Текст книги "Искренне"

Негромко прочистив горло, я наклоняюсь и поднимаю свой список, затем смотрю на Купера в нерешительности. Стоит ли извиниться? Объяснить что-либо? Надо ли вообще что-то говорить?

– Какого черта ты тут делаешь? – опережает он меня, начиная снова перебирать свою коробку, и на этот раз его голос вызывает во мне волну злости. Или же то, что он внезапно снова стал таким грубым. Что перекинул меня на стажировку к Джеку.

– Я работаю здесь, если ты вдруг забыл, – набрасываюсь я на него, и раздражения в моем голосе трудно не заметить. Это заставляет Купера замереть и снова поднять на меня взгляд. – Поскольку ты больше не учишь меня, тебе, конечно, плевать на все остальное. Но убери эти полотенца, пока кто-нибудь не сломал себе шею.

Я сердито замолкаю, тяжело дыша, и едва могу поверить в то, что я только что сказала. Наверное, он тоже. Похоже, он потерял дар речи. Тем лучше! Я все равно больше не хочу ничего от него слышать. Так что я разворачиваюсь и шагаю в другой проход между шкафами, чтобы заняться своими ящиками.

Этот глупый, высокомерный, надоедливый… парень! Я не могу найти для него подходящее ругательство.

Несколько минут спустя я сожалею о своей вспышке ярости, потому что вообще-то я не такая. Я ведь даже не попыталась разумно поговорить с ним. Впрочем, как и он со мной. С ним непросто.

По крайней мере, Джун гордилась бы мной, потому что я дала ему хоть какой-то отпор.

Я тихо и сосредоточенно прохожусь по списку, стараясь не обращать внимания на Купера, его взгляд я чувствую сквозь просветы в полках. Всякий раз мне кажется, что он смотрит на меня просто потому, что услышал, как у меня в ящиках что-то грохочет, и при этом сразу же раздражаюсь от того, что хочу, чтобы наши глаза встретились хоть на мгновение, но через секунду он уже отворачивается. К счастью, в какой-то момент он уходит со склада и дает мне столь необходимый отдых. Идиот! Почему он так ужасно меня нервирует – и так переворачивает все во мне с ног на голову?

Я потягиваюсь, расправляя спину, и делаю несколько глубоких вдохов и выдохов. Я закончила, по крайней мере, с проверкой коробок. Только в одном из ящиков содержимое не стыкуется со списками – не хватает бокалов под лонг-дринки[1]1
  Имеются в виду «длинные» коктейли, т. е. коктейли большого объема.


[Закрыть].

После того как я докладываю об этом Джеку, он недовольно морщится.

– Вот засада! Они-то нам как раз и нужны. Ты не представляешь, сколько их разбивается за одни выходные. – Он кратко просматривает мои пометки, прежде чем отложить листы в сторону. – Спасибо, Энди. Ты очень помогла мне. Здесь у меня уже все отсортировано и проверено. Не могла бы ты вынести мусор? Купер показал тебе выход к мусорным бакам на заднем дворе?

– В конце склада, верно?

– Точно. Черно-зеленая дверь с немного облупившейся краской. Но будь осторожна, ты не сможешь открыть ее снаружи без ключа, надо взять его с собой или подложить что-то под дверь. Иначе ты застрянешь. Тогда тебе придется обойти целый квартал и надеяться, что главный вход уже открыт, или же в панике стучать во все двери.

Ну, классно.

– Все ясно.

– Когда закончишь, я покажу тебе, как приготовить наш самый популярный коктейль.

– И как же он называется? – с любопытством спрашиваю я, подходя к пакетам для мусора, чтобы взять их.

– Джек’с Спешал[2]2
  Джек’с Спешал (англ. Jack’s special) – особенный коктейль Джека.


[Закрыть], – он смотрит на меня почти с вызовом и играет бровями, заставляя меня рассмеяться вслух.

