Текст книги "Ответы: Об этике, искусстве, политике и экономике"

Консерватизм

Я понимаю, почему вы с восторгом поддержали Уэнделла Уилки, когда он был кандидатом и боролся за президентское кресло с Франклином Рузвельтом [в 1940 г.]. В свете вашей сегодняшней враждебности к политикам, есть ли на горизонте кто-то, заслуживший вашей поддержки?

Это неправомерный вопрос. «Враждебность» – философское понятие; оно сродни ненависти. Я не питаю ненависти к политикам. К сожалению, меня вынуждают презирать большинство из них. Поскольку некорректность вопроса могла быть ненамеренной, я на него отвечу.

Я никого из политиков не презираю. Большинство политиков сегодня – нечто среднее, некая смесь идей. Я против смешения взглядов, поэтому не могу восторженно относиться ни к кому в сегодняшней политике. Нужно время и другой политический тренд, чтобы на политическом поле появилась фигура должного масштаба. Я не имею в виду никого конкретно.

Кампания Уилки – пример того, как можно учиться на чужих ошибках. Поддержать его, когда он появился, не было ошибкой. Но через несколько месяцев после поражения он объявил, что все его заявления (которые меня привлекли) – не более чем пропагандистская риторика. После такого не хочется поддерживать ни одного кандидата [FHF 69].

[19]19
  Кандидат от Республиканской партии на выборах президента в 1964 г. – Прим. ред.


[Закрыть]

Что вы думаете о консерватизме сенатора Голдуотера?

К огромному сожалению, это политик смешанного типа – как и его экономические взгляды. Я наблюдаю за сенатором Голдуотером с огромным интересом и большим беспокойством. Он кажется самым многообещающим кандидатом среди правых, хотя в том, за что он выступает, есть изъян.

Я практически полностью согласна с ним в отношении внешней политики. Тут он великолепен. Но я не согласна с его внутренней политикой. Он выступает за смешанную экономику, хотя и менее зарегулированную, чем у других кандидатов-республиканцев. Но нам нельзя просто вернуться на стадию меньшего госрегулирования. Это невозможно исторически и бесперспективно практически. Это все равно что сказать: «Я не хочу вырезать раковую опухоль, хочу вернуться на более раннюю стадию рака». Это не вызывает у меня энтузиазма ни с философской точки зрения, ни с моральной. Или у нас свобода, или мы шаг за шагом скатываемся к диктатуре. Я не согласна с сенатором Голдуотером, поскольку он продвигает не полностью свободную экономику. Возможно, сегодня политику это недоступно. Политик – человек дела, он не может вести идеологическую борьбу, а значит, не может и разъяснять стране, что такое капитализм. Распространение идей – дело интеллектуалов.

Но самое главное, я не согласна с его постоянными отсылками к религии или традиции как основе свободного предпринимательства. Это не поможет ему никого переубедить, да и не должно, потому что религия должна оставаться частным делом. Смешение религии и политики – древнее и очень опасное заблуждение. Поэтому-то я и беспокоюсь, мягко говоря, о будущем сенатора Голдуотера [PVA 61].

Может ли сенатор Голдуотер начать думать, как вы?

Как я могу ответить на этот вопрос? Спросите об этом его. Я воздержусь от любых догадок об убеждениях другого человека [PVA 61].

Может ли быть такое, что сенатор Голдуотер высказывается и пишет не так откровенно, как ему бы хотелось?

Я не могу это обсуждать. Это чистые домыслы. О писателе нужно судить по тому, что он написал, а не гадать, что он хотел сказать или что подумает в будущем [PVA 61].

Дела в экономике настолько плохи, что при Никсоне нам не избежать экономической катастрофы?

