Текст книги "Четыре года в австро-венгерском Генштабе. Воспоминания полномочного представителя германского Верховного командования о боевых операциях и закулисных соглашениях. 1914—1918"

Планы обоих начальников Генеральных штабов на весну 1916 года, насколько я знаю, были впервые подробно обсуждены 10 декабря 1915 года. Ниже приводится прошедшая через мои руки переписка, которая свидетельствует об имевшихся у них разногласиях и позволяет более правильно судить о тогдашних настроениях этих полководцев, чем это можно было бы сделать в результате длительных рассуждений.

«Начальнику Генерального штаба

действующей армии

Ставка Верховного

главнокомандования, 11.12.15.

Поскольку предложение Вашего превосходительства касается вопроса, инициированного Вами в ходе наших вчерашних переговоров и над которым я часто размышлял, могу уже сегодня подробно изложить по нему свою позицию.

Ваше превосходительство планирует организовать из провинции Триент[26]26
  До Первой мировой войны Триент принадлежал Австрии и был одним из главных центров итальянской ирреденты – националистического движения среди итальянцев, которые стремились присоединить к Италии земли с частично итальянским населением, не вошедшие в состав страны при ее объединении в 1871 г. В 1919 г. по Сен-Жерменскому мирному договору передан Италии. В настоящее время – Тренто.


[Закрыть] наступление по фронту шириной около 50 км с прорывом полосы обороны противника на участке Шио – Фельтре, к которому должны быть привлечены 8–9 немецких дивизий, переброшенных с Галицкого фронта. Не вызывает никакого сомнения, что такая операция в случае ее проведения была бы очень эффективной.

Однако, исходя из моего довольно богатого опыта, для ее осуществления потребуется как минимум 25 дивизий, что не является возможным ни стратегически, ни тактически, поскольку для их сосредоточения и развертывания имеется всего одна дорога.

В том же, что Ваше превосходительство сможет собрать необходимые силы, включая упомянутые галицкие дивизии, на итальянском фронте на участке прорыва, где итальянцы имеют очень сильные укрепления, учитывая особенности местности и нынешнее время года, я сомневаюсь. Тем более что в данном случае речь может идти только об особо подготовленных в наступательном отношении войсках. Не знаю также, насколько будет возможно подтянуть туда необходимую тяжелую артиллерию с достаточным количеством боеприпасов с учетом расстановки на участке прорыва по одной батарее через 150 м по фронту.

Конечно, если обеспечить столь сильную ударную группировку необходимой артиллерией не представляется возможным, если невозможно организовать постоянный и обильный подвоз боеприпасов, то с чисто военной точки зрения операцию следует срочно отменить. Но если учесть серьезные уроки битвы в Карпатах и Мазурского сражения в январе – феврале текущего года, то тогда она может иметь перспективы на оглушительный успех, хотя и нести при этом только два благоприятных следствия.

В какой-то момент она могла бы закрыть громадную, возможно, даже роковую брешь в комплектовании армии Австро-Венгрии. Но с другой стороны, переброска дополнительных 9 немецких дивизий на столь специфический австро-венгерский фронт привела бы немецкие фронты к полному оцепенению. Конечно, в долгосрочной перспективе это можно было бы пережить, но только в том случае, если бы данная операция внесла бы решающий вклад в ход войны.

Ваше превосходительство считает, что такого можно ожидать. Но я, к сожалению, Вашего оптимизма не разделяю. Ведь если даже удар окажется удачным, он не станет для Италии смертельным. Рим, хотя его армия и потерпела, по моему мнению, тяжелейшее поражение на северо-востоке страны, сам по себе заключить мир не сможет. Не удастся ему заключить мир и вопреки воле Антанты, от которой он полностью зависит в плане снабжения деньгами, продовольствием и жизненно важными товарами.