– Этот напиток вообще существует?

– Конечно! – отвечает он. – Тот, что с ананасом!

По выражению моего лица заметно, что я сомневаюсь, и теперь он смеется надо мной. Вот блин.

– Ты что, собираешься подкалывать меня на эту тему еще сто лет? – бормочу я, обернувшись, и вижу, как он виновато кивает. – Это был ананас Джун, а не мой!

Оставив бар у себя за спиной, я все еще слышу смех Джека.

С большими темными мешками в руках я иду по одному из проходов на складе и без проблем нахожу нужный выход. Я опускаю один из пакетов на пол, чтобы нажать на ручку, а затем толкаю темно-зеленую дверь спиной, снова подхватывая мусор.

Не дай ей захлопнуться – мысль проносится у меня в голове, и я подыскиваю что-то, чтобы подпереть ее. Ага, вот оно! Кусок дерева. Он валяется в непосредственной близости от выхода и, по-видимому, регулярно используется именно для этого. Я с первой попытки размещаю его под дверью и закрепляю там, чтобы отойти к большим мусорным бакам в углу небольшого внутреннего двора. Моросит небольшой дождь, но к счастью, на улице не слишком холодно. Немного прохлады и свежий воздух пойдут мне на пользу.

Размахнувшись, я бросаю мусор в контейнер и уже собираюсь уходить, когда слышу какой-то шорох. Я замираю и прислушиваюсь. Вот опять. Шум исходит из-под… контейнера?

Я медленно опускаюсь на колени и хочу посмотреть, что там такое. Господи, вряд ли это была хорошая идея. Скорее всего, нет. Тем не менее я наклоняю голову.

Черные глазки-пуговки смотрят на меня с недоверием, и я едва могу сдержать крик, но вовремя понимаю, что это не крыса-переросток, а всего лишь щенок.

– Эй, малыш, – шепчу я осторожно. – Что ты здесь делаешь? У тебя что, нет дома?

Его взгляд разрывает мне сердце. Он сидит на земле между мусором и холодными лужами, и я ясно вижу, как дрожит его маленькое тельце. Он весь трясется. Я осторожно протягиваю руку и издаю успокаивающие звуки.

Давай скорее, – мысленно прошу его я. Я не могу сидеть здесь так долго, как хотелось бы. Но так же я не могу оставить его здесь. Животные всегда были моей слабостью, я унаследовала это от папы. Я имею в виду, кто бы еще взял себе свинью и гуся, так чтобы в конце концов они еще и уживались вместе?

– Пожалуйста. Подойди ко мне, – шепчу я и вижу, как он борется со своим страхом. Он принюхивается, водя носом из стороны в сторону, склоняет голову то на один, то на другой бок, и его крошечный хвостик начинает вилять. – Вот так, хорошо.

Он осторожно ползет вперед, пока холодный дождь попадает мне под рубашку и морозит шею, тем не менее я сохраняю спокойствие, не двигаюсь и жду.

Его мокрый нос на мгновение касается кончиков моих пальцев, и я замечаю, как у меня перехватывает дыхание от напряжения. В ужасе он отступает на шаг назад, затем возвращается и позволяет мне нежно погладить его по голове. Она полностью помещается у меня в ладони. Тем временем у меня образуется комок в горле.

Что же мне с тобой делать?

Он выглядит совсем маленьким, но, думаю, он уже не щенок. Милый пес с грязной серой шерстью и темными глазами.

Как раз когда я хочу аккуратно взять его на руки, мы оба страшно пугаемся, потому что кто-то зовет меня по имени очень громко и где-то очень близко.

– А, вот ты где! Все в порядке?

Джек выбегает во двор, и я замечаю, как собака сразу же пугается и прячется, пока я наконец не теряю ее из виду. Я расстроена этим, но ничего не показываю.

– На тебе одна рубашка. Иди обратно, а то заболеешь. Последнее, что может порадовать Мэйсона, – это твой больничный.