Не берусь судить. Ситуация такова, что экономическая катастрофа может произойти в любой момент, и у нас явно есть проблемы в экономике. Но никто не может сказать со всей определенностью, что бедствие неизбежно. Между прочим, если кризис или спад произойдет при правлении Никсона, не вините в этом республиканцев. Любая администрация наследует определенное бремя и должна расхлебывать последствия ошибок предыдущей. Если экономическое бедствие все же случится, нам повезло хотя бы в том, что в Вашингтоне сидит не Хьюберт Хамфри[20]20
  Кандидат от Демократической партии. Соперник Никсона на выборах 1968 г. – Прим. ред.


[Закрыть] [FHF 68].

Как вы относитесь к правлению Никсона в общем и к Спиро Агню[21]21
  Вице-президент в администрации Никсона в 1969–1973 гг.


[Закрыть] в частности?

Я не ожидала много от Никсона, но все же разочарована. Я могла бы покритиковать Агню, но с оговорками, потому что он жертва самой оголтелой кампании поливания грязью, какую я только видела. Мои претензии к нему противоположны претензиям либералов. Я испытывала те же затруднения в случае Джозефа Маккарти[22]22
  Сенатор-республиканец, занимавшийся в 1950-х в сенате активным расследованием антиамериканской деятельности. Главным образом пострадали лица, с сочувствием относившиеся к коммунизму и СССР, а также гомосексуалисты. – Прим. ред.


[Закрыть], которого продолжают поливать грязью. Маккарти не хватило способностей к философскому анализу, чтобы вести борьбу, в которую он ввязался. То же можно сказать об Агню. То, что он делает, прекрасно – до определенного момента, на уровне конкретики; вот только у него нет философской базы. Поэтому он подставляется под удар. Многого он не добьется. Но как приятно порой услышать речь человека, не пытающегося юлить, оправдываться и держаться среднего курса [FHF 70].

С учетом вашего недовольства Никсоном будете вы поддерживать его на выборах 1972 г.?

Я поддержала Никсона в 1968 г. – без особого энтузиазма, видя в нем меньшее из двух зол. Но, думаю, больше я за него голосовать не могу. [Айн Рэнд прониклась таким отвращением к кандидату от демократов на выборах 1972 г. Джорджу Макговерну, что все-таки проголосовала за Никсона.] Это означает простить ему отступничество. Если человек меняет точку зрения по какой-то причине, истинной или ложной, к нему все-таки можно сохранить определенное уважение. Но изучите речи Никсона: каждый раз он подыгрывает и вашим, и нашим. Подбросит лозунгов сторонникам свободы и тут же несколько – поклонникам централизованной раздачи пособий. Такого не сделаешь по простоте душевной, хотя и называет он это патриотизмом. Это подсказал ему прагматизм. (Хуже Никсона, пожалуй, только двое: Джордж Уоллес из Алабамы и мэр Нью-Йорка Линдси, потому что Линдси тоже отступник.)

Сегодняшняя ситуация подтверждает то, о чем я говорила не один год: реальная политика страны не определяет ее судьбу. Президент не в состоянии переучить страну. Сегодня правительство – словно машина без шофера. Им управляет конфликт групп давления. Спасение может принести только просвещение – идеи, университеты, интеллектуалы. Политикам это не под силу. Я надеюсь – и хвала нашей стране, что этого до сих пор не случилось, – что на волне хаоса не появится фюрер. Никсон очевидно не фюрер; он посредственность. Таковы и прочие кандидаты. Таким образом, у нас пока есть время.

Что вы можете сделать? Говорите – везде, со всеми, любыми доступными вам способами. Не навязывайте свои взгляды тем, кто не желает слушать, – не играйте в евангелистов, пустившихся спасать души. Но сегодня люди настолько сбиты с толку, что если вы проясните им хотя бы один момент – в собственном ли кругу, в письме ли редактору, в школьной ли газете и т. д., – то поможете сформировать общественное мнение. Это станет опорой для людей менее смелых или более невежественных и нагонит страху на политиков (тех, кому это не повредит) [FHF 71].

Что вы думаете о внешней политике Никсона?

