Текст книги "Атлант расправил плечи"

– На каждой улице что-нибудь не так, – раздраженным тоном буркнул Таггерт. – Копать здесь вздумали! Почему никто ничего не делает вовремя?

Откинувшись на сиденье, Дагни поплотнее закуталась в накидку.

Она чувствовала усталость рабочего дня, который начался в ее кабинете в семь часов утра, и конец которого ей пришлось скомкать, не закончив всех дел, чтобы помчаться домой и переодеться, так как она дала согласие Джиму выступить на ужине Нью-Йоркского бизнес-совета.

– Они хотят, чтобы мы рассказали им о риарден-металле, – сказал он. – И ты сделаешь это лучше меня. Мы должны выглядеть внушительно. Ведь по поводу этого заменителя традиционной стали идет столько споров.

Сидя рядом с братом в его машине, Дагни жалела о том, что согласилась. Скользя взглядом по улицам Нью-Йорка, она думала о гонке между металлом и временем, о состязании между рельсами Рио-Норте и пролетающими днями. Ей казалось, что царящий в автомобиле покой до предела напрягает ее нервы, предвещая безвозвратную потерю целого вечера в то время, когда она не имела права потратить впустую даже час.

– При всех нынешних атаках на Риардена, – продолжил Таггерт, – ему могут потребоваться друзья.

Дагни недоверчиво посмотрела на брата.

– Ты хочешь сказать, что поддержишь его?

Вместо ответа Джим вялым тоном спросил:

– А что ты думаешь об отчете, представленном спецкомитетом Национального совета металлопромышленников?

– Ты знаешь, что я о нем думаю.

– Они утверждают, что риарден-металл представляет собой угрозу общественной безопасности. Они говорят, что химический состав его ничем не обоснован, что металл этот хрупок, подвержен молекулярному разрушению, что он будет растрескиваться без предварительных признаков… – Таггерт умолк, как бы ожидая ответа. Дагни молчала, и он встревоженным тоном спросил:

– Ты не передумала, а?

– Относительно чего?

– Относительно этого металла.

– Нет, Джим, не передумала.

– Но ведь там… в комитете этом… знатоки, специалисты своего дела… эксперты высшего класса… Главные металлурги крупнейших корпораций, обладатели университетских дипломов со всех концов страны… – проговорил он несчастным тоном, словно бы умоляя сестру дать ему доказательства своего права отрицать приговор этих людей.

Дагни посмотрела на брата с недоумением: такое поведение было ему не свойственно.

Дернувшись, машина поползла вперед. Медленно въехав в брешь дощатого забора, она миновала котлован с лопнувшей водопроводной трубой. Возле котлована сложены были новые трубы. Дагни заметила на них торговую марку: «Литейный завод Стоктон», Колорадо. Она отвернулась; ей не хотелось, чтобы хоть что-то напоминало ей о Колорадо.

– Ничего не могу понять… – пожаловался Таггерт. – Лучшие специалисты Национального совета металлопромышленников…

– А кто, Джим, является его президентом? Оррен Бойль, не так ли?

Таггерт не повернулся к ней, однако челюсть его отвисла.

– Если этот жирный тупица считает, что ему можно… – начал он, но оборвал фразу.

Дагни посмотрела на висевший на углу фонарь. Это был шар, наполненный светом. Не покоряясь непогоде, он освещал заколоченные окна и щербатые тротуары как единственный их хранитель. В конце улицы, за рекой, на фоне огней фабрики угадывались очертания электростанции. Мимо проехал тяжелый грузовик, закрывший собой весь обзор. Такие грузовики развозили топливо. На ярком зеленом боку свежеокрашенной цистерны, невзирая на слякоть, блестели белые буквы: «“Уайэтт Ойл”, Колорадо».

– Дагни, ты слышала о дискуссии, которая состоялась на собрании Союза рабочих сталелитейных заводов в Детройте?

– Нет. И о чем они спорили?

– Все было в газетах. Там говорили о том, можно ли разрешать членам профсоюза работать с риарден-металлом. Решение принято не было, однако самого обсуждения уже хватит для подрядчика, пожелавшего рискнуть… о, он немедленно отменит заказ!.. Но что если… что если все выступят против риарден-металла?

