Текст книги "Античный мир «Игры престолов»"

Глава 2. Рыцари лета

Кейтилин Старк: Они рыцари лета, а зима между тем близко.

(БК)

Можно ли считать «Игру престолов» эпосом? Я думаю, большинство людей ответили бы на этот вопрос утвердительно. Будь то книга или экранизация, в «Игре престолов» присутствуют два основных момента, о которых мы инстинктивно думаем, когда имеем дело с эпосом: большой объем и охват проблем (в эпосе они сложны и серьезны). Например, «Игра престолов» довольна объемна, так как состоит из серии книг (на данный момент в ней примерно 1,75 млн слов) и многочисленных эпизодов сериала (на данный момент – 60), что также означает, что мы прогружаемся и вникаем в персонажей и события истории. Но «Игра престолов» огромна и в географическом плане. Она охватывает целый мир – Известный Мир, как стали называть его фанаты. Он не только велик, но и не до конца исследован. Существуют огромные области – за Стеной или вдали от Асшая, например, – в которых читатели, наравне с большинством персонажей, ни разу не были. В этом смысле «Игра престолов» не просто обширна, она продолжает развиваться: в процессе чтения мы попадем в новые миры (Вестерос, Вольные города, Залив Работорговцев), да и Джордж Р. Р. Мартин продолжает писать, поэтому конец до сих пор не ясен. Охват проблем еще более сложный. «Игра престолов» – история о королях и королевах, лордах и леди, замках и завоеваниях. Но это также история о наемниках и изгнанниках, рабах, бастардах и других людях, прикладыващих немало усилий, пытаясь доказать собственную важность в мире, которым правят аристократы. И тем не менее серьезность, с которой описаны борьба и страдания персонажей и жестокие конфликты между отдельными людьми и целыми нациями, повествовательное настроение также играют роль в формировании представления об «Игре престолов» как об эпосе. Таким образом, объем и охват – две черты, присущие эпосу: тенденция глобального охвата означает, что это эпос, хоть он и фокусируется на отдельной истории, но эта история затрагивает весь мир и каждого человека в нем. Она рассказывает как о прошлом, так и о настоящем и о будущем, и сводит все движущие силы человеческого существования к какой-то одной цели. В «Игре престолов», по крайней мере на сегодняшний день, эта цель явно политическая: завоевание Железного трона и власть над Семью Королевствами.

Эпос задает один фундаментальный вопрос: кто лучший? И отвечать на него всегда очень сложно и интересно. Первым автором, поднявшим его в классическом античном эпосе, традиционно считается Гомер: в своей «Илиаде» он спрашивает, кто лучший из ахейцев, и звучно отвечает: Ахиллес, герой Троянской войны. Понимание личности лучшего из героев, однако, является поверхностным подтекстом большинства эпосов: хотя «Илиада» постоянно ставит вопрос о том, кто лучший из ахейцев, все понимают, о ком идет речь. Вопрос, кто же центральный эпический герой «Игры престолов» гораздо сложнее, и, в отличие от «Илиады» или «Энеиды», намеренно неоднозначен. Действительно, кто лучший рыцарь? Эртур Дейн, убийца Улыбчивого Рыцаря, считающийся лучшим в своем поколении Королевской Гвардии? Но тем не менее его превосходит Рейегар Таргариен на турнирах в Штормовом Пределе и Харренхоле, а после он погибает в бою с отрядом Эддарда Старка у Башни Радости. А как насчет самого Рейегара? Он убит Робертом Баратеоном в битве на Трезубце. А самого Роберта побеждает на турнире сир Барристан Селми. А может, это огромный и устрашающий сир Григор Клиган? Тем не менее Оберин Мартелл вполне мог убить его. А что мы можем сказать о представителях молодого поколения – Джейме Ланнистере и Бриенне Тарт? Этот список бесконечен и дает пищу для размышления фанатам, склонным строить предположения, которые никогда не смогут найти точного и удовлетворяющего всех подтверждения. В любом случае, что означает слово «лучший»? Это просто уровень боевого искусства или близость к понятиям рыцарства и морали? Мы вернемся к вопросу героизма и способам определения главного героя (пусть он и не будет первым рыцарем) в третьей главе, но сейчас хотелось бы поднять более общий вопрос эпоса: не кто, а как? Под этим я подразумеваю вопроса того, как в эпосе рассказывается история, героизма и, что еще важнее, механизма повествования.

