Текст книги "Хищные твари. Навстречу гибели"

Часть 2. Когда лев убивает, шакалы радуются

Из знатного рода. Бинти

Самый неприятный вкус – вкус голода.

Он поселяется в животе, горький, с налетом мела, а потом поднимается и поглощает другие чувства. Даже когда закрываю глаза, чтобы поспать, я не перестаю его ощущать; словно чудовище, он ждет меня на зыбких границах сна, в самых темных уголках сознания.

Последние дни я чувствую голод постоянно.

В эту ночь, как и во многие ночи сезона дождей в Лкоссе, ветер скалится во всю пасть. Как бы крепко я ни обхватывала колени, мне не спрятаться от безжалостных укусов холода. Я разминаю пальцы, пытаясь разогнать кровь, но бесполезно. Рядом дрожит мама.

Мы вдвоем сидим в переулке в нескольких кварталах к югу от центрального рынка Лкоссы и издали наблюдаем, как заканчиваются торжества в честь дня Связывания. Я невольно отмечаю, какую разницу создает даже небольшое расстояние между мной и ночными гуляками. Их окутывает радость, которой мне недостается.

– Мама. – Зубы стучат так сильно, что я едва могу говорить. – Уже поздно. Пора заканчивать на сегодня.

– Еще нет. – Мама отвечает сразу, но не смотрит на меня. Она неотрывно глядит вперед. – Еще чуть-чуть.

Другие улицы завалены остатками праздничного торжества – пустыми стеклянными бутылками и мешочками, из которых разбрасывали рис, обрезками разноцветных конфетти, даже обрывками лент – синих, зеленых, золотых. Сегодня утром члены храмового братства прошлись по улицам, раздавая мешки зерна попрошайкам и вдовам – мама отказалась у них брать. Я слышала, как стихают их шаги и вместо них воздух заполняет радостное звяканье бубна. Большую часть дня по этим улицам носятся дети, но теперь солнце село. Настало время для детей постарше – для тех, кто, как и я, подошел к зыбкой границе между юностью и зрелостью. Рассеченное черными прожилками небо уже застилают тут и там столбы дыма, которые поднимаются от праздничных костров. Их самих отсюда не видно, но я могу представить, как вокруг огня танцуют девушки, а юноши сбиваются в группы, обсуждая, кто из них самая красивая.

И я понимаю, что сегодня никаких танцев мне не светит.

– Бинти, гляди!

В мамином голосе звучит надежда, и я поднимаю взгляд, возвращаясь в настоящее. Ее глаза широко открыты, она улыбается, поднимая за ремешок кожаную сумку. Она явно нашла ее на земле – швы потерты, и, похоже, пара крыс уже добрались до содержимого. Мама держит ее в руках, словно сокровище.

– Мама, что это?

– Удачная находка! – восклицает она. – Представь, что мы сможем на нее обменять!

– Мама. – В моем голосе появляется резкость, которой я сама не ожидала. – Никто не станет ничего на это менять.

Мама сочувственно качает головой. Она все еще рассматривает сумку, оценивает ее состояние.

– Много, конечно, не дадут, но все-таки…

– Мама, это мусор. Ничего за него не дадут.

Мама вздрагивает, и я вижу, как свет в ее глазах гаснет. На фоне гнева я ощущаю укол вины. Год назад я смотрела на маму иначе. Я все еще представляла ее полубогом. С тех пор многое изменилось. Мама по-прежнему прекрасна, но она исхудала – недоедание и кочевая жизнь заострили ее лицо. Теперь она выглядит будто слегка опустошенной. С тех пор как мы ушли из района Кази, мы едим меньше, но с этим ничего не сделаешь. В прошлый сезон ребенка дараджи на улице, где мы жили раньше, переехала повозка неосторожного купца. Кухани не стал накладывать на него наказание, и дараджи Лкоссы вышли на улицы в знак протеста. Купца в итоге заставили уплатить штраф, но дараджи заплатили куда большую цену. Вскоре после протестов Кухани постановил, что дараджам и членам их семей больше нельзя жить в Кази. С тех пор мы живем в Чафу.

