Текст книги "Четыре года в австро-венгерском Генштабе. Воспоминания полномочного представителя германского Верховного командования о боевых операциях и закулисных соглашениях. 1914—1918"

Тем временем в связи с переносом центра тяжести военных операций на запад сотрудничество между фон Гетцендорфом и фон Фалькенхайном в значительной степени отошло на второй план. Тем не менее очень скоро передо мной вновь встала задача по осуществлению посреднической деятельности. Причем причиной этого послужили глубокие разногласия между австрийцами и болгарами.

Дело заключалось в том, что при заключении договоров в сентябре 1915 года государственные деятели, скорее всего, четко обозначили те районы, которые в случае удачного исхода Балканской кампании должны были достаться болгарам, но не определили дальнейшую судьбу других областей. В ходе же этого похода болгары вышли за пределы сфер своих интересов и закрепились в районах городов Приштина, Призрен и Эльбасан. Однако Австрия сильного распространения болгар на Западных Балканах, в Черногории и Албании не желала. В результате в указанных районах между рядовыми австрийцами и болгарами дело доходило до открытых столкновений, а разногласия между правительствами и армейскими командирами сильно обострились.

В начале февраля болгарский царь Фердинанд I после посещения германского Верховного командования прибыл в ставку австро-венгерского Главного командования. Он посетил генерал-полковника фон Гетцендорфа в его располагавшейся в гимназии канцелярии и завел с ним разговор о Призрене и Приштине. Однако фон Гетцендорф, вместо того чтобы возложить ответственность за решение этого печального вопроса на правительства, необдуманно оспорил право болгар на оккупацию данных городов. В результате между ним и царем произошел открытый разрыв, и Фердинанда 1 лишь с большим трудом удалось уговорить не прерывать рассчитанную на несколько дней программу пребывания в Цешине. После же того армейское Главное командование еще долго оставалось у него в немилости, причем даже тогда, когда из служивших в то время в ставке офицеров никого не осталось.

Скандал приобретал все новые и новые обороты. Фон Гетцендорф же через военного атташе передал в Софию, что Болгария при подписании союзного договора раз и навсегда решила для себя территориальный вопрос, и с ее стороны было бы подлостью, если бы она теперь вдруг стала предъявлять претензии на земли, на владение которыми раньше никогда не претендовала. При этом военный атташе, скорее всего, высказал данный протест в излишне резкой форме. Такой вывод напрашивался из присланного в начале марта от фон Фалькенхайна сообщения, к которому прилагалась гневная телеграмма болгарского генералиссимуса.

Последний пожаловался на австрийскую самонадеянность в такой форме, что можно было опасаться самых неприятных недоразумений. Поэтому фон Фалькенхайн поручил мне уладить это дело как можно скорее.

Однако фон Гетцендорф совсем не желал уступать. Он считал, что болгары не правы. По его мнению, они, как и все балканские народы, если протянуть им хотя бы палец, были немедленно готовы оттяпать всю руку, тогда как австрийцы в спорных территориальных вопросах являлись слишком уступчивыми, предпочитая избегать насилия. Я же не хотел вмешиваться, так как считал, что болгары из-за растущей угрозы со стороны Греции и Румынии и без того вынуждены будут уступить, чтобы не создавать серьезных трудностей среди союзников.

К тому же я понимал, что моя миссия по примирению не может быть выполнена простым способом, и поэтому обратился в штаб-квартиру в Шарлевиль-Мезьере с просьбой разрешить мне явиться для устного доклада. Фон Фалькенхайн дал добро.

Переговоры в штаб-квартире не стали очень сложными. К ним, само собой, привлекли и пользовавшегося большим уважением у нашего командования Петра Ганчева. При этом фон Фалькенхайн, конечно, осознавал, что ему выпала весьма неблагодарная роль посредника, и хотел, чтобы между спорщиками немедленно было достигнуто согласие. Однако мне его такие усилия казались бесперспективными, хотя я и убедил фон Фалькенхайна в том, что без его вмешательства разрешение этого вопроса невозможно.