Античный эпос (а также, конечно, и более поздний эпос, например, «Потерянный рай» Джона Мильтона и «Песнь о Гайавате» Генри Лонгфелло) всегда поэтичен. В нем использовался одинаковый размер, называемый гекзаметром, который повторяет основной ритмический рисунок шесть раз, хоть и с многочисленными вариациями. Размер служил различным целям, включая легкость запоминания и структурные импровизации, так как эпос начал свою жизнь в устной форме, прежде чем его стали записывать. До сих пор ведутся многочисленные споры о происхождении греческой поэзии, в центре которой – «Илиада» и «Одиссея» и их предполагаемый автор Гомер, но также и другие произведения, которые дошли до нас лишь скудными фрагментами. Считается, что эти поэмы были записаны несколько веков спустя после того, как начали жить в качестве собрания историй о Троянской войне и возвращении греков домой после ее окончания. Скитающиеся поэты, предшественники средневековых трубадуров, передавали основные темы поэм – война в Трое, гнев Ахиллеса, Одиссей и Пенелопа и т. д., – но дополняли и изменяли их в зависимости от желания аудитории, своих предпочтений и новых влияний, которым они были подвержены. В результате две истории никогда не звучали одинаково, хотя связь между бардами и различными населенными пунктами делала их более-менее узнаваемыми. Когда произведения были наконец записаны, конечно, появилось некое постоянство, которое в дальнейшем укреплялось поколениями посредством редакций, дошедших до наших дней.

Может показаться, что все это не имеет отношения к «Игре престолов», которая, прежде всего, прозаическое произведение и, в отличие от эпоса, не подвергается импровизации, не выдумывается на месте, а является готовым продуктом авторской мысли. «Игра престолов» или, по крайней мере, каждая из книг или серий, – завершенное, не подлежащее изменениям произведение. Это, однако, лишь вершина айсберга, так как фактически мы можем столкнуться не с одной версией «Игры престолов», а, по крайней мере, с тремя или четырьмя. Есть книги, выпущенные с разрешения Джорджа Р. Р. Мартина. Есть также телесериал, который начинался как адаптация, но сейчас отклонился от оригинальной версии множеством интересных способов, таких как изменение имен персонажей и даже отказ от некоторых персонажей вообще, переписывание сюжетных линий и смещение акцентов. Некоторые из этих изменений были умышленными: что-то телевидение может показать лучше, чем книга, и наоборот. Некоторые являются абсолютной самодеятельностью: например, в седьмой серии первого сезона Серсея признается, что когда-то любила своего мужа. Эта сцена добавляет глубину персонажу и делает его историю более интересной, а саму Серсею – более привлекательной в глазах некоторых зрителей. В книге все иначе, и первоначальные чувства Серсеи к Роберту не столь ясны. Итак, у нас уже две версии «Игры престолов», каждая стремится затронуть определенные чувства аудитории с позволения Джорджа Р. Р. Мартина, хотя он, конечно, оказывает доверие продюсерам, режиссерам и актерам, никто из которых ни в коем случае не отделен от конечного продукта.

Если вы читали книги и смотрели сериал, если у вас есть первоначальные знания о процессе производства и отклонений от оригинальной версии, или вам представился шанс стать участником дискуссий на эту тему, границы стерты еще сильнее. Итак, книги и телесериал минимально отличаются друг от друга, и мы можем называть их официальными версиями. Другой официальной категорией считаются любые лицензированные произведения, такие как «Рыцарь Семи Королевств», которое углубляет и расширяет наше представление об истории Вестероса. Также существуют комиксы, карты и т. д. Далее мы подходим к большой категории неофициальных версий, начиная с книг об «Игре престолов» (как та, что вы сейчас читаете) и заканчивая созданными фанатами играми, форумами, фанфиками, интернет-сайтами и справочниками, каждая из которых является способом осмысления «Игры престолов». Ни одно подобное произведение не может назваться эпосом, своей формой очень напоминает форму, присущую эпосу в первоначальном виде: многочисленные версии, вовлечение аудитории и большое количество историй на общие темы, которые изменяются и адаптируются в соответствии со спросом и предложением. Эти истории будут распространяться в разных жанрах, разными способами, в виде эпического материала, переосмысленного на уровне трагической драмы, спетой под аккомпанемент лиры, изображенной на вазах и высеченной в мраморе. Конечно, конкретные механизмы изменились со времен архаического периода Греции, но общее воздействие литературного произведения, разрастающегося и формирующегося на наших глазах, привлекающего все большую аудиторию, очень похоже на то, с чем мы сталкиваемся сегодня.

