Текст книги "Охота на ведьму"
Автор книги: Астрид Фритц
Жанр: Ужасы и Мистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 22
Где-то в Верхней Швабии, между Маркдорфом и Вальдбургом, середина ноября 1484
Генрих ехал на телеге среди винных бочек. Трясло его немилосердно, да и сидеть было неудобно, к тому же, стоило ему покинуть Маркдорф после ночи в продуваемой всеми ветрами комнате епископского замка, как заморосил дождь. Возчик, правда, предложил монаху устроиться рядом с ним, но Крамер, поблагодарив его, отказался. Все возчики отличались чудовищной болтливостью, и пусть любому инквизитору общение с болтуном идет только на пользу, Генрих хотел спокойно поразмыслить, прежде чем доберется до замка графа Иоганна фон Зонненберга, сенешаля[94]94
Сенешаль – средневековая придворная должность, в какое-то время превратилась в титул благородного рода.
[Закрыть] Священной Римской империи из рода Вальдбургов. Юный граф проживал то в Вальдбурге, то в соседнем Вольфегге, приходился братом епископу Констанца и пригласил к себе Крамера в делах инквизиции, что немало обрадовало монаха.
Собственно, Генрих собирался без промедления вернуться из Констанца в Селесту до наступления зимы. После напряженных и не особо успешных недель в Равенсбурге приор чувствовал в себе достаточно сил, чтобы отправиться в обратный путь. В епископском замке в Констанце ему выделили пусть и продуваемую сквозняками, зато поистине роскошную спальню, да и в целом сам епископ, Отто фон Зонненберг-Вальдбург, встретил его с большим гостеприимством и принимал у себя несколько дней. Крамер поехал к нему сразу же после завершения процесса, намереваясь отчитаться о проделанной работе, нотариуса же Гремпера он отправил в Рим, надеясь, что Святой Престол не поскупится на награду за этот процесс и к тому же вернет его монастырю привилегию выдавать индульгенции. Взял с собой Гремпер и черновой текст папской буллы о ведовстве, которая наконец-то наделила бы Инститора особыми полномочиями при охоте на ведьм.
Как оказалось, пребывание в Констанце сыграло Крамеру на руку. Мало того, что епископ похвалил его за нанесенный равенсбургским ведьмам удар, – слухи о прибытии Генриха быстро распространились по округе, и в последние дни многие влиятельные люди нанесли ему визит в епископской резиденции. На одном из ужинов приор даже повстречал Рудольфа фон Бадена, на тот момент занявшего пост комтура[95]95
Комтур – командор в комтурстве рыцарско-монашеского ордена.
[Закрыть] иоаннитов в Иберлингене. В свое время этот человек сжег много ведьм в Брайсгау[96]96
Брайсгау – область вокруг Фрайбурга в южной части Бадена.
[Закрыть] и сразу же при встрече предложил Генриху помощь в будущих судебных процессах инквизиции.
И милостью Божьей тем же вечером в епископский замок прибыл гонец с посланием от графа Иоганна фон Зонненберга, в котором его светлость просил Генриха Крамера как можно скорее приехать в Вальдбург, ибо граф намеревался очистить свои земли от колдунов и ведьм и нуждался для этого в поддержке инквизитора.
– Вот видите, Инститор, – епископ добродушно похлопал Крамера по плечу, – и в моем диоцезе уже разошлась весть о ваших выдающихся способностях. Это замечательно! Так значит, вы намерены нанести визит моему брату?
– Безусловно. Я отправлюсь в путь завтра же утром. Полагаю, мне нетрудно будет добраться туда за два дня, пусть уже и наступила осень. – Генрих повернулся к Рудольфу фон Бадену. – Как видите, возможность провести новый судебный процесс над ведьмами представилась нам незамедлительно. Вы хотели бы принять в этом участие?
– Несомненно, я даже готов сам оплатить все расходы. Но перед этим мне необходимо получить официальное письменное приглашение от графа. Вы не могли бы позаботиться о том, чтобы мне отправили таковой документ?
– Само собой разумеется. Сразу же после прибытия я попрошу об этом графа, чтобы вы как можно скорее присоединились ко мне в расследовании. А до вашего прибытия я сам вначале тщательно разберусь в ситуации в графстве.
Колесо телеги попало в выбоину на дороге, и Генрих, качнувшись, ударился головой о винную бочку.