– Пусть себе возражают.

Светлая точка поднималась по прямой линии к верхушке невидимой башни. Это работал лифт огромного отеля. Мимо здания на боковую улицу проехал легковой автомобиль. Бригада рабочих сгружала тяжелый ящик с грузовика в открытую дверь подвала. Дагни прочла на ящике: «“Нильсен Моторс”, Колорадо».

– Потом, мне не нравится резолюция, которую приняло собрание школьных учителей Нью-Мексико, – продолжил Таггерт.

– Какая резолюция?

– Они решили, что не следует позволять детям ездить по новой линии Рио-Норте компании «Таггерт Трансконтинентал» после завершения ее постройки, поскольку это небезопасно… Так и подчеркнули, новой линии «Таггерт Трансконтинентал». Это напечатали во всех газетах. Жуткая реклама для нас… Дагни, чем, по-твоему, нам нужно ответить?

– Пуском первого поезда по новой линии Рио-Норте.

Таггерт надолго погрузился в молчание. Он выглядел очень подавленным.

Дагни не могла поверить себе: он не пытался осмеять ее, он не выставлял против нее мнения своих любимых авторитетов, он словно бы просил утешения.

Мимо промелькнул легковой автомобиль. За короткое мгновение Дагни успела оценить его мощь, плавность и уверенность хода, великолепный дизайн. Ей было известно, кто производит подобные машины: «Хэммонд Кар Компани», Колорадо.

– Дагни, а мы… а мы действительно построим эту линию… вовремя?

Ей было странно слышать голос Джеймса полным столь обыкновенного чувства, простейшего животного страха.

– Если уж мы не сумеем помочь этому городу, тогда да поможет ему Господь! – ответила она.

Машина обогнула угол. Над черными крышами маячила страница календаря, освещенного белым светом прожектора. На ней значилось: 29 января.

– Дэн Конвей оказался сукиным сыном!

Слова эти вырвались у Таггерта внезапно, словно он более не мог сдерживаться.

Она с возмущением посмотрела на брата:

– С чего это ты так решил?

– Он отказался продать нам ветку «Феникс-Дуранго» в Колорадо.

– Надеюсь… – Ей пришлось остановиться и начать снова, стараясь не сорваться на крик. – Надеюсь, ты не обращался к нему с этим предложением?

– Конечно, обращался!

– Неужели ты ожидал, что он… продаст ее… тебе?

– А почему нет? – истерическая и задиристая манера вернулась к Таггерту. – Я предложил ему больше, чем мог бы предложить кто-то другой. Нам не нужно было бы тогда разбирать и перевозить ее, мы могли бы воспользоваться ею на месте. И какая бы получилась реклама – с учетом общественного мнения мы отказываемся от колеи из риарден-металла. Его ветка оправдала бы себя до последнего цента! Но этот сукин сын отказался. Он даже заявил, что не продаст «Таггерт Трансконтинентал» и фута собственных рельсов. А сейчас он распродает их по частям любому желающему, вплоть до конок в Арканзасе и Северной Дакоте, продает с ущербом для себя, и это с учетом того, что я предлагал ему, сукину сыну! Даже не хочет заработать! И видела бы ты, как слетаются к нему эти коршуны! Они-то знают, что нигде больше рельсов не найдешь!

Дагни склонила голову на грудь. Она не могла даже смотреть в сторону брата.

– По-моему, это противоречит Правилу против хищнической конкуренции, – раздраженным тоном проговорил Таггерт. – Насколько я помню, Национальный железнодорожный альянс в первую очередь намеревался защитить своих основных членов, а не мелких ершей из Северной Дакоты. Но у меня нет возможности заставить альянс провести голосование на эту тему, потому что все члены его сейчас замешаны в эту историю и вырывают рельсы друг у друга!

Дагни медленно выдавила из себя, сожалея, что на ней нет перчаток и она может испачкаться этими словами:

– Теперь мне понятно… почему тебе понадобилось… чтобы я выступала… в защиту риарден-металла.