Но я почти не слушаю его, а продолжаю смотреть вслед собаке, которой уже давно нет.

– Прости. Я отвлеклась, – неопределенно объясняю я Джеку и следую за ним обратно в клуб.

Надеюсь, у малыша есть дом.

С тяжелым сердцем я пытаюсь перестать думать о нем.

11

Что было бы, если в жизни случались бы только хорошие, светлые дни? Были бы они для нас все такими же хорошими и светлыми?

Энди

Джек оказался прав. Смена была спокойная, и он отпустил меня домой раньше, чтобы к сегодняшнему вечеру я была огурцом. Он сказал, что может сам прибраться и закрыть клуб, а я должна отдохнуть, поскольку на выходных, когда студенты атакуют MASON’s, мне понадобится много сил, и тогда он покажет мне, как следует заканчивать смену.

Так что я довольно рано вернулась домой к Джун, хорошо выспалась и уже не чувствовала себя такой разбитой, когда подруга будила меня на завтрак. Поскольку учеба в университете вот-вот начнется, столовая уже открылась. Завтрак оказался вкусным и, что еще важнее, довольно дешевым, так что я могла есть его, не мучаясь угрызениями совести.

Теперь мы направляемся обратно в комнату Джун, и я потешаюсь над подругой, которая идет рядом со мной и страдальчески держится за живот. Сегодня подавали панкейки. А когда дают панкейки, никто и ничто не в силах остановить Джун. Поэтому она ужасно объелась.

– Надо было остановиться на третьем, как я тебе советовала.

– Молчи, – стонет она, и я слышу, как скрипят ее зубы.

– Ты дашь мне знак, когда тебя будет тошнить?

– Это не смешно!

Почему же? Еще как!

– В следующий раз лучше послушай меня, – говорю я немного злорадно, широко улыбаясь.

– Может быть. Но, если честно, я ни о чем не жалею! Они были вкусными. Такими воздушными, такими мягкими, такими… Боже, как же мне плохо.

– Я рассказывала тебе еще с детства, Джун: между звериным голодом и «как же мне плохо» есть и другие стадии. Например, просто сытость.

– Я не верю тебе, – мрачно бормочет она и тут же икает, так громко и неожиданно, что мы обе вздрагиваем, прежде чем на нас находит приступ смеха. Развеселившись, она открывает дверь в комнату, но радость не длится долго.

Наш смех резко стихает, когда мы останавливаемся на пороге и видим, что перед нами стоит Сара. Сара и… какой-то незнакомый мужчина, прекрасно одетый, лет за пятьдесят, серьезного вида, с аккуратно подстриженной бородой и седыми волосами.

– Мисс Стивенс, я так понимаю?

Смесь утверждения и вопроса, и мы обе замираем на месте. Он говорит четко, но с явным английским акцентом. Мое сердце подпрыгивает в груди. Что-то подсказывает мне, что это не очень хороший признак. Вероятно, в том числе Сара, которая отвратительно улыбается и сверкает глазами позади этого господина, поглядывая на нас с превосходством.

– Да, это я.

Джун делает шаг вперед.

– Ну что ж, меня зовут Томас, я отвечаю за общежития Харбор-Хилл и, следовательно, за то, чтобы все шло по правилам. К сожалению, мне сказали, что вы принимаете у себя гостью уже в течение нескольких дней. И собираетесь продлить ее пребывание еще на некоторое время.

Кровь стынет у меня в жилах, я чувствую, как задыхаюсь.

Теперь уже мне становится плохо.

– Я надеялся, что это неправда, но видимо, я ошибся. Вы знаете, что это нарушает правила общежития.

– Сэр, я хотела бы объяснить, что… – начинает Джун, и я редко видела ее такой доброй, почти покорной, как сейчас, но для меня она, вероятно, могла бы хоть целовать ему ноги. Люблю ее за это.

