Текст книги "Под сетью. Бегство от волшебника"

Финн и Лефти уже повернули назад, к лестнице. Я подплыл к какой-то барже, ухватился за канат и, откинув голову, полежал неподвижно, глядя на панораму черно-синего неба и серебристо-черной воды и дожидаясь, когда хлынет в меня тишина. Потом вылез по канату из воды и повисел, обняв его, как белый червяк. Потом бесшумно, на одних руках, снова опустился в реку. Коснувшись ногами воды, я почувствовал, что их легонько, но упорно тянет вбок. Начинался отлив. Я быстро поплыл к лестнице.

Финн и Лефти одевались, давясь от сдерживаемого смеха. Я к ним присоединился. Разрядилось какое-то напряжение, совершился обряд. Нам хотелось кричать, тузить друг друга. Но шуметь было нельзя, и вся наша энергия ушла в смех. Одевшись, я почувствовал, что мне тепло, что я почти трезв и голоден как волк. Я пошарил в карманах плаща и нашел печенье и паштет, которые стянул у Сэди. Их встретили немыми изъявлениями восторга. Мы уселись на лестнице, которая становилась все длиннее, по мере того как вода отступала, оставляя у наших ног сломанные корзины и ящики, пустые жестянки и всякий мусор. Я вскрыл банки с паштетом перочинным ножом и раздал печенье. У всех, кроме меня, еще оставалось в бутылках немного бренди, но Дэйв сказал, что с него хватит, и передал свои права мне. Лефти заявил, что ему скоро нужно уходить, потому что утром одно из отделений партии переезжает в новое помещение. Он предложил остатки своей бутылки Финну, тот не отказался. Мы весело закусили, передавая банки по кругу. Бренди пробежало по моим внутренностям, как божественный огонь, и разогнало кровь до скорости света.

Что было потом, я помню смутно. Остаток ночи проступает отдельными пятнами из тумана, окутавшего мою память. Лефти ушел после того, как мы поклялись друг другу в вечной дружбе и я обязался посвятить себя социалистическим исследованиям. У меня состоялась долгая сентиментальная беседа с Дэйвом, о чем – не помню, может быть, о судьбах Европы. Финн, опьяневший еще больше, чем я, куда-то затерялся. Когда мы уходили, он лежал ногами в воде. Немного погодя Дэйву вспомнилось, что как будто в воде была его голова, а не ноги, и мы вернулись проверить, но Финна не нашли. Проходя пустынными улицами под бледнеющим небом, я словно слышал какой-то странный звук – может быть, то звонили вдали колокола Святой Марии, и Святого Леонарда, и Святого Ведаста, Святой Анны, Святого Николая, Святого Иоанна-Захарии. Наступающий день запустил длинную руку в гущу ночи. Неожиданно быстро наступил туманный рассвет, и, когда я допивал бренди возле Святого Андрея-при-Гардеробе, над горизонтом уже протянулись ярко-зеленые полосы.

Глава 9

Дальше я помню, что мы пили кофе на Ковент-Гарденском рынке. Там очень рано открывается кофейный павильончик для грузчиков, но в то утро никого, кроме нас, возле него не было. Уже совсем рассвело. Мы стояли в той части рынка, где торгуют цветами. Оглядевшись по сторонам и увидев множество роз, я сейчас же вспомнил Анну. Я решил безотлагательно преподнести ей букет и сообщил об этом Дэйву. Мы пошли по аллее из огромных корзин с цветами. Народу было так мало, а цветов так много, что сам Бог велел брать все, что приглянется. Я шел между двумя стенами роз, еще мокрых от ночной росы, и брал подряд белые, розовые, чайные. Из-за угла навстречу мне вышел Дэйв, нагруженный пионами – махровыми шарами в алую крапинку. Мы объединили свои цветы в одну охапку. Поскольку не было причин на этом останавливаться, мы произвели опустошения в нескольких ящиках с фиалками и анемонами, а карманы набили анютиными глазками; рукава у нас намокли, мы задыхались от цветочной пыльцы. Подхватив свою добычу, мы выбрались за пределы рынка и, дойдя до Лонг-Эйкр, присели на каком-то пороге.

