Текст книги "Ковен отверженных"

Глава 5

Мои новые тюремщики обходят меня полукругом, оценивающе оглядывая меня и мою защитную стойку. С посохом в руке я жду, кто из них сделает первый шаг. Меня встречают прищуренные глаза и раздраженные лица. Желая добавить чутка устрашения, я ловко проворачиваю вокруг себя посох так, что Донателло [4]4
  Один из четырех «черепашек-ниндзя».


[Закрыть] мне бы позавидовал.

Сурок делает шаг вперед, но резко замирает, когда Энох и Каллан начинают на него кричать.

– Подойдешь к ней, когда у нее в руках оружие, и тут же вылетишь из схватки, – предупреждает его Энох.

Сурок снова смотрит на меня, и я вижу, как он, явно сомневаясь, мысленно спорит сам с собой.

– Поверь нам, бро: в этой битве тебе не победить. Воспользуйся магией, это лучший вариант, – говорит Каллан.

Я призываю метательный нож и усмехаюсь, глядя на него. Кидаю нож так, чтобы задеть только рукояткой, но делаю это с такой силой, что гарантированно останется неприятный синяк. Рукоять с глухим звуком врезается в плечо парня, и нож падает. Я выпускаю магию, поддерживавшую форму маленького клинка, и он исчезает прежде, чем успевает коснуться земли.

– Что за херня?! – кричит Каллан.

Он отзывает магию, что была в его руках, и, кривясь, потирает плечо.

– Ты вот так вот просто сдаешь меня Сурку? – обвиняюще говорю я, сдерживая ухмылку. – Подумаешь, чутка бы его попинала. Ровно столько, чтобы стереть эту дерзкую ухмылочку с его рожи.

Словно по сигналу, все смотрят на паладина, на лице которого – какой сюрприз! – растянулась самоуверенная, нахальная улыбка.

– Это мы еще посмотрим, лапушка, – с вызовом отвечает он, и в его голосе сквозит заносчивость, отлично сочетающаяся с заносчивостью ухмылки.

Я закатываю глаза.

– Умоляю, да мне и пяти секунд хватит, чтобы тебя уложить.

– Если хорошо попросишь, я с радостью уложусь и за три секунды – мне нравится, когда женщина сверху.

Я оценивающе наклоняю голову набок.

– Да, по тебе видно, что ты довольно ленивый.

Каллан негодующе указывает рукой на Эноха.

– Он тоже его предупредил, но что-то я не вижу, чтобы ты кидалась в него ножами!

– Энох просто сказал, что я надеру ему зад. Он не выкладывал мои слабости совершенно незнакомому человеку. Я-то думала, мы закаленные в бою товарищи, но, видимо, нет, – заканчиваю я, пытаясь сдержать ухмылку.

– Она ведь промахнулась, так чего ты ноешь? – самодовольно комментирует Сурок.

Из моей ладони вылетает еще один нож и направляется в сторону Сурка прежде, чем кто-либо успевает повернуться и заметить это движение. Лезвие вонзается прямо в мясистую часть его бедра. Он вскрикивает и смотрит сначала вниз, на нож, а затем на меня. Выражение удивления на его лице медленно сменяется злостью.

– Я не промахиваюсь. И я буду рада доказывать это столько, сколько ты будешь доказывать, что ты самодовольный придурок.

Возвращаю свое внимание к смеющемуся Каллану. Нэш усмехается и медленно подходит к Сурку, чтобы исцелить его рану. Энох фыркает и, проводя ладонью по лицу, явно расслабляется, когда понимает, что я не пытаюсь сбежать по-настоящему.

– Я думал, папа убьет меня, – бормочет он, в очевидном раздражении взъерошивая волосы.

– Не волнуйся, времени еще полно, – миленько отвечаю я.

Посох в моей руке исчезает, и я смахиваю случайные травинки с футболки и штанов.

