Текст книги "Ответы: Об этике, искусстве, политике и экономике"

Пожалуйста, несколько слов о правах человека, особенно применительно к проблеме абортов.

Чтобы получить полное представление о моих взглядах на этот вопрос, читайте статью «Живая смерть» (Of Living Death) [переиздано в сборнике «Голос разума» (The Voice of Reason)]. Там была прокомментирована энциклика папы римского о контрацепции (Humanae Vitae)[7]7
  Humanae Vitae (в пер. с лат. – «[Важнейший дар передачи] человеческой жизни…») – энциклика папы Павла VI от 25 июля 1968 г., посвященная контролю над рождаемостью. – Прим. ред.


[Закрыть]. Я безоговорочно за аборты. Точнее, я выступаю не за то, что все должны сделать аборты, а за право женщины сделать аборт, если она так решила. Думаю, этот вопрос должен решаться женщиной и ее врачом. И поддерживаю решение Верховного суда по этому делу. Это одна из причин, почему я выступаю против Рональда Рейгана. Этот так называемый политик провозглашает себя защитником капитализма и американских устоев – и вдруг выступает против абортов! Если уж он не уважает столь фундаментального права, то не может быть защитником никаких прав [FHF 76].

Что касается аборта, есть ли какие-либо права у нерожденного ребенка?

Нет. Я хотела бы высказать свое негодование по поводу того, что живого человека равняют с эмбрионом, какой-то горсткой недоразвитых клеток. (Аборт в последнюю минуту – когда ребенок уже сформирован – совсем другое дело!) Право на аборт – это право избавиться от каких-то клеток в своем теле, которые тебе не по силам будет содержать, если дать им развиться в ребенка. Считаю просто отвратительными попытки каких-то сучек – я не собираюсь извиняться за выбор слова – диктовать всем женщинам, как им следует распорядиться своей жизнью. И это они называют правом на жизнь! Базовый принцип таков: никогда не жертвуй живым ради неживого и никогда не путай существующее с потенциальным. «Нерожденный ребенок», пока он не сформировался, не человек, не живое существо и у него нет никаких прав. Права есть у женщины [FHF 74].

О несогласии Айн Рэнд с решениями Верховного суда по вопросу о цензуре порнографии см. «Цензура: Общая и специальная» (в работе «Философия: Кому она необходима» (Philosophy: Who Needs It)).

Как в вашем представлении совмещается решение Верховного суда относительно абортов – защищающее свободы – с решением по вопросу о цензуре?

Этот вопрос нужно задавать Верховному суду, а не мне. Я только могу сказать, что люди непоследовательные и действовать будут непоследовательно. Очевидно, по поводу абортов они придерживаются более здравых взглядов, но, когда обсуждают цензуру, такого не наблюдается.

Как вы относитесь к законодательному запрету гомосексуализма и многоженства?

Все законы, запрещающие гомосексуализм, должны быть отменены. Я не одобряю подобной привычки и не считаю ее отвечающей этическим нормам, но недопустимо, чтобы закон вмешивался в отношения совершеннолетних людей, действующих по взаимному согласию. Законы против развращения несовершеннолетних правомерны, но взрослые должны быть совершенно свободны.

Многоженство – дело иное. Если мужчина желает вступить в связь с двумя женщинами, санкции закона ему не требуется. Но государству необходимы нормы, определяющие, что следует считать законным браком. Закон должен быть единообразным, и если в большинстве стран брак носит моногамный характер, тому имеются веские причины. Если мужчина хочет жену и другую женщину, ему ни к чему легализация многоженства, при условии что он не скрывает своих намерений. Законы о многоженстве касаются ситуаций, когда один мужчина имеет двух жен в разных городах и ведет двойную жизнь. В этом случае есть все основания, юридические и нравственные, для судебного преследования [FHF 68].

Должны ли в законе быть прописаны взаимные обязательства супругов или все должно определяться брачным контрактом?

Это серьезная и непростая проблема, поскольку включает два сложных аспекта: права детей и имущественные права.

Когда два человека вступают в брак, они могут хотеть или иметь детей. И если ребенок появился на свет, его обязаны содержать до тех пор, пока он не сможет обеспечивать себя сам.