– Вот уж не знал, что ты такая…

– Заткнись, Джим, – спокойно проговорила она.

Какое-то мгновение Таггерт молчал. А потом откинулся на спинку сиденья и недовольным тоном пробурчал:

– И постарайся выступить поубедительнее, потому что Бертрам Скаддер может проявить крайний скепсис.

– Бертрам Скаддер?

– Он будет сегодня среди выступающих.

– Среди выступающих… Ты не говорил мне, что будут другие ораторы.

– Ну… я… Какая тебе разница? Ты ведь не боишься его, так ведь?

– Нью-Йоркский бизнес-совет! И вы приглашаете Бертрама Скаддера?

– А почему нет? По-моему, неплохая идея. Он не испытывает никакой неприязни к бизнесменам. Потом, он принял наше приглашение. Нам следует проявить широту взглядов, заслушать все мнения и, быть может, перетянуть его на свою сторону… На что это ты уставилась? Ты ведь сумеешь победить его в споре, правда?

– …победить его в споре?

– В прямом эфире. Будет радиопередача. Ты будешь дискутировать с ним на тему «Является ли металл Риардена смертоносным продуктом жадности?»

Наклонившись вперед, Дагни опустила стеклянную перегородку, отделявшую ее от шофера, и приказала:

– Остановите машину!

Она не слышала слов Таггерта. Откуда-то издали до нее доносились его вопли.

– Нас ждут!.. На ужине будут присутствовать пятьсот человек и вся национальная верхушка!.. Ты не можешь обойтись со мной таким образом!

Наконец он схватил ее за руку и выкрикнул:

– Но почему???

– Идиот несчастный, неужели ты действительно думаешь, что этот вопрос можно решить голосованием?

Автомобиль остановился. Дагни выскочила из него и побежала.

Несколько успокоившись, она первым делом обратила внимание на свою обувь. Она шла спокойно и неторопливо, чувствуя холод тротуара под каблучками черных атласных босоножек. Дагни откинула волосы со лба, на ладони остались таять хлопья снега.

Теперь, когда слепящий гнев оставил ее, Дагни не ощущала ничего, кроме гнетущей усталости. У нее чуть побаливала голова; она почувствовала голод и вспомнила, что собиралась отужинать на бизнес-совете. Не останавливаясь, она подумала, что есть все-таки не стоит, и решила выпить где-нибудь чашечку кофе, а потом отправиться домой на такси.

Дагни огляделась. Ни одного кеба поблизости видно не было. Она не представляла себе, где находится. Район вообще не производил хорошего впечатления. На противоположной стороне улицы зияла широкая щель между домами; в окнах обшарпанных домов светились редкие огоньки, несколько маленьких грязных лавчонок были уже закрыты на ночь, в двух кварталах от нее наползал туман от Ист-ривер.

Дагни повернула к центру города. Впереди маячил черный скелет здания. Некогда в нем размещались конторы; теперь же сквозь обнажившиеся стальные конструкции и углы раскрошившейся кирпичной кладки просвечивало небо. В тени остова, подобно пробивающейся к небу травинке у подножия мертвой скалы, оказалась небольшая закусочная. Чистые окна ее были ярко освещены. Она вошла.

Внутри был свежевытертый прилавок, опоясанный полоской хрома. На нем стоял полированный титан, пахло кофе. За прилавком сидели несколько бродяг, позади него орудовал пожилой здоровяк, рукава его безукоризненно белой рубашки были закатаны выше локтя. Волна теплого воздуха заставила Дагни понять, как же она замерзла. Поплотнее закутавшись в черную бархатную накидку, она села на высокий стул.

– Пожалуйста, чашку кофе, – попросила она.

Окружающие смотрели на нее безо всякого любопытства. Появление в грошовой забегаловке женщины в вечернем платье их не удивило; впрочем, теперь никто ничему не удивлялся. Хозяин закусочной принялся невозмутимо выполнять ее заказ. В безразличной манере его, впрочем, проявлялась своего рода деликатность, не позволяющая ему задавать вопросы.