Что такое его внешняя политика? Она так же непоследовательна, как и его внутренняя политика. Я почти надеялась, что признание Никсоном Китая было игрой против Советской России, но нет! После его отвратительного выступления в ООН, я полагаю, любой конторский служащий из Монако одолел бы Никсона на переговорах, не говоря уж о китайских коммунистах [FHF 71].

Если и Никсон, и Макговерн опровергают собственные заявления, как решить, кто из них лучше?

В смешанной экономике совершенного кандидата, действующего последовательно, и быть не может. Можно сделать лишь одно – оценить в совокупности политические выступления, политику и действия каждого, определить его базовые принципы и надеяться на лучшее. Никсон не слишком последователен, но по крайней мере он никогда не пытался перераспределять ваше богатство. Он не жаждет власти. Меры Никсона по регулированию заработной платы и цен ужасны, но он не требовал себе личной власти и не пытался контролировать вашу личную жизнь. Но хотя бы раз вглядитесь пристально в Макговерна, и вы увидите, что он рвется к власти. Он желает диктовать, сколько денег нам можно будет зарабатывать, и контролировать все остальное. Эти его 12 тысяч долларов в год[23]23
  Гарантированный минимум дохода для бедных, предложенный в программе Макговерна.


[Закрыть] просто чудовищны – это хуже, чем коммунизм. (См. «Анонс» (A Preview) в The Ayn Rand Letter, том 1, № 22–24, июль – август, 1972 г.) [FHF 72]

Вы подпишетесь под собственным утверждением – вы об этом говорили на последней лекции в Форуме Форд-холла [1972 г.], – что администрация Никсона – не самая коррумпированная в истории нашей страны?

Подпишусь. Более того, пускай Никсон вел себя низко – он не самый коррумпированный президент, хотя и, пожалуй, самый презренный, – я все равно голосовала бы за него против Джорджа Макговерна или Теда Кеннеди[24]24
  Сенатор от штата Массачусетс, один из лидеров либерального крыла Демократической партии.


[Закрыть] [FHF 73].

Утверждают, что религия – лучшая защита от коммунизма. Почему вы говорите, что нельзя пускать религию в политику?

По той же причине, которой руководствовались отцы-основатели. Религия – дело частное. Религий на свете множество. Разница между религией и философией в том, что религия – дело веры. Вера или есть, или ее нет. Спорить об этом невозможно. Но в случае философии мы имеем дело с рассуждением и логикой. Это общечеловеческие объективные ценности. Вы можете попытаться убедить других в своей правоте и вольны не согласиться с ними. В свободной стране вы не обязаны иметь с ними дело. А религия – это вера. По определению, если один не терпит веры другого или если разные люди верят в разное, никакое их совместное действие, соглашение или убеждение будет невозможно, едва религия превратится в условие политического согласия. Когда религия проникает в управление государством или в идеологию, на которую государство опирается, сразу же возникает вопрос – чья это религия? Тогда мы возвращаемся к союзу церкви и государства, где невозможен никакой компромисс, никакое соглашение между людьми, поскольку каждая религия навязывает собственные верования и собственный авторитет, причем не в силу аргументации или логики, а в силу веры. Вот почему отцы-основатели проявили огромную мудрость, отделив церковь от государства.

Европа непрерывно страдала от религиозных войн. Католики и протестанты опирались на мощь государства, пытаясь силой навязать свои верования другим. В Америке благодаря разделению церкви и государства все религии получили возможность мирно сосуществовать, поскольку любой человек волен придерживаться собственных верований, но не может навязывать их другим.

Убеждение, рассуждение, доказательство не относятся к сфере религии. Религия опирается на веру – на принятие определенных идей вне зависимости от рационального подхода. Именно поэтому она должна быть частным делом. Если религия – частное дело, то все в порядке – она даже может служить источником вдохновения. Веру каждый человек волен выбирать себе сам, если он этого хочет. Я не хочу [PVA 61].

Если религия – средство распространения альтруизма, можно ли победить альтруизм в Америке, не победив религию?