Было ясно, что спорщикам следовало поумерить свой пыл. Поэтому, в конце концов, я и предложил вариант соглашения, по которому болгары получали бы право на оккупацию части спорных территорий, но обязались бы не создавать из этого прецедента для постоянного владения ими. Данное предложение было по телеграфу отправлено в Цешин и Софию и там признано подходящей основой для примирения. При этом фон Гетцендорф, который во многом опирался на свое глубокое знание Балкан, их народов и истории, использовал любой повод, чтобы доказать мне, что в данном вопросе болгарам доверять нельзя.

Прав был фон Гетцендорф, когда заявлял, что, в конечном счете, вина за проблему вокруг Призрена и Приштины лежит не на военных, а на тех, кто формировал сам политический союз, и, прежде всего, на австро-венгерском правительстве, забывшем хоть как-то обозначить в тексте договора названия тех завоеванных земель, которые Болгарии не предназначались. Забывчивость же эта объяснялась тем, что на Балльплац[29]29
  Балльплац – площадь в Вене, где находилось здание австрийского министерства иностранных дел. Этим словом до Первой мировой войны обозначали само министерство. В настоящее время данный термин вышел из употребления.


[Закрыть] в Вене тогда еще не приняли решения по урегулированию балканского вопроса, поскольку по нему интересы Австро-Венгерской империи в целом и мадьяров в отдельности находились в непримиримом противоречии.

Фон Гетцендорф и его окружение не раз беседовали со мной по этому вопросу. Причем генерал-полковник всегда отстаивал такую точку зрения, которая мне в принципе казалась правильной. Он считал, что разрешение южнославянской проблемы возможно только в составе монархии, для чего необходимо в той или иной форме присоединить Сербию к южнославянским территориям Дунайской империи. Но по этому вопросу ему решительно противостоял премьер-министр Венгрии граф Тиса, не желавший каким-либо образом нарушать сложившийся дуализм или ставить под угрозу гегемонию мадьяров в землях венгерской короны.

При этом Тиса ссылался на соглашения от 19 июля 1914 года, по которым он давал свое согласие на предъявление ультиматума Сербии при условии, что в случае возникновения войны никакая сербская территория аннексирована не будет. И хотя Тиса в принципе не возражал против разговоров о захвате Белграда и Мачвы[30]30
  Мачва – историческая область в Сербии, располагающаяся между горой Цер и реками Сава и Дрина.


[Закрыть], но дальше этого не заходил. Для него желательно было видеть Сербию в качестве маленькой и нежизнеспособной страны, что представляло, по его мнению, гораздо меньшую угрозу для монархии, чем ее включение в состав империи.

Подобные софизмы вывели из себя даже отличавшегося долготерпением министра-президента Цислейтании[31]31
  Цислейтания – название одной из составных частей Австро-Венгерской монархии, то есть земли, непосредственно подконтрольные австрийской имперской, а не венгерской королевской короне.


[Закрыть] Карла фон Штюргка, а о фон Бетцендорфе и говорить не приходится. А вот Иштван Буриан фон Райец, занимавший в то время пост имперского министра иностранных дел, оказался верным щитоносцем премьер-министра Венгрии, да и престарелый император выступать против столь могущественного человека не отважился, поскольку тот в таких случаях грозил немедленно подать в отставку.

Таким же спорным для Вены был и албанский вопрос. При этом Буриан фон Райец неизменно придерживался идеи независимой Албании, Тиса и фон Штюргк относились к этому скептически, а фон Гетцендорф с ней яростно боролся, выступая за раздел страны между монархией и Грецией. Он предпочитал даже, чтобы болгар из Центральной Албании переселили к Адриатическому морю, только бы не оставлять Албанию независимой. Причем фон Гетцендорф отказался даже от идеи, которую ранее столь рьяно отстаивал, а именно от создания автономного княжества на восточном побережье Адриатического моря.