Муж и жена могут заключить любое желательное для них имущественное соглашение. Сегодня закон чаще выступает на стороне женщины. Некогда женщина в материальном отношении целиком зависела от супруга; сегодня она от него не зависит. В семейном законодательстве многих штатов очень много иррациональности и противоречий. Там есть что совершенствовать при условии, что основные положения четко прописаны и обоснованы.

Государство не имеет права требовать выполнения какого бы то ни было соглашения, заключенного любыми двумя людьми. Конечно, если это соглашение подпадает под определенную правовую категорию, власти могут заставить его выполнить. Но нельзя рассчитывать, что они потребуют соблюдения противоречивого контракта. Это одна из причин, почему нам нужен единый свод законов, а свобода индивидов заключать какие угодно контракты должна быть несколько ограничена. Но нормальное семейное право – даже такое несовершенное, как ныне, позволяет двум сторонам заключить правомерное соглашение о своих отношениях [FHF 68].

Как вы относитесь к законам об оружии?

Я слишком мало об этом знаю, чтобы составить мнение. Могу лишь сказать, что это вопрос не первостепенной важности. Запретим мы огнестрельное оружие или введем его регистрацию, преступники с ним не расстанутся. И не такая уж беда для рядового гражданина, не бандита, если придется ему регистрировать тот факт, что у него есть оружие. Это незначительная проблема, если, конечно, вы не планируете в одиночку совершить государственный переворот [FHF 71].

Что вы думаете о контроле за распространением оружия?

Это сложный технический вопрос в философии права. Короткоствольное оружие предназначено для убийства людей – на животных с ним не охотятся, а права убивать людей нет ни у кого. Но есть право на самозащиту. Я не знаю, как решить эту проблему, чтобы мы могли себя защитить, но не получили законной возможности убивать людей, если захочется [FHF 73].

Что вы можете сказать о марше нацистов[8]8
  Власти Иллинойса наложили запрет на демонстрацию нацистской униформы и свастики во время проведения марша неонацистов в Скоки, пригороде Чикаго, жители которого в большинстве были евреями, пережившими холокост. Дело рассматривалось в Верховном суде, и марш разрешили. Так как неонацистов защищал Американский союз защиты гражданских свобод, дело вызвало большой резонанс в обществе. – Прим. ред.


[Закрыть] в Скоки, штат Иллинойс? Меня интересует такой аспект: как соотносятся свобода слова и открытая демонстрация поддержки геноцида?

Это очень сложная проблема. Пока суды рассматривают уличный марш как одно из проявлений свободы слова, пока коммунистам, левым или кому-то еще позволяют устраивать марши, придется разрешать их и нацистам. В этом отношении я с большой неохотой поддерживаю позицию Американского союза защиты гражданских свобод (с неохотой, поскольку я редко с ними согласна): нацисты им не нравятся, но они признают необходимость защищать «право» нацистов устраивать марши. Если считать демонстрацию разновидностью высказывания, то они должны быть разрешены всем и каждому.

Что я оспариваю (и не только применительно к этому конкретному случаю), так это интерпретацию демонстраций и других акций в качестве так называемого символического высказывания. Перестав видеть разницу между действием и словом, мы постепенно теряем свободу и того и другого. События в Скоки – прекрасная иллюстрация этого принципа. Не бывает «символического высказывания». Ни у кого нет права маршировать по общественным местам или блокировать общественные магистрали. У нас есть право на собрания – да, на нашей собственной территории, а также на территории наших сторонников и друзей. Но никто не имеет права препятствовать уличному движению. Улицы предназначены только для прохода и проезда. Хиппи в 1960-х гг. следовало запретить валяться на проезжей части. (Они имели привычку укладываться поперек улицы, создавая ужасные пробки, чтобы высказать свое мнение, привлечь внимание и выразить протест.) Если им это разрешалось, то и нацистам следует разрешить. А по-хорошему нужно было бы такие акции запретить и тем и другим. Высказываться они вправе, все верно. Но не вправе по собственному произволу устраивать акции на общественной территории.

Хочу добавить, что проблема «открытой демонстрации поддержки геноцида» не имеет ничего общего с вопросом о свободе слова. Принцип свободы слова не связан с содержанием высказывания и защищает право выражать любые идеи, а не только хорошие. В противном случае кто будет определять, какие идеи хороши, а какие нет? Правительство? [FHF 78]

Как вы относитесь к законам о злословии и клевете?