Он поднимает руку.

– Не нужно. Мисс Тернер была настолько любезна, что все уже рассказала. Она может считаться образцовой соседкой для вас и вашей гостьи. – Он подозрительно смотрит на меня. – Вы обязаны ей тем, что я допускаю оставить этот случай без последствий. Если только ваша подруга покинет общежитие сегодня же. – Он многозначительно смотрит на Джун, и становится более чем ясно, что он хочет этим сказать. Если я не уеду, Джун лишится своей комнаты. – Я вернусь сегодня вечером. Дамы, – кивнув, он проходит мимо нас и исчезает в коридоре.

Все начинает вращаться вокруг меня, и я вынуждена держаться за дверную раму. Неужели это действительно случилось?

– Ты! – задыхается Джун и нападает на Сару, которая с тревогой вжимается в угол.

В обычных условиях я остановила бы ее, но мои ноги кажутся ватными, как пудинг, и я боюсь, что сердце вот-вот выпрыгнет из моей груди, потому что стучит оно нереально сильно.

– Ах ты дрянь! – Джун хватает ее за плечи, словно собирается встряхнуть ее и оторвать ей голову. – Как ты могла это сделать? Ты понимаешь, что натворила?

Я давно не слышала, чтобы моя подруга так кричала. В прошлый раз это было, когда ее мать сказала ей купить косметику получше, потому что нынешняя, на ее взгляд, недостаточно хорошо маскировала недостатки, а ведь Джун, конечно, не хотела бы, чтобы другие видели ее отчасти «особенную» кожу. Разумеется, ее мать никогда не произносила это слово вслух.

На трясущихся ногах я направляюсь к Саре, но вместо того, чтобы кричать на нее или выдвигать ей обвинения, я аккуратно кладу руку на плечо Джун и осторожно оттаскиваю свою лучшую подругу от ее соседки.

– Все хорошо, Джун. – Это неправда, но все-таки мы знали, что так будет. В какой-то момент. – Пожалуйста…

Мой голос прерывается, когда она наконец отпускает Сару, и я вижу, как слезы катятся у нее по щекам. Ее рыдания пробирают меня до глубины души.

Сара в первый раз выглядит так, будто она сожалеет. По крайней мере, хоть немного. Ее губы слегка дрожат.

– Это за Райана, – шепчет она, и Джун громко фыркает.

– Черт возьми, Сара. Я не знала! Я объясняла тебе это и извинялась. Сотни тысяч раз. Когда ты наконец поймешь, что я никогда не хотела тебе зла?

– Мы ходили с ним на свидания, а ты спала с ним здесь, на этом гребаном диване. Мне не нужно ничего больше знать.

– Я понятия не имела, что вы встречались и были, грубо говоря, вместе! Проклятье! Я была не в курсе, что он тебе нравится, ясно? Это была всего одна ночь, только один раз. И для меня это ничего не значило.

Голос Джун срывается, слезы текут по ее лицу. Сара прочищает горло. А я наконец понимаю, что произошло между ними и почему они так сильно ненавидят друг друга.

– Сейчас это больше не имеет значения. Мы квиты.

С этими словами Сара поворачивается и исчезает в своей комнате. Она бросает нас одних посреди этой катастрофы, к которой она тоже причастна.

* * *

Моя дорожная сумка собрана, рюкзак тоже. Вещи ждут у выхода, и кажется, что я только что впервые постучала в эту дверь номер пятнадцать в корпусе «Б».

– Как это могло случиться?

Джун повторяет этот вопрос в сотый раз. И в сотый раз я не могу ничего ей на это ответить. У меня нет квартиры, нет комнаты, а деньги, которые у меня есть, нельзя тратить на мотель. Максимум на одну или две ночи, может быть, на неделю, но это сильно ухудшит мое финансовое положение. А что потом? Я не смогу доучиться даже до конца первого семестра, прежде чем обанкрочусь, и мне придется выбирать между убийственными кредитами и обратной дорогой домой – то есть тем, чтобы сдаться.