В польском же вопросе фон Гетцендорф, как мне кажется, пошел по вполне реальному политическому пути. В то время как Буриан фон Райец и фон Штюргк выступали за так называемое «австро-польское решение», то есть за такой подход, который представлял собой практически единственный твердый постулат политики Буриана фон Райеца, то начальник Генерального штаба, по крайней мере в то время, горячо высказывался за новый раздел Польши между Австрией, Германией и даже Россией. Такое он предлагал, во-первых, потому, что мало верил в надежность поляков, а во-вторых, из-за того, что видел в самостоятельной Польше препятствие для заключения мира с Россией.

С момента взятия Варшавы, Ивангорода и Люблина достижение мира с Россией стало для фон Гетцендорфа особым желанием. К нему он неоднократно возвращался, говоря о необходимости «наведения золотых мостов» с Российской империей. Во всяком случае, об этом шептались многие офицеры из ставки австро-венгерского Главного командования, гадая, какие шаги с нашей стороны уже предприняты в данном направлении. Однако ничего конкретного узнать не удавалось.

А ведь ранней весной 1916 года фон Гетцендорф со своим Главным командованием находился на пике могущества. Именно тогда блистательный генерал-адъютант императора генерал барон Артур фон Больфрас с улыбкой заметил фон Бетцендорфу: «В Австро-Венгрии теперь всем заправляет Главное командование!» На что тот возразил: «Вы ошибаетесь, эта честь принадлежит Тисе». При этом они оба были по-своему правы, ведь в империи не имелось ни одной области в общественной жизни, в которой голос Цешина не являлся бы решающим.

Какого направления во внешней политике он при этом придерживался, я уже упомянул. А вот о его внутриполитической деятельности сказать что-либо конкретное трудно, так как по роду своей работы об этом я был информирован весьма поверхностно и довольствовался слухами.

Некоторые документы, четко характеризующие позицию Главного командования по внутриполитическим вопросам, были опубликованы вскоре после крушения империи. И они создают образ фон Бетцендорфа как нечто среднее между германоговорящим австрийским либералом 70-х годов и федералистом, похожим на Франца Фердинанда, но при этом в любом случае злейшего врага дуалистической формы государства, в которой он, как показали имевшие место события, и, к сожалению, не без оснований, видел главную угрозу монархии. Причем если изучить архивы, то нельзя всю внутриполитическую деятельность Главного командования приписывать только фон Гетцендорфу. В структуре Генерального штаба, в частности в оперативном управлении, управлении тыла (впоследствии квартирмейстерском) и в особенности в возглавлявшемся полковником Оскаром фон Хранилович-Шветассином разведуправлении имелось немало сотрудников, которые занимались вопросами внутренней политики. Поэтому одному фон Гетцендорфу держать в руках все нити было практически невозможно.

В этой связи хотелось бы подчеркнуть, что было бы неправильно утверждать, что я пытаюсь преувеличить популярность в монархии ставки в Цешине. Совсем наоборот. К тому же нельзя отрицать, что Главное командование самой манерой своей деятельности во многом способствовало имевшейся у него непопулярности. Причем не в последнюю очередь роль здесь играла полная недоступность и окружавшая его обстановка секретности, которая не только вызывала к нему неприязнь тех, кто пытался с ним связаться, но и создавала широкие возможности для распространения различных небылиц и слухов.

Эрцгерцог Фридрих, будучи храбрым и честным главнокомандующим, состоял со своим императором в граничащей с почтением дружбе, ценность которой последний, как мне кажется, научился правильно оценивать только позже. При этом, несмотря на то что фон Гетцендорф нередко бывал с ним резок, эрцгерцог всякий раз, когда к нему обращались с просьбой о замене начальника Генерального штаба, неизменно заявлял, что не расстанется со своим первым советником.