Это неправомочные законы, поскольку свобода идей не запрещает нам говорить о ком-либо неправду. Согласно более ранней интерпретации этого закона оправданием на суде была истина. Если вы знали о ком-то нечто дискредитирующее, то имели право об этом рассказать. Но сегодня вы фактически можете сказать что-либо только в том случае, если нет оснований предполагать, что вами движет злой умысел. Существующие нормы нечетко определены и неприменимы к реальной жизни.

Законы такого рода служат охране интересов определенных людей. Они не имеют никакого отношения к идеям. Важен лишь факт, сказали вы правду о ком-то или солгали, причинив своими словами ему вред [FHF 73].

В законопроекте о защите авторских прав, только что одобренном Сенатом США, есть ряд положений о принудительном лицензировании, т. е. автора лишают права самому решать, кому предоставить лицензию. Можете вы как-то прокомментировать это?

На мой взгляд, это недопустимо. Что интересно, я намеревалась сегодня говорить о законе о защите авторских прав, но мне не хватило времени. Самое вредоносное в этом законопроекте – как раз то, о чем вы не упомянули. Это вопрос о том, кому человек будет принужден передать право на свое произведение (это относится к писателям и композиторам). Так называемым общественным телевизионным и радиостанциям? Этими станциями заправляют паразиты, жирующие за счет государства. Как правило, эти люди получают намного больше, чем зарабатывали бы на коммерческом телевидении. Им платит государство – иными словами, налогоплательщики. У них нет большой аудитории, лишь немногочисленные прихлебатели, но это не мешает им выставлять себя выразителями общественного мнения. Они предлагают ущемить – отменить – права писателей и композиторов, да вообще всех творческих людей. В нынешнем виде этот законопроект передает некоммерческим станциям право использовать ваше произведение, но общественный совет будет решать, сколько вам за это заплатят. Они не спрашивают, согласны ли вы, чтобы ваше произведение звучало на этой станции, – а я бы не согласилась. Что касается меня, то я лучше уничтожила бы все экземпляры своих книг, чем согласилась, – вот только я не в состоянии это сделать, их слишком много. Сенат одобрил законопроект, но палата общин его не пропустила, против него выступают и писатели, и издатели. Поэтому, если кого-либо из вас это волнует, пожалуйста, ради меня и ради других творцов – а такие еще есть – напишите своему конгрессмену, что не согласны именно с этим разделом. В остальном законопроект об охране авторских прав – очень ценная законодательная инициатива. Но этот раздел – нечто неописуемое. И не только по отношению к творческим людям. Вдумайтесь, какой он создает прецедент для отчуждения собственности [FHF 76].

Нынешнее общественное телевидение – жизнеспособный вариант финансирования искусства?

Нет. Оно порочно и несправедливо. Разве коммерческое телевидение, которое бесплатно дает людям нечто в обмен на то, что они просмотрят несколько рекламных роликов, и делает на этом миллионы, действует не в общественных интересах? Ведь оно зарабатывает то, что получает и что, очевидно, доставляет публике удовольствие. Но некоторые станции, собирающие менее 10 % аудитории, называют себя общественным телевидением, поскольку никто не захочет платить за то, что они показывают. Сама эта идея коллективистская и гнилая [PO10 76].

Есть ли у военных право подвергать цензуре сугубо военные произведения?

Могу предположить, что под «сугубо военными» вы подразумеваете «написанные и отредактированные военными для широкой публики». Я готова прислушаться к аргументам, но навскидку сказала бы, что армия имеет право подвергать цензуре любого, кто служит в ее рядах. Армия опирается на предпосылки, противоположные основам гражданского общества. Это легальный механизм применения силы. Строго говоря, это сила, используемая в целях самозащиты. В случае армии Соединенных Штатов это благородная сила. Тем не менее армия требует субординации и не может функционировать без безусловного подчинения приказам. Свобода печати грозит подорвать боевой дух солдат. (Я говорю о добровольной, а не о мобилизационной армии. Я против призыва как грубейшего нарушения прав человека.) У командиров есть право подвергать цензуре выражение идей теми, кто вступил в армию добровольно. Пока они состоят в ее рядах, они обязаны подчиняться приказам командиров. Они вправе ее покинуть, именно поэтому их командиры, пока они служат, имеют право отдавать им приказы и подвергать цензуре их публикации [FHF 73].

