Текст книги "Такой чудесный день"

– А-а.

– Я не имел в виду твоего отца или даже себя. Ты похож на моего дедушку. Из-за глаза. У него тоже был зеленый глаз.

Скол пошевелился, мечтая, чтобы дедушка скорее закончил разговоры и они бы вернулись куда положено.

– Знаю, ты не любишь о нем говорить, хотя стыдиться тут нечего. Немножко отличаться от других совсем не зазорно. Ты даже не представляешь, какие раньше все были разные. Твоего прапрадеда, очень отважного и одаренного товарища, звали Ганнон Райбек, – цифры к именам тогда не прибавляли. Он строил первую марсианскую колонию. Гордись, что у тебя его глаз. В наши дни ученые ковыряются в генах, драка их побери, – извини, пожалуйста, – но, может статься, с твоими вышла промашка и у тебя не только зеленый глаз, а и немного дедова таланта и смелости. – Он уже начал открывать дверь и тут снова повернулся к Сколу. – Попробуй хотеть чего-нибудь. За день-два до следующей терапии. В это время легче всего желать, беспокоиться…

Когда они вышли из лифта в вестибюль первого этажа, их уже ждали родители и Мира.

– Где вы ходите? – спросил отец, а Мира, держа в руке миниатюрный оранжевый блок памяти (невсамделишный), добавила:

– Мы заждались!

– Смотрели на Уни, – ответил дедушка.

– Так долго? – удивился отец.

– Да.

– Вы должны были уступить место другим товарищам.

– Это ты должен, Майк, – улыбнулся дедушка. – А мой наушник сказал: «Ян, дружище, сколько лет, сколько зим! Можете с внуком стоять и смотреть в свое удовольствие!»

Отец недовольно отвернулся.

Они отправились в столовую, запросили кейки и колу – кроме дедушки, который не хотел есть, – и пошли за купол на лужайку для пикника. Дедушка показал Сколу Пик Любви и подробнее объяснил, как бурили туннель, что очень удивило отца – туннель для тридцати шести не таких уж больших блоков. Дедушка сказал, что этажом ниже есть еще блоки, но не уточнил, сколько, какие они огромные и как там холодно и безжизненно. Скол тоже промолчал. Странное ощущение – знать, что они с дедом что-то скрывают; это выделяло их и в то же время роднило между собой.

Пообедав, они направились в автопорт и встали в очередь. Дедушка Ян проводил родных до сканеров и попрощался, объяснив, что вернется домой с двумя приятелями из Ривербенда, которые в тот день тоже должны были приехать на экскурсию. Он называл Ривербендом место, где жил, – 55131.

Когда Скол в следующий раз увидел Боба НЕ, наставника, он рассказал про дедушку Яна: что он не любит Уни и хочет спорить с ним и что-то ему объяснять.

Боб улыбнулся.

– Такое иногда приключается с ровесниками твоего деда. Не волнуйся.

– Надо сказать Уни. Пусть ему назначат дополнительную терапию или более сильные лекарства.

– Ли! – Боб наклонился через стол. – Производство препаратов для терапии – дело дорогостоящее и трудоемкое. Если пожилым товарищам давать их, сколько требуется, то может не хватить молодым, а они Семье все-таки важнее. Чтобы синтезировать для всех достаточно лекарств, пришлось бы забросить более важные задания. Уни знает, что делать, сколько чего есть в наличии и кому что нужно. Это только кажется, что твой дедушка недоволен, поверь мне. Он просто любит поворчать. Когда нам перевалит за пятьдесят, мы будем такими же.

– Он говорил плохое слово, на «д».

– Типично для пожилых. Они ничего такого не имеют в виду. Пойми, слова сами по себе не «грязные» – оскорбительны стоящие за ними действия. Товарищи вроде твоего дедушки говорят, но не делают. Это не очень хорошо, однако само по себе не болезнь. А как дела у тебя? Какое-нибудь напряжение? Давай предоставим дедушку его собственному наставнику.

– Нет, – ответил Скол, вспоминая, как не коснулся сканера и без разрешения Уни ходил на нижние этажи. Почему-то вдруг не захотелось рассказывать об этом Бобу. – Никакого напряжения. Все супер.

– О’кей. Когда мы с тобой снова увидимся? В пятницу?