Отношения же между фон Гетцендорфом и императором от моего непосредственного наблюдения ускользали. Судя по всему, что я слышал от третьих лиц, в том числе от покойного премьер-министра Эрнеста Кербера, Франц Иосиф не питал особо теплых чувств к своему начальнику Генерального штаба. Он испытывал даже некоторую неприязнь к этому человеку, отличавшемуся краткой, иногда сварливой, но всегда вызывающей манерой речи. Нельзя сказать и то, что император Франц Иосиф высоко ценил командные качества генерала, сомневаясь в превосходстве немецкого руководства в целом. Однако, несмотря на это, кайзера все же так и не удалось склонить к увольнению своего начальника Генерального штаба. Он поддерживал его, не в последнюю очередь из нежелания видеть вокруг себя новых людей, даже в роковые недели лета 1916 года, когда на фронте произошла резкая смена обстановки. А ведь тогда повод для снятия начальника Генерального штаба, безусловно, нашелся бы.

Со своей стороны, и фон Гетцендорф высоко ценил императора. Когда один из министров посоветовал ему несколько приукрасить положение вещей и не акцентировать внимание престарелого кайзера на своих опасениях в успехе запланированной военной операции, то фон Гетцендорф ответил: «Я на такое не пойду, поскольку всегда говорю так, как есть на самом деле. Император, между прочим, самый здравомыслящий из всех вас и воспринимает все спокойно и с пониманием».

Азиаго – Луцк
Апрель – июнь 1916 года

В феврале и марте 1916 года от меня не укрылось, что за кулисами австро-венгерского Главного армейского командования разыгрывается подготовка к наступлению на Италию. И я в очередной раз отправился к фон Бетцендорфу за разъяснениями. Но его ответ был прежним. Генерал заявил, что не хотел бы, чтобы я перестал доверять ему, но он считает, что время для соответствующего разговора еще не пришло.

Фон Гетцендорф пригласил меня к себе только в последних числах апреля 1916 года, когда и поведал, что в Южном Тироле между рекой Адидже и долиной Валсугана сосредоточены две армии в готовности немедленно начать наступление. На это я заметил, что данное сообщение не является для меня неожиданным, так как мои офицеры и немецкие офицеры связи на Юго-Западном фронте об этом узнали, о чем по долгу службы и было доложено германскому Верховному командованию. В принципе решение фон Бетцендорфа было ожидаемым еще с момента начала войны с Италией и основывалось на глубоком убеждении личного состава Главного командования, да и всей австро-венгерской армии в том, что итальянцы являются их «заклятым врагом».

Дело заключалось в том, что война с Италией была для Австрии кровным делом и австрийские немцы, обуреваемые ненавистью, горели желанием прогнать назад проклятых макаронников, протянувших свои поганые руки к исконным немецким городам Мерано, Больцано, Брианца и Штерцинг (Випитено). Задействованные же на других фронтах имперские егеря и в особенности тирольские стрелки с момента объявления войны Италией стали сражаться вполсилы, неустанно просясь отправить их к границам подвергшейся угрозе родины.

Позднее мне неоднократно приходилось сожалеть об этом отводе австро-немецких войск. Ведь Восточный фронт лишился, если говорить применительно к австро-венгерской армии, своих наиболее благонадежных подразделений. Кроме того, было бы также желательно, чтобы наши командиры и солдаты ближе познакомились с тем, на что способны в бою их немецкие соплеменники. А такое в сложившихся тогда условиях оказалось возможным только на Восточном театре военных действий, где обе армии сражались в тесном взаимодействии друг с другом.

Южные славяне ничем не уступали австрийцам в своей ненависти к Италии с прилегающими к ней областями, где говорят на итальянском языке. И в этом вопросе храбрые хорваты не отставали от словенцев и далматинцев. А то, что в своих инстинктах они были правы, доказал непримиримый конфликт между жителями побережья Адриатики, созданный Сен-Жерменским мирным договором[32]32
  Сен-Жерменский мирный договор был подписан 10 сентября 1919 г. между Францией, Великобританией и США, с одной стороны, и Австрией – с другой. Благодаря этому договору Австро-Венгерская империя распалась, что позволило создать Югославию (Королевство сербов, хорватов и словенцев) и Чехословакию.