Шагаю обратно по направлению к своей новой роскошной тюрьме, игнорируя боль в теле от падения.

– Да уж, Винна, очевидно, что легко с тобой не будет, – говорит мне Энох, и блеск его глаз ясно дает мне понять, что ему это, может быть, даже нравится. – Но мы в ответе за твою безопасность. Ты не можешь просто сбежать. – В его голосе слышится мольба, но также я чувствую, что в нем скрывается нечто более глубокое, что-то, что я не могу определить.

– За мою безопасность отвечаю я. Ну и давай начистоту: благодаря этому ебучему магическому миру мне некуда бежать. Но это не значит, что ты, твой ковен, твой дорогой папаша или его приятели-старейшины – мои хозяева и командиры. Да, мы вместе выкарабкались из полнейшей жопы, но правда в том, что вы не знаете меня, а я не знаю вас. Если вы ждете, что я пообещаю хорошо себя вести или слепо поверю вам и буду повиноваться, – ждите этого от кого-нибудь другого. Никто из вас не заслужил моего уважения и послушания. Поэтому, мать вашу, я буду делать все, что захочу.

Мы подходим к излишне большой входной двери, и он быстрее меня хватается за бронзовую ручку, чтобы открыть ее. Я знаю, что мне не стоит видеть в этом жесте что-то большее, чем просто проявление манер, но все равно чувствую раздражение. В любой другой день я бы не моргнув глазом спокойно прошла в дом, но из-за этих гребаных кастеров я во всем вижу какой-то тайный смысл и подтекст.

Иду прямиком в выделенную мне комнату. Закрываюсь на замок и отдаюсь злости. Если бы пол не был выложен полированным бетоном, я бы уже протерла в нем дыру от бесконечного хождения. Мне нужно позаниматься и выплеснуть эту злобную, безудержную энергию, но будь я проклята, если пойду спрашивать, где у них тут спортзал. Разумеется, это единственное, что мне не показали во время экскурсии.

Мои мысли возвращаются к моим ребятам, и я гадаю, что сейчас происходит в мегаособняке. Как их встретили дома после слушания со старейшинами? Если бы я собственноручно не стала свидетельницей перепалки, которая случилась после заявления Валена, то решила бы, что Лахлан и остальные будут только счастливы от меня избавиться. Но почему тогда Лахлан просто не отказался от своих притязаний, когда его об этом спросили? Зачем это вообще было? К чему удерживать, если ненавидишь? Очередная загадка в духе Бет. Хотя теперь я знаю, что Бет никогда меня не желала, – ее к этому принуждал Талон.

Неутихающая боль в душе при мысли о Талоне вытесняет собой все остальные мысли. Только я начинаю думать, что научилась держаться на плаву в бассейне своего горя, как вдруг происходит что-то еще, и меня вновь утягивает на дно, желая потопить в безысходности. Я снова и снова прокручиваю в голове предсмертные слова Талона. Я проанализировала каждую деталь и досконально изучила каждое откровение. За последний месяц со мной произошло множество безумных вещей, но я и представить не могла того, в чем признался мне Талон. Его слова потрясли меня до глубины души, и я не понимаю, как ко всему этому относиться. С одной стороны, я обязана Талону и безмерно благодарна ему за то, что он присматривал за мной. Без него, его влияния и наставничества я бы не стала тем, кем являюсь сейчас. Но с другой стороны, я просто в бешенстве. Не могу избавиться от ощущения, что мной манипулировали, и злюсь, что он держал меня в неведении.

Я могу смириться с тем, что у него не было возможности обо всем рассказать, когда я жила под крышей у Бет, но почему, черт возьми, он ничего не сказал, когда нашел меня на улице? С того самого момента, как Талон представился, он должен был, мать твою, признаться мне, кто я и что я такое. Сколько недоразумений и одиночества можно было бы избежать, если бы он поступил правильно. Не говоря уже о том, что он знал моих родителей, о том, что теперь утеряно навсегда.