Внезапно желудок от голода сводит спазм, и боль пронзает все тело – такая острая, что я сгибаюсь и вскрикиваю. Я знаю, что мама могла бы использовать свои способности, чтобы облегчить боль, но я не прошу – это не лучший способ тратить ее энергию, которая и без того конечна. Я вдыхаю, стараясь успокоиться, но вместо этого до меня доносится запах отбросов. Воняет, как и все в этой части города. Спазмы в итоге стихают, но они уступают место злости. В эти дни я постоянно злюсь.

– Нужно идти, мама, – наконец говорю я, обхватив себя руками за ребра. – Никто больше сюда не придет, можно с тем же успехом…

– Тссс! – Мама прикладывает палец к губам. – Смотри.

Я снова поворачиваюсь, ожидая увидеть еще одну ее «находку», но вижу нечто совершенно другое. В нашу сторону нетвердой походкой идет какой-то человек. Он молод, может, старше меня на несколько лет, на нем красное дашики с набивным узором, по которому сразу понятно его происхождение. Кожа у него темная, как дубовая древесина; я замечаю острые выступающие скулы; его подбородок тронут щетиной, и понятно, что если он не будет бриться еще несколько дней, то у него вырастет внушительная борода. Я с удивлением осознаю, что он кажется мне симпатичным.

Мама напрягается, и я закрываю рот, собираясь с духом. Никто не проходил мимо уже несколько часов, так что это, наверное, наш последний шанс на сегодня.

– Помни, говорить буду я, – сквозь зубы произносит мама. Мы обе не двигаемся с места, юноша приближается. Мама ждет, пока он не окажется в нескольких метрах от нас, и окликает его так же, как и других.

– Извините, господин! – говорит она. – Поделитесь едой или монетой?

Парень останавливается – слова явно застали его врасплох, – а затем различает в темноте нас. Он неплохо держится на ногах, но я все равно понимаю, что он напился. Едкий запах бананового пива висит в воздухе. В обычных обстоятельствах у него наверняка острый взгляд, но сейчас его глаза слегка расфокусированы.

– Простите? – нахмурившись, спрашивает парень. Язык у него слегка заплетается, но сам он, по крайней мере, способен стоять, не раскачиваясь.

По-прежнему сидя рядом со мной на земле, мама протягивает ему сложенные лодочкой ладони – очень кстати этот жест придает ей хрупкий и беспомощный вид.

– Пожалуйста, добрый господин, – говорит она, старательно изображая дрожащий голос, – для нас день Связывания не был таким удачным. Я и моя дочь голодны, может быть, вы поделитесь едой или монетой.

Мы ждем. Я ничего не говорю, хотя молчать неуютно. Через некоторое время растерянность исчезает с лица парня.

– О. – Он улыбается. – Конечно, я рад помочь. – Он сует руку в карман дашики и достает маленький кошелек, но не дает его маме. Вместо этого он поворачивается ко мне и опускается на одно колено, так что наши глаза оказываются почти на одном уровне. Он кладет кошелек мне в ладонь, а затем наклоняет голову. – Прекрасной девушке прекрасной ночью.

Хотя вечер холодный, мое лицо внезапно заливает жар. В его взгляде не читается никаких грязных намеков – лишь доброта. Несколько секунд я даже не знаю, что сказать.

– Давай же, – говорит он. – Открой его.

Я медленно опускаю взгляд и тяну за веревочку, которая стягивает края мешочка. Делая это, я чувствую на себе мамин взгляд. Мы обе вскрикиваем, когда заглядываем внутрь и видим, как ярко сияют золотые дабу – самые дорогие монеты, которые ходят в городе. Мое сердце сбивается с ритма.

– Господин! – Кажется, даже мама потеряла дар речи. Она берет у него кошелек и взвешивает его в руке. – Это… это так щедро.

Парень поднимается на ноги, хотя слегка пошатывается. На его лице играет едва заметная улыбка.

– Не стоит благодарности. Счастливого дня Связывания.

– Как вас зовут? – спрашивает мама. – Мы не можем принять такой дар, не зная, кто проявил к нам такую щедрость.

Парень наклоняет голову:

– Меня зовут Асафа. Асафа Окоджо.

– Асафа. – Мама повторяет имя, по-прежнему с недоверием глядя на мешочек с монетами. – Мы никогда не сможем отплатить за вашу доброту.