Я провожу холодными пальцами по шее. Мы больше не видели Сару с самого утра. Я не сержусь на нее. У меня нет сил на это.

– Надо идти. В любом случае мне пора в клуб. А после смены… после смены я посмотрю, в каком мотеле можно остановиться. По крайней мере, на сегодня.

Джун хватает со стола ключи и решительно надевает куртку. Ее глаза слегка покраснели от слез, но больше ничто не выдает ее внутренней истерики.

– Я пойду с тобой. Тогда, по крайней мере, тебе не придется тащить свою сумку в одиночку.

Я не спорю, и мы вместе добираемся до клуба со всеми моими пожитками. Мы не говорим об этом и вообще не разговариваем, и в нашем молчании кроется столько всего…

Когда мы подходим к двери, Джун останавливается и обнимает меня. В ее глазах снова стоят слезы, но на этот раз в моих – тоже.

– Я зайду еще попозже, ладно? И побуду с тобой немного в баре.

– Ты не обязана.

Джун строго смотрит на меня.

– Ладно, было бы здорово, если бы ты зашла, – признаюсь я, неуверенно улыбаясь. Я преодолею все это. У меня нет выбора. Потому что если я сломаюсь сейчас, то будет уже ничего не изменить. – Ты могла бы рассказать мне о Саре, не думаешь? – выскакивает у меня изо рта, и Джун печально кивает.

– Знаю. Если честно, я хотела забыть об этом. Это было прямо на третьей неделе первого семестра. Мы с Сарой не очень хорошо ладили с самого начала. Я не думала, что… – Джун не заканчивает предложение, но я и так понимаю, что она хотела сказать. То, что она не думала, что Сара все еще злится и что она окажется такой мстительной.

Я обнимаю ее и целую в щеку. Все нормально.

– Увидимся позже, – прощаюсь я, и, поскольку мы больше не знаем, что еще сказать или сделать, я просто иду на работу.

Какой хреновый день. И он еще не закончился. В данный момент мне кажется, что мои проблемы никогда не закончатся.

Натянув на лицо широкую и, надеюсь, правдоподобную улыбку, я здороваюсь с Сюзанной, которая идет мне навстречу, а затем с Джеком, потом бросаю рюкзак в шкафчик и захлопываю дверцу со всей силы, так что она тут же защелкивается. Я ставлю тяжелую сумку в угол рядом с мини-кухней, чтобы она никому не мешала.

Я должна пережить этот вечер. Хоть как-нибудь.

А потом и все остальные. Черт.

Я старательно отбрасываю эти мысли и связанные с ними страхи. У меня нет времени на нервный срыв. Я не могу опускать руки, не могу рисковать работой, позволив себе уйти со смены. И я не хочу, чтобы другие заметили, что со мной что-то не так. Поэтому я подготавливаю все вместе с Джеком, пока клуб не открывается и начинает наполняться гостями. Сегодня Луи работает с нами за большим баром, а Мэтт с Купером – за малым. Купер все еще избегает меня, и в этот раз я думаю, что это к лучшему.

Музыка веселая, громкая, энергичная – в противоположность моей жизни – и сегодня так много всего нужно делать, что в какой-то момент я забываю о том, что меня беспокоит. Я работаю, привычно делая то, что уже умею, – и это хорошо. Это дает мне чувство безопасности и успокаивает. Мои руки болят, капли пота стекают по вискам, и я вытираю их рукой, прежде чем принять следующий заказ.

Джун действительно приходила, но всего на час. Я не удивлена, что она захотела пойти домой. Этот день ударил по нам обеим. Тем не менее я рада, что она была здесь.

До сих пор смена проходила гладко. Джек помогает мне в чем только может, шутит и подбадривает меня, что сегодня чертовски уместно, но при этом он также дает мне свободу, и мне это нравится. Он считает, что я могу справляться сама.