[Закрыть] Версальской системы. Вероятно, только венгры, учитывая схожий с итальянцами пережитый ими период подъема национального движения в 1848–1866 годах, испытывали определенные к ним симпатии. Но и эти чувства были полностью подавлены итальянским предательством.

Как бы то ни было, делом чести ведение войны с Италией считал весь австро-венгерский офицерский корпус. Не случайно наиболее остроумный среди к. и к. генералов бывший начальник пресс-службы военного министерства, ставший позднее директором военного архива, орденоносный генерал-майор Максимилиан фон Хоэн неизменно говаривал: «Кресты Терезии[33]33
  Имеется в виду высший в Габсбургской монархии военный орден Марии Терезии, учрежденный в 1757 г.


[Закрыть] растут только на пальмах».

В своих чувствах к Италии фон Гетцендорф тоже был настоящим австрийцем. При этом его позиция в отношении Тройственного союза хорошо известна. Как сообщает биограф фон Гетцендорфа Карл Фридрих Новак в уже упоминавшейся книге «Путь к катастрофе», начальник австро-венгерского Генерального штаба еще в 1907 году высказывался за нанесение удара по Италии на завершающем этапе войсковых учений. Осенью же 1915 года он неоднократно возвращался к мысли, возникшей у него после итальянского объявления войны, о целесообразности позволить противнику продвинуться к Лайбаху[34]34
  Лайбах – город Любляна.


[Закрыть] и там, у выхода из Карстовых гор, атаковать его силами 20 дивизий. Тогда, чтобы как можно скорее свести счеты с Италией, фон Гетцендорф совершенно спокойно мог остановить боевые действия на востоке.

Как уже отмечалось, первоначально существовала точка зрения, что наступление на Италию следует предпринимать только при участии Германии. Однако когда от фон Фалькенхайна был получен окончательный отказ, то в Цешине приняли решение нанести запланированный удар в одиночку.

Намерение фон Гетцендорфа начать наступление из гор Южного Тироля основывалось на планах операций, разработанных еще в мирное время. В них предусматривалось, что в случае войны между Австрией и Италией австро-венгерская армия станет наступать тремя крупными ударными группировками. При этом одна из них от Изонцо, вторая – из долины Пустер, а третья – с плато с линии Бельджирате – Лавароне. Теперь же фон Гетцендорф сосредоточился на последнем направлении атаки, ожидая от этого очень многое, и в частности, обход основных итальянских сил возле Изонцо и выход им в тыл. После чего он предполагал принудить итальянцев сложить оружие. Однако, как это уже не раз бывало, фон Гетцендорф переоценил силу своего удара и недооценил прочность обороны противника, построенной с применением современных средств борьбы. Другими словами, он допустил две ошибки, которые приводят к огромным потерям наступающей стороны в ходе боевых действий в горах.

Конечно, следует отдать должное подготовке операции, которая была проведена генералом Мецгером и майором Шнеллером с поистине немецкой тщательностью. Однако, к сожалению, данная операция, как и вообще все наступление, осуществлялась за счет Восточного фронта.

Две ударные армии – 11-я под командованием генерала Данкля и 3-я под командованием Кевесса фон Кевессгаза – были развернуты одна за другой. А это привело к тому, что, в то время как армия Данкля уже вступила в бой на плоскогорье, последние эшелоны армии Кевесса фон Кевессгаза все еще находились между Больцано и Ноймарктом (Энья).