– Эй, возчик! – крикнул он. – Вы не могли бы ехать осторожнее?
– Простите, господин инквизитор. Дорога просто ужасная.
– Ладно, ничего. – Крамер потер лоб. В конце концов, этот добрый человек не виноват в том, что дорога тряская, да и сам Генрих мог бы пройти этот путь пешком.
Как бы то ни было, хоть бы дождь уже прекратился, и вскоре он будет у графа в Вальдбурге. Вдалеке смутно виднелись башни Равенсбурга. Генрих надеялся, что ему нескоро придется возвращаться в этот город.
Целых пятнадцать дней они допрашивали шесть арестованных женщин, причем господа из магистрата скорее мешали установить истину, чем помогали, и вели себя неуместно, особенно во время допросов с применением легких пыток. Все случилось именно так, как Крамер и опасался: городской совет позволил влиятельным людям поручиться за четырех женщин, и тех выпустили, запретив подвергать их пыткам, в первую очередь Эльзу Фрауэндинст, которую Генрих до сих пор считал крайне подозрительной особой. А с какой дерзостью Эльза отвечала на его вопросы! Ее поведение можно было, пожалуй, даже назвать неуважительным. Инститор был уверен, что она одна из тех, кто повинен во всех невзгодах, которые ему пришлось пережить в последние дни своего пребывания в Равенсбурге. Эти ведьмы действительно призвали демонов, чтобы навредить ему! Три ночи подряд, когда он вставал к молитве, за окном слышались дикие крики, обезьяньи и козьи, звучал собачий лай, чьи-то невидимые кулаки обрушивали удары на оконное стекло, хотя Крамер и жил на верхнем этаже. А однажды он даже обнаружил, что покрывало на его постели утыкано иголками. Хвала Господу Всемогущему, сохранившему его в те тяжкие минуты.
После судебного процесса виновными в ведовстве были признаны только Агнеса Бадер и Анна Миндельгейм – отцы города сочли их приговор успешным завершением расследования, сам же Крамер полагал, что не довел дело до конца, добившись лишь промежуточных результатов.
Обе приговоренные были незамужними девицами, хоть и немолодыми, и никто за них так и не поручился. Во время обычного допроса Агнеса упорствовала, говоря, что невиновна, но после первого же применения дыбы в камере пыток она перестала отпираться и созналась во всем, как и Анна чуть позже: женщины заявили, что вот уже около двадцати лет поклоняются дьяволу, вместе призвали град в долине Куппель и долгое время наводили порчу на скот и людей.
Инквизитор счел их признание результатом своей отточенной техники ведения допроса – Бадер дала показания против Миндельгейм, и та призналась в тех же дьявольских злодеяниях, что и ее сообщница, причем без каких-либо расхождений в показаниях.
На третий день после их признания обе были преданы сожжению в поле за воротами Равенсбурга со стороны нижнего города. Палач прекрасно проделал свою работу: костер разгорелся мгновенно, языки пламени быстро взвились к небесам, и уже вскоре от тел ведьм остался только прах. Нужно будет взять на заметку этого мастера-палача и его подмастерье – их попросили приехать из Заульгау, поскольку они действительно обладали немалым опытом в обращении с ведьмами и колдунами. Впрочем, Миндельгейм до самой смерти так и не раскаялась и противилась светским властям и клиру. А вот Бадер встретила смерть смиренно и молилась до последнего вздоха, сжимая в ладони распятие. Крамер вынужден был признать, что это зрелище растрогало его и даже вызвало в нем сочувствие.
Телега резко остановилась.
– Приехали! – Голос возчика громко разнесся в тиши проселочной дороги. Мужчина указал на замок на вершине крутого холма, со всех сторон окруженного полями и лесами. – Мне придется высадить вас здесь, господин инквизитор. На тяжело груженной телеге по такому склону не подняться.
Генрих уже спрыгнул на дорогу.
– Спасибо тебе, возчик. Да хранит тебя Господь! – воскликнул он, отвязывая осла.
И монах начал свой подъем к замку Вальдбург, предвкушая поручение графа. Он вновь чувствовал себя полным сил. Пусть процесс над ведьмами в Равенсбурге прошел иначе, чем он надеялся, ему все равно было чем гордиться. Более того, Крамеру весьма льстило, что за столь короткое время его вот уже во второй раз просят разделаться с еретиками, этим бичом всего христианского мира.