В Америке религия относительно свободна от мистической составляющей. Наши религиозные учителя – в массе своей крепкие, здравомыслящие материалисты. Они придерживаются здравого смысла. Они не станут стоять у нас на пути. Большинство религиозных людей в нашей стране ни за что не поверят, что нужно прыгнуть в котел каннибалов и отдать последнюю рубашку самому отсталому человеку в мире. Сегодня многие религиозные лидеры проповедуют нечто подобное из-за своего левого политического уклона, но сама по себе религиозность этого не предполагает. Между альтруизмом и религией много исторических и философских связей, но в нашей стране суть религии не альтруизм. Среди религиозных американцев найдется не много противников объективизма. Они разумные верующие. К тому же, как я с радостью и изумлением узнала, некоторые верующие поддерживают объективизм. Если вы хотите быть настоящим объективистом, то не сможете сочетать его с религией, но это не означает, что верующие не могут быть индивидуалистами и бороться за свободу. И возможно, наша страна – лучшее тому доказательство.

Конечно, религию запрещать не следует. Такова современная культура: как только вы чему-то противодействуете, все делают вывод, что вы стремитесь запретить это законодательно. Если бы мы так поступили, то вернулись бы в Средневековье. Оставьте людям право совершать ошибки. Пока они не навязывают вам свои идеи, вы не можете никому запрещать верить. Но нетрудно победить религию, вооружившись крепкой философией.

В Америке было бы легко отделить религию от альтруизма. В конце концов, Христос сказал: «Возлюби своего ближнего, как самого себя». Так что сначала вы должны возлюбить самих себя. А уж потом ломать копья из-за ближних [PVA 61].

Что еще, кроме атеизма и религиозности, отличает вас от консерваторов вроде Уильяма Бакли?

Легче сказать, что между нами общего: ничего. Разница между разумом и мистицизмом настолько принципиальна, что политика в этом контексте неважна. Самое главное – различие разума и иррациональности, а религия и мистицизм иррациональны. Потом идет мораль, и лишь затем – политика. Бакли с консерваторами выступают за организованную религию, тесно увязанную с политикой, т. е. за теократию: общество, которым правят религиозные деятели, как в Древнем Египте и Средневековье. Это один из самых примитивных типов общества. Религиозные консерваторы утверждают, что человек – это убогий беспомощный грешник и червь, что земная жизнь – это злачное место или юдоль слез, что человек не смеет притязать на решение своих проблем силой собственного ума. Это последнее обвинение несколько приглажено по сравнению с тем, что говорили либералы XIX в., – они называли это гордыней разума. Консерваторы-католики, подобные Бакли, заставляют нас действовать, исходя из веры, и склоняться перед папой римским – перед тем самым папой [Павлом VI], который заявил [в энциклике Populorum Progressio – о ней см. «Реквием по человеку» в книге «Капитализм: Незнакомый идеал», с. 369–397], что капитализм хуже марксизма и что единственное этичное учение – это альтруизм. Так что же может быть общего между ними и мной? [FHF 72]

Что вы думаете об Александре Солженицыне?

В идеологическом плане я оцениваю его ниже, чем правителей России. Не знаю более отвратительно-карикатурного публичного монстра за всю нашу эпоху, столь удручающе богатую карикатурными публичными фигурами и отталкивающими личностями. Прежде чем говорить о Солженицыне или задавать вопросы о нем, прочтите письмо, которое он послал советским властям вскоре после депортации. Прочтите это письмо. Оно опубликовано, оно переведено. Я читала его оригинал на русском. В нем этот человек фактически объявляет себя тоталитаристом и коллективистом. Высказывается совершенно открыто – только другими словами. Он выступает против марксизма. И хочет, чтобы Россия оставалась диктатурой, но диктатурой под властью русской церкви. Хочет, чтобы русская религия, греческое ортодоксальное православие, стало заменой марксизма. Иными словами, он хочет вернуть Россию во времена до Петра Великого – в XVII в. или раньше. Противник индустриального развития, он хочет, чтобы Россия вернулась в состояние аграрной страны. И этого кошмарного, напыщенного типа объявляют героем либералов. Он не желает освобождать мир. Он поносит Запад, поносит западную цивилизацию. Это стародавнее шовинистическое извращение – славянофильство. В своем письме он заявляет, что правитель России – Коммунистическая партия – должна сохранить всю экономическую и политическую власть, и отдельно перечисляет власть над производством, торговлей и распределением, над внешними связями, над армией. Все, чего он хочет, это чтобы правительство позволило людям свободно говорить и писать. А теперь вспомните, что он писатель.