К тому же я не верю, что угрозы Италии выйти из войны или ее стенания о своих страданиях могут произвести какое-либо впечатление на Англию и Россию. Напротив, я считаю весьма вероятным, что в худшем случае эти два участника Антанты не станут сильно огорчаться выходом из дела такого малоэффективного и столь требовательного партнера, ведь он, в конце концов, и так останется их рабом.

Исходя из этих выводов надеюсь, что Ваше превосходительство не обидится, если я порекомендую австро-венгерскому Главному командованию выделить все силы, которые оно при обязательном охранении своих позиций от любых атак на итальянской границе и в Галиции сможет направить на замену немецких частей армейской группы фон Линзингена, дислоцированных к югу от Припяти, подчинив их германскому Верховному командованию. При этом мы не намерены использовать такое боевое усиление в наступательных целях.

Возможно, этим удастся обеспечить отвод немецких частей с фронта, которые затем можно будет использовать для активных начинаний, что даст перспективы их весьма целесообразного применения. Что же касается того, где эти наступательные операции следует проводить, окончательного решения я еще не принял.

Фон Фалькенхайн,

начальник к. и к. Генерального штаба».

«Главное командование, 18 декабря 1915 года.

Генералу пехоты фон Фалькенхайну, Берлин.

На подробное, хотя и не разделяемое мною, изложение Вашим превосходительством бесперспективности наступления на Италию позвольте высказать следующие соображения.

Исходя из того, что нам не следует дожидаться, пока превосходящая нас по людским и материальным ресурсам Антанта доведет нас до полного истощения, и что необходимо стремиться к решению вопроса в высоком стиле, я и заявил на встрече в Цешине 10 декабря текущего года о том, что наши действия в отношении России кажутся недостаточно решительными, если только Румыния не встанет на нашу сторону. Да и достигнутые успехи в отношении находящихся в настоящее время на Балканах войск Антанты не являются решающим фактором в войне. Таким образом, остаются только итальянский и французский театры военных действий.

Из этих двух названных последний я обозначил бы как тот, на котором успешное наступление имело бы наибольшее значение. Но поскольку Вы, Ваше превосходительство, сами назвали шансы на это сейчас ничтожными, то предлагаю обсудить вопросы, связанные с наступлением на Италию. При этом я полностью осознаю связанные с ним трудности. Однако есть такие ситуации, в которых из-за отсутствия других возможностей приходится проводить даже сложную операцию.

В этой связи стоит вспомнить, что и форсирование рек Дунай и Сава, с которого пришлось начать войну на Балканах, было не легким. И все же оно прошло успешно.

Ни на каком другом фронте нет такого места, где успешное наступление могло бы поставить противника в такое же гибельное положение, в каком оказалась бы итальянская армия в случае наступления из Южного Тироля. Это также говорит о том, что именно здесь и следует использовать рычаги воздействия.

При наличии достаточных сил и сильной артиллерии удастся также преодолеть горный хребет, тянущийся всего на глубину в 30–40 км, чтобы затем продолжить наступление на Боссано – Тьене – Болонья на фронте шириной около 40 км, имея естественное прикрытие со стороны Вероны.

Между тем Ваше превосходительство согласно со мной только в том, что в случае удачного наступления это окажет решающее воздействие на итальянские войска, стоящие на северо-восточной границе.

Что же касается влияния на окончательный исход войны, то, как мною уже было сказано, я все же считаю, что решительный успех во Франции более значительно поспособствует победоносному завершению нашей войны, чем удар по Италии. Однако необходимо помнить, что эти действия следует совершать только последовательно. Точно так же, как войну на Балканах мы смогли начать только после прекращения наступления на Россию, так и наступление на Италию, по моему мнению, не может вестись до тех пор, пока мы не высвободим силы из Балкан. Да и удар по Франции, вероятно, не станет перспективным, пока не будет разбита Италия, так как только после ее разгрома мы сможем заполучить достаточно сил, чтобы одержать решительную победу над Францией.