Глава 23
Селеста, зима 1484–1485 годов
Эту зиму я не забуду никогда. После приятного теплого лета и мягкой осени в начале декабря после ночной бури землю вдруг сковала зима. Буйный ветер срывал дранку с крыш, опрокинул подъемник в порту и выкорчевал одну из наших яблонь в саду. У папы слезы наворачивались на глаза, когда они с Грегором распиливали старое узловатое дерево на дрова.
Буря принесла первый снег – да так много, что за ночь и день весь город замело. В переулках снега было по колено, ветер наметал его на ворота и двери. Я еще в жизни не видела такого снегопада. Даже пешком пробраться по улицам города было трудно, и без крайней необходимости никто не выходил. Город словно обезлюдел, и было в этом что-то жуткое. А потом все начало таять, и снег со льдом превратились в скользкую слякоть, отчего людям приходилось выкладывать перед дверьми доски и надевать на обувь котурны[97]97
Котурна – деревянная подошва, предохраняющая дорогую обувь от уличной грязи и сырости. Крепится к ноге кожаной шнуровкой и состоит из двух высоких деревянных платформ.
[Закрыть], чтобы хоть как-то пройти по городу.
И так продолжалось весь декабрь: метели сменялись оттепелями, сильные ветра приносили то снег, то дождь. Уже вскоре в распутицу телеги и повозки не могли проехать ни по улицам города, ни по проселочным дорогам. Торговля на рынке почти прекратилась, товаров было мало, ведь крестьяне из окрестностей могли доставлять продукты в город только пешком, таская мешки с овощами на заплечных крючьях. А цены очень выросли. Моему отцу вначале тоже удавалось получить хорошую прибыль – на вещевом рынке не появлялись торговцы из других городов, и все галантерейные товары покупали только у него. Но вскоре товары у него закончились, поскольку поставки из Кольмара и Страсбурга, как и с правого берега Рейна, прекратились.
Люди все больше уставали, стали медлительными и раздражительными, и не только из-за того, что темнело рано, да и днем погода не радовала. Жить стало куда дороже, а ведь нас еще ждали долгие зимние месяцы. Некоторых, кто жил беднее, чем наша семья, это пугало. Правда, я не понимала, почему в такое время столь многие пропивали свое и без того небольшое жалованье в трактирах.
Доминиканцы давно перестали раздавать индульгенции, видимо, по приказу епископа, а их приор до сих пор не вернулся. Мартин очень за него волновался, ведь в такую погоду путь не только труден, но и опасен, а в ноябре до монастыря дошли вести о том, что брат Генрих прибыл в епископский замок в Констанце, то есть остановился всего в восьми днях пути от Селесты. А значит, в середине декабря он давно уже должен был вернуться. Мне было все равно, я по нему не скучала.
Впоследствии я часто думала, что смерть малышки Доры, не прожившей и трех месяцев, стала началом всех невзгод. Моя подруга Эльзбет не могла смириться с потерей своего первого ребенка, хотя она и правда оказалась беременна.
– Но как такое возможно? – спросила ее я, когда Эльзбет накануне Рождества сказала мне, что Рупрехт был прав и она действительно носит дитя под сердцем.
Собственно, эта весть должна была принести Эльзбет радость, но по ее скупым словам и выражению лица мне становилось очевидно, что это не так.
– Повитуха говорит, все дело в том, что я так рано перестала кормить малышку грудью, – ответила она и тихо добавила: – Едва малышка Дора родилась, как Рупрехт начал залезать на меня каждую ночь, особенно когда был пьян. И сейчас не лучше. Хотя я каждый день подмешиваю ему в еду целомудренник[98]98
Целомудренник (витекс священный) – лекарственное растение, еще в средневековье использовавшееся для подавления полового влечения.
[Закрыть].
– Разве ты не рада, что у тебя будет малыш?
– Мне все равно, рожу я еще детей или нет. Малышка Дора мертва.
Мне было невероятно жаль Эльзбет. Но как я могла ей помочь? Я надеялась только на приход весны, когда снова засияет солнце и станет тепло.
