Текст книги "Прайс на мою студентку"

– Вера, зови Пал-Генадича, быстро.

Глава 8. И рыбку съесть и на хрен сесть

Ненавижу!

Должна была еще с момента того недоминета ненавидеть, но там мне чёта стало стыдно. Он так праведно вставлял мне за облико-морале, что я реально устыдилась.

Ну дал мне человек нормальной жизни на четыре месяца и шанс подзаработать, так чего же я сама на хрен к нему лезу?

В общем, до завтрака с его маман, я краснела и бледнела, вспоминая свой «гениальный» план по отсосу под столом. А потом это. Когда он наклонился, и я была уверена, что поцелует. Уверена! Хотя умом то щас понимаю, при матери он в жизни бы до меня не дотронулся.

И вот тогда я почувствовала, как он вытер об меня ноги. Насмешливо напомнив, что Каренину я должна была закончить еще вчера. Правильно, я ему не близкий человек, с чего он должен со мной церемониться?

Но что странно, именно в Карениной я подглядела способ, как можно воздействовать на мужчину добротой и заботой. А герр прям как нарочно подставился, пришел весь такой затюканный, уставший и меня осенило – вот он, шанс стать ближе.

Ну и чуть не стала. Только уже утром. Но когда я глядела на его торчащий хер, весь такой внушительный, но аккуратненький, чуть не дала слабину. А чо бы раз не потрахаться?

Я уже не девочка и знаю, как это бывает. Мне реально могут не понравиться его дерганья на мне. Попробую и пойму, может и не стóит хер того, чтоб лить слёзы?

На вид он конечно офигенный. Весь такой подтянутый и подстриженный. Не то, что Лёха… Профессор прям следит за внешним видом. У него всё как с картинки. Хотя слабо представляю себе картинку с голым профессором. Фриц на такое ни за какие деньги не подпишется!

А вот потом были деньги… Да. Сунул мне в руки и прижал. Я сначала потекла. Так хотелось ему дать! По-настоящему дать. Прям прилипнуть и не отпускать. И чтоб лапал меня всюду, как щас, и целовал.

И сразу же в голове опять его слова пошли: Прекрати вести себя как тряпка, об которую каждый вытирает свой член.

И так гаденько стало, кулаки сжала, а в них бумажки захрустели. Смяла и швырнула ему в лицо! Значит, теперь ему не унизительно об меня член вытирать? Ну так я не тряпка, хватит с меня Лёхи в науку. Фриц еще одним членом, пусть даже таким ровным и красивым, не станет.

И вообще!

Пшёл он!

До обеда я маялась с долбанной Карениной. Бесило, что она то вся такая правильная, сестру помирила с её ёбарем, а потом сама ноги раздвинула и стала неврастеничкой какой-то. А мужа прям жалко стало. Сначала такой сухарь – не люблю, но ради престижу, чтоб лицо не потерять, закрою глаза.

Но кто на такое глаза закрывает? Втащил бы ей. Ну и этому придурку, который за ней ходил. И все это написано так сложно, половина слов даже выговорить проблемно, не то что запомнить.

А еще отвлекал запах фрица на моей подушке… Я несколько минут лежала, уткнувшись носом в подушку, и дышала. Интересно, что за парфюм?

Пошла в его спальню, заодно подобрала раскинутые вещи и отнесла в корзину для белья. А уж потом открыла шкафчик рядом с зеркалом и зависла.

Не, ну немцы сволочи, конечно! Вот у меня одни духи, а у него штук пять, как у бабы! Ну куда фрицу пять одеколонов?

Но я смела все, чтобы разнюхать.

За этим и застал меня Ганс. В хозяйской спальне.

– Я за бельем.

– Ой… Да… Я уже отнесла.

– Фроляйн Елена, это моя работа.

– Не парься, Ганс. Вон постель перестели. Мне, кстати, не надо.

Я еще хотела повздыхать над подушкой. Малодушно, но уж как есть.

– Герр профессор Швайгер запретил менять постель сегодня.

– Да? Странно… Я думала он…

Что он брезгливый. Ведь я ночь спала на его постели, он по идее должен был заставить Ганса все тут залить хлоркой.

– Я оставлю здесь включенного робота, фроляйн Елена.

– Да-да, оставляй.

Но Ганс продолжал стоять надо мной, пока я не сообразила, что он ждет, когда я свалю. Главное я успела перенюхать все флаконы с одеколонами и нужный запрятала за спиной, сгрузив остальные в руки Ганса.

Зачем? Ну не знаю, что мной двигало. Наверное, желание почувствовать себя хоть на мгновение так же, как было в объятиях немца. Сладко и горько одновременно. Так, как обнимаешь, теряя любимого. Так, как я никогда никого не обнимала.