Приблизительно через неделю дедушку Яна перевели в США60607. Скол с родителями и Мирой поехал в аэропорт ЕВР55130 его провожать.

В зале ожидания, пока остальные наблюдали сквозь стекло за идущими на посадку, дедушка отвел мальчика в сторону и ласково улыбнулся.

– Скол Зеленый Глаз.

Скол насупился, но тут же постарался себя перебороть.

– Просил для меня дополнительную терапию? – продолжал дед.

– Да. А ты откуда знаешь?

– Догадался. Береги себя, Скол. Помни, чей ты осколок и что я тебе говорил: попробуй хотеть чего-нибудь.

– Хорошо.

– Посадка заканчивается, – сказал отец.

Дедушка Ян поцеловал их всех на прощание и присоединился к выходящим пассажирам. Скол смотрел через стекло, как он, выделяясь ростом, шагает в сгущающихся сумерках к самолету, а в нескладной длинной руке болтается дорожная сумка. У трапа повернулся, помахал – Скол замахал в ответ, надеясь, что его видно, – и приложил запястье к сканеру. Темноту и пространство прорезал зеленый огонек. Дедушка ступил на трап и медленно поехал вверх.

Обратную дорогу в машине Скол молча думал, что ему будет не хватать воскресений и праздников с дедушкой Яном. Только с чего бы? Он такой старый, странный и необычный… Вдруг Скол понял, что в том-то и причина – он странный, необычный и никто его не заменит.

– Что случилось? – спросила мама.

– Я буду скучать по дедушке.

– И я. Но можно иногда видеться по телефону.

– Хорошо, что он уезжает, – сказал отец.

– А я не хочу. Я хочу, чтобы его перевели обратно.

– Вряд ли. Да оно и к лучшему. Он плохо на тебя влиял.

– Майк! – произнесла мама.

– Не начинай эту ткань. Меня зовут Иисус. А его – Ли.

– А меня Мира, – вставила сестра.

Глава 3

Скол ничего не забыл и часто думал о желаниях и мечтах, как дедушка в десять лет – о строительстве Уникомпа. Раз в несколько дней он размышлял перед сном о всевозможных заданиях и вспоминал известные ему профессии: прораб на стройке, как дедушка; техник-лаборант, как отец; специалист по физике плазмы, как мама; фотограф, как папа приятеля; врач; наставник; стоматолог; космонавт; актер; музыкант. Все они казались более или менее одинаковыми, и, чтобы по-настоящему захотеть, надо было сначала выбрать. Странная мысль – выбирать, решать. Сам себе кажешься маленьким. И в то же время – большим.

Однажды Скол вспомнил, как давным-давно строил домики из конструктора (моргающий красный запрет Уни), и подумал, что интересно проектировать дома. Это было накануне терапии, – подходящее, по словам дедушки, время, чтобы тренироваться в хотении. На следующий день мысли о больших зданиях уже не радовали. Собственно говоря, сама идея предпочитать определенную профессию казалась глупой и до-У, и он сразу же заснул.

Накануне следующей терапии он вновь придумывал дома – разные, а не только трех стандартных форм – и размышлял, почему интерес к этой идее месяц назад ни с того ни с сего пропал. Терапия предупреждает болезни, снимает напряжение, женщины не рожают слишком много детей, а у мужчин не растут волосы на лице. Почему же от нее интересная идея вдруг становится неинтересной? Факт оставался фактом: так было и в этом месяце, и в следующем, и потом.

Скол подозревал, что подобные мысли – своего рода эгоизм. Если и так, прегрешение невелико – часок-другой перед сном, ни разу во время учебы или просмотра телепередач, – и он не считал нужным говорить Бобу НЕ, как не сказал бы о минутном волнении или случайном сне. Каждую неделю на вопрос о самочувствии он отвечал «просто супер». Старался не заниматься хотением слишком часто или долго и всегда высыпаться, а по утрам, умываясь, разглядывал себя в зеркале, все ли в порядке. В порядке. За исключением глаза, конечно.

В 146-м семью Скола и почти всех ее соседей перевели в АФР71680. В их новом, только что построенном доме лежали зеленые, а не серые дорожки в коридорах, экраны телевизоров были шире, а мебель – мягкой, но не регулируемой.

Пришлось ко многому привыкать: жаркому климату, тонким и светлым комбинезонам, старому, медленному, вечно ломающемуся монорельсу, солоноватым и каким-то невкусным макси-кейкам в зеленоватой фольге.