Дагни не могла определить, работают или перебиваются подаянием четверо сидевших возле нее людей: ни их одежда, ни манеры не обнаруживали в эти дни никаких различий. Хозяин поставил перед ней кружку кофе. Дагни обхватила ее ладонями, радуясь теплу.

Оглядевшись по сторонам, она по профессиональной привычке прикинула, сколько можно купить в этом заведении на 10 центов, и порадовалась своим выводам.

Взгляд ее перебрался от блестевшего нержавейкой бака кофеварки к литой сковороде, к стеклянным полкам, к эмалированной раковине, к хромированным лопастям миксера. Хозяин занялся приготовлением тостов. Дагни с удовольствием проводила взглядом цепочку ломтиков хлеба, медленно ползущих по узкому конвейеру мимо раскаленных нагревателей. А потом она заметила название, вытесненное на тостере: «Марш Электрик», Колорадо».

И в бессилии уронила голову на лежавшую на прилавке руку.

– Бесполезно, мадам, – буркнул сидевший возле нее старикашка.

Ей пришлось поднять голову, улыбнуться – ему и самой себе.

– В самом деле? – спросила Дагни.

– В самом деле. Забудьте об этом. Не надо обманывать себя.

– В чем?

– В том, что цена всему больше гроша. Кругом, дамочка, только грязь да кровь. Не верьте тем мечтам, которыми вас накачивают под завязку, и вам не будет больно.

– Каким мечтам?

– Тем сказкам, которыми нас пичкают в молодости, – о человеке, о духе. В людях нет никакого духа. Человек – это просто низменное животное, без интеллекта, души, добродетелей и моральных ценностей. Животное, наделенное двумя способностями – жрать и размножаться.

Его исхудавшее лицо с тонкими чертами и широко раскрытыми глазами все еще хранило следы прежнего достоинства. Он был похож на проповедника или профессора эстетики, который провел долгие годы в пыльном заштатном музее. Интересно, что могло погубить этого человека, какая ошибка на пути могла довести его до такого состояния…

– Человек вступает в жизнь, ища в ней красоту, величие, возвышенные свершения, – продолжил он. – И что же он находит? Уйму хитроумных машин для производства автомобильной обивки или пружинных матрасов.

– Чем тебе не угодили пружинные матрасы? – спросил мужчина, похожий на водителя грузовика. – Не обращайте на него внимания, мэм. Он любит поговорить, чтобы послушать себя самого. И ничего плохого не сделает.

– Человек наделен одним-единственным талантом – низменным хитроумием, расходуемым на удовлетворение потребностей, – проговорил старик. – Для этого никакого интеллекта не надо. Не надо верить всем россказням о разуме человека, о его душе, его идеалах, безграничном честолюбии.

– А я и не верю, – проговорил молодой парень с крупным ртом, сидевший в углу, у стойки. Пальто его было разорвано на плече, а горечи в изломе губ хватило бы на целую длинную жизнь.

– И что такое душа? – продолжил старик. – Разве наделен духом производственный процесс или акт размножения? Но ничем другим человек не интересуется. Материальное – вот все, что известно человеку, все, что заботит его. О том свидетельствует наша великая промышленность – единственное достижение так называемой цивилизации, – созданная вульгарными материалистами, наделенными моральным уровнем свиньи и ее же целями и интересами. Чтобы собрать на конвейере десятитонный грузовик, не требуется никакой нравственности, никаких моральных принципов.

– Что такое мораль? – спросила Дагни.

– Способность отличать добро от зла, умение видеть истину, отвага, необходимая, чтобы следовать ей, преданность добру, целостность натуры, чтобы не изменять добру ни за что и никогда. Но где отыскать все это?

Юноша насмешливо фыркнул.

– И кто такой Джон Голт?

Дагни допила кофе, сосредоточившись лишь на том удовольствии, которое приносила ей горячая жидкость, разливавшаяся живительным огнем по всему ее телу.

– Могу сказать тебе, – проговорил невысокий морщинистый бродяга, надвинувший кепку на самые глаза. – Я знаю.