Я говорю это не потому, что придерживаюсь особой австро-венгерской точки зрения о необходимости разгрома Италии, а исключительно из убеждения, что мы должны пойти по этому пути, чтобы победоносно завершить крестовый поход наших двух империй.

Сокрушительный разгром итальянских войск на северо-востоке королевства с потерей территории до реки Адидже принудит Италию с большой долей вероятности к заключению мира, поскольку после такого национального унижения внутренняя ситуация в этой стране наверняка полностью дестабилизируется.

Мнение Вашего превосходительства о том, что Антанта воспримет уход из дела итальянского союзника совершенно спокойно, я разделить не могу. Ведь Антанта знает, что тогда мы сможем использовать против нее на 400 000 человек больше, чем раньше. Поэтому считаю наступление на Италию необходимым началом окончательной решительной борьбы, в которой добиться успеха по ряду причин для монархии является необходимым еще в 1916 году.

Но если мы воздержимся от нанесения удара по Италии сразу после завершения войны на Балканах, за радикальное прекращение которой я выступал, то весной и летом 1916 года итальянская армия станет для нас очень неудобной. Ведь она, многому научившись в предыдущих безуспешных атаках, начнет осуществлять пополнение своих частей, улучшать боевую выучку войск, совершенствовать их снаряжение, обеспечивать их артиллерией и боеприпасами и увеличивать их количество, сохраняя и используя при этом такую полную свободу действий, которая при большом превосходстве в численности и свободном выборе места наступления в конечном итоге может привести итальянцев к успеху, что подорвет основы монархии.

К тому же, учитывая соотношение сил, мы все же не можем рассчитывать на то, что после четырех сражений при Изонцо итальянцы позволят нам выиграть еще столько же битв!

В лучшем случае они начали бы, по крайней мере в их нынешнем составе, постоянно сковывать и истощать наши силы, находящиеся на Юго-Западном фронте, и тем самым повсюду и регулярно приводить австро-венгерские армии в состояние полного оцепенения.

Поскольку теперь для принятия окончательного решения на одном из главных фронтов на западе или на востоке одного превосходства немецких войск не достаточно, а австро-венгерских сил до тех пор, пока с Италией не будет покончено, для участия в решающем сражении или для замены германских частей в другом месте хватать не будет, то для нас обоих в подобных условиях может возникнуть такое невыносимое положение, которое станет исключать достижение позитивной боевой цели и позволять нашим общим врагам продолжать войну до полного изнеможения.

Исходя из этого, я считаю, что для наступления на Боссано – Тьене – Болонья из Юго-Восточного Тироля на фронте шириной в 40 км необходимо в общей сложности около 16 пехотных дивизий. Из этих 16 дивизий в качестве первого эшелона для преодоления горной зоны потребуется около 8 дивизий с ограниченным горным снаряжением и сильной артиллерией. Больше в этом горном районе с пользой использовать ничего нельзя. Второй эшелон, снова состоящий из 8 дивизий, должен следовать таким образом, чтобы его можно было направить для продолжения удара сразу же после выхода из гор.

Поскольку наступление на Италию в любом случае возможно только после завершения войны на Балканах, то есть не раньше марта месяца, опасения Вашего превосходительства по поводу опасностей зимы в горах отпадают.

Я мог бы к тому времени, учитывая обстановку и протяженность фронта, без ущерба для боеспособности снять с русского фронта около трех дивизий.

При временном ослаблении остальных частей нашего Юго-Западного фронта и при привлечении двух дивизий с Балканского полуострова я мог бы затем сформировать первый атакующий эшелон из восьми имеющих опыт ведения боевых действий в горах и соответствующим образом оснащенных дивизий.

Для формирования же равного по силе второго эшелона мне, Ваше превосходительство, приходится, однако, рассчитывать на Вашу поддержку. Конечно, подготовленные для действий в горах и оснащенные соответствующим образом немецкие части, само собой, могут быть весьма эффективно использованы и в первом эшелоне.