Новой наставницей Скола и его семьи стала Мэри СЗ14Л 8584. Она была на год старше матери, хотя выглядела моложе.

Приноровившись к жизни в 71680 – школа, по крайней мере, ничуть не отличалась, – Скол возобновил развлечение хотением. Теперь он понимал, что профессии сильно разнятся, и гадал, что же выберет для него Уни, когда придет время. Уни, с его двумя этажами холодных стальных блоков и пустыми отдающими эхом коридорами… Жаль, что дедушка Ян не сводил его ниже, к людям. Было бы спокойнее думать, что профессию тебе выбирает не только компьютер, а и несколько товарищей; если что-то не нравится, можно попробовать объяснить…

Дедушка звонил дважды в год – запрашивал чаще, но не получал разрешения. Он постарел, в улыбке пряталась усталость. Часть США60607 перестраивали, и он руководил проектом. Скол с радостью сказал бы ему, что тренируется хотеть, однако рядом перед экраном стояли родители с Мирой. Однажды, в самом конце, он произнес: «Я стараюсь», – и дедушка Ян улыбнулся, совсем как раньше, и ответил: «Молодчина!»

После звонка отец спросил:

– Стараешься что?

– Ничего.

– Нет, ты на что-то намекал.

Скол передернул плечами.

Мэри СЗ во время следующей встречи тоже завела разговор.

– Что ты имел в виду, когда сказал дедушке, что стараешься?

– Ничего.

– Ли, – укоризненно поглядела Мэри, – стараешься что?

– Не скучать по нему. Когда его перевели в Сша, он просил меня не скучать, потому что все товарищи одинаковые и он в любом случае будет звонить при первой возможности.

– Ясно. – Она продолжала с сомнением смотреть на Скола. – Почему же ты сразу не объяснил?

Он пожал плечами.

– Ты по нему скучаешь?

– Немного. Стараюсь не скучать.

Начался секс, и думать о нем было еще круче, чем упражняться в хотении. Скол и раньше слышал, что оргазм – штука крайне приятная, но не ожидал такой почти невыносимой сладости собирания всех чувств в одно, восторга кульминации и следующей за ним блаженной бессильной истомы. И не он один – всему классу это было в новинку. Они ни о чем другом не говорили и с удовольствием посвятили бы сексу все свое время. Скол с трудом сосредоточивался на электронике и астрономии, не говоря уже о различиях между профессиями.

Несколько месяцев спустя, однако, они успокоились, привыкли и отвели новому наслаждению в недельной рутине его законный субботний вечер.

В одну из таких суббот, когда Сколу исполнилось четырнадцать, он с друзьями поехал на великах на красивый белый пляж в нескольких километрах к северу от АФР71680. Солнце тонуло в океане. Они прыгали, толкали друг друга и брызгались в розоватых пенных волнах, а потом сидели вокруг костра на песке и угощались кейками, колой и ломкими сладкими кусочками разбитого тут же кокоса. Слушали блокфлейту, на которой пытался играть один из ребят. А когда пламя распалось на угли, разошлись по парам, каждая на свое одеяло.

Девушку Скола звали Анна ВФ, и после оргазма – как показалось, самого лучшего в жизни – накатила нежность и захотелось ей за это наслаждение что-то дать. Карл ГГ подарил Йин АП красивую ракушку, Ли ОС своей спутнице – музыку, тихо наигрывая сейчас на флейте. У Скола для Анны не было ни ракушки, ни песни – совсем ничего, кроме разве что мыслей.

– Давай думать о чем-нибудь интересном, – предложил он, лежа навзничь и обнимая ее одной рукой.

– Ага. – Она прижалась теснее, положила голову ему на плечо, а руку – на грудь.

Он чмокнул ее в лоб.

– Например, о разных профессиях…

– М-м?

– Какую бы ты выбрала, если бы пришлось выбирать?

– Выбирать?

– Да.

– Как это?

– Выбирать. Иметь. Заниматься. Что тебе больше нравится? Врач, инженер, наставник…

Она подперла голову рукой и прищурилась.

– То есть?

Он вздохнул.

– Нам назначат профессию, так?

– Так.

– А если бы нет? Если бы пришлось выбирать самим?