Для выполнения наиболее важной задачи во время наступления в район Бельджирате из Тироля, Зальцбурга и Верхней Австрии стянули основные силы, из которых был сформирован 20-й корпус под командованием фельдмаршал-лейтенанта эрцгерцога Карла Франца Иосифа. Причем престарелый император с трудом решился на это назначение своего племянника и наследника престола. А ведь фон Гетцендорф по примеру немецкого наследного принца неоднократно выступал с предложением передать австрийскому наследнику престола командование фронтом с тем, чтобы тот установил более тесные связи с войсками, которые весьма пригодятся ему в его будущем правлении.

Но в окружении императора, причем не только среди приближенных к эрцгерцогу женщин, на этот счет имелись серьезные возражения. Даже мудрый и рассудительный барон фон Больфрас сказал как-то раз фон Бетцендорфу по этому поводу: «Понимаешь, если что-то случится, то тогда преемником станет трехлетний ребенок… и это в такое время!» Однако, в конце концов, победила «партия войны», и преисполненный юношеского рвения наследник престола отправился на юг, чтобы затем создать свою штаб-квартиру в загородном доме возле Триента.

По его желанию в качестве начальника штаба ему выделили одного из лучших офицеров австро-венгерского Генерального штаба полковника барона фон Вальдштеттена.

На пост же оберст-гофмейстера и советника эрцгерцога был назначен бывший министр иностранных дел Леопольд фон Берхтольд.

Первоначально начало наступления намечалось на 10 апреля, но покрывавший почву толстый слой снега сделал это невозможным. По этой же причине наступление пришлось перенести на более поздний срок и 20 апреля, а также 1 мая.

Фон Гетцендорф был вне себя, ведь раньше, по его мнению, весной на плоскогорьях Южного Тироля такого толстого слоя снега никогда не отмечалось. Однако другие знающие люди уверяли, что и при нормальных погодных условиях такой срок начала наступления являлся преждевременным.

Ущерб от того, что день наступления постоянно откладывался, естественно, оказался большим, так как от противника скрыть сосредоточение войск во всех деревнях и весях Южного Тироля не удалось. В дополнение ко всему из-за дезертирства одного унтер-офицера итальянской национальности, перебежавшего к неприятелю возле Бельджирате, противнику удалось получить ценную информацию о намерениях Австрии. К тому же рассчитывать на высокую благонадежность тирольских руководителей не приходилось. И донесения немецких офицеров связи это подтверждали. Поэтому следовало ожидать, что итальянцы со своей стороны предпримут соответствующие контрмеры.

Когда в начале мая дата наступления была снова перенесена, фон Фалькенхайн поручил мне переговорить с фон Гетцендорфом о целесообразности отказа от наступления, которое уже перестало быть для противника неожиданным и, следовательно, начало представлять собой проблему, и переброске части сил из Южного Тироля на Западный фронт. Такое предложение показалось мне несколько неожиданным, поскольку еще зимой фон Фалькенхайн категорически выступал против использования австро-венгерских войск на французском театре военных действий. Скорее всего, подобное изменение его настроений было связано с напряженной обстановкой под Верденом.

Фон Гетцендорф от такого предложения отказался, обосновав это тем, что подготовленное до мелочей наступление уже прекращено быть не может, да и установленную штурмовую артиллерию обратно отвести невозможно.

Наконец, 15 мая из района Бизенелло – Лавароне лавина прорвалась. Первым атаковал корпус наследника престола, за которым двумя днями позже на восточном фланге последовал армейский корпус генерала Краутвальда. Начало было блестящим: германо-австрийские основные силы ударной группировки оказались на высоте и за несколько дней взяли в плен более 30 000 солдат противника и захватили 300 орудий в качестве трофеев. Азиаго был взят. Узнав об этом, фон Фалькенхайн послал фон Гетцендорфу телеграмму с теплыми словами, на что последний ответил столь же тепло. В штаб-квартире же в Цешине царила праздничная атмосфера. Мы, немецкие офицеры, тоже искренне радовались победам наших товарищей по оружию.