И в финале этого неописуемого документа он утверждает следующее (цитирую по памяти): я ничего не хочу для себя, я уверен, что вы, правители, никогда не видели и не можете представить себе человека, который ничего бы не просил для себя, – так вот, это я, обратите на меня внимание. И это «бескорыстный» человек? Или это пример обычного «себялюбия» и гордыни в самом худшем проявлении? Такой мотив никакому религиозному мистику-альтруисту в страшном сне не приснится! Вот вся его бескорыстная «самоотверженность»: дайте мне свободу писать, а все прочие виды человеческой деятельности и профессии могут оставаться порабощенными, я вполне этим удовлетворюсь. Исповедуя подобные идеи, явиться сюда и строить из себя пророка свободы – просто оскорбительно. Уверена, то, что Солженицын писал о советских концентрационных лагерях, – правда. До него то же самое рассказывали люди и получше его. Так прислушаемся к ним, а не к человеку, философские взгляды которого совершенно противоположны всему, на чем стоит или на чем должен стоять Запад, – не к человеку, неприкрыто враждебному индивидуализму и разуму. Вот что я думаю о Солженицыне.

Наконец, я бы хотела привести цитату, с которой согласна, но, к сожалению, не знаю, кому она принадлежит: «Враг нашего врага не обязательно наш друг» [FHF 76].

Если бы Дэниэл Патрик Мойнихэн прошел в сенат США, то голосовал бы за национальное медицинское страхование, федерализацию пособия по безработице, планирование национальной экономики и т. д. Сенатор Джеймс Бакли голосовал бы против. Если философские взгляды Бакли одиозны и разрушительны, то какое практическое влияние должна оказать эта философия на реальный мир, чтобы это оправдало бы реальную, полновесную помощь либеральным политикам в форме голосов, отданных за Мойнихэна?

Формулировка вопроса неслучайна. Очевидно, его автор поддерживает Бакли и верит, что философия не имеет ничего общего с «реальным миром». Действительно, философия Бакли не имеет ничего общего с или настоящей жизнью. Она существует в каком-то другом измерении и как никакая другая мистическая философия на сегодняшний день жаждет завладеть миром. Но философия – вещь практическая, она влияет на нашу жизнь, наше будущее, существование нашей страны. Маленький журналистский казус, упомянутый автором вопроса, не будет иметь почти или совсем никакого эффекта. Что определяет влияние подобных вещей на будущее страны, так это философия избирателей и тех, кого они избирают.