Применимо ли к художникам ваше утверждение, что ученому не возбраняется принять государственный грант на исследования?

Нет. Разница вот в чем: государственные гранты в сфере искусства – это ужас. Они осложняют жизнь художников, не имеющих связей среди политиков и не разделяющих текущие эстетические пристрастия. Тем не менее даже в те времена, когда искусство контролировало рузвельтовское Управление общественных работ, правительство не имело возможности заткнуть художникам рот, не оставив им иного выбора, кроме как просить у государства грант или голодать. Но в отношении ученых сложилась другая ситуация. Сегодня частные исследования в сфере промышленности – большая редкость. Деньги частных лиц, которыми можно было бы оплатить исследования, необходимые индустриальному обществу, отобраны в форме налогов. Частные компании не могут вести исследования подобного масштаба, и ученым ничего не остается, кроме как идти на поклон к государству. К тому же наука более обезличена, чем искусство, и хотя ученые, находящиеся на государственном финансировании, не вполне свободны, они могут хотя бы воображать себя свободными или бороться за это. Художественных же стандартов сегодня не существует, значит, художник всецело зависит от произвола самого худшего толка. Нет произвола более отвратительного и отталкивающего, чем следование вкусу некоторых чиновников. Что остается художнику в подобных обстоятельствах? Лишь стать подхалимом. А в силу природы искусства это наихудший сорт подхалимов [PO10 76].

Сфера коммуникаций – пожалуй, самый яркий пример частного предпринимательства в нашей стране. Ее защищает Первая поправка[9]9
  Первая поправка к Конституции США гарантирует свободу слова, религии, прессы, собраний и свободу обращаться с жалобами. – Прим. ред.


[Закрыть]. Однако почти все признают, что наша сфера коммуникаций не обслуживает нас так, как нужно. С одной стороны, мне бы не хотелось, чтобы государство заняло более активную позицию; с другой – нынешняя ситуация далека от идеала. Что вы об этом думаете?

Я согласна с вашими наблюдениями, но не понимаю, как вообще можно думать о возможности вмешательства государства. Разве так можно сделать культуру более свободной или разнообразной? Если культурой и сферой коммуникаций управляют под угрозой пистолета, это конец свободы коммуникаций. Очевидно, что страной нельзя управлять, исходя из двойного стандарта: в материальном производстве контроль над людьми все усиливается, а в интеллектуальной сфере они видятся свободными. Но мы не бестелесные духи. Мы живем в материальном мире, и когда задействуем свой ум и делимся идеями, то используем материальные средства. Вот пример того, как контроль материального производства мешает свободе коммуникаций. Любая ведущая газета и любой журнал, утвердившиеся на рынке еще до введения нынешних высоких налогов, недостижимы для конкурентов. Новичок, конкурирующий с газетными и журнальными гигантами, имеет мало шансов, виной чему налоги (и это лишь одно из препятствий). Проблема не в крупном бизнесе, а в государственном контроле [CBS 62].

Одобряете ли вы басинг[10]10
  Перевозка детей на школьных автобусах из одного района в школы района с другим этническим составом с целью достижения этнического и расового равновесия в школах. – Прим. пер.


[Закрыть] как средство расовой интеграции?

Нет. У государства нет права втягивать детей в свои политические игры или распоряжаться образованием ребенка против воли его родителей. Это серьезное ущемление прав человека. Я противница расизма (см. статью «Расизм» в книге «Добродетель эгоизма», с. 161–172) и полагаю, что все люди имеют право получать качественное образование. Но я не считаю, что государство должно заправлять школами. Образование должно быть частным, и дети должны учиться в той школе, которую выбрали для них родители [FHF 74].

Как нам покончить с басингом?

Влияйте на Вашингтон, добиваясь отмены этих законов, а не внесения поправки в Конституцию, поскольку ни к чему обременять Конституцию такой мелочью. Самое главное, добейтесь, чтобы вас услышали. Если вы свяжете этот вопрос с правами человека, то, возможно, добьетесь успеха. Станете решать вопрос как расовый – ничего не выйдет. Если вы попытаетесь доказать, что у государства нет права управлять образованием ваших детей, у вас неплохие шансы. Если же станете возражать, чтобы ваши дети учились в одной школе с чернокожими, то гарантированно проиграете, поскольку правда будет у другой стороны – точнее, сгинет в споре двух неправых сторон. Рассматривайте свое несогласие с басингом как вопрос соблюдения прав человека и, если понадобится, доведите дело до Верховного суда [FHF 74].