Голова у меня трещала, я отнюдь не протрезвел. Как сквозь сон я услышал голос Дэйва:

– Боже милостивый, совсем забыл. Тебе еще третьего дня пришло письмо. Я с тех пор таскаю его в кармане.

Он протянул мне письмо, и я лениво взял его. И вдруг узнал почерк Анны.

Я неловко разорвал конверт, пальцы тряслись от страха. Буквы плясали и плыли у меня перед глазами. Когда они наконец успокоились, я прочел следующее короткое послание: «Мне нужно как можно скорее с тобой повидаться. Пожалуйста, приезжай в театр». Я обхватил голову руками и застонал.

– Что случилось? – спросил Дэйв.

– Найди мне такси, – простонал я.

– Ну тебя с твоим такси. Мне и без того тошно.

Я встал и ушел, забрав с собой цветы, а Дэйв остался сидеть на пороге, прислонившись к стене и закрыв глаза.

Такси я нашел на Стрэнде и велел шоферу везти меня в Хэммерсмит. Сердце мое билось в такт словам: «Поздно, поздно!» Всю дорогу я сидел, подавшись вперед, стебли цветов ломались у меня в руке. Только доехав до места, я заметил, что весь искололся о розы. Я стер кровь рукавом рубашки, еще не просохшим с вечера. Отпустив такси у Хэммерсмитской ратуши, я спустился к реке. По пути я несколько раз приваливался к стенам домов, от боли в сердце трудно было дышать. Вот и театр. Но возле него творилось что-то странное. Дверь была распахнута настежь. Я ускорил шаг. Перед калиткой выстроились в ряд три грузовика. Я влетел в холл, и башмаки мои застучали по голому полу. Взбежал по лестнице, едва касаясь ступенек, и бросился в комнату Анны.

В комнате не было ничего. Я даже не сразу узнал ее. Многоцветный хаос исчез, не осталось ни одной блестки, ни единого шелкового лоскутка. Окна были распахнуты на реку. Только в дальнем углу стоял складной стол, заваленный бумагами. Я застыл в горестном изумлении. Потом вышел на площадку. Было ясно, что катастрофа коснулась всего здания. Оно гудело, скрипело, в нем гуляло эхо. Из каких-то комнат доносились голоса и стук тяжелых шагов по голым доскам. Хлопали двери. Через все окна вливался веселый гул летнего утра. Кто-то наложил на дом грубую руку, подверг его насилию. Вдруг я вспомнил про дверь в зрительный зал. Я подергал ее, но она по-прежнему была заперта. Какую бы тайну ни хранило сердце этого непонятного дома, здесь она еще какое-то время будет в безопасности.

По лестнице поднималась, насвистывая, девушка с веселым лицом, в синих джинсах. При виде меня она сказала:

– Вы насчет розничных цен?

Я уставился на нее как идиот, и она поспешно добавила:

– Простите, я думала, вы из Пэддингтонской группы.

– Я искал одну из служащих театра.

– А они, кажется, все уехали, – сказала девушка и прошла в комнату Анны.

Я еще стоял, вцепившись одной рукой в перила, а другой прижимая к себе охапку цветов, когда двое мужчин в вельветовых штанах пронесли мимо меня большой деревянный щит. На щите были выведены буквы «ННСП».