Его словно бы не услышали или просто не обратили внимания. Юноша не отводил от Дагни задиристых, рассеянных глаз.

– Вы не боитесь, – вдруг проговорил он без всякого повода, просто констатируя факт безжизненным, отрывистым тоном, в котором звучала и нотка удивления.

Дагни посмотрела на него.

– Нет, – проговорила она, – не боюсь.

– Я знаю, кто такой Джон Голт, – проговорил снова бродяга. – Это тайна, но я знаю.

– И кто же он? – спросила она безо всякого интереса.

– Первопроходец, – ответил бродяга. – Величайший среди всех, кто когда-либо жил на свете. Тот, который открыл источник вечной молодости.

– Мне еще одну. Темного, – сказал старик, пододвигая к хозяину свою кружку.

– Джон Голт потратил на поиски много лет. Он переплывал океаны, пересекал пустыни, спускался в забытые рудники, протянувшиеся на многие мили под землей. Но нашел он свой источник на вершине горы. Чтобы подняться туда, ему потребовалось десять лет. В теле его не осталось ни одной целой кости, на руках – кожи, он забыл свой дом, свое имя, свою любовь. Но все-таки он поднялся на гору. И нашел там источник вечной молодости, который хотел дать людям. Только он так и не вернулся.

– Интересно, почему? – спросила Дагни.

– Потому что, как оказалось, этот источник нельзя перенести к людям.

* * *

Человек, сидевший перед столом Риардена, казался каким-то расплывчатым, и манеры его также были лишены выразительности, так что никто не мог бы запечатлеть в памяти его лицо или обнаружить в нем самом нечто особенное. Единственной отличительной чертой его был большой нос картошкой. Человек этот держался кротко, однако в поведении его заметен был некий абсурдный намек – угроза, преднамеренно скрываемая, но так, чтобы все же оставаться заметной. Риарден не мог понять цели встречи. Визитер этот, доктор Поттер, занимал какую-то непонятную должность в Государственном научном институте.

– Чего вы от меня хотите? – в третий раз спросил Риарден.

– Я прошу вас учитывать социальные аспекты, мистер Риарден, – негромко проговорил Поттер. – Я умоляю вас не забывать, в какое время мы живем. Наша экономика к этому не готова.

– К чему именно?

– Наша экономика находится в состоянии крайне шаткого равновесия. И все мы должны объединить свои усилия, чтобы спасти ее от коллапса.

– Хорошо, и что я должен сделать для вас?

– Таковы соображения, на которые меня попросили обратить ваше внимание. Я представляю Государственный научный институт, мистер Риарден.

– Вы уже говорили. Но чего ради вы решили встретиться со мной?

– В Государственном научном институте сложилось неблагоприятное мнение о риарден-металле.

– Знаю.

– Но разве это не является фактором, который вы должны принять во внимание?

– Нет.

Дни стали короче, и за окном начинало темнеть. Риарден заметил неправильной формы тень носа, легшую на щеку визитера, и следившие за ним блеклые глаза; рассеянный взгляд, тем не менее, был целеустремленным.

– В Государственном научном институте собраны лучшие умы страны, мистер Риарден.

– Мне говорили об этом.

– И вы, конечно же, не намереваетесь оспаривать их мнение?

– Намереваюсь.

Гость посмотрел на Риардена как бы моля о помощи, словно бы Риарден нарушил неписаное правило, требовавшее от него давным-давно понять всю щекотливость своего положения. Риарден помогать не стал.

– И это все, что вы хотели выяснить? – спросил он.

– Дело во времени, мистер Риарден, – умиротворяющим тоном произнес посетитель. – Это всего лишь временная задержка. Нужно, чтобы наша экономика получила шанс на стабилизацию. Если бы только вы согласились подождать пару лет…

Риарден усмехнулся – весело и презрительно.

– Так вот что вам нужно? Хотите, чтобы я убрал риарден-металл с рынка? Почему?

– Всего несколько лет, мистер Риарден. Только до того как…

– Вот что, – проговорил Риарден. – Могу ли я задать вам вопрос: неужели ваши специалисты решили, что риарден-металл совсем не то, за что я его выдаю?