Голоса в доме постепенно становятся громче, и это отвлекает меня от тревожных мыслей. Кто, черт возьми, там кричит? Я выхожу из комнаты и, следуя за громкими злыми голосами, иду к их источнику.

– Вас здесь быть не должно. Уважайте решение Совета и отступите.

– Оставьте все там, потому что в дом вы точно не пройдете.

Выворачиваю из-за угла, готовая наброситься на Эноха и Нэша за то, что они кричат на ребят. И замираю, когда у двери оказываются не мои Избранные, а Айдин. Он стоит посреди горы коробок, и стоит ему только заметить меня, как становится очевидно, что он больше не слушает ничего из того, что говорят ему Энох и Нэш. Скрещиваю руки на груди, и мы пристально смотрим друг на друга.

– Я принес твои вещи.

– Вижу. Вопрос в том, почему ты еще здесь.

Айдин вздрагивает, как будто мои слова физически ранят его, и я изо всех сил стараюсь задавить ту часть меня, которой становится от этого плохо. Я знала, что Лахлан ненавидит меня, а Сильва не доверяет. Киган скорее был поглощен тем, чтобы во что бы то ни стало поддержать Лахлана, вместо того чтобы составить собственное мнение обо мне, а Эврин относился ко мне хорошо, но по большей части был равнодушен к моему присутствию.

Айдин же был тем, чье присутствие помогало мне переносить их. Он был тем, кто давал мне надежду. Тем, из-за кого я думала, что, быть может, однажды и остальные начнут относиться ко мне иначе. Он был моим другом – по крайней мере, я думала, что он может им стать. Но сейчас, когда я стою здесь и смотрю на этого рыжего гиганта, единственная мысль в моей голове – это… лжец.

– Я не уйду, пока ты не поговоришь со мной, – говорит Айдин.

– Ну, тогда не стесняйся стоять здесь всю оставшуюся жизнь.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти, одновременно пытаясь обуздать нестабильные эмоции, захватившие меня, когда я его увидела.

– Винна, мне жаль!

Громкий возглас Айдина многократно усиливает боль, что слышится в его словах и голосе. Возможно, из-за моей скорби или же из-за стресса, который принес мне этот дерьмовый день, что-то во мне ломается и я несусь в его сторону.

– Еще бы тебе, твою мать, не было жаль! Ты притворялся моим другом. Ты знал, через что я прошла. Ты знал это, потому что я открылась тебе, позволила увидеть себя настоящую, но тебе было мало. Ты раз за разом отступал в сторону и молча позволял им высасывать из меня всю кровь. Ты гребаный трус и лжец. Тебе не просто должно быть жаль. Тебе должно быть чертовски стыдно.

Я яростно вытираю стекающие по лицу сердитые слезы. Энох и его ковен стоят у двери, не давая Айдину войти. Они молча наблюдают за нашим разговором, не отрывая глаз от пола, пока я выплескиваю боль и ярость на стоящего рядом Айдина. Меня бесит, что меня эмоционально распирает на глазах очередных людей, которым я, скорее всего, не могу доверять.

– Я ушел из ковена. Попросил, чтобы меня перевели. И Эврин тоже.

Из всего, что, как мне казалось, Айдин может сказать, вот этого я не предвидела. Твою мать… Айдин смотрит на меня с болью и мольбой в глазах. Я бегу от натиска вопросов, что вижу в них, и отвожу взгляд, зарываясь пальцами в волосы. Натягиваю пряди, словно пытаясь за что-то ухватиться и немного заземлиться, и внезапно ощущаю предельную опустошенность. Закрываю глаза и прерывисто вздыхаю. По моим щекам все еще текут слезы, которые я не смогла бы остановить, даже если б попыталась.

– Чего ты хочешь, Айдин?