Асафа взмахивает рукой:

– Не стоит благодарности, правда.

– И все же… – Мама внезапно переглядывается со мной, и я, к несчастью, понимаю, что это значит. – Позвольте нам продемонстрировать нашу благодарность. – Ее черед улыбаться. – Вам когда-нибудь гадали по руке?

Я тут же застываю. Мама отклоняется от обычного плана, и я больше не понимаю, что она собирается сделать. Я смотрю на Асафу, на нее, потом снова на Асафу. К моему огорчению, он смотрит на нее с явной заинтересованностью.

– Нет, – отвечает он. – А как это работает?

– Присядьте. Присядьте. – Мама показывает на землю. Немного поколебавшись, Асафа усаживается напротив нее, так близко, что их колени почти соприкасаются. – Дайте вашу сильнейшую руку, пожалуйста.

Асафа протягивает правую, и мама берет ее в свои ладони. Я чувствую укол странной необъяснимой зависти, когда она касается его ладони – большой и немного покрытой мозолями. Мама некоторое время водит пальцем по линиям на ней, а затем поднимает взгляд на Асафу.

– Видите эту линию? – говорит она. – Длинная – это значит, что у вас будут сыновья.

Асафа вскидывает брови:

– Правда?

Мама торжественно кивает. Я сильно сомневаюсь, что на самом деле она имеет хоть какое-то понятие о том, какие дети родятся у Асафы, но играет она убедительно. Она показывает на еще одну линию.

– А вот эта означает, что вы скоро женитесь на прекрасной женщине.

Теперь Асафа выглядит смущенно – иначе это не назвать.

– Я ухаживаю за девушкой, – немного помолчав, признается он. – Но я еще не спрашивал у семьи разрешения жениться.

Мама многозначительно кивает.

– Скоро настанет время действовать, – говорит она. – Но будьте осторожны, однажды она может разбить ваше сердце.

Асафа наклоняется вперед:

– Что-нибудь еще? – В его голосе слышится искренняя заинтересованность. – Видите что-нибудь еще?

Ужас скапливается у меня внутри, когда я вижу, как мамина улыбка меняется. Теперь она жесткая, как кремень, хотя вряд ли Асафа в темноте может это заметить. Я вижу, как мама подносит его ладонь ближе к себе, пальцем рисуя на ней маленькие круги.

– О да, – тихо говорит она. – Еще кое-что. Но мне нужно, чтобы вы посмотрели мне прямо в глаза.

С опозданием на секунду я понимаю, что сейчас произойдет. В горле поднимается крик, но недостаточно быстро. Я в ужасе смотрю, как мамины глаза меняют цвет – с карего на зеленый, – а ее зрачки становятся вертикальными. Как только Асафа встречается с ней взглядом, у него закатываются глаза. Он с глухим стуком сползает на землю и замирает неподвижно.

– Нет! – Я тут же вскакиваю на ноги. – Мама, что ты сделала?

– Успокойся. – Мама встает, пряча кошелек с монетами в сумку. – Он только потерял сознание. – В ее глазах теперь читается голод, и это меня пугает. – Давай, помоги проверить его карманы.

Я не двигаюсь с места. Тогда она втягивает воздух сквозь зубы и наклоняется над безвольным телом Асафы. Она похлопывает по нему, проверяя швы изысканной одежды. Меня пробирает дрожь, когда она снимает с его шеи золотую цепочку, стаскивает с мизинца золотой перстень с печаткой. Я невольно задумываюсь о том, дороги ли эти вещи для Асафы – может, это фамильные драгоценности. Чем дольше я смотрю на маму, тем сильнее подступающая тошнота.

– Не понимаю, – шепчу я. – Он был к нам добр, он дал нам денег, а ты все равно решила его обокрасть.

Мама по-прежнему стоит, наклонившись над Асафой. Она трет между пальцев ткань его дашики с почти что мечтательным видом.

– Судя по качеству его одежды, не думаю, что это станет для него проблемой.

– Но… – Слова застревают в горле. Я не могу разобраться в эмоциях, которые мечутся в сердце. Я понимаю, что злюсь, мне грустно и… прежде всего мне стыдно. Мама медленно выпрямляется и смотрит мне в глаза.