Как вы относитесь к иммиграции? Разве свободная иммиграция не влияет отрицательно на уровень жизни в нашей стране?

Вы не знакомы с моей теорией личного интереса. Никто не имеет права преследовать личный интерес с помощью закона или силы, а вы именно это предлагаете. Вы хотите запретить иммиграцию на том основании, что она снижает ваш уровень жизни. Это, кстати, неверно, но будь это даже истиной, она не дает вам права закрыть границы. Вы не вправе преследовать какой бы то ни было «личный интерес», ущемляющий интересы других людей, особенно если не можете доказать, что свободная иммиграция ущемляет ваши интересы. Не станете же вы утверждать, будто то, что могут сделать другие, – хотя бы благодаря конкуренции – противоречит вашим интересам? Но самое главное, не упускаете ли вы из виду личную заинтересованность? Как я могу выступать за ограничение иммиграции? Меня сегодня не было бы в живых, если бы наши границы были закрытыми! [FHF 73]

Какими должны быть отношения между государством и коммунальными предприятиями – естественными монополиями, скажем электроэнергетическими компаниями и почтовой службой?

Никакой естественной монополии не существует, как не существует естественного преступления. Нет ни одной профессии или службы в производственном секторе, которая должна рассматриваться как монополия, закрепленная законодательно. Если какой-либо бизнесмен в определенной сфере деятельности может успешно оказывать все услуги и поставлять лучшие продукты по самой выгодной цене, его очень условно можно назвать «естественным монополистом». Но это не монополия в обычном смысле – она не навязана силой закона. Поэтому она останется «монополией» лишь до тех пор, пока кто-то не сделает лучше. Нет такого дела, которое в силу своей природы должно быть монополией, и меньше всего доставка почты. Почему – вы знаете сами, если хоть раз сталкивались с почтовым ведомством. Любой, кто управляет своим предприятием так, как управляют почтовой службой, долго бы не протянул. Любого бизнесмена, каждые несколько месяцев повышающего расценки, заклеймили бы те самые либералы, которые поддерживают государственные монополии.

При чистом капитализме у нас были бы частные конкурирующие друг с другом почтовые компании, частные дороги, частные школы. Ничего, что может быть сделано добровольно, не должно быть принудительным. И ничто принудительное никогда не делалось как следует – нормально функционируют лишь государственные инстанции: полиция, армия, судебная система. Это и есть функции государства – функции арбитражного посредника, у которого нет конкурентов. Никаких экономических функций государство выполнять не должно [APM 63].

Есть ли право отделиться у двух островов Массачусетса [Нантакет и Мартас-Винъярд]?

Я не знаю подробностей этого дела, как и Конституции Массачусетса. Но поскольку они всего лишь хотят сменить свою принадлежность штату, думаю, это просто блажь [FHF 77].

Капитализм

Соответствует ли Конституция Соединенных Штатов принципам капитализма? Если нет, могли бы вы написать собственную Конституцию?

В Конституции имеются противоречия и упущения, которые уничтожили капитализм. В конце книги «Атлант расправил плечи» я рассказываю о судье, который пишет поправки к приведенной в порядок Конституции. Это работа для юриста и философа права – есть такая важная и сложная специализация. Я вовсе не горю желанием еще сочинять и Конституцию [FHF 71].

Вы говорите, что альтруистические поступки идут вразрез с нашими инстинктами. Но разве свободный капитализм – философия Адама Смита, которую вы пропагандируете, – не на том стоит, что бизнесмен честно описывает потребителю характеристики своего товара? Нет ли противоречия между вашей оппозицией альтруизму и тем фактом, что потребителей обманывают при любой возможности?