С моих губ срывается глухой вопрос, и я открываю глаза и смотрю на него. Он переносит вес своего тела с одной ноги на другую, и мы встречаемся взглядами, пытаемся друг друга прочесть, предугадать, что из всего этого выйдет.

– Ты была права: я бросил тебя под грузом боли Лахлана. Я позволил сомнениям и прошлому замарать мое собственное впечатление о тебе. Я знаю, что подвел тебя.

Голос Айдина срывается, глаза становятся влажными, но он не позволяет слезам пролиться. Хотела бы я научиться этому трюку – устала уже от внезапных рыданий. Но придется добавить это в список того, чему Айдин никогда меня не научит. Запишу в строчку с сотворением огня с помощью магии и верностью.

– Я просто хочу, чтобы ты знала: я всегда буду рядом. Я не могу отменить всего того, что натворил, или забрать боль, которую причинил, хотя я бы все ради этого отдал. Я не могу все исправить, но могу показать, что всегда буду готов тебе помочь – так, как ты этого заслуживаешь. Так, как должен был изначально.

Его слова пытаются пробиться через мою защиту, но все же им не удается проломить чувство боли и предательства. Я качаю головой и смотрю мимо него в сгустившуюся темноту.

– Не думаю, что когда-нибудь смогу тебе довериться. Я просто не создана для прощения.

Мгновение мы смотрим друг на друга, затем Айдин грустно кивает, сдерживая слезы. Мои же продолжаются свободно катиться, потому что мое признание уничтожает нас обоих.

– Ничего страшного, – говорит он голосом, сдавленным от боли и извинений. – Но я все равно буду рядом. Я заслужу твое доверие, сможешь ты его дать или нет.

Мы с Айдином продолжаем стоять на месте, и ни один из нас не понимает, что теперь делать. В конце концов я едва заметно киваю. Не знаю, что еще мне сейчас сказать или как поступить. Он еще мгновение наблюдает за мной, затем разворачивается и уходит. Я невидящим взглядом смотрю в открытую дверь. Энох и остальные проносят мимо меня коробки, а я тем временем пытаюсь распутать беспорядочный клубок чувств внутри себя.

Не знаю, как долго я, словно статуя, стою на одном месте, после чего оставляю попытки отыскать смысл его слов в пустом проеме, обрамляющем такую же пустую ночь.

Глава 6

Сквозь окна льется солнечный свет, слишком яркий и радостный для того, как я чувствую себя этим утром. Приборы шкрябают по тарелкам, пока мы завтракаем, задыхаясь в неловком молчании. По всей видимости, моя вчерашняя эмоциональная сцена с Айдином лишь добавила неловкости, и никто из парней не понимает, что теперь со мной делать. Или же они просто осознали реальность этой гребаной ситуации и поняли, что им нечего сказать.

С моей ложки падает капля молока, когда я снова зачерпываю и подношу ко рту очередную порцию хлопьев. Я молча разрабатываю план о том, как убедить сестер переехать жить со мной. Я и так уже разрушила ковен Лахлана, так почему бы не пойти ва-банк и не украсть еще и их? Не знаю, как долго я пробуду в этом доме, но, когда я отсюда выберусь, мне точно понадобятся сестрички, их любовь, забота и их восхитительная еда, чтобы прийти в себя.

– Пожалуй, нам стоит обсудить план на сегодня.

В моем направлении поворачиваются головы, и я, лишь подняв взгляд, понимаю, что Энох обращается ко мне. Сегодня его глаза выглядят чуть более голубыми и чуть менее серыми, и я задумываюсь, как часто меняется их оттенок и от чего это зависит.

– Утром придут старейшины и определят, что тебе нужно будет наверстать, – объясняет Энох. Его взгляд на мгновение замирает на моих губах, а затем прыгает в сторону.

Я вытираю рот и подбородок, проверяя, не осталось ли на них молока или чего-то еще.