– У него красивое лицо, но не обманывайся, Бинти, – почти шепчет она. – Он изменится. Сейчас он молод, но он вырастет и станет одним из тех, кто ненавидит и карает наш народ. Есть мы и есть они – никаких других вариантов. Нам нужно одерживать победы там и тогда, когда мы можем это сделать.

Я вспоминаю, как кто-то впервые назвал при мне маму ее вторым именем – Кобра. Тогда мне казалось, что оно ей совершенно не подходит. Я видела в ней полубога, земную женщину, которая носит свою смертность, как ласточка – крылья. Но теперь, глядя на мать, я вижу что-то еще. Иногда в ней проступает что-то опасное, хищное. И я осмеливаюсь произнести слова, которые рвутся на волю.

– Но тогда мнение о дараджах никогда не изменится, – говорю я, стараясь, чтобы голос не звучал жалобно. – Все думают, что мы просто преступники, которые воруют, обманывают, причиняют вред другим. Когда ты делаешь это… – Мне самой это отвратительно, но я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. – Когда ты это делаешь, то лишь доказываешь их правоту.

– А что мне тогда надо сделать, Бинти? – Теперь мамин взгляд становится жестким. – Хочешь, чтобы я прибиралась в домах богачей, стала кормилицей для младенцев, рожденных теми, кто нас ненавидит? – Она плюет на землю, и этот жест кажется слишком агрессивным. – Мы из знатного рода дарадж – из могущественного рода. Наши предки плакали бы кровью и вырвали волосы, увидев, что мы прислуживаем другим. Я не стану бесчестить их таким образом.

– Значит, ты воздаешь им честь воровством? – Я не успеваю прикусить язык, и слова вырываются на волю: – Готова поспорить, они бы очень гордились.

Мамино лицо мрачнеет.

– Не смей так со мной разговаривать.

Несколько минут мы напряженно смотрим друг на друга, моя злость и ее злость. Я сдаюсь первой.

– Прости, мама. – Я прижимаю к глазам ладони, пытаясь остановить слезы. – Прости.

Когда я убираю руки, то вижу, что мамино лицо тоже смягчилось.

– Я делаю все, что могу, Бинти, – шепчет она. – Я сделаю все, что нужно, чтобы защитить свою семью.

Этого недостаточно. У меня не хватает духа произнести слова вслух, но от этого они не становятся менее правдивыми. Как бы сильно ты ни старалась, этого всегда будет недостаточно. И я знаю, что это правда. Вот каково это – быть дараджей в Лкоссе. Когда-то таких, как мама, почитали и восхваляли – но то время прошло. Лкосса никогда не примет таких, как она.

А значит, никогда не примет и меня.

Глава 9. Ключ

Коффи шла по коридорам Тернового замка, с трудом поспевая за Зайном.

Все произошло невероятно быстро. Вот они с Макеной лежали на земле у самого Туманного леса, глядя на Зайна с той же растерянностью, что и он на них. Затем он внезапно схватил Коффи, с неожиданной силой заставил ее подняться на ноги и без лишних церемоний потащил к Терновому замку. Коффи думала попытаться сбежать, вырваться, хотя бы умолять Зайна, который неостановимо шагал вперед, но все эти идеи покидали ее сознание так же быстро, как и появлялись. Их сменила тяжелая правда.

Ее поймали.

Было ясно – по тому, как выглядело лицо Зайна, как он себя вел, – что он что-то заметил. Может, он видел все – начиная с того момента, как Коффи вошла в Туманный лес, до того, как она вышла из него вместе с Макеной. Может, он подумал, что на самом деле произошло что-то другое. Как бы то ни было, чем дальше и быстрее они шли, тем острее грудь Коффи стискивала паника, так что ей становилось трудно дышать.

– Зайн, стой. – Следом шла Макена, совершенно запыхавшись и с трудом успевая за ними. – Куда ты ее ведешь?

Зайн не ответил. Коффи оглянулась через плечо и благодарно взглянула в глаза Макене. Она была рада, что та рядом, рада, что кто-то готов заступиться за нее, но все равно была напугана. Слишком легко вспомнилось, что случилось с той девочкой утром в главном зале. Феду издевался над ней, чтобы заставить Коффи подчиниться. Что он сделает с Макеной, если решит, что она и правда помогла ей сделать что-то, что оказалось ему не по нраву?