Я очутился на улице. К дому за это время подъехали еще два грузовика. Я пошел по тротуару. Когда я поравнялся с последним грузовиком, что-то в его кузове привлекло мое внимание. Я остановился, подошел ближе. И тут меня охватило странное волнение. В грузовике были вещи из комнаты Анны. В этом огромном ящике, который придерживал только задний борт, были свалены как попало все сокровища, которые я так хорошо помнил. Я быстро оглянулся. Никто не видит. В следующее мгновение я уже перелез через борт и, поскользнувшись, в дожде осыпающихся лепестков, упал вместе со своими цветами в податливую мешанину из игрушек и тканей. Я огляделся. Здесь были все мои старые знакомые: лошадь-качалка, чучело змеи, маски, железный гром. Я глядел на них с глубокой грустью. В резком свете солнца это была всего лишь беспорядочная груда грязных, поломанных вещей. Таинственный порядок, объединявший их и так мягко и естественно исходивший от присутствия Анны, отлетел прочь. Теперь они лежали неловко, где рядом, где одно на другом, и колдовство исчезло.

Я все смотрел на них, и вдруг ощутил сильный толчок – грузовик тронулся. Меня швырнуло вперед, я ушиб щеку обо что-то твердое, а сверху меня засыпало целым ворохом всякого хлама. Несколько минут я лежал неподвижно, вдавившись лицом в одну из нагло ухмыляющихся масок, а в спину мне упирался конец жестяной дудки. Потом я медленно выбрался на свет божий. Грузовик шел по Кинг-стрит. Я подумал: а что, если я в нем останусь и он привезет меня к Анне? Но тут же проникся уверенностью, что нет, не привезет. Вещи выглядели покинутыми, и гораздо вероятнее было, что их везут на склад какого-нибудь аукционного зала. Я стал медленно и печально перебирать их, узнавая и приветствуя одну за другой; а цветы я оборвал и посыпал кучу обломков лепестками пионов и роз с таким чувством, будто хороню какое-то диковинное начинание.

Пригнувшись, чтобы выпростать ногу из стеклянного ожерелья, я заметил что-то белое на шее лошади-качалки, которая лежала на боку, заваленная другим скарбом. К ее уздечке был прикреплен конверт. С испугом и тревогой я пригляделся: на конверте стояло «Дж.». Я отколол его и, сам не свой от волнения, поспешно развернул лежавший в нем листок бумаги. Я прочел: «Жаль, что я не могла больше ждать. Ко мне обратились с одним предложением, и хотя оно мне не по душе, но чувствую, что принять его нужно. Анна». Ошеломленный, я смотрел на листок, и тяжкий камень горя ворочался у меня на сердце. Что это значит? Ах, почему я не приехал раньше? Что это за предложение? Может быть, Хьюго… Я рывком выпростал ногу, стеклянные бусины взлетели фонтаном, запрыгали и наконец успокоились в щелях и ямках раскачивающейся груды вещей. Под звук рвущегося шелка я поднялся на колени и пополз к заднему борту. Мы как раз проезжали мимо Альберт-Холла.

В последний раз я обвел взглядом имущество Анны. Из-под полосатой шали выглядывала золоченая корона, которой я венчал ее на царство в ее безмолвных, размалеванных владениях. Я просунул в корону руку, подтянул ее повыше и приготовился прыгать. Перед светофором на Найтсбридж грузовик замедлил ход. Поднимаясь с колен, я увидел гром – он держался еле-еле, вонзившись одним углом в кучу тряпья. Я дотянулся до него и потряс что было силы. А потом соскочил на землю. Грузовик, набирая скорость, свернул на Бромптон-роуд, а зловещий звук все еще разносился по перекрестку, и прохожие останавливались, осматривались, прислушивались. Унося этот грохот в ушах, я вошел в Гайд-парк, растянулся на траве и почти в ту же минуту заснул.

Глава 10

Мне казалось, что я проспал много дней, но было всего половина двенадцатого. Я не сразу вспомнил, почему мне так скверно, и несколько минут смотрел на золоченую корону, которую и во сне не выпускал из рук, стараясь понять, что это такое и откуда она взялась. Когда печальные события этого утра прояснились, я стал думать, как же быть дальше. Первым делом нужно дотащиться до аптеки и принять что-нибудь от головной боли. Что я и сделал. Потом утолил терзавшую меня жажду у уличной колонки. Утолять жажду – одно из самых острых наслаждений; просто безобразие, что никто до сих пор не придумал, как его продлевать. Затем я сел на скамью у ворот Гайд-парка и, потирая виски, попробовал выработать какой-то план.