– Ставлю сотню, что она будет паладином, – объявляет Каллан.

– Принимаю ставку, – парирует Бэкет. – Я знаю, вы говорили, что она хороша в оружии, но, если ее магия действительно настолько слаба, как это выглядело вчера, она им не подойдет.

– Она точно целительница. Она исцелила мои раны, даже не прикоснувшись к ним напрямую. Бесспорно, это ее сильнейшая ветвь. И она умеет сражаться, так что я тоже ставлю на паладина, – возражает Нэш.

Они смотрят на Эноха и ждут, что он тоже выскажется. Он оценивающе смотрит на меня и достает кошелек.

– Держу пари, что она станет паладином. А ты что думаешь, Сурок?

Сурок закатывает глаза и прожигает меня взглядом. Судя по всему, его прозвище успело закрепиться, и меня очень забавляет наблюдать, как его это раздражает.

– Она слишком красивая, чтобы быть настоящим воином. Думаю, Айдин давал ей поблажки – подкармливал ее хрупкую самооценку. Не может быть, чтобы она была так же хороша, как он говорил. Я на стороне Бэкета.

– Осторожнее, Сурок, твоя внутренняя сексистская свинья вырвалась на свободу, – говорю я, запихивая в рот очередную ложку хлопьев.

На самом деле мне плевать, что они обо мне думают, и у меня нет сил оскорбляться или придавать этому глупому спору больше значения, чем он заслуживает. В дверь звонят, и мои глаза сужаются, когда Энох встает из-за стола, чтобы ее открыть. Думаю, это старейшины – пришли, чтобы еще немного мне поднасрать. Я мысленно ворчу и полсекунды размышляю, не стоит ли мне приодеться. Опускаю взгляд на спортивные штаны и майку и решаю, что мне плевать.

Я доедаю остатки завтрака, и в этот момент внутрь вваливается большая группа. Парни встают и подходят к новоприбывшим. Шум приветствий и похлопываний по спине, полных зашкаливающей фамильярности, сопровождают меня на пути к раковине, где я мою и вытираю тарелки из-под завтрака. Меня пронзает укол боли: я скучаю по сестрам. Не только по их готовке, но и по их теплоте и игривости. Я уверяюсь в своем плане «уговорить-тире-украсть» сестер.

Оборачиваюсь и натыкаюсь на тех, кто ответственен за нынешний бардак, происходящий в моей жизни.

– Рад снова тебя видеть, Винна. Как ты, обустроилась? – спрашивает старейшина Клири – как по мне, излишне жизнерадостно.

Как и вчера, я прожигаю его взглядом, но молчу. Он улыбается, не обращая внимания на мою враждебность.

– Надеюсь, Энох сообщил тебе о планах на сегодня. Мы приехали в качестве наблюдателей и чтобы помочь всем, чем только сможем, чтобы как можно быстрее ввести тебя в курс дела.

Старейшина Клири поворачивается к остальным своим спутникам и начинает представлять тех из них, чьих имен я не знала, а кого-то и не видела раньше.

– К сожалению, вчера мы так и не дошли до знакомств, но это старейшина Ковка, – говорит он.

Старейшина-полинезиец, чью магию я вчера случайно украла, кивает, и его темные с проседью кудри средней длины колышутся. У него не самый выдающийся рост, но ноги толщиной со ствол дерева, а руки лишь немногим меньше. Хотя его сложно назвать бодибилдером, под его кофейной кожей совершенно точно скрываются крепкие мышцы.

– А это старейшина Альбрехт.

Старейшина Клири указывает на мужчину, который очевидно связан кровью с Бэкетом, четвертым членом ковена Эноха. Я словно заглядываю в будущее и вижу, как будет выглядеть Бэкет в среднем возрасте. У старейшины Альбрехта такие же аккуратные пепельно-каштановые волосы и карие глаза. На его лице сильнее отпечаталось время, но у него такие же прямые брови и высокие скулы. Его рука лежит на плечах Бэкета; судя по всему, их отношения проще, чем у еще одного отцовского-сыновьего дуэта в лице Эноха и старейшины Клири.