– Мы не делали такого заключения.

– Вы решили, что он плох?

– Речь идет о социальной значимости вашего изобретения. Мы мыслим в рамках всей страны, нас заботят общественное благосостояние и терзающий нас в настоящий момент ужасный кризис, который…

– Так хорош риарден-металл или плох?

– Если рассмотреть настоящий вопрос под углом вселяющего тревогу роста безработицы, который в настоящее время…

– Так, значит, он хорош?

– Во время отчаянного дефицита стали мы не можем позволить себе дальнейшее увеличение производства сталелитейной компании, выпускающей слишком много продукции, потому что она в таком случае вытеснит фирмы, производящие слишком мало, что приведет к нарушению стабильности экономики, что в свой черед…

– Вы намереваетесь дать ответ на мой вопрос?

Посетитель пожал плечами:

– Оценки всегда относительны. Если риарден-металл плох, он представляет для общества физическую опасность. Если же хорош – социальную.

– Если вам есть что сказать мне о физической опасности, которую может представить риарден-металл, выкладывайте. Остальное можно опустить. Сразу же. Я не понимаю этого языка.

– Но вопросы общественного благосостояния, конечно же…

– Оставим эту тему.

Посетитель, казалось, пребывал в полном смятении, словно его ноги потеряли опору. И через какое-то мгновение он беспомощно спросил:

– Но что же тогда является основной сферой ваших интересов?

– Рынок.

– Что вы имеете в виду?

– На риарден-металл существует спрос, и я намереваюсь удовлетворить его в полной мере.

– Но не является ли понятие рынка чем-то гипотетическим? Реакция общества на ваш металл не обнадеживает. За исключением контракта с «Таггерт Трансконтинентал» вы не имеете других крупных заказов…

– Хорошо, раз публика, по-вашему, не интересуется моим металлом, что же вас беспокоит?

– Раз публика не интересуется им, вы понесете крупные потери, мистер Риарден.

– Ну, это уж моя забота, а не ваша.

– Но если вы проявите хоть какое-то стремление к компромиссу и согласитесь подождать несколько лет…

– Почему я должен ждать?

– Но, по-моему, я дал вам понять, что в настоящее время Государственный научный институт не одобряет появления риарден-металла в металлургии.

– Почему ваше мнение должно интересовать меня?

Гость вздохнул:

– Вы очень тяжелый человек, мистер Риарден.

Предвечернее небо темнело, обретало плотность за стеклами окон. Фигура посетителя расплывалась кляксой среди резких, прямых плоскостей мебели.

– Я согласился принять вас, – проговорил Риарден, – потому что вы сказали, что намереваетесь обсудить со мной крайне важный вопрос. Если это все, что вы можете сказать, то прошу меня извинить. Я очень занят.

Посетитель откинулся на спинку кресла.

– Насколько я слышал, вы потратили на разработку риарден-металла десять лет. Во сколько она вам обошлась?

Риарден поднял глаза: он не понял смысла этого вопроса, однако в голосе Поттера читалось явное намерение; голос его сделался жестким.

– В полтора миллиона долларов, – проговорил Риарден.

– И сколько вы хотите за него?

Риарден невольно сделал паузу. Он не верил своим ушам. И наконец негромко переспросил:

– За что именно?

– За все права на риарден-металл.

– Я думаю, будет лучше, если вы уберетесь отсюда, – проговорил Риарден.

– Ваша позиция ничем не оправданна. Вы бизнесмен, и я делаю вам предложение. Назовите свою цену.

– Права на риарден-металл не продаются.

– Я уполномочен предложить вам крупную сумму. В правительственных масштабах.

Риарден сидел, не шевелясь, только на скулах его ходили желваки; однако взгляд оставался безразличным, если не считать едва заметное любопытство.

– Вы бизнесмен, мистер Риарден. И от такого предложения вы не имеете права отказываться. С одной стороны, вы крупно рискуете, вам придется идти против неблагоприятно настроенного общественного мнения, вы вполне можете потерять все вложенные в риарден-металл деньги до последнего пенни. И мы могли бы избавить вас от риска и ответственности, вы сорвете крупный куш, причем без задержки и куда в большем размере, чем сумеете получить от продаж в ближайшие двадцать лет.