Теперь, когда у меня есть весьма ценимое мною заверение Вашего превосходительства в том, что Германия не испытывает никаких опасений по поводу участия в каких-либо военных действиях против Италии, я полагаю, что немецкие войска, которые будут высвобождены после завершения операции на Балканах, вполне могли бы быть использованы в этом эшелоне. Я подразумеваю Альпийский корпус, 11-ю баварскую пехотную дивизию и, возможно, 4-й немецкий резервный корпус.

Кроме того, если будет возможно заменить четыре к. и к. дивизии на русском фронте на такое же количество немецких дивизий, то это повысило бы эффективность действия войск и придало бы наступлению перспективы полного успеха.

При этом для обеспечения безопасности на русском фронте на участке наступления можно объединить около 60 батарей австро-венгерской тяжелой артиллерии. Их дополнение примерно 30 немецкими тяжелыми батареями я считаю желательным и вполне достаточным.

По моим расчетам, на формирование первого эшелона потребуется около 14 дней. Я также считаю, что любые неожиданности в отношении немецких подкреплений на фронте возле Изонцо исключены.

Кроме того, покорнейше прошу Ваше превосходительство еще раз подумать над предложенным планом, перепроверить расчеты по целям, времени и привлекаемым для наступления силам и сообщить Вашу точку зрения по этому вопросу.

Фон Гетцендорф».

История умалчивает, какое из мнений двух начальников Генеральных штабов было правильным.

Любой, кто знал фон Гетцендорфа, должен был предвидеть его самое резкое несогласие с той ролью, какую фон Фалькенхайн отводил австро-венгерской армии. Дело заключалось в том, что фон Фалькенхайн стремился, чтобы войска союзника использовались исключительно для обороны занимаемых рубежей, тогда как решающие наступательные действия отводил немецким частям. И то, что он хотел использовать для наступательных целей только немецкие войска, объяснялось не одними соображениями престижа. В 1915 году немецкие дивизии реально повсеместно проявляли себя как наиболее боеспособные и лучше всего пригодные для решения тактических задач. Но винить в этом австро-венгерскую армию не следует. Она и должна была уступать германской, потому что характерное для немецких соединений национальное единство у нее по большому счету отсутствовало. Отставала австро-венгерская армия и в вопросах обучения, оснащения и вооружения войск. Поэтому от нее нельзя было ожидать таких же высоких результатов, как от немецкой. Как бы блестяще ни сражались отдельные австро-венгерские части, боевая ценность других была непредсказуемой.

Да и вся общественная жизнь в монархии существенно отличалась от той, какая была в рейхе. В Австро-Венгрии правил компромисс, не хватало сильной и, когда требовалось, даже безжалостной правительственной власти. Здесь имелись хорошие условия для ведения переговоров, нахождения выхода из разных ситуаций и объединения противоположностей, но было очень трудно командовать, добиваться своего и создавать четкие отношения. Но при всем этом государство обладало удивительной жизненной силой, а армия в своих верных государству элементах проявила столько же жертвенности, сколько и стойкости.

В Германии поначалу очень мало знали о союзниках, то есть об Австрии и Венгрии, и в целом не углублялись в пеструю смесь национальностей и тамошний национальный вопрос, имевший ретроспективный характер для всех областей. В противном случае ради серьезных возможностей, которые могли бы появиться у альянса и которые, по сути, существовали, немцы оказали бы союзникам дружескую поддержку, по крайней мере, по укреплению их обороноспособности.

Зато Франция и Россия взаимно помогали друг другу в создании вооружений при помощи кредитов и умелой обработки общественного мнения, а также в расширении знаний в военной области путем взаимного обмена специальными миссиями. А вот Германия и Австро-Венгрия этого не делали, что является явным доказательством того, что к войне они не готовились.