Старейшина Клири кивает мускулистому мужчине в шрамах, и тот делает шаг вперед. У него густые волосы и стильная прическа, но белоснежная проседь выдает его возраст. У мужчины грубая загорелая кожа с бледными шрамами, проходящими через бровь, щеку и губы с левой стороны лица. Это не один длинный шрам, а множество тонких линий, которые сливаются в одну. Мне тут же хочется сесть и послушать его истории с поля битвы: уверена, это было бы грандиозно.

– Здравствуй, Винна. Меня зовут Гидеон Эндер. Я лидер паладинов.

Мы крепко пожимаем друг другу руки, и я замечаю очередную сетку маленьких шрамов на обоих его предплечьях. Он сантиметров на десять выше меня, подтянутый и опрятный. Продолжая хранить обет молчания, я ничего не говорю в ответ на его приветствие, и он едва ли не одобрительно кивает, после чего возвращается к остальной группе.

Последний человек, которого мне представляют, выглядит точь-в-точь как Мэрилин Мэнсон. Белое припудренное лицо, подведенные черным ореховые глаза, темные губы и тонкие волосы цвета черного дерева: он словно собирается выйти на сцену. Я упускаю, как его зовут по-настоящему – настолько меня завораживает это сходство, – но он дружелюбно кивает мне в знак приветствия, и я едва сдерживаюсь, чтобы не прошептать ему: «The beautiful people, the beautiful people» [5]5
  Строчка из песни Мэрилина Мэнсона.


[Закрыть]. До моих ушей все же долетает, что он – очень известный преподаватель в Академии, местной школе для кастеров, но это меня не удивляет: Мэрилин Мэнсон всегда был чертовски умным.

– Сегодня чудесная погода. Быть может, перейдем во двор и начнем? У новобранцев там тренировочная база, оборудованная по последнему слову техники, – объясняет старейшина Клири и, не дожидаясь ответа, проходит к большим раздвижным стеклянным дверям.

Все остальные выходят из дома и следуют за ним мимо террасы по искусно постриженной траве к небольшой каменной арене.

– Ну и что говорит о тебе и твоем ковене тот факт, что у вас во дворе находится гладиаторская яма? – спрашиваю я у идущего рядом Эноха, когда мы шагаем позади посетителей.

– Только то, что у трехсот спартанцев нет против нас и шанса, – шутит он и потирает свой пресс. – Гладиаторские ямы – последний писк моды. Мы идем в ногу со временем.

Я усмехаюсь и, взглядом сказав «Ага, ладно», наблюдаю за тем, как остальные с комфортом располагаются на каменных скамьях, протянувшихся по одному краю арены. Огороженная площадка усыпана какой-то песчаной смесью. Плетусь в ее центр: уверена, именно там они и хотели бы меня видеть, учитывая тот факт, что я – их сегодняшнее развлечение.

Мэрилин Мэнсон спокойно подходит ко мне и поворачивается лицом к старейшинам, покорно ожидая приказаний. Стоя напротив могущественных кастеров, я чувствую себя так, будто меня привели на расстрел. Я не имею ни малейшей догадки о том, что сейчас произойдет, и ни малейшего представления о том, каким окажется этот день: одним из тех, когда моя магия решит со мной сотрудничать, или же когда она станет занозой в заднице.

– Ладно, Винна, пробежимся по тому, что нам уже известно о твоей магии на основе отчета, предоставленного чтецом Тирсоном. Так мы поймем, с чего лучше начать. Затем кастер Сойер предложит тебе несколько упражнений, чтобы проверить, как хорошо ты понимаешь свою магию и владеешь ею, – говорит мне старейшина Найпан, дружелюбно сверкая темными глазами и широко улыбаясь.