– Насколько я понял, Государственный научный институт представляет собой научное, a не коммерческое заведение, – проговорил Риарден. – И чего же вы так боитесь?

– Вы прибегаете к некрасивым и лишним словам, мистер Риарден. Я пытаюсь вести наш разговор в дружеских тонах. Вопрос крайне серьезный.

– Я начинаю понимать это.

– Мы предлагаем вам открытый чек… на неограниченную сумму. Чего вы еще хотите? Называйте свою цену.

– Продажа прав на риарден-металл не является темой для обсуждения. Если у вас есть еще, что сказать, говорите, и до свидания.

Посетитель посмотрел на Риардена недоверчивым взглядом и спросил:

– Чего вы хотите?

– Я? О чем вы?

– Вы занимаетесь бизнесом для того, чтобы делать деньги, не так ли?

– Так.

– И вы хотите иметь максимально возможный доход, не правда ли?

– Хочу.

– Тогда почему вы хотите вести борьбу еще годы и годы, выжимая какие-то жалкие пенни с тонны проданного металла, вместо того чтобы сразу получить целое состояние за свой товар? Почему?

– Потому что он принадлежит мне. Вы понимаете последнее слово?

Посетитель вздохнул, поднялся на ноги и проговорил, явным образом подразумевая обратное.

– Надеюсь, у вас не возникнет причин сожалеть о своем решении, мистер Риарден.

– До свидания, – произнес Риарден.

– Полагаю, я должен предупредить вас о том, что Государственный научный институт может выпустить официальное отрицательное заключение относительно риарден-металла.

– Это ваше полное право.

– Такое заключение существенно осложнит ваше положение.

– Вне сомнения.

– Что касается более отдаленных последствий… – гость пожал плечами. – Наше время не любит людей, отказывающихся от сотрудничества. В наше время человеку нужны друзья. А вы, мистер Риарден, не относитесь к числу людей… популярных.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы меня прекрасно поняли.

– Нет.

– Общество представляет собой сложный организм. Решения ждут многочисленные вопросы, подвешенные на тонких нитях. И мы не можем сказать заранее, когда будет найдено решение того или иного вопроса и какие факторы станут решающими в этом тонком равновесии. Я сказал достаточно ясно?

– Нет.

Сумерки озарились пламенем, вспыхнувшим над разливаемой сталью. Оранжевое свечение, отливающее чистым золотом, легло на стену за спиной Риардена.

Полоса света медленно двигалась по его лбу. Лицо Риардена хранило безмятежное выражение.

– Государственный научный институт представляет собой правительственную организацию, мистер Риарден. Законодательные власти в настоящее время рассматривают несколько законов, которые могут оказаться принятыми буквально в любой момент. В наши дни бизнесмены находятся в особенно уязвимом положении. Не сомневаюсь в том, что теперь вы меня понимаете.

Риарден поднялся на ноги, он улыбался. Улыбался так, словно все тревоги разом оставили его.

– Нет, доктор Поттер, – проговорил он, – не понимаю. Но если бы понял, мне пришлось бы убить вас.

Посетитель подошел к двери, остановился и посмотрел на Риардена взглядом, в котором в данный миг не было ничего, кроме простого человеческого недоумения. Риарден застыл на фоне ползущего по стене светового пятна; поза его оставалась непринужденной, руки покоились в карманах.

– Не скажете ли вы мне, – спросил Поттер, – между нами, просто так, из личного любопытства, зачем вам все это нужно?

Риарден ответил спокойным тоном:

– Скажу. Но вы не поймете. Дело, видите ли, в том, что риарден-металл очень хорош.

* * *

Дагни не могла понять, что именно двигало мистером Mоуэном. «Объединенная стрелочно-семафорная компания» вдруг прислала извещение о том, что не сумеет выполнить ее заказ. Ничего нового не происходило, причин для отказа не было, объяснений ей тоже не предоставили.