Все хорошо, пока в один прекрасный момент я не погружаюсь снова в свои мысли – о жизни, своих перспективах, о том, что еще может пойти не так, – и не переживаю небольшую паническую атаку. Потом переливаю через край одно пиво за другим, приношу одному из гостей «Пепси» вместо водки, забываю вручить Джеку заказ на какой-то коктейль и, наконец, разбиваю даже не один стакан, а сразу два, которые со звоном приземляются на пол, и их осколки разлетаются во все стороны. Черт. Вот как много значит: отвлечься и потерять контроль.

– Я принесу метлу, – говорит мне Луи, и я благодарю его, собирая большие куски руками, чтобы никто не наступил, не поскользнулся и не получил травму.

Джек появляется передо мной.

– С тобой все в порядке, Энди?

– Прости. Я была невнимательной. Луи сейчас подметет.

Осколки собираются в небольшую кучку у меня на ладони. Я судорожно ищу их по полу, почти лихорадочно собираю их вместе и при этом смотрю на них как на символ того, что происходит сейчас с моей жизнью. Осколки, повсюду одни осколки…

– Это мелочи. Я спросил, все ли в порядке у тебя. На стаканы мне начихать.

И тут я чувствую, что порезалась, мою руку пронзает жгучая боль, из-за которой все куски стекла, которые я успела поднять, падают обратно, а на ладони выступают первые капли крови.

– Вот черт! Покажи мне. Лучше сходи промой. Ты найдешь аптечку в ванной комнате.

Я киваю, выпрямляюсь, и он быстро хватает кухонное полотенце, чтобы осторожно прижать к моей ране.

Когда я хочу уже пойти, Джек добавляет:

– После этого сделай десятиминутный перерыв, хорошо? Выпей глоток воды, достань себе из холодильника шоколадку, полечи нервы. Это пойдет тебе на пользу.

Он так добр, но я с трудом могу ответить ему, потому что слишком смущена. Поэтому я молча следую его совету, бросаюсь мимо Луи, который должен теперь убирать за мной, и спешу в ванную рядом с нашей комнатой отдыха, пока кровь течет по руке и пальцам. Такие порезы всегда сильно кровоточат и горят просто адски. Я торопливо открываю дверь, снимаю с ладони полотенце, как только кладу руку на раковину, которая сразу же становится красной. Дрожа всем телом, я включаю кран и подставляю рану под холодную воду. Порез не кажется опасно глубоким, но он очень длинный. К счастью, это левая рука.

Прежде чем подойти к аптечке на боковой стене, я засовываю полотенце в карман джинсов. В любом случае они и так уже запачкались кровью, еще пара пятен роли не сыграют. После смены я брошу их в стоящую в углу корзину для белья, содержимое которой Сьюзи раз в неделю относит в прачечную. Затем я выдергиваю несколько бумажных полотенец из держателя и прикладываю к порезу. Я должна не заляпать весь кафель, пока пытаюсь залатать себя.

Мои пальцы все еще дрожат.

Вдруг я слышу шум слива в туалете. И когда оборачиваюсь на звук, то думаю, что жизни нравится доводить меня до грани безумия.

12

Когда мой мир замирает, продолжает ли ваш крутиться дальше?

Купер

Что за… Я замираю, когда неожиданно вижу перед собой Энди, которая стоит и смотрит на меня своими большими, но уставшими глазами. Не говоря ни слова, она идет к аптечке, чтобы открыть ее, а я тем временем умываю руки. Энди игнорирует меня. Она поранилась? Я разрешаю себе бросить взгляд на нее, но она повернулась ко мне спиной, и так мне ничего не видно. Я подавляю свое растущее беспокойство и стремление немедленно броситься к ней, говорю себе, что это не мое дело и что я вполне могу оставаться абсолютно равнодушным.