Я киваю, но тут же начинаю нервничать из-за отчета чтеца Тирсона. Мог ли он соврать, когда сказал, что сохранит мой секрет о том, что я Страж? Он казался таким искренним и достойным доверия, но что я вообще теперь знаю?

– Здесь говорится, что ты владеешь несколькими магическими ветвями. Если быть точнее, ты крайне сильна в Боевой, Защитной и Элементальной магии и просто сильна в Целительной. Отмечено также, что ты проявила некоторую способность к Заклинательной магии, но ее оценили как слабую. Все верно?

Я киваю и открываю рот, чтобы подтвердить это вслух.

– Я думал, она соврала, – бормочет Каллан прежде, чем я успеваю ответить старейшине Найпану.

Остальные обмениваются шокированными взглядами и ропотом, после чего замолкают и смотрят на меня широко распахнутыми глазами.

– Нет, новобранец Файф, это правда.

– Но как это возможно? Никто не владеет более чем двумя ветвями магии, и если такое и происходит, то случаи, когда человек крайне силен в обеих, невероятно редки, – выпаливает Сурок.

– Паладин Рок, следите за языком. Вы здесь по долгу службы, а не как частное лицо, – рявкает паладин Эндер.

Сурок тут же весь напрягается, и на его лице появляется отрешенное выражение.

– Способности кастера Айлин уникальны. Она удачная, если не сказать загадочная, находка, – заявляет старейшина Альбрехт, и в его голосе проскальзывает нотка подозрения, когда он разглаживает несуществующие складки на своей рубашке с воротником.

Не в силах сдержаться, я раздраженно фыркаю, замечая упрек в его глазах. Похоже, я сделала полный круг и снова вернулась к тому, с чего все и начиналось, – к бреду про «угрозу». Мэрилин Мэнсон, или же кастер Сойер, как его, судя по всему, зовут, понимающе улыбается, услышав мое недовольство. Я пожимаю плечами, словно говоря: «вот такие дела», – и он усмехается.

– Пускай сколько угодно думают, что я вся такая страшная и могущественная, но сейчас они поймут, что на самом деле я ни хрена не умею управлять своей магией. Она меня не слушает. У нее сейчас «переходный возраст» – она делает только то, что ей хочется, и только тогда, когда ей хочется, – шепчу я Мэрилину.

Его смешок перерастает в более откровенный смех, а в глазах появляется дружелюбное понимание.

– Как раз для этого я и здесь. Сейчас мы со всем разберемся, и уже совсем скоро ты захватишь власть в мире кастеров, – говорит он, заговорщически подмигивая подведенным глазом.

– Кастер Сойер, можете начинать аттестацию, – объявляет старейшина Балфур.

Тихий ропот многочисленных разговоров, окружавших старейшин, затихает, и все взгляды устремляются на нас с кастером Сойером.

– Я понимаю, что публика может смущать, но придется постараться от нее абстрагироваться, – говорит мне Мэрилин, и его крашеные черные губы приподнимаются в улыбке. – Ладно, Винна, сейчас я объясню тебе, как работают некоторые визуализации и трюки, которые помогут мне оценить уровень твоего контроля и владения силой. Начнем с того, что проверим твою связь с разными ветвями твоей магии. Ты опознаешь полутона каждой из ветвей и ощущения, которые они в тебе вызывают?

– Я читала об этом перед прочтением – пыталась понять, какие у меня могут быть ветви…

– И, могу поспорить, лишь сильнее запуталась, – усмехнувшись, говорит Мэрилин.

– Да, это еще слабо сказано. Ничего из того, что я чувствовала, не соотносилось с тем, что описывалось в книгах. Теперь я понимаю, что это, вероятно, было из-за того, что я владею более чем одной ветвью.

Мэрилин в знак согласия кивает и обходит меня по кругу, критически разглядывая.