Подлинное знакомство с союзником произошло только во время самой войны, но результат определялся почти исключительно за счет личного опыта того или иного человека. Причем особенно устойчивыми оказывались все наименее благоприятные впечатления. К тому же австро-венгерская армия, вступив в непосредственное боевое взаимодействие с немцами, положила многие свои лучшие части на славных полях сражений осени 1914 года.

Положение Центральных держав требовало максимальной отдачи – упущенное в течение многих лет должно было быть наверстано за несколько месяцев. Поэтому в Германии властями велась беспрецедентная, основанная на энергии и организации работа. Но в Австро-Венгрии подобная деятельность из-за особенностей ее структуры была невозможна. Даже Государственный совет в этой стране не мог указывать, что и кому надлежит делать.

Такое само по себе не было основанием для отчуждения. Оно возникло только тогда, когда толкотня и суета стали восприниматься в Австро-Венгрии как несанкционированное вмешательство немцев. В любой критике усматривалось оскорбление престижа монархии. Но с другой стороны, часто по собственной вине Австро-Венгрии развитие событий заставляло ее снова и снова обращаться к Германии с просьбой о поддержке. Очевидные каждому факты, а также явный перевес в балансе сил свидетельствовали о превосходстве Германии и делали ее ведущей державой. Но официально это ни при каких обстоятельствах не признавалось.

Однако реверансы в сторону даже лучшего союзника от так называемого общественного мнения в ходе мировой войны ожидать не приходится. Но, как говорится, тон делает музыку. И вот тут-то немцы и совершили ошибку. Вместо того чтобы недвусмысленно потребовать признания своего превосходства и заключить соответствующие договоры, они оставили это в стороне и превратили право командования в неблагодарную роль призывающего, погонщика и притеснителя.

В свою очередь, в Австро-Венгрии, напротив, была предпринята попытка – особенно во время военных успехов – провести сравнение достижений обеих сторон. Но она заранее была обречена на неудачу и оставила после себя только разочарование.

Незадолго до Рождества казалось, что взаимопонимание между двумя начальниками Генеральных штабов полностью разрушилось. Причиной же этого послужило черногорское наступление австрийцев. Дело заключалось в том, что соответствующий план был разработан в Цешине еще в ноябре и с тех пор не отменялся. При этом фон Гетцендорф, пока наступление на Салоники окончательно не прекратилось, придерживался точки зрения, что кампания против Черногории и Албании входит в рамки задач по защите флангов, которая автоматически возлагалась на генерал-полковника Кевесса фон Кевессгаза.

После прекращения наступления на Салоники Главное армейское командование в Цешине посчитало, что «мандат Макензена» в отношении австрийских войск истек, и право распоряжаться ими снова перешло к командованию австро-венгерской армии. И здесь я должен честно заметить, что начиная с середины ноября и вплоть до Рождества фон Гетцендорф неоднократно сообщал нашему армейскому руководству о своих планах относительно Черногории и Албании. К сожалению, мне не удалось точно определить, как именно фон Фалькенхайн отреагировал на эти сообщения. Не следует и из моих письменных источников, что он когда-либо решительно отвергал намерения фон Гетцендорфа как таковые. Мне кажется, что он по большей степени просто ограничивался сдерживающим поведением, что, конечно, с учетом сложившейся неясной ситуации на фронтах, не являлось необоснованным.

В середине декабря фон Фалькенхайн сообщил фон Гетцендорфу, что высвобождение немецких войск на Восточном фронте стало неотложной задачей, и поэтому он считает целесообразным перебросить оставшиеся австро-венгерские части армии Кевесса фон Кевессгаза на восток, чтобы они не затерялись в горах Черногории и Албании. А с учетом этой необходимости, возможно, было бы целесообразно вообще отказаться от черногорской операции.