Я воспользуюсь методом автора вопроса – перечислю, против чего Бакли станет голосовать. Национальное медицинское страхование, федерализация пособия по безработице, планирование национальной экономики – все это скверно, хотя по-настоящему опасно только лишь планирование национальной экономики. Но давайте посмотрим на послужной список Бакли. Он против абортов, а любой, кто отрицает право на аборт, не может быть защитником прав человека. Точка. Далее стоящая за его политикой незаинтересованность, немеркантильность должна бы вас навести на вопрос: какую цель на самом деле преследуют борцы с абортами? Очевидно, они намереваются закабалить каждого человека, достаточно живого, чтобы иметь хоть какой-то секс, – закабалить и заставить производить потомство, как домашнее животное и даже еще более низменное существо, потому что владельцы ферм хотя бы заботятся о своем скоте. Но такие, как Бакли хотят, чтобы молодые люди, влюбившись, становились рабами вынужденного размножения, причем никто не скажет, что им делать со своим потомством. Им говорят – пусть в семье будет двенадцать и более детей. Но как растить этих детей? Может быть, на пособие по безработице? Хотя Бакли едва ли за него проголосует. Он, скорее всего, согласится с папой римским, заявившим в своей энциклике Populorum Progressio, что мы должны так реорганизовать мир, чтобы каждый о ком-то заботился. Но кто конкретно позаботится обо всех нежеланных детях? И что станется с молодыми родителями – с их жизнью, их амбициями, их будущим, – если им придется низойти до элементарного размножения? Это невероятно жестоко, так что из-за одного только вопроса абортов от Бакли следует отвернуться.

Затем в ходе президентской гонки – просто чтобы вы не думали, что я уклоняюсь от вопроса, – прискорбно, что президент Форд пошел на компромисс в этом вопросе. У нас все еще нет выбора. Мистер Как-там-его – Картер (простите, это вышло случайно) – не лучше. Это властолюбец, причем настолько опасный, что остается лишь надеяться, что Форд не воплотит в жизнь свой двойственный взгляд на аборты. (Он двойственен, поскольку признает право государства принимать законы об абортах, но это заблуждение: право на аборт является базовым конституционным правом.) Однако позиция Бакли по этому вопросу вполне однозначна.

Далее, Бакли у нас эколог. Он хочет защищать природу. Довольно странно, что базовая предпосылка любителей экологии имеет нечто общее в своих основах с воззрениями противников абортов. И тут вновь проявляется стремление подавить людей и заставить их заниматься лишь физическим трудом. Экологическое движение желает уничтожить промышленность и сберегающие труд механизмы, а если уровень жизни снизится – что ж, надо ведь охранять природу. Любой противник промышленности выступает против человека, против жизни, против разума.

Вот лишь два греха Бакли, и оба они хуже того, что мог бы сотворить Мойнихэн. Но проблема в другом. Религиозные консерваторы хотят разрушить двупартийную систему в Америке, уничтожив Республиканскую партию. Республиканская партия, как все «поборники» свободного предпринимательства в современном мире, старательно совершает самоубийство. Республиканцы – враги для самих себя: они не знают, что делать в «реальном мире», поскольку не руководствуются никакой философией. Консерваторы решили выдвинуть троянского коня, как действовали коммунисты против Демократической партии в 1930-х – начале 1940-х. Коммунисты не добились успеха: у нас есть несколько достаточно гнусных леволиберальных демократов, но они все же далеки от коммунизма. Однако консерваторы всерьез намереваются взять верх над Республиканской партией, как показывает их попытка добиться выдвижения Рональда Рейгана. Говорят, лидеры консерваторов в открытую заявляли о планах уничтожить Республиканскую партию, если Рейган не станет кандидатом. Пусть партия развалится, и тогда клятые консерваторы подомнут ее. Останутся только либералы и консерваторы, иными словами, либералы и фашисты, потому что религиозные консерваторы – самые настоящие фашисты. Это противники свободного предпринимательства, стремящиеся к абсолютной власти – духовной, моральной и интеллектуальной. Они, пожалуй, оставят нам на первое время немного свободы работать; интеллектуальная свобода – вот от чего они стремятся избавиться. Многие из них фактически поддерживают цензуру. Они хотят запретить грязные фильмы. Но как бы плохи ни были эти фильмы, их лучше оставить в покое, потому что усилиями консерваторов мы получим жесткую цензуру литературы и кино.

Есть и другое соображение. Мойнихэн – либерал и член Демократической партии. Если вы за капитализм, то на Республиканскую партию (за вычетом религиозных консерваторов) надежды больше. Если Мойнихэн где-то не так проголосует или что-то провалит, то дискредитирует оппозицию. Если же Бакли сделает что-то не то, он дискредитирует капитализм. «Союзник», который сильнее сближается с вашими позициями, но исходит из противоположных предпосылок, гораздо опаснее не слишком непримиримого врага. Я бы в любом случае голосовала против Бакли.