Во-первых, я не верю в инстинкты и никогда не говорила о них в своих трудах, направленных против альтруизма. Во-вторых, я не пропагандирую философию Адама Смита. Я не верю, что нечто незримое подталкивает людей к альтруизму, когда они преследуют собственную выгоду. Я отрицаю, будто альтруизм, общественное служение и общественное благо – моральные оправдания свободного предпринимательства. Альтруизм – сила, разрушающая капитализм. Адам Смит был блестящим экономистом, я согласна со многими его теориями. Но я не согласна с его попыткой оправдать капитализм, подведя под него альтруистические основы. Моя защита капитализма опирается на права индивида, как мыслили и отцы-основатели в Америке, которые альтруистами не были. Они не утверждали, что человек должен жить для других. Они говорили, что он должен добиваться счастья для себя. Наконец, разумный личный интерес состоит не в обмане покупателей. Чем способнее человек, тем лучше ему удается долгосрочное планирование. Способный капиталист понимает, что создал дело не для того, чтобы сорвать быстрый куш и смыться. Обжулить клиентов один раз и исчезнуть – не его цель. Он знает, что его прагматический, рационально эгоистический интерес состоит в том, чтобы сделать максимум возможного в экономическом плане – создать самый лучший товар и продавать его по наименьшей возможной цене [APM 63].

По вашим словам, капитализм требует отказа от альтруизма. Но разве при капитализме человек не волен в своих поступках руководствоваться альтруизмом? Более того, разве любое проявление альтруизма – добровольное предоставление товаров или услуг тому, кто их не заработал, – это ошибка с точки зрения морали?

Вторая часть этого вопроса подсказывает, в чем состоит его ошибочность. Это вопрос не об альтруизме. Понятие «альтруизм» ввел философ Огюст Конт, и с тех пор им обозначается именно то, что Конт имел в виду. Слово «альтруизм» происходит от латинского alter – «другой». Оно означает, что интересы другого человека ставятся выше собственных, означает жизнь ради других. Альтруизм предполагает, что человек не имеет права жить ради собственного блага, что служение другим – единственное моральное оправдание его существования и самопожертвование – высшая добродетель. Автор вопроса путает альтруизм с добротой, великодушием и щедростью. По его понятию, сделать кому-то подарок на Рождество – акт альтруизма. Но это же глупость. Благодаря таким вот комплексным сделкам альтруистам сходит с рук все то зло, которое они творят. Сущность альтруизма – самопожертвование. Если вы делаете что-то для другого во вред себе самому – это и есть альтруизм. А добровольно дать другому что-либо, чего он не заработал, – не альтруизм. Это нейтральное в моральном отношении деяние. У вас могут быть веские причины для такого решения, а могут и не быть. В принципе, никому в голову не придет запрещать какие бы то ни было добровольные подарки. Оправдан ли подарок, зависит от ситуации – от отношений двух людей, вовлеченных в нее. Более того, акт дарения – наименее важный в жизни. Не с него начинается осмысление морали или политики.

Теперь что касается остальной части вопроса. Вопрос игнорирует или обходит стороной разницу между правовым и моральным принципом. С правовой точки зрения в условиях капитализма собственность человека принадлежит ему, и он может поступать с ней, как пожелает, – может потерять, подарить, найти ей разумное применение. Мораль описывает верные принципы, которые направляют действия человека и соответственно диктуют законы общества. Прежде чем задуматься о том, что может человек сделать со своей собственностью, следует найти ответы на вопросы «В чем заключаются права человека? Должен ли он жить для других или для себя?». Если при капитализме государству нет дела до того, как человек распоряжается своим имуществом, то именно потому, что в основе капитализма заложен принцип: жизнь человека и результаты его труда принадлежат ему самому. Человек живет ради собственного блага. Если же не считать эгоистический интерес моральным, то у государства не будет причин не посягать на собственность человека. А если человек не имеет права жить для себя, другие люди могут предъявлять на него претензии – при господстве альтруизма так и происходит. Согласно учению об альтруизме, мы должны жить для других и на этом принципе обязаны строить общество. Закономерное следствие этой морали – тоталитарная диктатура, будь то коммунистическая или фашистская.

Далее автор вопроса говорит исключительно о следствиях. Ведя речь о праве человека избавиться от собственности, он имеет в виду дистрибуцию. Он не думает о производстве – источнике собственности. Но прежде чем обсуждать дистрибуцию, следует поговорить о праве производить товары. И здесь имеет место конфликт альтруизма и капитализма. Чтобы производить, человеку нужна уверенность в своем праве жить и действовать в собственных интересах.