Невзирая на все гнетущие горожан тревоги, Рождество мы встретили чудесно. После праздничной службы в церкви Святого Георгия, на которой отец Оберлин в своей заключительной речи призвал нас мужаться и не отчаиваться, мы, как и всегда, отправились в здание гильдии торговцев на застолье с песнями и молитвами (впрочем, несмотря на название, в Селесте членами нашей гильдии являлись также врачеватель, аптекарь и кондитер). Отец всегда гордился тем, что мы принадлежим к столь уважаемой и важной гильдии.
Несмотря на вызванную непогодой нехватку продуктов, в этом году на празднестве красное вино и пиво лились рекой, а стол ломился от яств: мясные паштеты, дичь в перечном соусе, маринованный рубец[99]99
Рубец – часть желудка у жвачных животных.
[Закрыть], щука в масляной подливе и другие вкусности на семь перемен блюд. Зал гильдии украшали еловые ветви, от изразцовой печи веяло теплом. Чувствовалось, что многие из тех, кто старался тратить поменьше дров, не хотят возвращаться в холодные сырые дома, где гуляют сквозняки, и потому глава гильдии вновь и вновь откладывал завершение банкета, прислушиваясь к просьбам своих собратьев по цеху. Мне вдруг вспомнилась моя матушка – как она любила Рождество, с какой радостью пела псалмы. От воспоминаний стало так больно, что под конец этого прекрасного праздника слезы навернулись мне на глаза.
– Маме очень понравилось бы это Рождество, – шепнула я папе, когда мы возвращались домой.
На улице снова валил густой снег.
– Она была с нами, – ответил он. – Я в этом уверен.
И хоть в его словах прозвучало утешение, кое-что еще тревожило меня.
– Теперь, когда все так подорожало, нужно ли нам волноваться?
– Нет, что ты. Летом и осенью мы достаточно заработали, и потому денег нам хватит на всю зиму.
С Рождества и до Нового года я снова стала каждый день навещать мою подругу – в нашу галантерейную лавку мало кто заходил, потому работы по дому у меня почти не было, да и сад сейчас был заметен снегом. Как и перед рождением малышки Доры, Эльзбет изменилась – обессилела, все время молчала, ушла в себя. Даже когда она не отвечала односложно, а выдавливала из себя что-то большее, чем пару слов, моя подруга корила себя – мол, это она виновата в смерти Доры, нельзя ей было с таким кашлем кормить малышку грудью, ей следовало держаться от крохи подальше, и вообще, она была плохой матерью. Никакие мои уговоры не помогали, и через некоторое время я поняла: Эльзбет страдает от меланхолии, как и моя мать когда-то.
Зимой после Нового года мы питались предусмотрительно заготовленными припасами – квашеной капустой, вяленым мясом и солониной. Кроме рыбы из Иля, свежих продуктов было не достать, ведь все дороги вокруг Селесты замело. Невзирая ни на что, нашей семье всего хватало, потому мне в голову пришла мысль, что стоит раз в неделю приглашать Эльзбет к нам на обед. К тому же ее служанка Барбара взяла на себя приготовление еды для мужчин, да и в целом выполняла почти всю работу по дому, поэтому Эльзбет необязательно было сидеть в четырех стенах.
Часы, проведенные у нас, действительно иногда могли немного приободрить Эльзбет. К моему изумлению, больше всех старался вызвать на ее губах улыбку именно Грегор. Впрочем, в его отношении к Эльзбет не было ничего двусмысленного – просто недавно у него появилась невеста, Мария. Эта хрупкая, но очень бойкая девушка превратила моего вечно ворчащего братца в совершенно другого человека. Мне нравилась Мария, и я была очень рада за Грегора. Жаль только, что наша мама этого не застала. Она сразу полюбила бы Марию всем сердцем.
– Когда вы поженитесь, я смогу наконец-то уйти на покой, – сказал папа Грегору и Марии на одном из наших совместных ужинов. – Я с нетерпением жду, когда же смогу передать тебе управление лавкой.
– Мы не хотим медлить со свадьбой. – Просияв, Грегор нежно взял Марию за руку.
В такие моменты я понимала, что вскоре мне не будет места в отчем доме.
Но прежде, чем я успела всерьез задуматься об этом, по городу пожаром распространилась ужасная весть. В квартале склада, недалеко от старого речного порта, где жили в основном рыбаки и матросы, погибло три человека, причем при странных обстоятельствах – двух женщин и одного мужчину охватила лихорадка, на шеях и под мышками у них набухли узелки, и несчастных быстро забрала смерть.