– Дребедень какая-то, – отозвалась она, рисуя пальцем у него на груди.

– Интересно же.

– Давай опять трахаться.

– Погоди. Представляешь, всякие профессии. И нам решать…

– Не хочу. – Она перестала водить пальцем. – Это бред. А ты чокнулся. За нас выбирают, и думать тут не о чем. Уни знает, какие у нас…

– Да пошел он в драку! Притворись на минуту, что мы живем в…

Анна перевернулась на живот, затылком к нему, и напряженно застыла.

– Извини, – сказал он.

– Мне тебя жалко. Ты болен.

– Нет.

Она молчала.

Скол сел и в отчаянии поглядел на ее непреклонную спину.

– Нечаянно вырвалось. Прости.

Тишина.

– Это же всего-навсего слово, Анна.

– Ты болен.

– О, злость возьми!

– Вот видишь!

– Слушай. Забудь. Забудь все, а? Просто забудь. – Он погладил ее между бедрами, но она сомкнула их, не пуская его руку.

– Ладно тебе! Что ты дуешься! Я же извинился. Давай трахаться. Хочешь, полижу?

Через некоторое время она расслабила ноги и позволила себя пощекотать.

Потом села.

– Ли, ты больной?

– Нет. – Он выдавил смешок. – Вовсе нет.

– Выбирать профессию!.. Сказанул! Да каким образом? Мы не можем все учесть!

– Просто думаю об этом. Нечасто. Почти никогда.

– Чудные у тебя мысли. Звучит… прямо до-У.

– Больше не буду, обещаю. – Он поднял правую руку, и браслет съехал. – Клянусь любовью к Семье! Иди сюда, я тебя полижу.

Она с озабоченным видом опустилась на одеяло.

На следующее утро без пяти десять позвонила Мэри СЗ. Попросила зайти.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– Хорошо. Иду.

– Зачем ты понадобился ей в воскресенье? – удивилась мать.

– Не знаю.

Скол знал. Анна ВФ позвонила наставнику.

Он ехал на эскалаторе, все вниз и вниз, гадая, много ли рассказала Анна и как ему теперь выкручиваться; неожиданно к горлу подступили слезы и захотелось признаться Мэри, что он больной и эгоистичный лгун. На соседних эскалаторах товарищи безмятежно улыбались и с удовольствием слушали бодрую музыку из динамиков; один он чувствовал себя виноватым и несчастным.

В отделении наставников было непривычно тихо. Кое-где переговаривались, однако большинство кабинок пустовало, на столах царил порядок, кресла ждали хозяев. В одной из кабинок товарищ в зеленом комбинезоне ковырял отверткой телефон.

Встав на кресло, Мэри украшала рождественскими флажками картину «Уэй обращается к химиотерапевтам». На столе лежали мотки красных и зеленых флажков, стоял открытый телекомп и контейнер чая.

– Это ты, Ли? – спросила она, не оборачиваясь. – Быстро!.. Садись.

Скол сел. На экране телекомпа горели зеленые символы. Кнопка «ввод» удерживалась в нажатом состоянии с помощью сувенирного пресс-папье из РОС81655.

– Не падай, – приказала Мэри гирлянде и, не отрывая от нее глаз, слезла. Флажки не шелохнулись.

Она придвинула кресло, улыбнулась и села; взглянула на экран, отхлебнула чая и снова улыбнулась.

– Товарищ говорит, что тебе нужна помощь. Девушка, которую ты вчера трахал, Анна… – Мэри бросила взгляд на экран. – ВФ35Х6143.

Скол кивнул.

– Я сказал неприличное слово.

– Два, но это не важно. По крайней мере, по сравнению с остальным. Ты предлагал представить, что нет Уникомпа, и выбрать себе профессию.

Скол принялся рассматривать красно-зеленые мотки флажков.

– И часто ты об этом думаешь, Ли?

– Только изредка. В свободный час или ночью; в школе и во время телепередач – ни разу.

– Ночь тоже считается. Ночью надо спать.

Скол молчал.

– Когда это началось?

– Не знаю, несколько лет назад. В Евр.

– Дедушка научил?

Он кивнул.

Мэри бросила взгляд на экран и снова посмотрела на Скола – с сочувствием.

– Тебе не приходило в голову, что «решать» и «выбирать» – эгоистично?

– Да, может быть. – Скол водил пальцем по краю стола.