Пшикая одеколоном фрица себе на подушку, я понимала, что не только веду себя как последняя дура, но и никогда не поумнею. Это ж надо залипнуть на фрице, с которым даже нормального перепихона не было?

Я тут буду мучиться, страдать, а он спать себе спокойно на своей широкой постели. От несправедливости стало еще обиднее. Я прихватила свой единственный флакончик духов Aqua Allegoria Herba Fresca и вернулась в спальню немца.

Убедилась, что Ганс не вернется, убрала одеколон фрица в шкафчик и от души набрызгала своими духами на подушки и простыни его огромной постели.

Спите теперь и думайте обо мне, хер-профессор!

* * *

Вторую половину дня я домогалась Ганса. Мутер то свалила по подруженциям. Был у нее такой пунктик, каждый вторник она таскалась по подружкам, а каждый четверг её подружки припирались к нам. Меня, ясное дело, на этот праздник жизни не пускали.

Мутер говорила, что мне со старыми кошёлками будет скучно, но я догадывалась, что мутер перед этими кошёлками просто будет стыдно. Несмотря на все ее старания, я никак не могла запомнить значение вилок, ложек и ножей. Вот нафига двенадцать приборов, если все можно тупо жрать ложкой или вилкой? Ну иногда удобно порезать ножом.

В такие дни Ганс выручал меня, чтобы я не засохла над Карениной.

Однажды мы резались в «Дурака», когда я предложила играть на деньги, но Ганс свинтил с темы. Зато потом сказал, что научит меня новой игре в покер. И если мне хватит сообразительности, то будем играть со ставками.

Я бы плюнула давно на покер, если бы не желание утереть фрицу нос. Он так зажимал баллы последнюю неделю, что в уме я рисовала себе картину, как он вызывает меня в кабинет и говорит:

«Я велел кончить тебе Каренину еще неделю назад!» – и при этом, значит, хмурит брови.

А я ему такая:

«Опоздали вы, герр фриц, Каренину до меня кончил сам Толстой! Допекла она его до печенок, как и меня, вот он и кинул ее под поезд», – нет, я еще дочитала чертову Каренину, но малодушно подглядела в конец, и чёта так читать перехотелось. Но с Толстым я была согласна – кончать эту дуру надо было. Вот была же клёвая тётка, за ребенка переживала, а потом как подменили.

Может, Толстому не надо было такие толстые книги писать, раз он сам забывал с чего начал?

И тогда мне фриц влепит минус сто баллов за неуважение к Толстому и ехидно так посмеется, мол, будешь ты теперь, Елена, в услужении у меня по гроб жизни. А я ему такая: нате выкусите, герр профессор и, обана, на стол перед ним десять тысяч.

Он, то да сё, откуда деньги, но я своих источников не выдаю. Поэтому я учила этот покер как таблицу умножения во втором классе. Зубрила.

Ганс по глупости проболтался, что кошёлки по вторникам и четвергам именно им и занимаются. Не Гансом, а покером. А подруженции у мутер должны быть весьма состоятельными. И я учила правила.

Вообще, в карты мне всегда везло, но у нас сложнее тыщи ни во что не играли. А тут покер! Пижонская игра.

Вот после обеда мы с Гансом засели в столовой, он с прожженным видом скинул карты и… я впервые выиграла у него на чистом блефе! Первый раз! Две тысячи рублей! Двадцать, нахер, баллов!

Так что к четвергу осталось уломать мутер познакомить меня с ее кошё… с её подружками. Но как? Что может тронуть сердце матери, кроме твердого знания двенадцати столовых приборов?

* * *

Не знаю, во сколько пришел профессор, я позорно смылась в свою комнату пораньше. И сидела у себя тихо-тихо, как мышка. Он меня и не хватился.

Проснулась я от какого-то звука ночью. Может, дверь его спальни грохнула?

Потом шаги к моей комнате, остановились у двери, и я напряглась. Мне кажется час прошел, когда я услышала сдавленное «твою мать» и шаги унесли его восвояси.

И что это было? Неа, любопытно конечно, но выяснять я не пошла. Уткнулась в подушку и меня снова развезло от запаха моего фрица.

Увиделись мы уже утром, за завтраком на террасе. Ганс накрыл на троих, мутер уже неслась на всех парусах, желая направо и налево всем доброго утра, а вот герр профессор был помят и не в духе.

– Ганс, поменяешь мне сегодня постель, – буркнул он вместо приветствия и уселся за стол, даже не дождавшись, когда мы с маменькой сядем первыми!