– Великий мор пришел в наш город, – шептались повсюду на рынках и у колодцев.
Разумеется, городской лекарь осмотрел трупы, после чего на ступенях перед ратушей выступил городской судья, в парадном черном облачении с серебряными цепочками, и провозгласил: речь идет об обычной хвори с жаром, что неудивительно столь суровой зимой. Он попросил горожан не терять рассудок, при этом сообщил, что из соображений безопасности, для предотвращения распространения ядовитых миазмов[100]100
Миазмы – ядовитые испарения, вызывающие мор. Миазматическая теория основывается на античной гуморальной теории, была известна и простым людям в связи со своей незамысловатостью.
[Закрыть] тела похоронят в гробах с известью. После него перед ратушей произнес речь городской лекарь, призвавший горожан соблюдать ряд предосторожностей, а именно: держать тело в чистоте; придерживаться умеренного питания для поддержания баланса телесных жидкостей[101]101
Телесные жидкости – устаревшее медицинское понятие из античной гуморальной теории, основополагающей для средневековой медицины: по этой теории, все болезни возникают от нарушения баланса четырех жидкостей в теле (крови, слизи, черной и желтой желчи).
[Закрыть]; оставлять двери и окна закрытыми, чтобы в дом не проникли миазмы; вести богобоязненную жизнь.
Как и большинство горожан, услышав барабанный бой глашатая, я пошла на Ваффлерхоф, где встретила Эльзбет и Барбару. Моя подруга невозмутимо выслушала заявление городских властей, меня же сковал страх.
– Что, если это все-таки мор? – прошептала я.
В толпе явно распространялось беспокойство.
– Я думаю, Господь покарал этих троих за их грехи. – Эльзбет пожала плечами.
Я испугалась этих жестоких слов, столь не вязавшихся с нравом моей подруги.
– Ты знала погибших? – предположила я.
– Нет. – Она повернулась к служанке. – Я хочу пойти домой, Барбара.
– Значит, мы увидимся послезавтра, у нас на обеде? – спросила я.
– Наверное. До свиданья, Сюзанна.
Не оглядываясь, она пошла в сторону францисканского монастыря.
Удрученная странным поведением Эльзбет и страхом мора, я тоже отправилась домой. На улицах опять царил гололед, и в котурнах мне приходилось ступать очень осторожно, чтобы не поскользнуться.
Дома папа и Грегор раскладывали новый товар по полкам. Жестокие морозы в последние дни способствовали тому, что в город наконец-то могли проехать телеги и повозки, и потому мои родные были в отличном настроении.
– Ну что, наш судья запугал честной народ? – усмехнулся Грегор.
– Не говори так! Ничего смешного в этом нет.
– Ох, дитя мое. – Папа опустил ладонь мне на плечо. – Мор не бушевал в городе, сколько ты живешь на свете. В последний раз в наши земли приходила чума, когда мы с твоей мамой только познакомились.
Я увидела, как его глаза наполнились слезами, и порывисто обняла его за шею. Мы оба тихо плакали, обнявшись, а Грегор испуганно смотрел на нас.
Глава 24
Селеста, начало февраля 1485 года
Два дня спустя Эльзбет не пришла к нам на обед, как мы договаривались. Ветер колотил в закрытые ставни, задувал в щели, и пламя коптилки подрагивало. Может, из-за непогоды она решила остаться дома? Но я не могла в это поверить.
Мы еще немного подождали Эльзбет, а потом в полумраке кухни приступили к еде. Я очень волновалась, потому что к этому времени в городе многие заболели, в том числе и в нашей округе. Конечно, в основном это была простуда, но ходили слухи, что под городом двое детей умерли с плотными черными узлами на горле и в паху.
– Я позже загляну к Эльзбет, – сказала я.
– В такое ненастье? – Папа покачал головой. – Сильный ливень, настоящая буря.
– Все равно. У меня плохое предчувствие.
– Нет, Сюзанна, я сам к ней схожу. Мне все равно нужно выйти к пекарю, занести ему новую фурнитуру для сундука в здании гильдии. От Зальцгассе до дома твоей подруги рукой подать.
Вымыв посуду, я спустилась помочь Грегору в лавке. Вскоре отец вернулся. Под ливнем он вымок до нитки.