Я также использую «Игру престолов» как общее название всей серии книг и продолжу делать это до конца. Рассуждая о связи книги с эпосом, однако, можно пойти неверным путем. Настоящее название серии – «Песнь Льда и Пламени», а песни и культура пения является важной частью мира и Вестероса, и античного эпоса. Называть эпические произведения по имени главного героя или основного места действия было обычной практикой, и «Песнь…» является лучшим способом их перевода: «Илиада» – это песнь об Илионе (другое название Трои), «Одиссея» – об Одиссее; «Энеида» – об Энее, «Фиваида» – о Фивах. Эта закономерность поднимает несколько интересных вопросов, потому что в названии «Песнь Льда и Пламени», по крайней мере, согласно древнему соглашению об именах, отсутствуют две особенности, свойственные античным произведениям: имя героя и место действия.

Теперь вопрос о герое «Игры престолов» становится более сложным, и мы будем рассуждать об этом в следующей главе, но упоминание льда и пламени в какой-то степени может помочь нам ответить на него. В качестве замены имени, под словом «лед», скорее всего, подразумевается меч Неда Старка и, конечно, вся его семья, многие члены которой становятся протагонистами истории. Но оно также может означать ледяные пустоши Севера или, скорее всего, огромную Стену, созданную целиком изо льда, охраняемую Ночным Дозором, организацией, в которую входили члены многих семей и в которой состоит бастард Неда Старка Джон Сноу. Так как многие персонажи умирают при сомнительных обстоятельствах, очень сложно выделить кого-то из них в качестве героя, но вместе они составляют один полюс в конфликте между Севером и Югом и политике Семи Королевств. То же касается и слова «пламя», но только в противоположном направлении. Оно однозначно относится к Таргариенам, чья власть основывалась на удивительной власти над драконами и их одержимости огнем. Он также может напоминать о жарких пустынях Дорна, некогда оплоте Таргариенов, а сейчас – месте поселения заклятых врагов Баратеона. Но самое главное, название говорит о фундаментальном, буквально основном конфликте, войне между силами, естественно противостоящими друг другу. Это ощущение бесконечности, необъятности, величия смысла, в котором обычные слова магическим образом превращаются в песнь, составляет основу традиции эпоса. Поэтому хоть название «Песнь Льда и Пламени» не во всем следует античным традициям, – более уместно было бы назвать книгу «Вестеросиада», – она обладает тем же эффектом: обозначает контуры и определяет рамки холста, на котором может быть изображена драма «Игры престолов».

Элементы эпоса в Вестеросе

Так что же насчет песни? Древнегреческие эпосы исполнялись как в песенной, так и в стихотворной форме. К «Игре престолов» это не относится, но все же ее называют песней. Почему? Зацепкой могут послужить упомянутые в ней песни, которые выполняют важную функцию и, более того, являются знаком того, что вскоре произойдет или будет сказано что-то важное. Конечно, это относится не ко всем песням: например, неоднократно упоминается «Медведь и прекрасная дева» – обычная песня, которую поют друзья вокруг костра за парой кружек эля. В отличие от нее, песня «Рейны из Кастамере» звучит несколько раз, повторяется в решающих моментах[22]22
  В сериале песня «Рейны из Кастамере» звучит в следующих эпизодах: в 1-й серии 2-го сезона ее насвистывает Тирион; в 3-й серии 2-го сезона песню поет Торос из Мира; в 9-й серии 2-го сезона – Бронн с приятелями в трактире; она звучит на Красной свадьбе в 9-й серии 3-го сезона и на Пурпурной свадьбе во 2-й серии 4-го сезона, а также в титрах к 9-й серии 2-го сезона и 2-й серии 4-го сезона. Кроме того, она упоминается в книгах: в «Буре мечей» в сценах Красной и Пурпурной свадеб и в «Пире стервятников» – Том из Семи Ручьев поет ее Эдмару, чтобы объяснить, что случается с теми, кто переходит дорогу Ланнистерам.


