет причин ходить к Конраду.
Приготовив ужин, я отправилась на винный рынок – разговор о том, что якобы я милуюсь с Конрадом, не шел у меня из головы, и я решила предупредить папу, что ненадолго сбегаю к Эльзбет.
Грегор, корпевший над книгой с записями продаж, удивленно поднял голову.
– Я думал, она уже выздоровела?..
– Да, так и есть. Хочу у нее спросить, не нужны ли ей яблоки из нашего сада.
– Ох, замуж тебе пора, вот что я думаю, – проворчал Грегор. – Ты о своей подруженьке заботишься больше, чем о нас.
– Да пусть себе сходит, – вмешался папа. – Но чтобы до темноты была дома!
Дождь уже прекратился, но в переулках гулял хлесткий ветер. Плотнее запахнув накидку, я набросила на голову капюшон и поспешно пошла по городу. В некоторых мастерских уже закрылись лавки.
К моему удивлению, в Зальцгассе я встретила Мартина, своего брата.
– Ты что тут делаешь? – спросила я.
– Могу задать тебе тот же вопрос, – возразил он. – Папа вообще знает, где ты?
Мне показалось или в его взгляде промелькнула подозрительность?
– Ну конечно. Я к Эльзбет иду, куда же еще. А ты почему так странно на меня смотришь?
– Грегор мне сказал, что ты в последние две недели постоянно куда-то ходишь.
– Так Эльзбет болела, потому я и уходила.
– Да, а еще ты зачастила к Конраду.
– Теперь и ты начинаешь? – взвилась я.
Оттого что эта сплетня распространилась по городу, мне стало еще тревожнее на душе. Но затем я опомнилась. Мартин хотел мне добра, он просто пекся о моей репутации приличной девицы.
– Да, это правда. Я несколько раз ходила в пекарню. – Я взяла брата под руку, и мы двинулись в сторону амбара с зерном. – Именно поэтому я сейчас и иду к Эльзбет.
По дороге я рассказала Мартину, как увенчались успехом мои попытки обрести поддержку в прекращении того, чтобы муж избивал Эльзбет. Не умолчала я и о том, как долго уговаривала Конрада, прежде чем он вступился за сестру. И даже своими тревогами о сегодняшней ситуации у колодца в нашем переулке я поделилась:
– Я поступила так ради благого дела, и даже если сейчас какая-то пара сплетниц хочет мне напакостить, я это пресеку. Расскажу обо всем Эльзбет, чтобы она предупредила брата. Да и ты теперь обо всем знаешь. Мне кажется, так эти слухи прекратятся.
– Будем надеяться. – Мартин серьезно кивнул. – Спасибо, что рассказала. Даже мой приор уже задумывается об этом. По крайней мере, он меня спрашивал, не встречаешься ли ты с кем-нибудь.
– Брат Генрих? – Я остолбенела.
Наша последняя встреча две недели назад мне очень не понравилась, и потому я была рада, что вскоре он отправился в путешествие и в ближайшее время его не будет в городе. На проповеди в монастырь я с тех пор ходила всего раз – келарь, вручая мне документ, сказал, что в дальнейшем индульгенция будет возможна только за денежные пожертвования.
– Ну да. – Мартин, похоже, смутился. – Он друг семьи и тоже беспокоится о тебе. Видимо, ты ему особенно полюбилась.
От такого внимания мне вдруг стало неловко. Он ведь мне даже не родня.
– Что-то настоятель печется обо мне больше нашего собственного отца, – не сдержалась я.
Мартин пожал плечами.
– Наверное, все дело в том, что он очень дружил с нашей мамой, когда они были детьми.
Мы дошли до перекрестка Зальцгассе и Шлоссергассе. Тут Мартину нужно было свернуть, если он направлялся в монастырь.
– Я проведу тебя к подруге, – решил он. – Мне кажется, Рупрехт будет тебе не очень-то рад.
– Не волнуйся. – Я невольно улыбнулась. – Он теперь просто не обращает на меня внимания. А когда твой приор, собственно, возвращается?
– Вероятно, он будет зимовать в Констанцской епархии. Перед отъездом он сказал мне, что у него там много дел. А я тебе говорил, что вообще-то должен был ехать с ним? Как секретарь?
Я остановилась.
– На судебный процесс над ведьмами?
– Да. Но я рад, что настоятель передумал.
Я покосилась на худощавое тело моего брата, на его добродушное лицо и с ужасом представила себе его в пыточной, как он записывает показания ведьм, слово за словом, пока несчастных истязают, и невольно покачала головой.
– Нет, тебе это не по силам. Для таких задач ты слишком мягкосердечный.
– Я не об этом. Я хотел сказать… – Мартин перешел на шепот и потащил меня дальше по улице. – Я думаю, что все эти события – то, что ведьмы летают или возлежат с дьяволом – происходят только в воображении этих несчастных женщин. То есть не на самом деле. И среди духовенства и ученых я не единственный, кто так полагает.
– Так ты не веришь в то, что можно навести на кого-то порчу?
– Не знаю… Мне кажется, что колдовство возможно, что есть черная и белая магия. Но магия эта – результат того, что люди научились подчинять себе природу, как пытаются год от года и день ото дня сделать алхимики. Есть многое в мире, что нам, людям, неведомо и чему мы не найдем объяснения еще лет сто, а то и триста. Но инквизицию во всем этом должно интересовать только одно – случаи, когда кто-то из колдунов отрекается от истинной веры и начинает поклоняться демонам.
Мы дошли до ворот бочарни Рупрехта, где работник и подмастерье как раз убирали двор, и Мартин умолк.
– Ваш мастер тут? – спросил мой брат у подмастерья.
– Нет, он уже в трактире напротив.
– Ну и ладно, – пробормотал Мартин и повернулся ко мне. – Я подожду тебя здесь и проведу домой.
– Хорошо. Я ненадолго.
Я поспешила в кухню. Барбара как раз готовила молочную кашу, а моя подруга сидела на лавке, прижимая к груди малышку Дору. Вид у нее был очень огорченный.
– Что случилось? – испугалась я. – Рупрехт снова…
– Нет-нет. – Эльзбет помотала головой. – Дело в том, что… с тех пор как я заболела, у меня почти нет молока. Скоро повитуха придет.
– Не нужна вам никакая повитуха, – проворчала служанка, помешивая кашу у плиты. – Вам просто нужно потерпеть, пока ваше молоко перегорит, а малышку выкармливать козьим. У меня у самой пятеро детей, и двоих я вырастила на козьем молоке.
Дора, изогнувшись, расплакалась.
– Она есть хочет? – обеспокоенно спросила я.
Эльзбет кивнула.
– И вот так целый день.
Барбара поставила горшок с молочной кашей на стол.
– Давайте поедим, и я сразу отправлюсь в путь. Мой двоюродный брат живет за городом со стороны Иля, у него стадо коз. Я с ним договорюсь, и у вас каждый день будет свежее молоко.
И вдруг малышка начала кашлять. Все мы вздрогнули. Кашель у нее был сухой, похожий на карканье вороны, но, правда, он быстро прекратился.
– О Господи, неужели она заразилась… – пролепетала я.
Эльзбет побледнела.
– Наверное, она просто поперхнулась.
Вскоре явилась повитуха, и я, попрощавшись, ушла. За время моего пребывания у Эльзбет малышка Дора еще дважды заходилась кашлем, и в последний раз он перешел в жалобный плач. Терзаясь от тревоги, я вышла из кухни и только потом поняла, что забыла обсудить с Эльзбет этот глупый слух о Конраде.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?