Я должен был уйти, идиот. Но я этого не сделал. Нет. Когда я сушу руки, то замечаю кровь на другой раковине. Вместо того чтобы просто выйти, я подхожу к ней, снимаю повязки, которые она с трудом удерживает, и достаю из ящика йод. И то и то я опускаю к себе в карман, чтобы оставить руки свободными, и осматриваю Энди. Она выглядит довольно бледной. И теперь я вижу, в чем причина.

Я обхватываю пальцами ее запястье, отстраняя ее вторую ладонь, и убираю бумажные полотенца от раны, она молча позволяет мне это.

Кровоточит больше, чем я ожидал. Довольно сильный порез. Похоже, внутри него застрял небольшой осколок.

Я не могу не обратить внимание на то, какие у нее нежные и маленькие руки, почти миниатюрные, и я еле сдерживаюсь от того, чтобы не начать любоваться ими, ее мягкой кожей, изящной ладонью или тонким запястьем, на котором выделяются вены, так, что видно, как быстро у нее бьется пульс. Нервно сглотнув, я чувствую тяжесть в области живота и легкую дрожь во всем теле.

Это очень нехорошо.

Я пытался избегать ее, и теперь снова стою перед ней. Она как магнит, который притягивает меня и может скрываться за каждым углом, черт возьми.

Я снова залезаю в аптечку, где должно быть то, что я ищу. Ах, вот он. Пинцет.

Я медленно веду Энди к раковине. И стараюсь избегать ее взгляда, пока включаю воду, чтобы промыть ее рану.

– Что произошло?

Я не хотел ничего говорить, хотел просто уйти и оставить ее в покое. И что сейчас?! Видимо, я совсем потерял контроль над собой. Мысленно застонав, я зажмуриваюсь на пару секунд. Затем, держа ее руку под прохладной водой, я осторожно стираю кровь с краев пореза своим большим пальцем.

– Я уронила стакан и порезалась об осколки. Вот и все, что произошло. Не о чем говорить.

Ее голос звучит не так, как обычно, он не дружелюбный, но и не раздраженный или злой, не такой звонкий. Нет, он звучит так, словно у нее был по-настоящему паршивый день. Причем задолго до того, как стекло порезало ее кожу.

Ничего не отвечая, я беру пинцет, убираю ее руку из-под воды и наклоняюсь вперед, чтобы получше разглядеть осколок. Мне требуется две или три попытки, во время которых Энди негромко шипит, но наконец я достаю его.

Так же пинцетом я кладу осколок на край раковины и подставляю руку Энди под струю воды в последний раз, прежде чем закрыть кран и немного смазать порез йодом. Она морщится от боли, и мне приходится слегка удержать ее за руку, когда она инстинктивно одергивает ладонь.

Я разрываю зубами упаковку марлевых компрессов, вытаскиваю один и прижимаю его прямо к ее раскрытой ладони.

– Потерпи немного, – прошу ее я, затем достаю повязку, которую только что положил в карман.

– Я могла бы сделать это сама.

Ее голос все еще немного сдавленный, но на этот раз в нем появляются те резкие интонации, которые мне уже знакомы. Я снова разозлил ее. Она украдкой смотрит на меня из-под своих длинных черных ресниц, и я подавляю желание поправить ее очки, которые немного съехали, но которые идеально подходят ей. Или коснуться ее лица, обнять ее. Честно говоря, есть и другие вещи, которые я хотел бы сделать. Я хотел бы узнать, насколько мягкие эти губы, какие они на вкус. Издаст ли Энди тихий вздох и прикроет ли она глаза, если…

– Я знаю, – сдавленно отвечаю я, пока борюсь со своими желаниями. Мое тело реагирует на них слишком быстро, слишком сильно. Поэтому я сосредоточиваюсь на повязке, которую пытаюсь соорудить, накручивая бинт на ее ладонь, ее большой палец, ее запястье и… Черт!