Зайн резко повернул голову налево, потом направо и вдруг потащил Коффи по другому коридору. В отличие от остальных, где она уже бывала, здесь не было окон, и в этой темноте Коффи ощутила новый укол страха. Теперь она точно знала – он ведет ее к Феду. Может, они направляются в его личные покои, где останутся без свидетелей. Это пугало еще сильнее. Что, если бог захочет узнать, как она смогла войти в Туманный лес и выйти невредимой? Она не смогла бы ответить на этот вопрос, даже если бы захотела. Может, он разозлится и накажет Макену, если Коффи не сможет ему рассказать. Мысли разбегались, словно пауки по стенам – один крупнее и страшнее другого. Она боялась того, что случится, если она не сможет повторить то, что делала с помощью сияния, но еще сильнее боялась, что случится, если она сможет. Кажется, в тысячный раз слова Феду коснулись ее сознания, отравляя его.

Ты как тупой нож. Но не бойся – я знаю, как тебя наточить.

Она решила, что должна что-то сделать. Точно так же, как она не бросила Макену в Туманном лесу, она не могла сдаться и сейчас, что бы Зайн и Феду ни собирались с ней сделать. Она подняла взгляд на Зайна, пока они шли, и попыталась вложить в голос как можно больше уверенности и силы.

– Зайн, – произнесла она, но почти сразу же замолчала. Она настолько погрузилась в мысли, в страх перед тем, что может случиться дальше, что перестала обращать внимание на обстановку. Теперь она осознала, что они дошли до конца коридора и перед ними гобелен. Такой же, как в главном зале – с бегемотом мокрого серого цвета, до половины скрытым в воде среди тростника. Ткач изобразил его так, что, как бы гобелен ни перемещался, казалось, что бегемот смотрит на зрителя. Зайн по-прежнему крепко держал ее, но она попыталась пошевелиться.

– Зайн, что ты…

– Говори потише, – произнес Зайн сквозь зубы. – Или нас поймают.

Мысли Коффи снова понеслись галопом. Она не знала, что застало ее врасплох больше – то, что Зайн говорил так, будто не хотел, чтобы Феду знал обо всем случившемся, или слово, которое он использовал, чтобы это объяснить.

Нас поймают. Нас.

– Я не понимаю. – Коффи покачала головой. – Что…

Зайн отпустил ее и шагнул к гобелену. Он некоторое время разглядывал его, а затем слегка отодвинул влево. Коффи с удивлением увидела, что за ним скрывается маленькая деревянная дверь.

– Внутрь, – сказал он. – Быстро.

Макена встала рядом с ней. Коффи вопросительно посмотрела на нее, но та, похоже, сама ничего не понимала. Зайн резким движением открыл дверь. Он наклонил голову, сделал шаг внутрь, а затем оглянулся на них:

– Заходите, быстро!

Коффи глубоко вдохнула, а затем двинулась следом; Макена наступала ей на пятки. Как только они оказались внутри, Зайн закрыл дверь, и они оказались в абсолютной темноте.

– Просто идите вперед. – Услышала Коффи. – Через минуту все увидите.

Коффи сглотнула. Она различила звук шагов впереди – Зайн мягко и осторожно ступал по каменному полу. Ожидание билось у нее в груди вместе с сердцем. Она попыталась подражать походке Зайна, попыталась понять, что происходит. Куда он их вел?

Вдруг Коффи услышала щелчок – с таким отпирают дверь. Ей пришлось заслонить глаза рукой, когда впереди появился квадрат света. Зайн прошел в еще одну дверь. Коффи шагнула следом, чувствуя, как в ушах шумит кровь. Она выпрямилась и застыла.

Они оказались в каком-то логове – другого слова в голову не пришло. Это было тесное круглое помещение, в котором из мебели были только старые кресла и поношенные диваны. Сначала ей показалось, что окон здесь нет, но, подняв взгляд, она заметила узкие просветы выше по стене. Потолок образовывал свод. Она нахмурилась. Получается, они в одной из башен Тернового замка? Она опустила взгляд и замерла. В комнате были еще двое.