Мне было ясно, что с прежней жизнью покончено навсегда. Я умею понимать намеки судьбы. Какова будет новая жизнь, которой суждено возникнуть на обломках старой, – этого мне не угадать. А между тем нужно хотя бы попытаться разрешить кое-какие проблемы, иначе они не дадут мне покоя. Возникла мысль – немедля мчаться на Холборнский виадук. Но я одернул себя: прежде чем говорить с Хьюго, нужно немножко очухаться, я пока еще был не в себе. Да и вряд ли Хьюго днем сидит дома. По первой из этих причин не стоило разыскивать его и на студии. Лучше я проведу день спокойно, после обеда, может быть, сосну, а потом уже снова пущусь по следам Хьюго. Гораздо охотнее я бы занялся поисками Анны. Но теперь я понятия не имел, где ее искать. И хотелось поскорее заглушить ужасное подозрение, что там, где я найду Хьюго, окажется и Анна. Думать об этом было невыносимо, и я не стал об этом думать.

Я стал перебирать в уме события последних дней и вдруг с досадой сообразил, что, второпях покидая квартиру Сэди, забыл взять с собой экземпляр «Молчальника», который решил конфисковать для собственных нужд. Чем больше я об этом думал, тем больше досадовал. Смогу ли я когда-нибудь снова беседовать с Хьюго – это покажет будущее; но мне представлялось, что так или иначе пришло время свежим глазом взглянуть на эту книгу и решить, есть ли в ней что-нибудь, что стоило бы сохранить для потомства. Нельзя же в самом деле так швыряться своим прошлым. Человек, написавший этот любопытный диалог, еще живет во мне и, как знать, возможно, напишет и еще что-нибудь. Да, «Молчальник» – вот одно из неоконченных дел.

Где бы мне добыть эту книгу? В библиотеках и книжных магазинах ее не найдешь. Проще всего пойти к Сэди и взять ее там. Видеть Сэди мне не хотелось, но едва ли она сейчас дома. Проникнуть в квартиру я могу по способу Финна. Этот план очень мне понравился. Я займусь чем-то нужным и увлекательным и перестану терзаться мыслями об Анне и Хьюго. Утвердившись в своем решении, я поехал 73-м автобусом на Оксфорд-стрит, сдал корону Анны в камеру хранения на Оксфорд-Сэркус, выпил изрядное количество черного кофе и купил у Вулворта пачку шпилек.

Я принадлежу к тому разряду людей, которые лучше пройдут двадцать минут пешком, чем станут ждать пять минут на автобусной остановке, чтобы потом пять минут ехать автобусом. Когда я не нахожу себе места от тревоги, бездействие и ожидание – сущая пытка. Но стоит мне взяться за что-нибудь конкретное, пусть даже и безнадежное, как я снова доволен и на все остальное закрываю глаза. Теперь, шагая по Уэлбек-стрит, я чувствовал, что делаю полезное дело, и, хотя у меня болела не только голова, но и сердце, я вполне владел собой. Я свернул в проулок между домами, с легкостью отыскал пожарную лестницу Сэди и стал подниматься, нашаривая в кармане шпильку. Я твердо надеялся, что все обойдется без затруднений.