– А я здесь на что, Ли? Зачем нужны наставники? Помогать, так ведь?

Он кивнул.

– Почему ты не сказал мне? Или наставнику в Евр? Зачем ждал, не спал ночами и тревожил эту девушку?

Скол пожал плечами, глядя на потемневший от нажима ноготь.

– Вроде как… интересно.

– Вроде как интересно… Было бы интересно вроде как поразмыслить, что за доунификационный хаос начался бы, выбирай мы сами себе профессию. Ты об этом думал?

– Нет.

– Так подумай. Представь, что сто миллионов товарищей решат стать актерами на телевидении и ни один не захочет работать в крематории.

Скол поднял на нее глаза.

– Я очень болен?

– Нет, хотя к тому шло, если бы не Анна. – Она сняла с телекомпа пресс-папье, и зеленые символы на экране исчезли. – Коснись.

Скол приложил браслет к считывающей панели, и Мэри застучала по клавиатуре.

– За время учебы в школе ты написал сотни тестов, и в Уникомпе хранятся результаты. – Ее пальцы летали над десятком черных клавиш. – У тебя были сотни встреч с наставниками, и Уникомпу тоже о них известно. Он знает, какие специалисты нужны и кто есть в наличии. Он знает все. А теперь скажи: кто сделает более правильный, обоснованный выбор: ты или Уникомп?

– Уникомп, Мэри. Я понимаю. Я не хотел сам это делать, просто думал, а как было бы, если бы… И все.

Мэри закончила печатать и нажала «ввод». На экране загорелись зеленые строчки.

– Ступай в процедурную.

Скол вскочил.

– Спасибо.

– Спасибо Уни. – Она выключила телекомп и щелкнула зажимами.

Скол медлил.

– Со мной все будет хорошо?

– Просто отлично. – Мэри ободряюще улыбнулась.

– Простите, что заставил вас прийти в воскресенье.

– Не извиняйся. В кои-то веки заранее развешу украшения.

Скол направился в отделение терапии. Работала только одна кабинка, но в очереди было всего трое. Когда настал его черед, он как можно глубже засунул руку в резиновое отверстие и с благодарностью ощутил сканер и теплое прикосновение инфузионного диска. Хотелось, чтобы щекотание, жужжание и укол длились подольше и окончательно и бесповоротно его вылечили. Все кончилось даже быстрее обычного, и он забеспокоился, что между Уни и кабинкой произошел сбой связи или в аппарате недостаточно лекарств. Вдруг в тихое воскресное утро кто-то недоглядел?

Однако тревога ушла, и, поднимаясь на эскалаторе, Скол смотрел на себя, Уни, Семью, мир и вселенную гораздо оптимистичнее.

Дома он первым долгом позвонил Анне ВФ и поблагодарил за помощь.

Когда ему исполнилось пятнадцать, его классифицировали как 663Д, генетика-систематика четвертой категории, и перевели в РОС41500, в Академию генетических наук. Он изучал основы генетики, лабораторные методы, модуляцию генов и их пересадку; катался на коньках, играл в футбол, ходил в Музей доунификационной истории и Музей достижений Семьи, МДС; у него была подружка Анна из Яп, а потом еще одна – Мира из Авст. В вудверг 18 октября 151-го он вместе со всей академией до четырех утра смотрел запуск «Альтаира», а потом отсыпался и бездельничал – полдня были объявлены выходными.

Как-то вечером неожиданно позвонили родители.

– У нас плохие новости, – сказала мать. – Утром умер дедушка Ян.

У Скола защемило сердце, и, наверно, он изменился в лице.

– Ему было шестьдесят два, сынок.

– Никто не вечен, – добавил отец.

– Да. Я и забыл, сколько ему. А как вы? Мире уже назначили профессию?

После звонка Скол пошел прогуляться, хотя часы показывали почти десять и по расписанию вот-вот должен был начаться дождь. Ему навстречу из парка выходили последние посетители.

– Шесть минут, – улыбнулся какой-то товарищ.

Плевать. Хотелось попасть под дождь и промокнуть до нитки. Почему, Скол и сам не знал.

В парке было пусто, все разошлись. Скол сидел на скамейке и ждал. Вспоминал дедушку Яна: как он говорил одно, а имел в виду другое, и как тогда в Уни, завернувшись в синее одеяло, сказал то, что на самом деле думал.