На это фон Гетцендорф ответил, что он, «конечно, не откажется от продолжения наступления на Черногорию», но высвободит для германского Верховного командования две немецкие дивизии, входившие в состав Южной армии (генерал граф фон Ботмер) и находившиеся возле населенного пункта Бережаны. Одновременно фон Гетцендорф сообщил, что он уже вывел армию Кевесса фон Кевессгаза из-под командования фон Макензена и направил ее под непосредственным управлением австро-венгерского Главного командования в Цешине для ведения боевых действий против Черногории и Северной Албании. При этом фон Гетцендорф подчеркнул, что отдал этот приказ с учетом того, что фон Фалькенхайн ранее не возражал против этого и не высказывал каких-либо других соображений, кроме необходимости замены двух немецких дивизий на Восточном фронте австро-венгерскими соединениями.

Фон Фалькенхайн же воспринял ситуацию совершенно иначе. Он был крайне удивлен той скрытностью, с какой австро-венгерское Главное армейское командование осуществило подготовку операции против Черногории, и тем обстоятельством, что оно поставило его перед уже свершившимся фактом. В тот же день фон Фалькенхайн написал из Берлина, где он как раз находился, что не мог дать своего согласия на отделение армии Кевесса фон Кевессгаза до тех пор, пока не будет достигнуто соглашение с болгарским армейским руководством.

На это фон Гетцендорф только и смог ответить, что необходимые для отделения армии приказы уже отданы и отменены быть не могут.

Такой ответ фон Фалькенхайна возмутил. Действия фон Гетцендорфа он воспринял как нарушение договора, да и в Софии их совершенно однозначно охарактеризовали точно так же. После этого он вызвал меня в Одерберг и без обиняков заявил, что больше австро-венгерскому Главному командованию не доверяет и не сможет отстаивать позицию австрийцев перед болгарами. На это я заметил, что без личного сотрудничества двух начальников Генеральных штабов дальнейшее успешное продолжение ведения войны невозможно. И хотя фон Фалькенхайн со мной согласился, все же остался при своем мнении о том, что после такого успешное сотрудничество исключается. Мне же только и оставалось, что позже вернуться к этому вопросу с точки зрения историчности.

Мои отношения с фон Гетцендорфом всегда были самыми лучшими из возможных. Когда бы я ни приходил к нему, он всегда был со мной одинаково любезен, дружелюбен, честен и искренен. Тем не менее на сей раз я не решился пойти прямо к нему и навестил сначала генерала Йосипа Мецгера. Этот храбрый, несколько замкнутый, но вполне благородный человек после некоторого колебания признался мне, что Главное армейское командование действовало не совсем правильно, а затем любезно предложил подготовить у «шефа» почву для соответствующего разговора.

Между тем с фон Гетцендорфом общаться стало труднее. Он твердо заявил, что не считает себя неправым и что вовремя связался с фон Фалькенхайном. Я же безуспешно возражал ему, что германское Верховное командование ничего не знало о столь важных приказах по операции против Черногории до тех пор, пока они не были изданы, и Макензен был, так сказать, насильственно лишен своих командных полномочий в отношении армии Кевесса фон Кевессгаза. В таких условиях трактовать случившееся иначе как нарушение достигнутых в свое время договоренностей было невозможно, и поэтому фон Фалькенхайн имел полное право перестать доверять своему коллеге.

И снова Мецгеру пришлось вмешаться. Он спросил меня, как именно фон Фалькенхайн хотел бы устранить недоразумение. На это я прямо и искренне ответил, что, на мой взгляд, лучший и единственный способ исправления несправедливости в мире – просто попросить прощения. Это ничего не будет стоить, но станет самым благородным способом устранить недоразумение.

После этого фон Гетцендорф снова стал выказывать мне доказательства своего благожелательного настроя. На мои слова он не обиделся, правда, прошло достаточно много времени, прежде чем он решился написать письмо фон Фалькенхайну. В результате связи оставались оборванными почти месяц. К тому же из-за данного инцидента отношения с Болгарией также осложнились. Между Веной, Софией, Цешином и Устюбом неоднократно возникали разногласия, в которых фон Фалькенхайну приходилось играть роль своего рода арбитра. И то, что в ходе дальнейших переговоров между фон Фалькенхайном и болгарским армейским командованием австрийское Главное командование полностью игнорировалось, фон Гетцендорф, естественно, воспринимал как шпильку в свой адрес.