Ну и где манеры, а?

– Андрэ, что-то случилось?

Хорошо, что есть мутер, потому что меня тоже распирало, что же такое произошло у хера ночью?

– Случилось, – буркнул фриц и с недовольной мордой отодвинул йогурт, настойчиво внедряемый мутер в рацион его питания.

Я забрала себе под его подозрительным и тяжелым взглядом. Ну а чо? Я люблю йогурты. К тому же реально натуральный со свежими фруктами!

– Можешь рассказать мне всё. Я всегда поддержу тебя, с любым решением, – заверила мутер, и тут же добавила: – кроме переезда.

– Какого переезда?

Мы с мутер переглянулись, а наш хер-профессор не догонял. Ну значит, переезжать не будет. Значит, невестушка после показов жилплощади сама решила к нему перебраться.

Интересно до или после нового года?

– Рассказывай.

– Не знаю с чего… В общем, с результатами текущей комиссии я не уверен, что пари будет иметь смысл.

Я уплетала йогурт, закусывая курасаном с вишней, а вот мутер отложила приборы и всем корпусом подалась к сыну. Значит, чёто важное происходит. Тоже отложила еду и подтянулась.

– Не могу договориться по претензиям с пожарниками, так еще Роспотребнадзор выдвинул новые требования. И знаешь, в чем полный идиотизм? – спросил фриц, но ему наши ответы даже не нужны были. – Пожарники требуют расширить лестничный проем, в соответствии с новыми нормами по эвакуации из зданий, а Роспотребнадзор требует установить дополнительные поручни с двух сторон лестницы, чтобы заузить лестничный проход, в соответствии с новыми правилами по технике безопасности. И те и другие выставляют ультимативные требования, вплоть до закрытия академии.

Я заржала. Ну вряд ли это серьезно, анекдот же: одни кричат расширяй, другие требуют сужай, и оба враз грозят закрыть академию. Смешно.

Но мутер, фриц и даже Ганс смотрели на меня и не смеялись.

Черт, а я думала шутка ржачная.

Снова взяла курасан и уткнулась носом в йогурт, чтобы не отсвечивать.

– Позвони в министерство, это же произвол!

– Мам, я сразу же набрал Степана Матвеевича, но он открестился тем, что судьба наших двух академий вообще висит на волоске. Ему выгодно, чтобы меня или Баграта закрыли. Тогда никакого пари, никакого выбора делать не надо. Распускает академию к чертовой матери и отчитывается перед министром.

– Не ругайся.

Над столом повисло тяжелое молчание, а я потрясенно рассматривала невыспавшегося профессора.

Бедненький, я-то думала, он из-за моих духов ночь не спал, а тут у него вона чо, работы лишают. Стало стыдно. Немного. Может он к двери подходил, чтобы помощи попросить, или вот пожаловаться? А я спала. Ну он думал, что спала. Терпел до утра.

И чёто так обнять его захотелось, сказать, что все хорошо будет. Он же умный, он выкрутится!

– Степана Матвеевича понять можно, – рассуждала между тем мутер, – тогда решай сам. От одних откупись, чтобы не вписывали нарушение, а с другими договаривайся. Или устранишь или предложишь запасной вариант.

Профессор с мутер снова замолчали, пока он вдруг попросил меня подлить ему кофе и заговорил:

– По идее, поставить дополнительные перила на лестнице дешевле и проще. Значит, откупиться лучше от пожарников. Но тот не идет на контакт, зато Степан Матвеевич на эти выходные приглашает нас на дачу, на барбекю. Если комиссия со мной не желает договариваться, то можно подбить на это председателя. Мне главное начать новый год, подписать бюджет финансирования и…

– Тебе его подпишут до декабря. С января новый бюджет, – прервала восторженные речи мутер.

– Да, – сник фриц. – Но у меня же есть шансы с ней?

Он кивнул в мою сторону, и я стала прислушиваться.

– Ты сбросил девочку на меня. Я не жалуюсь, понимаю твои заботы перед началом учебного года. Но я не педагог, Андрэ! Ей нужны более широкие знания, понимания их применения, общение, в конце концов. Когда ты представишь её публике, твой друг, который тоже хочет сохранить свое ректорское место, подставит тебя, будет дёргать за всевозможные ниточки, чтобы Елена прокололась и явила твоим коллегам свою натуру. А она, хоть и добрая девочка, но совершенно не понимает, как себя вести. Не со зла, но она подставит тебя, и ты все равно лишишься академии.

– Что ты хочешь сказать? Что я должен сдаться сейчас? Даже не пытаться спасти свою академию и свое место? Просто развернуться и уйти под торжествующий хохот Баграта?