На спинке скамейки напротив кто-то нацарапал красным «ДОЛОЙ УНИ». А другой – или, быть может, тот же самый больной товарищ, устыдившись, – замазал надпись белым. Начался дождь; белый и красный мел, смешиваясь, потек розовой жижей.

Скол поднял лицо к небу навстречу струям и попытался представить, что плачет от горя.

Глава 4

В начале последнего, третьего, года в академии Скол принял участие в сложной рокировке спальными кабинками, предпринятой с целью разместить ближе партнеров по сексу. На новом месте он находился в двух кабинках от Йин ДУ и напротив товарища ненормально маленького роста по имени Карл УЛ, который таскал с собой зеленый альбом для рисования и, с готовностью поддерживая разговор, сам почти никогда его не заводил.

Этот Карл УЛ отличался на редкость сосредоточенным взглядом, словно вот-вот найдет ответ на непростые вопросы. Однажды Скол заметил, как он улизнул из зала для просмотра телепередач в начале первого часа и вернулся в конце второго. А в другой раз в общежитии, когда потушили лампы, из-под его одеяла пробивался слабый свет.

Как-то в субботу вечером – вернее, рано утром в воскресенье – Скол тихо возвращался от Йин ДУ. В кабинке напротив Карл сидел в пижаме на постели, наклонив альбом к фонарику на краю стола, и рисовал что-то быстрыми отрывистыми движениями. Линза фонаря была задрапирована, пропуская лишь небольшой луч.

Скол подошел ближе.

– Обошелся на этой неделе без девушки?

Карл вздрогнул и прикрыл блокнот. В руке у него была палочка угля.

– Извини, что испугал.

В темноте Скол различал только легкие блики на его подбородке и скулах.

– Ничего, – отозвался Карл. – Я быстро закруглился. Мира КГ. А ты почему не остался на ночь с Йин?

– Она храпит.

Карл весело хмыкнул.

– Ну, я на боковую.

– Что ты такое рисуешь?

– Диаграммы генов. – Карл отвернул обложку и показал первую страницу. Скол наклонился, разглядывая поперечное сечение генов в локусе B3, аккуратно нарисованное и заштрихованное ручкой. – Пробовал работать углем, – пояснил Карл, – ничего не вышло. – Он захлопнул альбом, отложил уголь и выключил фонарик. – Спокойной ночи.

– Спасибо. И тебе.

Скол нащупал кровать в своей кабинке, размышляя, правда ли Карл рисует диаграммы – уголь для них совершенно не подходит, младенцу ясно. Пожалуй, надо сообщить о его скрытности и нетоварищеском поведении наставнику, Ли ЮБ, только сначала лучше убедиться, что помощь на самом деле нужна. Нет никакого смысла зря отвлекать Ли ЮБ и тратить время, свое и Карла.

Спустя несколько недель праздновали День рождения Уэя, и во второй половине дня, после парада, Скол с десятком студентов поехал на электричке в парк аттракционов. Они катались на лодках и бродили по зоопарку. Остановившись с другими у фонтана, Скол заметил Карла УЛ. Тот сидел на ограждении загона с лошадьми и рисовал в альбоме на коленях. Скол извинился перед приятелями и подошел.

Завидев его, Карл с улыбкой закрыл блокнот.

– Парад что надо, – сказал он.

– Да, супер. Рисуешь лошадей?

– Вроде того.

– Можно посмотреть?

Карл секунду глядел ему в глаза.

– Само собой.

Он перевернул страницы и показал жеребца, вздыбившегося почти во весь лист. Под блестящей шерстью вздувались мышцы, глаз дико вращался, передние копыта перебирали в воздухе. Рисунок был выполнен энергичными угольными штрихами и поражал жизненной силой и мощью. Скол никогда ничего подобного не видел. Он даже слов не мог подобрать.

– Карл, это… потрясающе! Супер!

– Не похоже.

– Похоже!

– Нет. Иначе я был бы в Академии художеств.

Скол поглядел на живых лошадей в загоне, на рисунок и снова на лошадей. Ноги у них были толще, а грудь не такая широкая.

– Правда, – сказал он, рассматривая рисунок. – Не похоже. Но как-то даже лучше, чем на самом деле.

– Спасибо. Этого я и хочу. Тут еще надо подправить.