– Очень странно, – сказал он, едва переступив порог. – Эльзбет лежит в постели, хотя сейчас еще день. Служанка не пустила меня к ней.
– Так значит, она заболела? – потрясенно спросила я.
– Не знаю… По словам Барбары, у нее нет ни жара, ни расстройства желудка, у нее вообще ничего не болит. Эльзбет просто не встала с кровати сегодня утром. Ничего не хочет есть, никого не хочет видеть.
– Я пойду к ней.
– Этим ты ничем не поможешь. Нужно подождать дня два, я уверен, она будет уже на ногах и… – Осекшись, папа оглушительно чихнул.
Я поспешно помогла ему снять мокрую накидку с капюшоном.
– Садись у очага, а то еще сам заболеешь, – поторопила его я.
После этой прогулки в дождь и непогоду у папы начался сильный насморк. На следующее утро он уныло сидел над тарелкой с овсяной кашей. Из носа текло, глаза покраснели.
– Отец, тебе сегодня нужно отлежаться, – предложил ему Грегор. – Сюзанна поможет мне с работой.
– Это мы еще посмотрим, – отмахнулся папа, пытаясь не чихать. – Кстати, я подумал, что кому-то из вас нужно непременно сходить к священнику, известить его. В смысле, рассказать об Эльзбет. Мама всегда отказывалась, настаивала на этой чепухе, которой ей морочила голову Тощая Агнес, и смотрите, что из этого вышло… – Замолчав, он потер глаза. – Как бы то ни было, я думаю, только священник может помочь справиться с таким унынием.
Грегор кивнул.
– Я сегодня же днем зайду к отцу Оберлину. И Конраду тоже скажу.
– Обязательно. А теперь – за работу. Шлихтовальщик Ганс сегодня принесет ящик пуговиц, для завтрашней торговли на рынке нам нужно рассортировать их по величине.
Не прошло и два часа, как мы отправили папу в кровать. Он непрерывно чихал, глаза слезились. Пока Грегор помогал ему раздеться, я заварила чай из шалфея и корня конского щавеля от усилившейся простуды.
Когда чай немного остыл, я отнесла его папе.
– Выпей маленькими глотками. Попозже еще кружку принесу.
С трудом, как мне показалось, отец приподнялся, и я подложила ему подушку под спину, подтянула одеяло и дала кружку.
– Ты хоть мед туда положила? – Папа поморщился. – У этой дряни вкус обычно отвратительный.
– Мед, к сожалению, закончился. Ох, что ты опять натворил? – Когда отец брал у меня кружку, я заметила на внутренней стороне правой руки две тонких подсохших царапины. – Нельзя расчесывать блошиные укусы!
В этот момент я сама себе напомнила маму, укоряющую ребенка.
– Но чешется же…
– Я сейчас из кухни уксус принесу, протру укусы. И больше не чеши их, слышишь?
Перед выходом я немного приоткрыла окно, и в лицо мне повеяло необычно теплым для этого времени года воздухом. В дверном проеме я обернулась.
– Может, позвать врачевателя?
– Да ну, брось. Лучшее лекарство – вера в Бога. Кроме того, под конец зимы у меня всегда насморк. Можно сказать, это хорошая примета – холода скоро закончатся.
На следующий день чихание и насморк действительно уменьшились, но папа все еще чувствовал слабость и жаловался на головную боль. Я вместо него отправилась с Грегором на рынок, а Мария вызвалась посидеть с будущим свекром. Я уже не знала, за кого больше волноваться – за мою подругу Эльзбет или за папу.
Стоило нам разложить товары на лотке, как до нас дошли новые тревожные вести – на берегу реки нашли сотни мертвых крыс, в садах птицы замертво падают с веток, а в квартале за дорогой к порту несколько человек при смерти. Может, все это были лишь раздутые слухи, но продавцы и покупатели на рынке только об этом и говорили. А вот Грегор и слышать такого не хотел.
– Пусть болтают, что хотят, а ты делом займись, – проворчал он, когда я испуганно спросила брата, верит ли он, что в нашем городе мор.
Прикусив губу, я стала выдавать покупателям товары, пока Грегор принимал у них деньги и подсчитывал сдачу.