Мойнихэн силен во внешней политике. Это искренний и мужественный человек. Худшее, что можно о нем сказать: он современный либерал. Что ж, их великое множество, а он даже не леволиберал. Левые его откровенно не любят, что говорит в его пользу. А Бакли – это троянский конь, призванный уничтожить последнюю надежду нашей страны на возвращение к капитализму. Поэтому я голосую не за Мойнихэна, а против Бакли. Мы должны вышибить его из Вашингтона. Теперь я не смогла бы голосовать за Беллу Абцуг[25]25
  Адвокат, член конгресса в 1971–1977 гг., член Демократической партии. Лидер женского движения. – Прим. ред.


[Закрыть]. Если бы она была противником Бакли, я бы вообще не стала голосовать. Но Мойнихэн наполовину приемлем и намного лучше Бакли: он подходит именно для «реального мира», так что нужно заглянуть в будущее (в философском смысле) и избавиться от консерватора. Бакли попал во власть по чистой случайности, так избавьтесь от него единственным доступным вам способом – голосованием. Поэтому прошу вас, во имя философии в реальном мире – не философии религии и тому подобного – проголосуйте против Бакли [PO5 76].

Если бы в президентских выборах 1976 г. участвовали Картер и Рейган, вы поддержали бы Картера из-за того, что Рейган был противником абортов?

Нет, я бы вообще не голосовала. Голосовать можно только за кандидата, в котором видишь больше достоинств, чем пороков. Но если оба кандидата представляются злом, не выбирайте меньшее зло. Просто не голосуйте. Например, я не голосовала в 1952-м и в 1956-м; я не голосовала ни за Эйзенхауэра, ни за Стивенсона.

Несмотря на противоположные высказывания, отказ от участия в голосовании – особенно когда это делают люди понимающие – это тоже разновидность волеизъявления. Вы выбираете «никого из перечисленных». Я не могла бы голосовать ни за Рейгана, ни за Картера. Позиция мистера Форда по вопросу об абортах – позор, но кое-какие его качества это компенсируют. Правда, ныне моя терпимость крайне истощена. Тем не менее придется голосовать за Форда, потому что альтернатива – полная безысходность [РО6 76].

Что вы можете сказать о президентских выборах 1976 г.? Почему Форд проиграл? Чего вы ожидаете от Картера?

Форд проиграл, потому что ничего не сказал. Кампания Форда была посвящена идеологии. Картер поднял вопросы доверия и компетентности – и это единственное, о чем говорил Форд: его собственная компетентность, опыт и добросовестность. И вот абсурдный результат: выходя с избирательных участков, большинство опрошенных заявляли, что больше доверяют Форду и верят, что он опытнее и компетентнее. Но при этом большинство считало, что Картер способен разрешить экономические проблемы, особенно с инфляцией и безработицей. Картер выехал на экономических вопросах.

Форд, достигший замечательного прогресса в решении самой жестокой экономической проблемы – инфляции, – никогда не подходил к этому вопросу с рациональной позиции. Он ни разу не прояснил, почему он против государственного регулирования и правительственных расходов. Он лишь говорил: «Мы на пути к обузданию инфляции» – и тому подобное. Он проиграл, потому что не боролся с идеями. Думаю, это ошибка не его, а консультантов Республиканской партии в избирательной кампании. Похоже, это неустранимый дефект республиканцев – они готовы бороться с чем угодно, кроме идей.