Разрядка обстановки наступила в связи с тем, что операция против Черногории, предпринятая без согласия Фалькенхайна, привела к полному успеху. 11 января 1916 года составлявший отчеты австрийской армии заместитель начальника Генерального штаба фельдмаршал-лейтенант Франц Хефер фон Фельдштурм[27]27
  Фельдмаршал-лейтенант фон Хефер в начале войны выехал в действующую армию в качестве заместителя начальника Генерального штаба. Однако вскоре выяснилось, что для него нашлась ниша между должностями, занимаемыми фон Гетцендорфом и начальником оперативного управления. Поэтому летом 1915 г. в этом новом качестве, но в прежней должности его перевели в Вену, и формально до 1917 г., то есть до назначения начальником управления в военном министерстве, он продолжал подписывать армейские отчеты. Фон Хефер умер от сердечного приступа еще во время войны. Он во всех отношениях был типичным австрийским офицером и лихим водителем, хотя, будучи одаренным человеком, и обладал необычайным талантом и высочайшим интеллектом, ориентируясь во всех областях общедоступных знаний, в том числе философии, этнографии и др. Это был резкий критик, правда не искавший с особой тщательностью глубоких взаимосвязей между рассматриваемыми предметами. Но при всем при этом фон Хефер не стремился оказывать какое-либо влияние на ведение войны и на атмосферу, царившую в штаб-квартире австро-венгерского Главного армейского командования. (Примеч. авт.)


[Закрыть] сообщил о взятии возвышающейся на 1700 м над уровнем моря горы Ловчен, 13 января австрийцы вошли в Цетине, а 23 января – в Шкодер.

Под впечатлением этих новостей фон Гетцендорф и принял окончательное решение написать фон Фалькенхайну примирительное письмо. Оно, возможно, могло бы быть более любезным, но хватило и этого. Уже 27 января обоих начальников Генеральных штабов, хотя и не совсем воодушевленных, но все же дружелюбно настроенных в отношении друг друга, можно было наблюдать сидящими бок о бок за праздничным столом, накрытым в честь празднования дня рождения германского императора.

Между тем военные события приближались к знаменательному рубежу. На Балканах после многодневных боев с итальянской бригадой «Савона» 28 февраля австрийцы взяли столицу Северной Албании Дуррес, а в начале марта они стояли уже на реке Буна.

Со времен осенних боев 1915 года на Западном фронте, если судить по масштабам этой самой страшной из всех войн, никаких крупных боевых действий не велось. На Итальянском фронте тоже все было хорошо. Противник в четырех крупных сражениях при Изонцо и в ходе многочисленных боев на Тирольском фронте, несмотря на свое численное превосходство, не смог добиться сколько-нибудь заметного успеха. То, что он считал оккупированным на австрийской земле, было отдано ему почти полностью добровольно.

У Центральных держав имелись все основания оставаться довольными общим положением дел, и фон Фалькенхайн был не из тех, кто позволяет не воспользоваться благоприятной ситуацией. Все немецкие войска, более не задействованные в Сербии, немедленно выводились оттуда на отдых в Темешварский банат. Там они не могли пожаловаться на оказываемый им прием со стороны швабов Южной Венгрии и сформировали к Новому году на несколько недель армейский резерв, который можно было использовать как на Русском фронте, так и на Балканском полуострове и который произвел неизгладимое впечатление на румын. Когда же стало очевидно, что этим закаленным в боях дивизиям на юге и востоке больше делать нечего, фон Фалькенхайн смог приступить к осуществлению своего давнего намерения нанести мощный и, возможно, решающий удар на западе.