Однако уже 24 мая наступление корпуса наследника престола захлебнулось. Воспользовавшись ситуацией, противник подтянул орудия и пехоту в таком количестве, в каком это в усеянной железными и автомобильными дорогами Terra ferma[35]35
  Дословно владения на «твердой земле» – материковые территории Венецианской республики на Адриатическом побережье Северо-Восточной Италии.


[Закрыть] было возможно.

Позже мне рассказали, что войсковой командный состав 20-го корпуса якобы умолял разрешить армейским частям продолжить наступление и одним рывком выйти к подножию гор еще до того, как противник успеет оправиться. Но командование корпуса этого не одобрило, поскольку полагало, что сначала следует подтянуть тяжелую артиллерию. Это и позволило итальянцам вновь закрепиться возле горы Монте-Приафора и помешать продолжению австрийского наступления. Другие же утверждали, что командование группировкой разместило резервные дивизии слишком далеко в глубине боевого порядка, и это не позволило им вовремя начать действовать. Однако на страницах данной книги мы не беремся проверять правильность того или иного утверждения.

В одном я уверен: для того чтобы остановить австрийское наступление из Южного Тироля, потребовалось не только вмешательство русских на востоке. Боевые действия там были «заморожены» еще раньше и могли быть продолжены только после привлечения новых крупных сил, но таковых в наличие не имелось. К тому же Центральным державам не следовало поддаваться соблазну и начинать наступление одновременно в двух местах. Ведь столь чудовищный грех перед святым духом войны мог привести к кризису, который в дальнейшем, возможно, и привел к поражению.

4 июня в Цешине фельдмаршал эрцгерцог Фридрих отпраздновал завершение своего шестидесятилетия. Накануне торжества члены эрцгерцогской семьи, личная свита маршала, высшее армейское руководство и военные миссии союзников собрались за эрцгерцогским праздничным столом. Офицеры Главного командования и гарнизона сосредоточились у беседок на городской площади для торжественного шествия. Когда мощные лучи прожекторов осветили узкую улицу Эрцгерцог-Карл-штрассе, мы вышли на крытый балкон замка. Залитый лунным светом вечер был поистине чудесен. Напоминавшие причудливые террасы крыши домов прекрасно смотрелись на фоне усыпанного звездами неба. А снизу в исполнении бравого эгерландского батальона до нас доносились трогательные мелодии «Марша Радецкого» и марша «Стража на Рейне».

Затем перед лицом образовавшейся толпы генерал-полковник барон фон Гетцендорф обратился к эрцгерцогу с короткой речью, на которую тот, растроганный почти до слез, ответил. В своем ответном слове этот храбрый пожилой солдат от всей души поблагодарил присутствовавших и заявил, что счастлив, что ему довелось дожить до столь знаменательного дня. Лично я всегда буду почитать его как справедливого и верного долгу настоящего немца, чьи заслуги перед общим делом не могут быть умалены неудачным исходом войны.

Когда на следующее утро после прошедшего торжества я вошел в нашу канцелярию, располагавшуюся в гимназии имени герцога Альбрехта, то майор Флек вручил мне телеграмму, которую я, несмотря на переполнявшее нас всех чувство уверенности в завтрашнем дне, прочел с содроганием в душе. В ней говорилось, что за сутки до этого наши радисты перехватили радиограмму Брусилова, в которой содержался приказ на возобновление наступления.

«Пришло время прогнать бесчестного врага, – значилось в ней. – Все армии нашего фронта переходят в наступление. Убежден, что наша несгибаемая армия одержит полную победу».

Ее она не одержала, хотя и была от нее довольно близка.

Кровопролитное сражение началось 4 июня на южном фланге на реке Стрыпа западнее Ровно. При этом, как стало достоверно известно, судьбы войны решались именно на востоке, хотя бои под Верденом и, главным образом, в Южном Тироле и начались на несколько недель раньше, чем предполагалось.