Глядя на него, Скол спросил:

– Других рисовал?

Карл открыл предыдущую страницу и показал сидящего льва, гордого и настороженного. В нижнем правом углу стояла обведенная кружком буква «А».

– Обалдеть!

Карл листал дальше: два оленя, обезьяна, парящий орел, обнюхивающие друг друга собаки и припавший к земле леопард.

Скол рассмеялся.

– Драка! У тебя тут целый зоопарк!

– Да нет.

На всех рисунках в углу стояла «А» в кружочке.

– Что за штука?

– Раньше художники подписывали картины. Чтобы показать, чья работа.

– Знаю, но почему не «К»?

– А-а… – Карл листал альбом обратно. – Первая буква от «Аши». Так меня сестра называет. – Он дошел до жеребца, добавил несколько штрихов на животе и устремил взгляд на лошадей в загоне – взгляд, сосредоточенность которого теперь была объяснима.

– У меня тоже есть другое имя – Скол. Меня так дедушка прозвал.

– Скол?

– От «осколок», кусочек. Говорят, я похож на прапрадедушку. – Он еще посмотрел, как Карл оттачивает линию задних ног, и отошел. – Пора к своим. Рисунки – супер. Жаль, что тебя не сделали художником.

Карл поднял глаза.

– Не сделали. Так что я рисую только по воскресеньям, праздникам и в свободный час. Никогда не отрываю время от работы и других обязанностей.

– Правильно. Ну, бывай.

В тот вечер, после телепередач, Скол обнаружил у себя на столе рисунок с лошадью. Из кабинки напротив раздался голос Карла:

– Хочешь?

– Да. Спасибо. Потрясающе!

Изображение стало еще более живым и мощным. В углу красовалась обведенная кружком «А».

Скол пришпилил рисунок к доске для объявлений над столом, и тут вошла Йин ДУ с позаимствованным у него экземпляром «Вселенной».

– Где ты это взял?

– Карл УЛ подарил.

– Очень красиво. Карл, ты хорошо рисуешь.

– Спасибо. Приятно слышать, – отозвался тот, натягивая пижаму.

Йин шепнула на ухо:

– Страшно непропорционально. Но ты не снимай, а то он обидится.

В свободный час Скол и Карл изредка ходили в Музей до-У. Карл рисовал мастодонта, бизона, дикарей в звериных шкурах и бесчисленных солдат и моряков в разнообразных мундирах. Скол бродил среди первых автомобилей, диктопечатов[1]1
  Аппарат, преобразующий устную речь в печатный текст. Слово, вероятно, создано автором по аналогии с термином «речепис» (speakwrite) из романа Дж. Оруэлла «1984».


[Закрыть], сейфов, наручников и «телевизионных аппаратов»; рассматривал макеты и изображения старых зданий: церквей со шпилями и контрфорсами, замков с башнями, больших и маленьких домов с окнами и засовами на дверях. В окнах, думал он, есть свой резон. Приятно было бы глядеть на мир из дома или с рабочего места, ты чувствовал бы себя не таким маленьким; а ночью ряды светящихся огней, наверно, смотрелись симпатично, даже красиво.

Как-то днем Карл зашел к нему и остановился у стола, уперев кулаки в бока. Скол подумал, что у него температура или что-нибудь посерьезнее: багровое лицо, неподвижный взгляд прищуренных глаз. Но нет, это был гнев – гнев, какого Скол отродясь не видел, настолько сильный, что Карл едва совладал с трясущимися губами.

– Что случилось?

– Ли, слушай, поможешь мне?

– Конечно! Не вопрос!

Карл наклонился и зашептал:

– Запроси для меня альбом. Мне только что отказали. Драка! Их там пятьсот штук, вот такущая стопка, и пришлось положить обратно!

Скол смотрел на него во все глаза.

– Запроси, ладно? Любой человек может в свободное время немножко порисовать, так ведь? Сходишь вниз, о’кей?

– Карл… – смущенно пробормотал Скол.

Карл выпрямился, остывая.

– Нет, – сказал он. – Нет, я просто… сорвался. Извини. Прости, брат. Забудь. – Он хлопнул Скола по плечу. – Я в порядке. Запрошу опять на следующей неделе. Наверное, и так слишком много рисую. Уни виднее. – Он направился по коридору к ванной.