Во-первых, производитель противопоставляет собственное суждение чужим. Чем он умнее, тем больше вероятность, что он станет новатором. Следовательно, независимо от общего уровня знаний более развитый ум станет спорить с обществом в целом. В свободном обществе его никто не станет останавливать. Люди вправе согласиться или не согласиться с ним. Но никто не скажет: «Большинство с тобой не согласны. А кто ты такой, чтобы ставить свое мнение выше нашего? Будь альтруистом – подчинись».

Во-вторых, производитель должен решить, почему хочет выпускать товары. Прежде чем у него появится нечто для дистрибуции, ему следует ответить на вопрос, почему он хочет работать и как намерен распорядиться своим добром. Он должен иметь право производить то, что хочет, и распоряжаться результатами производства так, как ему хочется, невзирая на идеи, желания или потребности других и неизменно признавая те же права за остальными.

Вот на этой почве – право выносить собственное суждение и право ставить собственные цели и действовать ради их достижения – и сталкиваются альтруизм и капитализм. Капитализм не может функционировать согласно моральным нормам, утверждающим, что вы обязаны служить другим. Как только вводится элемент обязательства, вы встаете на путь к коммунизму. Пусть вас волнует не возможность дарить или запасать вещи, а право человека жить и производить [IBA 62].

Разве при капитализме эгоистический интерес бизнесмена состоит в том, чтобы улучшать свой товар, если он уже разбогател, а его компания прочно утвердилась на рынке?

Во-первых, в экономическом плане его выбор – совершенствовать товар или разориться. Свободный рынок «вынудит» его постоянно делать производство все лучше и лучше. (Слово «вынудит» я использовала в переносном смысле.) Говоря, что человек выживает силой собственного ума, я имею в виду, что главная добродетель человека – мыслить и действовать продуктивно. Это не то же самое, что сказать: «Заработайте кучу денег всеми правдами и неправдами, а потом сидите дома и наслаждайтесь». По-вашему, личный интерес состоит исключительно в том, чтобы обеспечить себе физический комфорт. Но как такой человек распорядится собой, заработав миллионы? Он начнет коснеть. Если человек приложил достаточно ума, чтобы добиться успеха, он не сможет наслаждаться бездельем. Его эгоистический интерес состоит не в потреблении, а в производстве – в творческом развитии собственного разума.

Давайте копнем глубже. Чтобы существовать, любая часть организма должна работать; все, что не работает, атрофируется. К разуму это применимо больше, чем к любой другой человеческой способности. Чтобы быть по-настоящему живым, человек должен постоянно и продуктивно использовать свой ум. Поэтому рациональность – главная добродетель в моей этической системе. Каждое достижение есть стимул для следующего достижения. Ради чего все это? Ради счастья творческого ума, добивающегося все большего контроля над реальностью, все более масштабных и амбициозных целей в любой сфере, где человек использует ум. Для такого человека вывод: «У меня всего в достатке, так зачем мне думать», – равнозначен решению: «Теперь я богат и могу купить себе инвалидную коляску, так зачем же мне ходить своими ногами!»

Выживание состоит не в необходимости думать, как выжить физически в данный момент. Подлинное выживание возможно, только если человек постоянно занят мыслительной деятельностью. Автоматическое выживание невозможно. День, когда человек решит, что больше ему незачем быть творцом, станет днем его духовной смерти. Но подлинно продуктивные люди никогда так не поступают. Они продолжают работать и умирают за рабочим столом. В новейшие времена те, кто прекращает думать, заканчивают разочарованием и упадком, потому что общественная система уничтожает их [FF 61].

Правильно ли, что власть можно получить в наследство?

Да, и чем больше, тем лучше. Но в наше время слово «власть» трактуется слишком широко. Есть разница между экономической властью и политической. Экономическую власть нельзя рассматривать как возможность строить отношения с другими людьми с позиции силы. Это власть созидать, добиваться целей. Экономическую власть ни от кого не получают, ее создает сам человек, который становится богатым, – если он богатеет без помощи государства, в свободном обществе. В экономическом отношении политическая власть – это прежде всего власть отобрать богатство, созданное кем-то другим, оставляя себе значительную часть, а остальное перераспределяя. Количество крупных состояний, созданных и переданных наследникам, – показатель, насколько свободна страна. Так что чем больше крупных состояний и никчемных наследников (и немногочисленных дельных наследников), тем лучше [FHF 77].