[Закрыть]. Этого не достаточно, чтобы воссоздать весь текст целиком, но очевидно, что она о том, как Ланнистеры перехитрили, разрушили и в конце концов завладели домом Рейна из Кастамере. Таким образом, в ней рассказывается история и говорится о характерных чертах Ланнистеров. Она преподносит урок и предупреждает, что никому не следует повторять глупую ошибку и связываться с домом Ланнистеров. Как таковая, эта песня не является эпосом, но приближается к нему, прославляющему великих мужей, которые оставляют в качестве наследия свои деяния и увековечивающая их дома и династии. Песня «Рейны из Кастамере» как раз об этом: она прославляет и чтит память и, таким образом, немного напоминает «Илиаду» и «Энеиду».

Песни Вестероса (или, по крайней мере, его аристократической части) сочетают в себе традиции эпической и застольной песенных культур; другими словами, это смесь поэм о деяниях великих мужей и королей и непристойной поэзии, как правило посвященной плотским утехам. Взять, к примеру, свадьбу Джоффри Баратеона и Маргери Тирелл. Во время обеда из семидесяти блюд перед гостями выступают певцы, каждый из которых исполняет свою версию знаменитой песни, а также собственные произведения. Так, бедняга Тирион вынужден сидеть и слушать версию «Танца драконов» Коллио, истории несчастной любви на фоне разрушенной Валирии, и думать про себя о том, что она понравилась бы аудитории больше, если бы бард пел ее не на высоком валирийском – языке, непонятном большинству гостей. Тем не менее «Бесса из харчевни» своим непристойным текстом возвращает внимание аудитории. Представление, конечно же, заканчивается обязательной «Рейны из Кастамере», прославляющей могущество Ланнистеров. Тирион знает старый валирийский и ведет себя немного высокомерно во время представления, но Коллио приходится исполнять и «Бессу» в угоду публике и соответствующий событию торжественный образец выской поэзии «Танец драконов», который, однако, скорее лиричен, чем эпичен: в этой песне рассказывается не о великих событиях, а об истории, происходящей на их фоне.

А вот поэзия другого рода, очень похожая на античный эпос: новая песня Хэмиша-Арфиста «Скачка лорда Ренли». В этой балладе рассказывается, как лорд Ренли после смерти раскаивается, что предал законного короля, бросает вызов Владыке Смерти и возвращается в мир живых, чтобы защитить страну от своего брата. Поэма сама по себе фантастична по параметрам сюжета Джорджа Р. Р. Мартина. Ренли не возвращается к жизни, хотя, по крайней мере, по версии сериала у нас нет причин думать, что этого не произойдет, так как воскрешение мертвых занимает значительное место в истории. Белые Ходоки появились как результат жутких воскрешений (зомби), но есть и другие персонажи, которые в той или иной степени имеют отношение к воскрешению: Берик Дондаррион, Кейтилин Старк и Григор Клиган были возвращены к жизни тем или иным образом, так же как и Джон Сноу в сериале, и, если рассматривать концепцию более метафорически, драконы возвращаются в мир, а персонажи, которые считались погибшими, оказываются в конце концов живыми. Гарлан (или Лорас, в зависимости от того, что мы берем в качестве источника – книгу или сериал) в битве на Черноводной притворяется Ренли, и это является еще одним способом возвращения Баратеона к жизни. Здесь воскрешение Ренли также вписывается в более широкий круг тем: Вонючка, молодой Эйегон Таргариен, Арья и Санса – все они вынуждены притворяться, играть чужие роли, чтобы выжить. Идея подражания хороша, ведь песня также является имитацией: она повторяет историю или притворяется ею, является версией того, что происходило на самом деле. Конечно, песня, которая начинается со слов «С костяного трона Владыка Теней воззрел на убитого лорда…» (ИП), не кажется очень достоверной в том смысле, что в ней не может быть подробных сведений о том, что и как произощло на самом деле. Вместо этого песня занимает промежуточную позицию: в ней события, происходившие в действительности, – битва на Черноводной, прибытие войска Ренли, союз с Ланнистерами и окончательная победа, – приукрашиваются, становятся более захватывающими и литературными, и оттого – менее правдоподобными, таким образом, фантастическая плоть укладывается на кости истории. Это важный аспект эпической поэзии и ее смысла: она воспевает великие события, которые являлись частью национальной мифологии или истории, или, еще лучше, национальной мифологической истории. Это происходит в большем или меньшем масштабе: так, «Энеида» повествует о происхождении Рима, а «Илиада» и «Одиссея» – о предыстории почти всего Средиземноморья, в то время как в «Фиваиде» Стация, на первый взгляд, говорится о Греции, но также и о Риме, и особенно о гражданской войне, где бы она ни происходила.