Коффи сразу же узнала Ньери – она сидела в одном из кресел, но теперь поднялась на ноги, настороженно глядя на них. Юношу, который развалился на диване, Коффи не знала. Он был до жути красивым, с невероятно гладкой коричневой кожей и полными губами. Волнистые черные волосы обрамляли его лицо, а глаза будто никак не могли определиться, зеленые они или карие.

– Зайн. – Ньери посмотрела на Коффи и Макену. – В чем дело? Зачем ты привел их сюда?

– Нужно поговорить, – отозвался Зайн. Он закрыл дверь, через которую они только что вошли, и Коффи сглотнула, когда услышала, как снова щелкнул замок. – Немедленно.

Юноша, лежавший на диване, медленно сел и, к удивлению Коффи, улыбнулся ей. Сердце почему-то сбилось с ритма.

– Что ж, не такой я представлял нашу встречу. – Он кивнул ей. – Привет. Я Амун.

– Коффи.

Амун кивком поприветствовал Макену, и она ответила тем же, хотя выглядела по-прежнему напряженно. Коффи перевела взгляд с него на Ньери.

– Зайн. – Теперь голос Ньери стал более напряженным. – Что происходит?

Зайн ответил не сразу. Он принялся расхаживать кругами взад и вперед. Коффи вспомнила, что точно так же он расхаживал, когда она увидела его впервые – в спальне. Пять шагов в одну сторону, затем резкий поворот на месте, пять шагов в другую, снова поворот. Через минуту он остановился и посмотрел прямо на Коффи.

– Как ты это сделала? – спросил он. В его голосе звучало потрясенное недоумение, словно он пробудился ото сна, который не понимал. – Как ты выбралась из Туманного леса?

Амун и Ньери тут же повернули головы в сторону Коффи, и на их лицах отразилось одинаковое потрясение. Коффи ощутила, как от их взглядов горит лицо.

– Что ты сделала?

– Как?

– Это из-за меня! – Макена подняла руки и выступила вперед, заслоняя Коффи собой. Коффи была благодарна ей за то, что та заговорила первой. – Я заметила, что Коффи подошла близко к Туманному лесу, – объяснила она. – Я попыталась оттащить ее, но туман затянул меня внутрь.

– Что? – Теперь на лице Ньери отразился ужас. – Макена, как ты могла? Ты же знаешь, что Туманный лес…

– Коффи подошла близко и попалась. – Макена выпрямилась, явно стараясь держать голову ровно. – Я хотела помочь ей, и я об этом не жалею.

Несмотря ни на что, Коффи ощутила волну тепла – она была невероятно благодарна Макене.

– Что случилось дальше? – Амун не выглядел настолько встревоженным, как Ньери, но, когда он переводил взгляд с Макены на Коффи и обратно, в его глазах читалась озадаченность. – Что случилось, когда туман затянул тебя внутрь?

Макена обхватила себя руками, словно ей внезапно стало холодно. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула, прежде чем снова заговорить.

– Я мало помню, – тихо сказала она. – Было очень холодно и очень темно – туман был повсюду. Было не понять, где верх, а где низ, когда он втянул меня глубже, и в итоге оказалось, что я лежу на спине рядом с какими-то деревьями. Потом пришли они.

– Кто? – спросил Зайн. Он стоял неподвижно, как статуя, пока Макена рассказывала свою историю, но, похоже, не смог удержаться от вопроса. – Кто пришел?

– Какие-то… странные люди, – ответила Макена. – По крайней мере, они были похожи на людей. Сероватые, не разговаривали, безглазые… но они смотрели на меня.

– Как они могли на тебя смотреть, если у них не было глаз? – нахмурившись, спросила Ньери.

– Я знаю, о чем речь, – вмешалась Коффи. – Я тоже их видела. У них нет глаз, но кажется, что они все равно видят. Они казались мертвыми, будто… будто…

– Неприкаянные, – прошептал Зайн. На мгновение он будто погрузился в мысли, а затем кивнул Макене: – Извини, продолжай.

– Серые люди никак не оставляли меня в покое, – сказала Макена. – Они трогали меня, щипали, дергали за волосы, пытались выдавить глаза. – Она содрогнулась. – Поэтому я зажмурилась и попыталась закрыться от них. Тогда начались кошмары.