Она бросилась в Коннектикут, чтобы лично повидаться с мистером Mоуэном, однако единственным результатом визита стала лишь очередная тяжесть, с новой силой навалившаяся на нее. Мистер Mоуэн объявил, что прекращает изготавливать стрелки из риарден-металла. И в качестве единственного объяснения сказал, стараясь не смотреть ей в глаза:

– Слишком многие этим недовольны.

– Чем именно? Риарден-металлом или тем, что вы делаете из него стрелки?

– И тем, и другим, как мне кажется… Людям это не нравится… И я не хочу иметь неприятности на свою голову.

– И какие же неприятности?

– Всякие.

– Вы слышали хотя бы об одном-единственном настоящем недостатке риарден-металла?

– Ну кто может сказать, что верно, а что нет?.. В резолюции Национального совета металлопромышленников сказано…

– Вот что, вы работали с металлами всю свою жизнь. Четыре последних месяца вы имеете дело с риарден-металлом. Неужели вы не понимаете, что ничего более качественного в ваши руки еще не попадало?

Моуэн молчал.

– Вы не понимаете этого?

Он отвернулся.

– Разве вы не можете сказать, что истинно, а что нет?

– Черт побери, мисс Таггерт, я занимаюсь своим делом, и я – человек маленький. Я просто хочу делать деньги.

– И каким, по-вашему, способом их делают?

Однако она понимала, что уговоры бесполезны. Глядя на лицо мистера Mоуэна, на его блуждавшие по сторонам глaза, она ощущала себя на шоссе под оборванными бурей телефонными проводами, когда связь прервана и слова превратились в ничего не значащие звуки.

Спорить бесполезно, думала она, и незачем забивать себе голову мыслями о людях, которые не способны ни опровергнуть аргумент, ни принять его.

Возвращаясь поездом в Нью-Йорк, Дагни твердила себе, что мистер Mоуэн ничего не значит и ничто, с ним связанное, теперь не имеет значения. Она лихорадочно соображала, где отыскать нового производителя стрелок. Дагни перебирала в уме список имен, стараясь понять, кого можно побыстрее убедить, упросить или подкупить.

Едва переступив порог приемной своего кабинета, Дагни поняла: что-то произошло. Ее встретила неестественная тишина и устремленные на нее взгляды сотрудников, словно все они только и ждали ее появления, ждали с надеждой и ужасом.

Эдди Уиллерс поднялся и направился к двери ее кабинета, зная заранее, что она все поймет и пойдет следом за ним. Дагни успела заметить выражение его лица и подумала: что бы ни произошло, жаль, что он так расстроен.

– Государственный научный институт, – негромко проговорил он, когда они остались вдвоем, – выпустил заявление, в котором предостерег людей от использования риарден-металла.

Он добавил:

– Это передали по радио. И напечатали в вечерних газетах.

– И что же они там сказали?

– Дагни, по сути, ничего!.. Ничего плохого, и вместе с тем выходит, что все плохо. Вот что самое чудовищное.

Он старался прежде всего говорить спокойно, но это давалось ему с трудом, и он уже просто не мог уследить за словами. Они слетали с его губ, как бы повинуясь полному боли неверию ребенка, громко негодующего при первом столкновении со злом.

– Но что они сказали, Эдди?

– Они… Тебе придется прочитать, – он указал Дагни на газету, оставленную на ее столе. – Они не сказали, что риарден-металл плох. Они не стали утверждать, что пользоваться им опасно. Они просто…

Эдди развел руки и уронил их.

Она сразу поняла, что они сделали. Ей на глаза тут же попались предложения: «есть вероятность того, что в результате тяжелых нагрузок может появиться внезапное растрескивание, хотя продолжительность этого периода невозможно просчитать заранее… нельзя полностью отвергнуть и вероятность молекулярных реакций неизвестной пока природы… Хотя прочность металла на растяжение вполне очевидна, возникают некоторые сомнения в отношении его поведения после резких ударных нагрузок… Хотя все свидетельства не позволяют последовать предложению о запрещении использования риарден-металла, необходимо дальнейшее исследование его характеристик».