Однако, приближаясь к цели, я услышал голоса, несомненно доносившиеся из кухни Сэди. Неприятный сюрприз. Я приостановился. Потом подумал, что, может, это уборщица заболталась с какой-нибудь знакомой и я уговорю их впустить меня. Поднявшись еще на две-три ступеньки, я как будто узнал голос Сэди и хотел уйти, и вдруг кто-то произнес имя Хьюго. Интуиция подсказала, что речь идет обо мне. Я решил, что не мешает послушать дальше. Еще несколько ступенек – и я оказался в двух шагах от площадки Сэди, а голова моя пришлась чуть пониже матового стекла двери. Послышался смех, мужской и женский. Потом голос Сэди сказал: «Те, кто плюет на документы, – воск в руках тех, кто на них не плюет». Опять смех… звон как от кусочков льда в стаканах. Мужской голос что-то ответил. Слов я не разобрал, потому что слишком разволновался, узнав этот голос. Говорил Сэмми.

Я сел на ступеньку и сдвинул брови. Значит, Сэди и Сэмми – друзья? Почему-то я сразу усмотрел в этом подвох, и мне стало больно за Мэдж. Впрочем, сейчас, да еще с такой тяжелой головой, нечего было и пытаться додумать все до конца. Можно было только собрать побольше впечатлений, а подумать успею и позже. Но оказалось, что, сидя, я не слышу слов, а стоять утомительно, особенно если стоять придется долго. Я переполз через последние ступеньки, отделявшие меня от площадки, и уселся, скрестив ноги, спиной к двери. Здесь я был всего в нескольких футах от говоривших, и в то же время они не могли меня увидеть, если только им не вздумается отворить дверь; я, понятно, надеялся, что этого не случится.

Сэди сказала:

– Нужно его поймать, как только он приедет в Лондон. Он из тех, кому подавай fait accompli[10]10
  Свершившийся факт; здесь: что-нибудь готовое (фр.).


[Закрыть]. Важно не упустить инициативу.

Сэмми:

– Думаешь, клюнет?

Сэди:

– Либо клюнет, либо нет. Если нет, хуже не будет, а если да…

– Если да, – сказал Сэмми, – тогда держись!

Они опять рассмеялись. Возможно, они были навеселе. И, уж конечно, были одни.

– А ты уверена, что Белфаундер не станет скандалить? – спросил Сэмми.

– Говорю же тебе, это джентльменское соглашение.

– А ты не джентльмен! – сказал Сэмми и долго потом хохотал.

Я уже убедился, что правильно поступил, решив подслушать. Сэди и Сэмми явно что-то замышляли. Но что? И кого нужно поймать в Лондоне? Вполне естественно, что Сэди хочет околпачить Хьюго – потому, без сомнения, что ревнует его к Анне. «Послушаем дальше», – подумал я и продолжал сидеть неподвижно, широко раскрыв глаза. Но тут дело приняло не совсем приятный оборот. Задняя стена дома смотрела на заднюю стену другого дома, выходившего на параллельную улицу. В том доме, прямо напротив меня, тоже была пожарная лестница, от которой меня отделяло всего каких-нибудь пятнадцать футов. Заслушавшись, я устремил взгляд прямо в одно из окон этого дома. Вернее, лицо мое было повернуто в ту сторону, но я был так поглощен другим, что ничего не замечал, пока не обнаружил, что из комнаты напротив за мной внимательно наблюдают две женщины. Одна из них была в красном переднике, другая, мощного сложения, – в шляпе. Я быстро отвел глаза и тут же вновь переключил внимание на разговор, который шел у меня за спиной, потому что услышал свою фамилию.

Фразы я не разобрал. Следующую реплику подал Сэмми:

– Для сценария там есть все, что нужно.

– Молодчина Мэдж! – сказала Сэди. – Сумела угадать победителя.

– Зря она на него не поставила! – сказал Сэмми. Снова смех.

– Ты уверена, что он не может опротестовать? – спросил Сэмми.

– А чем он докажет? Документа у него наверняка нет, если и был, так он его потерял.

– И все-таки он может не разрешить нам его использовать.

– Как ты не понимаешь, – сказала Сэди. – Это же не важно. Он нам нужен только для того, чтобы заставить Г.К. подписать контракт.

Все это было захватывающе интересно, но о чем речь, я, хоть убей, не мог понять.