Мутер вздохнула и положила руку немцу на плечо.

– Никогда не сдавайся. Пробуй купить пожарников, если они не пойдут на встречу, предлагай деньги проверяющим из Роспотребнадзора…

– Она хочет не деньги, – невесело усмехнулся профессор.

– Так дай ей то, что она хочет, лишь бы отступилась. А не получится договориться с ними напрямую, самому или через Степана Матвеевича, так иди в министерство и столкни их лбами с их противоречащими друг другу актами!

Фриц встрепенулся:

– Мутер, ты мое спасение! Последний вариант создаст прецедент в министерстве, зато у меня появится время до нового года. И тогда я смогу подготовить Елену, чтобы она выиграла для меня пари. Академия будет моей, и я получу грант!

– А зачем наводить шорох в министерстве? – не поняла я. – Там же работает ваш Степан Матвеевич. Вряд ли ему это понравится.

Швайгеры уставились на меня, потом фриц медленно кивнул.

– Ты права, ему совсем не понравится, он любит все делать по-тихому.

– Ну и припугните его, что если не поможет скандал замять, вы сами наскандалите где надо.

Я видела одобрительный кивок мутер и просветлевшую физиономию немца. Ага, раз мать довольна, может самое время напроситься на покер на завтра?

– Девчонка она смышленая. Ты возьми ее на барбекю, посмотри, как она общаться будет в обществе. Пусть привыкает к людям и их манерам.

– Мам, она не готова.

– Она и не будет готова, если ты продолжишь держать ее дома под замком. Я даже больше скажу, устрой-ка её в академию. Пусть ходит всё отпущенное время на занятия, а вечером будешь закреплять с ней материал. Выходные я помогу с этикой. И тогда, Андрэ, всё у тебя получится.

– Хм, ты права. Я не подумал, что заточение не пойдет ей на пользу.

Я тоже так подумала.

– Тогда может, телефон вернете и дадите выходной?

* * *

Фриц показал фиг. Фигурально. Не дал ничего: ни тебе телефона, ни тебе выходного. Я проводила его в академию, уговорила мутер пару часов отдохнуть после завтрака, дождалась, когда Ганс поменяет белье на постели немца, а потом подхватила свои духи и отомстила!

Мало тебя, фриц, жизнь учит, раз ты такой глухой к просьбам человеческим.

А потом разрыдалась… Моя единственная драгоценность, этот дорогой флакончик духов, почти весь вышел. Вот и стоила моя месть дорогущих духов?

Всё мое раздражение приняла на себя мутер.

– Ну почему нельзя?!

– Елена, я не обязана оправдываться или искать причины, почему не приглашаю тебя в наш круг. Ты гостья в моем доме, веди себя соответственно.

– Они, воще-то, тоже гости. Только сидят тут, чаи гоняют, а я там от тоски с ума схожу.

– Фрау Аделаида, может, знакомство фроляйн Елены с вашими подругами станет репетицией выхода фроляйн на барбекю? – вдруг вступился в наши пререкания Ганс.

Мутер на мгновение замерла, будто решая, кому сейчас вставить, а потом махнула рукой:

– Ты прав. Неси все принадлежности к чайной церемонии. За день я ее натаскаю.

– В смысле?! – протянула я.

– Ты же хочешь войти в наш круг?

– Ну?

– Тогда научись правильно заваривать, разливать и подавать чай.

Я бы выругалась, но она права, я хочу войти в круг богатеньких старушенций, а ради этого могу и чай заваривать.

Но все оказалось не просто. Слово «церемония» я возненавидела с третьего раза.

– Чо вам вино не пьется? Зачем столько чая? – ворчала я, стирая со стола разлитую заварку.

– Иногда мы выпиваем вино. Но тебе бы эту науку одолеть. До этикета распития алкогольных напитков мы вряд ли дойдем.

– А чо там доходить? Открыл штопором бутылку, разлил по стаканам и пей себе от пуза.

Мутер закатила глаза, и снова Ганс пришел ей на помощь:

– Видите ли, фроляйн Елена, к каждому вину нужно подобрать закуску…

– Вино не закусывают, Ганс, – съязвила я. – Это те не водка!

– И все же вино употребляют с определенной пищей, оно должно быть выдержано в определенной температуре и подаваться в определенном фужере. Это сложнее, фроляйн, чем выучить двенадцать столовых приборов.

Я покраснела. Вот умеет же гад ткнуть в больное!

– Ладно, вернемся к долбанному чаю.

– К элитному сортовому.

– Как скажете.

И я снова заваривала и разливала. То объем не тот, то количество чая на чайнике не то. Бесит!