Когда покупателей у нашего лотка осталось совсем мало, я отошла ненадолго к странствующему торговцу териаком[102]102
Териак – дорогостоящее средневековое лекарственное средство от всех болезней, составленное по рецепту времен античности; кроме растительных ингредиентов содержал опиаты и смолотое в порошок змеиное и жабье мясо.
[Закрыть], поставившему свой шатер неподалеку от городского архива. У него продавались разные дорогие лекарства и чудодейственные средства от падучей[103]103
Падучая – устаревшее название эпилепсии.
[Закрыть], ядов и мора. Учитывая страх горожан, сегодня торговля у него шла лучше, чем в последние недели, как я поняла по толпе людей перед его шатром. Когда мне наконец-то удалось протолкаться к столу с товарами, я смогла обменять свой пестрый, почти новый платок на лекарство, которое искала – корень мандрагоры[104]104
Мандрагора – овеянное легендами ядовитое растение семейства пасленовых, которому приписывались целебные и колдовские свойства, корень своей формой напоминает человеческую фигуру.
[Закрыть]. По виду он напоминал человечка, с парой засохших листьев вместо волос. На корень было натянуто крошечное льняное платье. Говаривали, что мандрагора вырастает из семени казненных преступников и потому найти ее можно в первую очередь под виселицей. Собирать мандрагору было опасно – корень издавал человеческий крик и этим мог навлечь смерть на того, кто его выкапывал.
Лекарство я приобрела для Эльзбет. Как и все, я верила в волшебную силу этого крошечного существа. Если привязать мандрагору к телу под рубашкой, она приносила удачу и богатство; если размолоть ее корень и давать как снадобье, она помогала от бессонницы, выпадения волос и плохого зрения, выводила яд от змеиных укусов, исцеляла тяжелые раны и даже защищала от мора. Поэтому мне повезло, что я вообще успела купить это волшебное средство. Правда, доставшийся мне корешок был крошечным, но торговец заверил меня, что эта мандрагора обладает большой силой, потому что ее выкопали в полночь на Предтечи.
Со слов травницы Кети я знала, что мандрагора – одно из лучших средств против избытка черной желчи в теле: корень мандрагоры надлежит взять с собой в постель и, когда он нагреется, трижды прочесть «Аве Мария».
– Ну, где ты ходишь? – возмутился Грегор, когда я вернулась. И осекся: – А где твой платок?
Я показала ему корень.
– Это я для Эльзбет купила, от ее уныния.
Грегор прищурился.
– Ну и жалкий же корень всучил тебе этот шарлатан за твой чудесный платок. Похоже, это вообще самый обычный переступень. Отец будет рад твоей дурацкой покупке, ничего не скажешь.
– А ты ему не говори. Слушай, Грегор, я быстренько сбегаю к Эльзбет. Торговля уже пошла на спад, ты сам справишься, а я вернусь до закрытия рынка.
Не слушая его возражений, я поспешно направилась к винному рынку.
Но и сегодня Эльзбет никого не хотела видеть, даже меня, свою самую близкую подругу, поэтому мне пришлось отдать мандрагору Барбаре.
– Это вы очень хорошо придумали! – подбодрила меня служанка. – Уверена, ей поможет. И она наверняка будет рада, если вы зайдете к ней в ближайшее время.
Несмотря на ее добрые слова, я чувствовала себя разочарованной. Почему Эльзбет не хотела, чтобы я ей помогла?
Я даже подумывала, не сходить ли мне в церковь Святого Георгия, чтобы помолиться за нее, но потом решила все-таки вернуться на рынок. Грегор меня уже точно заждался. Когда торговля на рынке завершилась и мы возвращались домой с нашей тележкой, на углу Гензегэсхена нам встретился мастер Буркхард, врачеватель. Он встревоженно подошел к нам и поздоровался.
– Вы не у нас были? – спросил Грегор.
– У вас, ваша невеста за мной послала. – Врачеватель беспокойно переступил с одной ноги на другую.
– Как только вы к нам зайдете, я с вами рассчитаюсь. Какое лечение вы сочли необходимым для папы?
– Видите ли… – Буркхард запнулся. – Я… никакого лечения не назначил. К сожалению, я вынужден вызвать к вам в дом городского лекаря. Ваш отец, у него…
Мастер осекся. Еще до того, как он договорил, я поняла, что сейчас услышу, и судорожно сжала кулаки.
– Мне очень жаль, – продолжил он. – У вашего отца чума.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?