И тут меня снова отвлекли. Женщины в доме напротив растворили окно и смотрели на меня с явным подозрением. Очень трудно не встретиться глазами с человеком, находящимся в пятнадцати футах от тебя и старающимся поймать твой взгляд, когда поблизости нет ничего такого, на что можно бы смотреть, не вызывая удивления. Я вежливо улыбнулся.

Они посовещались между собой. Потом та, что была в шляпе, крикнула:

– Вы хорошо себя чувствуете?

Я струхнул. Только железная дисциплина удержала меня от того, чтобы встать и обратиться в бегство. Ведь Сэмми и Сэди вполне могли ее услышать, думал я, а сам тем временем энергично кивал головой и радостно улыбался обеим дамам.

– Правда? – крикнула та, что в шляпе.

Я продолжал кивать что было сил, а к улыбке добавил жесты, выражающие отличное самочувствие, насколько они доступны человеку, который сидит, подпирая спиною дверь. Я пожал сам себе руку, поднял большой палец и заулыбался еще радужнее.

– Сдается мне, что он сбежал из желтого дома, – сказала вторая женщина. Они отошли от окна.

– Пойти сказать мужу, – донесся до меня голос одной из них.

Сэди и Сэмми все разговаривали. Уши мои, можно сказать, отскочили от головы и приклеились к двери.

– И чего ты нервничаешь? – говорила Сэди. Было совершенно ясно, кто играет первую скрипку в этом гнусном дуэте. – Предложи ему звезду, сценарий и контракты – и дело в шляпе. Юридически мы перед Белфаундером чисты, а если он вздумает жаловаться, так у меня сколько угодно контржалоб на его обращение со мной. А Донагью всегда можно купить.

Это меня так взбесило, что я чуть не ударил в дверь кулаком.

Но Сэмми быстро возразил:

– Ну, не знаю. Эти юнцы иногда до того щепетильны, что даже смешно.

«Спасибо, Сэмми!» – подумал я и, почувствовав, что сейчас расхохочусь, судорожно зажал рот ладонью.

Женщина в переднике опять появилась у окна, и в ту же минуту женщина в шляпе, очевидно проживавшая над нею, появилась у другого окна, повыше, в сопровождении мужчины.

– Вот он! – указала она на меня. Они вышли на свою лестницу.

– Наверное, он глухонемой, – сказала женщина в переднике.

– Вы что, слова сказать не можете? – крикнул мужчина.

Час от часу не легче! Я злобно воззрился на него, вложил палец в рот и замотал головой. Я вполне допускал, что точнее передал бы свою мысль кивками, но возможности для недоразумений были столь безграничны, что, так ли, этак ли, все уже не имело значения.

– Он голоден, – сказала женщина в переднике.

– Да сделай же что-нибудь! – накинулась на мужа женщина в шляпе. Я от души пожалел беднягу.

Он почесал в затылке.

– Оставьте вы его в покое. Он ничего плохого не делает.

Слова его были так разумны, что я не мог не помахать ему в знак благодарности и сочувствия. Должно быть, это произвело жуткое впечатление. Он отпрянул.

– Нельзя оставлять его там, – сказала женщина в переднике. Она тоже вышла на лестницу. – Он смотрит прямо к нам в комнату. Ну как дети увидят?

– Говорю вам, он откуда-то сбежал, – сказала верхняя соседка.

Тут отворилась третья дверь, пониже, из нее выглянула уборщица, и женщинам пришлось объяснять ей, что происходит. Я между тем обливался холодным потом от страха, что вся эта суета привлечет внимание Сэди и Сэмми, но либо они были слишком пьяны, либо слишком поглощены своим заговором – они пока ничего не заметили.

– Я бы его еще раз просмотрела перед встречей с Г.К., – говорила Сэди. – Где он, между прочим?

– У меня дома, – отвечал Сэмми.

– Давай сейчас же позвоним, пускай привезут.