– Ну не буду же я на барбекю разливать долб… э-элитный чай?

– На барбекю нет, а завтра, на нашем вечере – да.

– Я чо, чай буду разливать? А в покер меня не возьмете, что ли?

Мутер так посмотрела на Ганса, что тот впервые потерял все свое хладнокровие.

– Ты научил ее играть в покер? – ледяным голосом мутер отчитывала Ганса, а мне пришлось подскочить и закрыть его грудью.

– Я его заставила!

Но Ганс отстранил меня:

– Фрау Швайгер, иногда фроляйн Елену лучше чем-то занять, а не позволять изучать покои герра профессора Швайгера.

И они странно переглянулись, после чего мутер согласилась! Вот так запросто Ганс свинтил от гнева фрау. Надо тоже научиться так глядеть на нее. И на фрица.

– Так чо? Я могу завтра с вами сыграть?

– Не уверена. Сначала ты выучишь чайную церемонию, потом попробуешь обыграть меня.

О, бля, да-а!

Вечером я в благодушном настроение встречала герра, уверенная, что после того как сделала маменьку в картишки, завтра я как следует тряхну ее подруженций. И…

Что будет дальше, я не загадывала. Сама перспектива снять побольше бабла кружила голову!

Про месть свою я тоже напрочь забыла, вспомнила только, когда мы с фрицем разошлись по комнатам, я еще не успела закрыть дверь, как он бацнул своей дверью:

– Ганс! Ганс!!! Я же просил сменить бельё!

Ганс что-то там оправдывался, но я уже успела закрыть дверь и даже подпереть стулом. Чем уж там дело кончилось – не знаю, но наутро Ганс был жив, профессор зол, а мутер не в духе.

– Аделаида Марковна, у нас все в силе? Вы только не задумайте заболеть, или приступ там какой.

Фриц на меня цикнул, но наконец-то обратил внимание на мать. Ганс принес тонометр и всё дело оказалось в давлении.

– Полежи в своей комнате, я вызову врача.

– Чем он мне поможет? Андрэ, успокойся, я выпью таблетки и постараюсь меньше волноваться, а то последние дни просто добавили нервозности.

– Мам, мне жаль…

– Ничего страшного, Андрэ, я же мать, я же всё понимаю. Но как бы мне хотелось успеть увидеть твоё счастье, прижать к себе деток твоих…

А, ну вспомнила! Я даже выдохнула, сунув мутер под нос йогурт со злаками, а себе взяла вишневый.

– Нет, ты черешневый мне оставь. Я люблю с черешней, – сразу ожила маменька, но я быстро облизала ложку и сунула ее в стаканчик.

– Не, фрау мутер, при давлении вишню есть вредно. Злаки вон ешьте.

Она недобро сщурила зенки, но мне то чо, даже если отдам, она уже есть не будет. А благодаря мне, фриц опять избежал допроса по своей невестушке.

Что-то странно, что он каждый вечер дома ночует и к ней не ездит. Немцы они вообще в отношениях странные. Надеюсь, что подруженции у мутер, простые русские бабы. Психологически мне легче отбирать деньги у своих.

Профессор сегодня что-то не спешил, а я дёргалась и елозила на стуле.

– Елена, вчера ты просила телефон…

– Ну?

– Я подумал, что не имею права лишать тебя связи.

В этот момент я снова подпрыгнула, но теперь уже точно от счастья!

– И я дам тебе телефон, при условии, что своим старым подругам по бизнесу ты звонить не будешь.

– Это как? Я же должна сказать, что все у меня в порядке, и узнать вылечилась ли она?

Мутер подавилась и закашлялась, но мне было не до нее, я смотрела на профессора, понимая, что он, черствый фриц, может не понять меня. Но он согласно кивнул:

– Хорошо, да, возможно, чтобы тебе было спокойнее, стоит позвонить и сообщить, но! Елена, это должен быть один звонок и никаких встреч с теми людьми.

– До Нового года?

– Да, пока ты живешь со мной, я не хочу, чтобы поддерживались те связи.

– Ну ладно! – вроде человеческое условие, чо бы нет?

И тут фриц удивил не только меня, но и мутер. Достал коробочку с новым ахренительным телефоном и протянул мне. Мне! Новый ахренительный телефон!

Я дрожащими руками схватила коробку, повисла на шее фрица и разрыдалась. Мне еще никто никогда не дарил таких дорогущих подарков. Никто. Никогда.

– П-простите… П-пожалуста… Я больше никогда не буду портить вашу постель. Мне уже нечем – духи всё ра-авно к-кончились. Последние вылила… Сп-пасибо!