Еще до того, как этот план смог воплотиться в жизнь, фон Гетцендорф выступил с предложением о совместном наступлении на Италию. Он обсудил этот вопрос со мной и попросил меня соответствующим образом настроить фон Фалькенхайна. Я согласился, так как изложенное генерал-полковником говорило о многом, но тут же оговорился, что сомневаюсь в согласии фон Фалькенхайна, поскольку не знаю намерений нашего штаба. Однако заметил, что для германского Верховного командования приемлемо любое предприятие, которое могло бы привести к успешному завершению войны.

Вместе с тем мне казалось, что к Италии это не относилось. А вот фон Гетцендорф, напротив, ожидал от итальянского похода очень многого, но прямо заявлял, что осуществить его возможно только при участии немецких войск.

Я поехал к фон Фалькенхайну и получил от него ожидаемый ответ. При этом его замечания отражали ход мыслей, которые он изложил в письменном виде еще в декабре.

На следующий день – это было в конце января 1916 года – фон Гетцендорф отправился в Пщину, где у него состоялся долгий и обстоятельный разговор с фон Фалькенхайном, в котором он в самых радужных красках изложил перспективы на успех. Но результаты, как я и предполагал после своего доклада фон Фалькенхайну, оказались отрицательными. Фон Гетцендорф вернулся домой несолоно хлебавши.

Он заявил мне, что весьма сожалеет об отказе фон Фалькенхайна по своему предложению. Но поскольку фон Фалькенхайн несет ответственность за подчиненные ему войска, добавил фон Гетцендорф, и руководствуется какими-то своими соображениями по проведению иных операций, о которых он только намекал, то удивляться его столь малой заинтересованности в настоящее время к итальянским делам не приходится.

Впоследствии у меня сложилось впечатление, что в то время фон Гетцендорф вовсе не был разочарован позицией фон Фалькенхайна, поскольку благодаря этому он получил свободу в проведении наступления на Италию в одиночку, то есть без всякой оглядки на соображения, обусловленные сотрудничеством с союзником. Такое лишний раз свидетельствовало о том, что в Австрии в счастливые дни легко забывали о ценности немецкой помощи. И фон Гетцендорф не был серьезен, когда под конец нашего разговора бросил, что теперь ему придется похоронить свою столь многообещающую идею.

До этого о намерениях Фалькенхайна ничего определенного я не знал, но в Пщине уже давно ходили слухи о переносе главной ставки на запад. И из этого можно было сделать вывод о том, что там предстоят великие события.

Я часто пытался узнать об этом поподробнее у фон Фалькенхайна или генерал-майора Герхарда Таппена. Но это мне не удавалось. В Цешине же на меня каждый день обрушивались сотни вопросов, ответить на которые я не мог.

8 февраля в Пщине прошел торжественный прием австрийских генералов, на котором, согласно книге Карла Фридриха Новака «Путь к катастрофе» (Берлин, 1919), фон Гетцендорф узнал о планируемом фон Фалькенхайном наступлении на Верден. А уже 12 февраля ставка Верховного командования переехала в Шарлевиль-Мезьер, то есть в тот день, когда должна была начаться атака на Верден.

Здесь говорить о Вердене излишне. В любом случае эта битва на все времена останется одной из самых острых тем в военной истории.

Едва наши храбрые войска вступили во Франции в жаркие и кровопролитные бои, как на Русском фронте тоже стало наблюдаться оживление. Однако достоверно известная нам расстановка русских сил против войск генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга позволяла такое предвидеть.

Поэтому русское весеннее наступление[28]28
  Имеется в виду неудачное наступление русской армии у озера Нарочь, начавшееся 18 марта 1916 г.


[Закрыть], несмотря на то что противник, как всегда без оглядки на потери от шквального огня наших войск, бросал своих солдат на штурм неприятельских позиций, закончилось для него полным провалом. Наши доблестные кавалеристы, хотя и значительно уступавшие противнику по численности, отбили все его атаки.