Теперь о победе Картера. Следующие четыре года, скорее всего, будут сущим адом, и я боюсь даже представить, во что это выльется. Я слышала, что люди говорят: «Как хорошо, что я уже стар», – и сама чувствую то же самое. Я рада, что мне не придется слишком долго смотреть на тот мир, который построит Картер. Но вы достаточно молоды и вправе не хотеть, чтобы эта дешевка – этот мелкий провинциальный властолюбец – заправлял вашей жизнью. Он уже говорит, как ему не терпится полететь бортом номер один. И этот человек заявляет, будто у него есть ви́дение переустройства Америки. Презрение к людям, которое он демонстрирует, – нечто совершенно новое в американской политике. Он не верит, что они запомнят его заявления, и считает, что можно лгать, сидеть на двух стульях, и никто этого не заметит. Если партия держит его под контролем, в то же время кланяясь ему, будто он император, значит, она может водить его за нос. Картер – это самовлюбленное ничтожество. Он из тех, кто станет делать что-либо из чистого упрямства, если посчитает, что конгресс его оскорбил. Но если ему будут льстить, он, возможно, и не даст стране свалиться в пропасть.

Трудно сказать, чего ждать от правления Картера; сомневаюсь, что он сам это знает. По любому важному вопросу он успел отметиться по обе стороны баррикад. Скорее всего, больше всего вреда он принесет в сфере госрасходов, к примеру, уменьшив расходы на программы создания рабочих мест. Следствием этого станет рост инфляции, что, я надеюсь, мы сможем пережить [РО7 76].

Можете ли вы что-то сказать о Рональде Рейгане и его роли в президентских выборах 1976 г.?

Рейган – дешевый голливудский актеришка. При случае посмотрите его старые фильмы – он вечно играл идиотские роли в фильмах категории В. Конечно, если актер играет такие роли, это не обязательно его вина. Но Рейгану эти фильмы подходят. Он не был жертвой, возвышающейся над материалом. Если хотите увидеть душу этого человека, посмотрите его ранние фильмы.

То, что он творил на выборах, отвратительно. Главная причина проигрыша Форда – интеллектуальная. Но, если говорить прямо, то прежде всего ответственность за это я возложила бы на Рейгана. Сыграла роль и общая направленность его кампании, и отвратительная драчка на съезде Республиканской партии – устроенная Рейганом и его помощниками. Рейган проиграл первичные выборы, болтал о единстве партии и о поддержке Форда, но ничего не сделал. Он отказался вести кампанию в ряде ключевых штатов, где у него явно были сторонники, в первую очередь в Техасе, Северной Каролине и, возможно, Теннесси – именно в этих штатах Форд и проиграл. Очевидно, он хотел проигрыша Форда. И первое, что он пропищал на следующий день после выборов: что не исключает возможности участия в предвыборной гонке в 1980 г.

Дамы и господа, если это чудовище победит в 1980 г. – а я надеюсь, что уже умру к тому времени, потому что не желаю увидеть подобного, – то проклинаю каждого, кто за него проголосует. (Я говорю о нравственном проклятии.) Того, что сделал Рейган, прощать нельзя, потому что следующими жертвами станем мы с вами [РО7 76].

Неужели чутье так сильно изменило американцам с выборов 1972 г.?[вернуться]

Нет, чутье им не изменило. Страна настолько продвинулась в сторону капитализма, что Картер на протяжении всей кампании занимал позицию соглашательства с Фордом и республиканцами. Его целью было доказать стране, что он не либерал. Многое свидетельствует о том, что он потерял тридцать баллов, потому что показался избирателям слишком либеральным, выбрав Мондейла в качестве кандидата на пост вице-президента. Он сделал все возможное, чтобы смотреться «консервативно», так что часто его невозможно было отличить от республиканцев. Такой вопрос не разрешишь с помощью чутья. Многие говорили, что Картер их чем-то беспокоит: они ему не доверяют, не знают, за что он выступает. Но лидера, чтобы противодействовать ему, не нашлось, в его поддержку велась огромная кампания, вот люди и проголосовали за него. Большинство голосовали за свою партию. Поскольку демократы – партия большинства, а Картер казался менее одиозным, чем Макговерн, то Картер и победил.