Глубоко вздохнув, я пытаюсь взять себя в руки. До тех пор, пока вдруг не замечаю небольшие синяки, украшающие ее предплечье. Словно кто-то вылил мне на голову ведро ледяной воды! Волнение сменяется гневом. Мне приходится сдерживать себя, чтобы ничего не сломать. Желательно тому парню, который эти синяки оставил.

– В следующий раз, когда какой-то придурок перегнется через барную стойку и схватит тебя, ударь его в лицо. – Она напряженно смотрит на меня, ее глаза на мгновение расширяются. – Я серьезно. Не пытайся высвободиться, а ударь его по носу кулаком другой руки. Он не будет ожидать этого и отпустит тебя сам, потому что ему будет очень больно. И если повезет, то получится сломать нос. – Я поднимаю руку, вытягиваю ее и быстро демонстрирую движение, которое нужно сделать, прежде чем возвращаюсь к ее ране. Она внимательно следит за мной, но ничего не говорит. Только кивает.

Энди выглядит просто волшебно, когда она сосредоточена или чему-то учится, она… Боже, когда она так смотрит на меня, я едва могу дышать. Все во мне тут же сжимается, и я не знаю, должен ли я убежать или поцеловать ее красивые губы.

Проклятье.

Все хорошо. Я еще могу убраться с ее пути. Пока еще все в порядке.

Когда я наконец закрепляю повязку, то замечаю, как сильно болят от напряжения мои челюсти.

Я постоянно отчетливо слышу ее аромат, и это мешает мне сосредоточиться. Как будто этого мало, я начинаю еще и действительно беспокоиться за нее. Я машинально изучаю все ее изменения в эмоциях и черты ее лица и вдруг осознаю, насколько близко я сейчас от нее. Близко, слишком близко. Это нехорошо. Совсем нехорошо…

Остается лишь немного наклонить голову. Лишь немного, и…

Я тихо ругаюсь себе под нос.

– Спасибо. – Она немедленно убирает руку, прижимает ее к груди и отходит от меня. – Даже если мое присутствие так обременительно для тебя, что тебе хочется выругаться. Или хочется сразу передать меня Джеку, потому что больше не хочешь стажировать меня. Может быть, я слишком раздражаю тебя, может быть, ты вообще не любишь людей. Или же тебе просто нравится быть грубым или неприветливым. Кто знает? – Она пожимает плечами. – Мне это не важно. Но ты… – Теперь она сжимает губы так плотно, будто ей приходится приложить неимоверные усилия, чтобы не высказать все остальное, что она хотела бы бросить мне в лицо. Но постепенно выражение ее лица становится более мягким, почти смирившимся, и это заставляет меня тяжело сглотнуть. – Мне нужно вернуться в бар, – говорит она, опускает плечи, поворачивается и уходит, а я остаюсь на месте как прикованный.

Если бы она знала, как часто я ее проклинаю! Как сильно стремлюсь избегать ее присутствия и – насколько она очаровывает меня. Как сильно я хочу узнать ее и стать ближе к ней. Сколько раз я думал о том, чтобы поцеловать ее, притянуть к себе, провести пальцами по ее волосам…

Я сердито ударяю по кафелю ладонью и тихо рычу. Я передал ее Джеку, потому что так будет лучше для нее. Потому что он сможет лучше о ней позаботиться. А еще я сделал это, чтобы не думать о ней так часто. В идеале вообще больше никогда.

Я убираю предметы первой помощи, бросаю использованные бумажные полотенца в мусор и вытираю раковины. Я не могу винить ее за то, что она захотела уйти как можно скорее.

Когда я заканчиваю и возвращаюсь в переполненный клуб, я сухо смеюсь и нервно провожу руками по волосам.

Ну да, у меня отлично получается. Вот это вот «не-думать-о-ней-больше».

Она снится мне каждую ночь.