Скол сел за стол и трясущимися руками обхватил голову.

Была среда. Встречи с наставником – по вудвергам, в 10:40. На этот раз он расскажет Ли ЮБ о нездоровье Карла. Теперь уже никто не упрекнет его в паникерстве. Скорее, в медлительности и пренебрежении долгом. Нужно было действовать при первом же четком признаке, когда Карл сбегал с просмотра телепередач (рисовать, вне всяких сомнений), или даже когда Скол впервые заметил его необычный взгляд. Злость побери! Чего ради он тянул? В ушах явственно слышался мягкий, укоризненный голос Ли ЮБ: «Ты не очень-то заботишься о товарищах».

В вудверг утром, однако, Скол спустился в центр снабжения за набором комбинезонов и свежим выпуском «Генетика». Взяв журнал и одежду, он прошел по рядам дальше и оказался перед секцией для рисования. Посмотрел на стопку зеленых альбомов; не пятьсот, конечно, но штук семьдесят или восемьдесят, и никто ими не интересуется.

Он пошел прочь, думая, что, наверное, спятил. И все же, если бы Карл пообещал не рисовать, когда не положено…

Скол вернулся – «Любой человек может в свободное время немножко порисовать, так ведь?» – и взял альбом и упаковку угольных стержней; с колотящимся сердцем и трясущимися руками встал в самую короткую очередь; глубоко вдохнул, потом еще и еще раз.

Приложил к сканеру браслет и стикеры комбинезонов, «Генетика» и угля с альбомом. Все одобрено. Он уступил место следующему товарищу и вернулся в общежитие.

У Карла было пусто, постель разобрана. Скол положил комбинезоны себе на полку, а журнал на стол. Дрожащей рукой написал на первой странице альбома «С условием: только в свободное время». Потом бросил рисовальные принадлежности на свою кровать и раскрыл «Генетик».

Появился Карл и начал застилать постель.

– Это твое? – указал Скол на альбом и уголь. – Кто-то забыл.

– Ах да. Спасибо. – Карл подошел и взял их. – Большое спасибо.

– Ставил бы хоть цифроимя на первой странице, если кидаешь где попало.

Карл вернулся к себе и открыл первый лист; поглядел на Скола, поднял правую руку и одними губами произнес:

– Клянусь любовью к Семье.

Они вместе поехали вниз на занятия.

– Обязательно было портить страницу? – спросил Карл.

Скол ухмыльнулся.

– Я не шучу. Тебе не приходило в голову, что записку можно написать на ненужном клочке бумаги?

– Вуд, Уэй, Иисус и Маркс!

В декабре того же 152 года пришла ужасающая весть об эпидемии Серой Смерти, за девять коротких дней уничтожившей все, кроме одной, марсианские колонии. В Академии генетических наук, как и прочих научно-исследовательских учреждениях, наступило беспомощное молчание, сменившееся трауром и затем всеобщей решимостью помочь Семье преодолеть это сокрушительное поражение. Все трудились упорнее и больше: занимались по воскресеньям; в Рождество отдыхали только полдня; свободное время было сокращено наполовину. Только генетика могла сделать грядущие поколения жизнеспособнее. Каждый стремился поскорее закончить обучение и приступить к первому настоящему заданию. «СНОВА НА МАРС!» – кричали со всех стен белыми буквами черные плакаты.

Этот порыв продержался несколько месяцев. Первый полный выходной дали только на Рождество Маркса, и никто не знал, что с ним делать. Скол и Карл с девушками переехали на лодке на остров в парке аттракционов и устроились загорать на огромном плоском валуне. Карл рисовал свою подружку. Скол подумал, что впервые он взялся за изображение человека.

В июне Скол снова запросил для него альбом.

Учеба закончилась на пять месяцев раньше, и они получили распределение: Скол в исследовательскую лабораторию вирусной генетики в США90058, Карл – в Институт энзимологии в ЯП50319.

Вечером накануне отъезда из Академии они упаковывали дорожные сумки. Карл вытаскивал из ящиков стола зеленые альбомы – десяток из одного, пять из другого, потом еще несколько. Бросил стопку на постель.

– Не пытайся запихнуть все это в сумку – бесполезно, – заметил Скол.

– И не собирался. Они мне не нужны – там нет чистых страниц. – Он сел на кровать и полистал альбом, время от времени вырывая страницы.