– Кошмары? – Амун поднял брови.

– Я начала видеть свои худшие воспоминания, – пояснила Макена. – Словно все самые жуткие страхи возвращались снова и снова, по кругу. Но потом… рядом оказалась Коффи.

И снова Коффи ощутила, как Зайн, Амун и Ньери смотрят на нее.

– Когда я нашла Макену, на нее нападали эти серые, так что я прогнала их.

– Как? – спросил Зайн.

– С помощью сияния, – ответила Коффи. – Я призвала его, а потом попросила показать мне, где Макена. Сияние все осветило, так что я смогла ее увидеть. А потом с помощью этих же огней я отогнала серых созданий.

– Огни были очень красивые, – вставила Макена. – Как маленькие светлячки.

– После того как нашла Макену, я попросила сияние показать нам выход. – Коффи почувствовала себя глупо, когда произнесла это вслух, но заставила себя продолжить: – И потом мы увидели тебя.

Зайн посмотрел на Амуна и Ньери:

– Теперь понимаете?

– Не могу поверить, – тихо сказала Ньери. На ее лице читалось неверие и еще что-то, что Коффи не могла распознать. – Просто не могу поверить.

– Но это логично. – Амун по-прежнему смотрел на Коффи. – Ты ведь не принадлежишь к какой-то ветви, так?

– Насколько я знаю, нет. – Она снова ощутила, как горит лицо. – Но…

– Разве вы не видите? – спросил Зайн. Его глаза горели. – После стольких лет, стольких поисков – она здесь. Она – ключ, она сможет…

– Подождите! – Коффи вскинула руку. Она не хотела говорить слишком громко, но раз уж привлекла внимание всех присутствующих, почему бы этим не воспользоваться. – Кто-нибудь, объясните мне. О чем вы говорите? Я – ключ? К чему?

Несколько долгих секунд Зайн молча смотрел на нее.

– Ты – ключ к тому, чтобы мы все выбрались из Тернового замка раз и навсегда.

Коффи удивленно моргнула. Она ожидала чего угодно, но только не этого.

– Что?

– Или ты предпочитаешь остаться здесь? – спросил Амун. В его глазах мелькнуло веселье.

– Нет. – Коффи покачала головой чуть более энергично, чем было необходимо. – Я не хочу оставаться здесь, но… – Она посмотрела на Макену. – Я думала, мы заперты здесь. Я думала, выхода нет.

Зайн и Макена переглянулись.

– Возможно, тебе стоит присесть, – мягко сказал он. – Рассказать нужно много.

Коффи не нужно было просить дважды. У нее все еще болели мышцы после путешествия через Туманный лес. Она выбрала одно из кресел, которое выглядело более мягким, и опустилась на него, едва сдержав вздох. Потом она снова подняла взгляд на Зайна:

– Хорошо. Я готова.

– Ты права, – начал он. – Нет никакого простого способа выбраться из Тернового замка, потому что его окружает Туманный лес.

– Феду специально все так устроил, – сказала Ньери. – Туманный лес выполняет одновременно две задачи. Он удерживает дарадж внутри, а в самом лесу Феду держит Неприкаянных.

– Неприкаянных? – переспросила Коффи.

– Души людей, которые не перешли в земли богов, – объяснил Зайн. – Их называют по-разному.

Коффи застыла. Когда она была маленькой, мама рассказывала ей о традициях джеде. Похоронные были едва ли не важнее всего. В культуре джеде мертвым нужно было оставлять по монете в обеих руках, чтобы они могли оплатить свой путь в земли богов. А души, которые не смогут расплатиться, будут обречены бесцельно бродить по земле, словно призраки. Но если это правда… если вот что случается с теми, кто не может заплатить…

– Эти существа едва походили на людей, – прошептала она.

Зайн кивнул:

– Именно поэтому любому смертному, любому живому человеку входить в Туманный лес невероятно опасно. Больше всего Неприкаянные жаждут жизни, и они сделают все, чтобы забрать ее.

Коффи вспомнила, что говорила о Неприкаянных Макена. Они трогали меня, щипали, дергали за волосы, пытались выдавить глаза. От отвращения ее пробрала дрожь.