В конце «Скачки лорда Ренли» тень Ренли возвращается в Хайгарден, чтобы в последний раз увидеть свою возлюбленную, и глаза королевы Маргери наполняются слезами. Подобные чувства эпическая поэзия вызывала не только у Маргери. Поэт Виргилий публично читал новую часть своей поэмы «Энеида», повествующей об Энее, который покидает разрушенную Трою и отправляется со своими людьми в Италию, чтобы найти там новый дом и основать Римскую империю. Вскоре «Энеида» станет классическим произведением и краеугольным камнем западной литературной традиции, но в то время она была свежей, амбициозной и горячо ожидаемой. Одной из особенностей «Энеиды», делающей ее столь актуальной как во времена ее создания, так и сейчас, является то, что мифические события находят отклик даже в наши дни. Это проявляется в том, что Вергилия до сих пор часто цитируют.

В середине своего путешествия Эней отправляется в загробный мир, где встречает призрак недавно умершего отца и слышит от него пророчество о великой славе своего народа. В зеленом уголке подземного мира (согласно Вергилию, не такого уж мрачного и обреченного) собираются души будущих римлян в ожидании рождения и судьбы. Отец Энея указывает на каждую из них своему сыну, рассказывает, кто они и кем станут – это выглядит так, будто два человека ходят по портретной галерее. В конце, когда Римская империя провозглашена и все великие римляне обозначены и представлены, остается одна тень – мальчика, который мог бы стать величайшим из них, если бы дожил до совершеннолетия. В один из самых проникновенных моментов поэмы Анхиз говорит: «Ты бы Марцеллом был!» Сейчас «Энеида», как правило, интересна темами преждевременной смерти ярких молодых мужчин и человеческих жертвах великих битв, но Марцелл остается для нас исторической сноской. Публика в те дни, однако, состояла не из современных историков, а, скорее, из императора Августа и его сестры Октавии. Слушая строчки Вергилия, она лишилась чувств, а император так рыдал, что чтение пришлось прекратить. Но если боль Октавии была подлинной, слезы Маргери могли быть представлением, устроенным в политических целях, тем не менее проявление сильных эмоций во время чтения поэм в древности считалось важной частью мероприятия. Вы чувствуете боль и страдания героев, но пока они умирают, наслаждаетесь обедом и отсутствием собственных бед.

Эта идея настолько укоренилась, что мы видим ее в эпической поэзии, которая любит останавливаться на моментах, где исполняется для героев и королей. В «Илиаде» Ахиллес, принимая важных послов, играет на лире, воспевая славу героев. В «Одиссее» Пенелопа, жена Одиссея, умоляет певца Фемия прекратить петь о возвращении греков из Трои, а вместо этого исполнить что-нибудь более спокойное. Ей слишком больно слушать эту песню, которой мы могли бы дать название «Возвращение греков», так как ее муж до сих пор странствовует по морю, пытаясь найти путь домой из Трои (и попадает во множество приключений, о которых рассказывается в следующих песнях «Одиссеи»). Пенелопа видит, что ее страдания также используются для развлечения людей. Список можно продолжать: царица Карфагена Дидона просит Энея, потерпевшего кораблекрушение в Африке, поведать свою историю о возвращении из Трои. «Вы просите меня вновь испытать ужасную, невыносимую боль», – говорит он ей, но все равно выполняет ее просьбу, чем завоевывает сердце царицы. Эпос, таким образом, не просто заставляет людей испытать эмоции, но и объединить собственный опыт с чьим-то еще, более значительным, чтобы показать им, какое место они занимают в мире себе подобных.