События развивались стремительно. На северном фланге позиции западнее Ровно были потеряны за несколько часов. За сообщением же об отражении русских атак почти сразу последовало известие о поражении. При этом наши резервы истощились на удивление быстро и неэффективно, а войска неуклонно откатывались на запад. Пал Луцк с его печально известным плацдармом, и вскоре русские оказались на западном берегу реки Стырь, имея перед собой лишь остатки наших разгромленных и близких к расформированию дивизий.

На южном фланге русские взломали нашу оборону на участке между реками Днестр и Прут. В результате одна часть наших войск отошла на запад, а другая – за Прут.

Только Южная армия продолжала удерживать позиции в середине фронта.

Уже 7 июня австро-венгерское Главное командование заявило, что одними только своими силами исправить сложившееся положение оно не в состоянии. «По опыту 5 и 6 июня, – говорилось в заявлении, – предполагать что-либо в отношении 4-й армии невозможно». Ее позиции западнее Луцка рухнули, и путь на Владимир-Волынский и Сокаль оказался открытым.

Однако русские с преследованием не торопились. То ли они не смогли оценить масштабы своего успеха, что вообще характерно для любого наступающего, то ли были озабочены своим северным флангом или не имели достаточных для этого сил – вопрос остается открытым. Как бы то ни было, противник упускал открывавшиеся перед ним возможности и метался между направлениями на Лемберг и Ковель, теряя драгоценное время.

Первоначально австро-венгерское Главное командование не собиралось прекращать наступление на Италию. Наоборот, оно запросило помощи у Германии, заявив, что русское наступление будет направлено исключительно против войск в зоне ответственности Австро-Венгрии и поэтому примыкающие к ним севернее германские соединения могут обойтись без части своих сил. Немецкое же Верховное командование на это не пошло, отметив, что ведет тяжелые бои на западе. А поскольку перед германскими войсками на Восточном фронте переброска русских дивизий для действий против союзников отмечена не была, то австро-венгерскому Главному командованию следует восстановить положение, ухудшившееся по его собственной вине, своими силами.

Однако ситуация ухудшалась, и призыв австрийцев о помощи становился все более настойчивым. Поэтому германское Верховное командование, скрепя сердце, было вынуждено «временно прекратить или ограничить масштабы атак на западе» и передать в распоряжение союзников несколько дивизий.

8 июня в Берлине состоялась встреча начальников Генеральных штабов, о которой позднее фон Гетцендорф вспоминал неохотно. На ней было принято решение выровнять положение на Восточном фронте контрнаступлением с Ковельского направления, для чего Германия 11 июня начала переброску своих дивизий на восток с Итальянского фронта. При этом генералу фон Линзингену вновь передали в подчинение 4-ю австро-венгерскую армию, в командовании которой эрцгерцога Иосифа Фердинанда сменил генерал Карл Терштянски фон Надас.

Луцк

После неожиданно большого успеха первой атаки русские фактически начали смещать центр тяжести своего численного превосходства на юг. Их транспорты непрерывно подвозили войска для продолжения наступления в зоне ответственности Австро-Венгрии. В результате ими было сформировано несколько ударных группировок – для нанесения удара по Ковелю с востока и юго-востока, по Лембергу с трех концентрически сходящихся направлений и к югу от Днестра. Тем не менее австро-венгерское Главное командование никак не хотело осознать тот факт, что наступление на Италию следует полностью остановить. Приказ об этом, похоронивший гордые надежды австрийцев, был издан только 18 июня. Теперь Восточный фронт стал общей заботой.

Контратака, предпринятая на Ковельском направлении в конце июня, хотя и несколько ослабила натиск русских к западу от Луцка, но все же захлебнулась. Инициатива снова перешла к русским, и в начале июля они форсировали Стырь у излучины реки к северо-западу от Ровно, а затем прорвали нашу оборону у реки Стоход. При этом германское Верховное командование высказалось против добровольного оставления позиций. Однако противник принудил это сделать, что стоило больших жертв.