– Теперь ты понимаешь, с какой проблемой мы столкнулись, – сказал Зайн. – Многие дараджи хотят уйти из Тернового замка, некоторые пытались, но все они либо вернулись, либо погибли.

– Невозможно перейти Туманный лес, не наткнувшись на Неприкаянных, – вклинилась Ньери. – Их там тысячи, а может, больше, и они отлично чувствуют присутствие смертных.

– Не говоря уже о самом тумане, – добавил Амун. – Из-за этого найти безопасный путь почти невозможно.

– Как я уже говорил, некоторые дараджи пытались сбежать, – сказал Зайн. – Кое-кому удалось даже нанести на карту возможные пути. Но все попытки заканчивались одинаково. – Его лицо помрачнело.

– И тут в дело вступаешь ты, – заявил Амун.

Коффи вскинула брови:

– Я?

– Если то, что рассказали вы с Макеной, правда…

– Это правда.

– Значит, взаимодействие с сиянием отличает тебя от всех остальных дарадж Тернового замка, – сказал он. – Видимо, ты принадлежишь к шестой ветви.

– Шестой ветви? – Коффи нахмурилась: – Я думала, их только пять.

– Есть и шестая, – сказал Амун, – но она встречается редко, так редко, что первые ученые-дараджи, которые описывали благородные ветви, не хотели включать ее в список. Это Ветвь Вивули, Ветвь Теней.

– Ветвь… Теней? – Коффи попыталась скрыть усмешку. Из всех шести ветвей, о которых она узнала, у этой название звучало глупей всего.

– Дараджи, которые принадлежат к Ветви Теней, с помощью сияния могут совершать невообразимое, – объяснил Зайн. – Я никогда не встречал никого из них, но читал в книгах. Были дараджи, которые умели предсказывать будущее или говорить со звездами о том, что уже произошло. Некоторые даже могли покидать тела и вселяться в сознания существ, находившихся в сотнях километров. В твоем случае… – продолжил он, наклонив голову. – Думаю, способности позволяют тебе использовать сияние как своего рода компас. Оно подчиняется тебе, освещает путь к тому, что ты больше всего хочешь найти.

Внезапно Коффи вспомнила момент, случившийся, когда она еще была в Лкоссе. В конюшне храма, когда она пыталась найти Адию и не знала, удастся ли ей это. Тогда она тоже обратилась к сиянию, попросила его помочь ей, и оно выполнило просьбу. Тогда сияние превратилось в цепочку огней, которые привели ее прямо к Адии. Достаточно было просто попросить. Она нахмурилась.

– Я думала… я думала, это обычное дело, – сказала она. – Я думала, многие дараджи так умеют.

Зайн покачал головой:

– Уверяю тебя, никто не может делать с сиянием то, что делаешь ты, Коффи. И тот факт, что ты можешь им управлять, что оно выполняет твои поручения, подтверждает то, что уже известно Феду. Ты могущественнее всех остальных дарадж, которые здесь находятся.

Коффи всем телом ощутила вес этих слов. Хорошо, что она сидела, иначе могла бы не устоять на ногах. Ты могущественнее всех остальных дарадж, которые здесь находятся. Она глубоко вдохнула, пытаясь это осмыслить, пытаясь в это поверить.

– То есть вы утверждаете, – медленно произнесла она, – что… что у меня есть шанс покинуть Терновый замок? Шанс вернуться домой?

– Да, – ответил Зайн, – но не прямо сейчас. Тебе нужно тренироваться, накапливать силу, чтобы, когда мы будем готовы двинуться в путь, мы точно знали, как работают твои способности. Вы с Макеной пробыли в лесу недолго, а ты уже выбилась из сил. Тебе понадобится куда больше выносливости…

Мысли Коффи снова заметались, и ей показалось, что слова Зайна доносятся откуда-то издалека.

Дом. Есть способ вернуться домой.

Сердце снова гулко забилось, но на этот раз не от страха – от радости. Радость. Она думала, что никогда больше не ощутит радости. Слезы застилали глаза, когда она подумала обо всех новых возможностях. Она сможет выбраться отсюда, вернуться в Лкоссу. Она сможет вернуться к маме и Джабиру, к Экону.