У эпоса есть другая важная функция, и она заключается в воспитании молодых людей, которые учатся жить в соответствии со своим статусом. Не являясь руководством по ведению войн, он тем не менее призван вдохновлять молодых людей (а также стариков, хотя именно они обычно выступают в роли повествователей) быть похожими на героев эпоса, более того, жить так, как живут они. Существуют разные формы такого воспитания, но одна из главных, по крайней мере в Вестеросе, заключается в том, чтобы дать представление о правильной жизни в идеальном мире, в котором всегда светит солнце, рыцари благородны, а женщины прекрасны. В этом мире молодые люди влюбляются, совершают великие дела и добиваются неувядаемой славы, могущества или всего сразу. Конечно, это фантастический мир, и он, скорее всего, невозможен, и одной из главных особенностей «Игры престолов» является разочарование, которое проявляется при встрече с жестоким, суровым миром, и у некоторых персонажей этот мотив выражен наиболее ярко: Ренли Баратеон, Лорас Тирелл и, конечно, Санса Старк. Так как Лорас и Ренли – мужчины, они обладают привилегией разыграть свой собственный эпос, и мы потратим остаток этой главы, чтобы посмотреть, как это работает в античной поэзии. Санса, в свою очередь, попала в ловушку стереотипов о женской учтивости и беспомощности и, возможно, является самой страстной слушательницей песен о благородных рыцарях, воспринимает их как шаблон. Она считает, что все рыцари благородны и вежливы, потому что именно такими они изображены в песнях. Она считает, что король будет величественен, а королева милостива, потому что именно такими они изображены в песнях. И она ненавидит бунтарство своей сестры Арьи, потому что это идет вразрез с ее представлениями о том, что правильно: девочки должны шить, а мальчики – бегать с мечами в руках.

Эта инкультурация происходит не только через песни: мать Сансы и септа подкрепляют ее своими ожиданиями, поведением и афоризмами вроде «Любезность – это щит женщины». Но песни помогают им в воспитании, и именно из-за них Санса стала такой до глупости наивной. Возможно, самой вопиющей ее ошибкой, совершенной под влиянием мифических песен, были бездумные увлечения целой чередой юношей – от Лораса Тирелла до Берика Дондарриона и принца Джоффри, каждого из которых она считала хорошими и добрыми только потому, что все они были красивы и имели все внешние атрибуты прекрасных рыцарей. Мысль, что внешняя красота – признак доброты, является важной для Сансы, которая узнает о мире больше, встречаясь с уродливыми мужчинами: Псом, Тирионом Ланнистером и, наконец, сиром Донтосом и Петиром Бейлишем, ни один из которых не соответствует типу героя. В античном эпосе физическая красота первостепенна, так же как и молодость. Все герои эпосов привлекательны, в то время как уродливых людей высмеивают и издеваются над ними. Например, во второй книге «Илиады» греки собирают совет перед тем, как возобновить войну с троянцами. Мужчина по имени Терсит встает, чтобы произнести речь. Он Муж безобразнейший, он меж данаев пришел к Илиону:

 
Был косоглаз, хромоног; совершенно горбатые сзади
Плечи на персях сходились; глава у него подымалась
Вверх острием и была лишь редким усеяна пухом[23]23
  Гомер. Илиада. II. 216–219. Здесь и далее цитаты из «Илиады» приводятся в переводе Н. Гнедича. – Примеч. ред.


[Закрыть].
 