– Там никого нет, разве что прибыла наша новая звезда. Но едва ли. – Он рассмеялся.

– Знаешь, по-моему, это была отнюдь не блестящая идея, – сказала Сэди. – Такие вещи нынче не в моде.

– Ревнуешь? – сказал Сэмми. – Ладно, зайду туда сегодня вечером и сам принесу. Идет?

– Идет, – сказала Сэди.

– Поздно вечером! – сказал Сэмми.

– Все равно идет! – сказала Сэди.

Смех и возня. Я пожелал им много радостей. Но самым большим моим желанием было понять, что они замышляют.

– Рассчитываться с Донагью предоставляю тебе, – сказал Сэмми.

– У нас неважные отношения, – сказала Сэди. – Я тебе говорила, что хотела посадить его сторожить квартиру, а он удрал?

– Пока Белфаундер лезет в бутылку, тебе нужна вооруженная охрана, – сказал Сэмми. – Зачем было нанимать такого остолопа, как Донагью? Это надо же было додуматься!

– Он милый, – сказала Сэди просто, чем глубоко меня тронула.

– Ну так и возись с ним.

– Да перестань ты трусить! – сказала Сэди. – Что один перевод, что другой, не все ли равно? Если он заартачится, завтра же можем купить другой перевод. Нам что нужно? Чтобы Г. К. увидел его по-английски. А француз – тот за доллары родную бабушку продаст.

У меня в глазах помутилось. Я уже нащупывал разгадку, но внезапно услышал ее от Сэмми.

– А название симпатичное, верно? «Деревянный соловей».

Я только рот разинул. Но на размышления мне не дали времени. Опять пришлось переключить внимание на соседний дом: события там развивались стремительно.

– Самое милое дело – позвать полицию, – сказала уборщица. – Полиция с такими лучше управляется, верное слово.

Дом напротив боком выходил на мощенный булыжником переулок, который вел к Куин-Энн-стрит. Я увидел, что на углу этого переулка собирается небольшая толпа, привлеченная дискуссией на пожарной лестнице.

– Глядите, вниз смотрит! – сказала уборщица. – Все понимает.

– Пойди набери девять-девять-девять, – сказала мужу женщина в шляпе.

И тут уборщица, ненадолго исчезнув в доме, появилась, вооруженная длинной щеткой, какой обметают потолки.

– Вот я ткну его щеткой, посмотрим, что он будет делать, – сказала она. Поднявшись по лестнице, она нацелила щетку и больно ткнула меня в лодыжку.

Это было слишком. Но я слышал уже вполне достаточно. У меня были все данные, необходимые для решения задачи, а мысль, что Сэмми и Сэди в любой момент могут выйти на лестницу, вселяла в меня ужас.

Грациозно и неторопливо, под восхищенным взглядом множества глаз, я распрямил ноги и сполз на животе с первых трех-четырех ступенек. Потом встал, растер затекшие колени и не спеша пошел вниз по лестнице.

– Говорила я вам, что он сумасшедший, – сказала женщина в переднике.

– Он уходит! Сделай же что-нибудь! – сказала женщина в шляпе.

– Да пусть себе уходит, несчастный, – сказал муж.

– Живо! – сказала уборщица. И все они поспешили по своей лестнице вниз, к ожидавшей там кучке зевак.

Добравшись до земли, я быстро оглянулся, чтобы удостовериться, не вышел ли кто из квартиры Сэди. Никого. Мои мучители сбились в кучу в узком проулке. Мы молча поглядывали друг на друга.

– Тихонько к нему подбирайтесь, – сказала уборщица.

– Осторожней, он может наброситься, – сказал кто-то.

Они стояли в нерешительности. Я оглянулся. Путь на Уэлбек-стрит был свободен. С пронзительным шипеньем я сделал выпад в их сторону, и они в панике разбежались – кто назад, на лестницу, кто в проулок. Тогда я круто повернул к Уэлбек-стрит и пустился наутек.