Положение усугубляется еще и тем, что Терсит также не пользуется популярностью среди предводителей, потому что он один из немногих, кто привлекал их внимание лидеров «не для благих намерений, а лишь для того, чтобы вызвать смех толпы». В этом Терсит является предшественником Тириона Ланнистера, который пытался компенсировать свою невыразительную внешность чувством юмора и остроумием (больше об этом в следующей главе). В греческом лагере, однако, Терсит не обладает даже этим. Как только он заканчивает говорить, встает Одиссей, чтобы пригрозить ему наказанием и унижением, если тот продолжит высмеивать таких людей, как Агамемнон. Но этим дело не кончается, и Одиссей бьет Терсета. Гомер, известный своей чувствительностью к эмоциональному состоянию, показывает нам мучительную сцену коллективного запугивания:

 
Рек – и скиптром его по хребту и плечам он ударил.
Сжался Терсит, из очей его брызнули крупные слезы;
Вдруг по хребту полоса, под тяжестью скиптра златого,
Вздулась багровая; сел он, от страха дрожа; и, от боли
Вид безобразный наморщив, слезы отер на ланитах.
Все, как ни были смутны, от сердца над ним рассмеялись[24]24
  Гомер. Илиада. II. 265–270.


[Закрыть].
 

Мы наблюдаем урок, преподаваемый по канонам эпоса: унижение удержит от вмешательства в дела вышестоящих как Терсета, так и каждого читателя «Илиады».

Порой песни обладают более прямым влиянием на то, что говорит и делает Санса, да и не только она. Одна из любимых песен Сансы – песня о Флориане (который, как она отмечает, был простаком) и Джонквиль. Когда в Королевской Гавани девушка должна убедить Серсею в своей верности, она обещает, что будет любить Джоффри, как Джонквиль Флориана, и, когда пьяный Пес требует исполнить песню, Санса предлагает именно эту, но Пес ее отвергает. Он, конечно, знает, как никто другой, что в политике государства эти песни не играют значительной роли, но вся история Сансы – это постепенное открытие этой грустной правды. Начинает общаться с мужчинами, которые лишь разочаровывают ее, она продолжает играть роль Джонквиль, но вместо галантного принца роль Флориана играет шут Донтос, замысливший вместе с Мизинцем выкрасть ее из города. История о Джонквиль и Флориане рассказана не полностью: Флориан не только великий шут, но и великий рыцарь; он видит Джонквиль купающейся в бассейне и влюбляется в нее. Этот мотив часто встречается в классической мифологии, но история молодых мужчин, шпионящих за купающимися богинями в лесу, зачастую имеет печальный конец. Возможно, самым известным примером является история Актеона, молодого охотника, встречающего богиню Диану, купающуюся в бассейне. Смущенная целомудренная богиня превращает юношу в оленя, и его собственные охотничьи псы настигают его и разрывают на части.

В античных мифах богини наделены великой силой и способны наказать за любое посягательство на их личное пространство. Санса, в свою очередь, выступает в роли игрушки для других, особенно по мере наступления половой зрелости. Мужчины (и женщины) манипулируют ею в своих собственных целях. Донтос, являясь шутом, явно не способен следовать примеру Флориана. Являясь к Сансе с новостями о битве на Черноводной, он провозглашает: «О, быть рыцарем», потому что он уже таковым не является, да и на самом деле никогда не был достойным чести носить этот титул. Санса, таким образом, цепляется за песни и мифы как за способ существования, как за средство расширения прав и обязанностей, как за руководство по правилам поведения и суждений. Она не виновата, что все это не соответствует действительности, но в результате ее главная роль заключается в том, чтобы быть пассивной и стойкой перед лицом опасностей и невзгод. Санса, по крайней мере, до тех пор, пока не покидает Королевскую Гавань, – хрестоматийная дева в беде, человек, который пытается стать частью эпоса, но которому никогда это не удается. Приключения выпадают на долю других. Приобретет ли книжный персонаж хотя бы часть авторитета своего двойника из телесериала, нам еще предстоит узнать, и, так как в книгах ее связь с песней представлена шире, мы также жаждем узнать, отразится ли ее зрелость на отношении к песне.

Актеон, настигнутый псами. Мозаика. Сайренсестер, музей Кориниум