– Закрой, пожалуйста, глаза, Винна. Прежде чем проводить аттестацию, нам необходимо, чтобы ты научилась призывать каждую ветвь по отдельности. Полагаю, на данный момент тебе не особо удается управлять своими силами, потому что ты пытаешься напитать свой запрос магией нескольких ветвей, но не все из них способны на то, чего ты от них ожидаешь.

Я обдумываю его слова и, как ни странно, понимаю, что в них есть смысл. Вспоминаю о тех случаях, когда безуспешно пыталась задействовать магию. Он прав. Когда я пробую сделать что-то помимо активации рун, я призываю все, что у меня есть, и пытаюсь силой получить необходимый мне результат. Закрываю глаза и прежде, чем он успевает отдать мне соответствующее указание, подключаюсь к внутреннему источнику магии.

– Отлично, ты все делаешь правильно, – говорит мне Мэрилин, словно находясь в моем теле и наблюдая за тем, что я делаю. – Теперь, когда ты дала себе доступ, давай выявим, чем ветви различаются. Начнем с Боевой магии. Я перечислю то, как ее описывали носители, а ты скажешь, какое из описаний сильнее всего откликается в тебе, хорошо?

Я киваю.

– Хорошо.

– Боевую, или же Вооруженную, магию опознать проще всего. Она агрессивна, стремительна и требовательна. Обычно кастеры видят ее в оттенках красного или розового. В ней чувствуется прохлада, но не ледяная, а скорее прохлада осеннего дня. Она охотно отзывается на призыв, но ее сложнее всего обуздать и взять под контроль.

Я представляю магию в своей груди, и мне на ум приходит образ клубка извивающейся и спутанной пряжи. Параллельно с тем, как Мэрилин описывает, что мне нужно отыскать, я просматриваю беспорядочно сплетенные нити в поисках тех из них, что соответствуют его описаниям. Моя Боевая магия – пурпурного цвета, и в ее насыщенно-розовых нитях чувствуется нетерпение. Взываю к ней, и меня наполняет уютная, успокаивающая прохлада. Я волей-неволей чувствую, как меня охватывает волнение, когда подергивающиеся пурпурные усики послушно выходят на первый план. По моему телу проносится беспорядочная дрожь, и я ощущаю, как загораются полосы и вспышки на моем теле.

– Просто чудесно, Винна. А теперь я хочу, чтобы ты воспользовалась этой магией и лишила меня зрения.

Мои глаза широко распахиваются, но мне удается удержать контроль над магией.

– Все хорошо. Здесь нет правильного или неправильного способа. Решать эту головоломку тебе, и что бы ты ни сделала, эффект будет не навсегда, – заверяет меня Мэрилин.

На секунду я задумываюсь, насколько это разумно, но решаю: раз он сам этого просит, то какая разница? Фокусируюсь на его угольно-черных подведенных глазах и радужках глубокого орехового цвета. Воображаю, как их, словно облаками, затягивает белая пелена, не позволяя свету проникнуть в зрачок. Я показываю магии, над которой властвую, чего хочу, и, когда она наполняется нетерпением, выпускаю ее, в ошеломлении наблюдая, как глаза Мэрилина, мгновение назад ореховые, становятся белыми и ничего не видящими.

– Твою мать, я сделала это, – в полном шоке говорю я.

Вместо того чтобы испугаться, чему бы я совершенно не удивилась, Мэрилин улыбается и одобрительно хлопает в ладоши.

– Отлично! А теперь нащупай ставшие частью меня следы своей магии. И как только найдешь, призови их обратно к себе – и тогда твое заклинание спадет.

Неспешно следую его инструкциям и соображаю, как сделать то, что он только что объяснил. Его белые незрячие глаза темнеют до тех пор, пока не становится карими.

Я поглаживаю насыщенно-розовую магию, вновь оказавшуюся у меня в руках, и возвращаю ее обратно в центр себя, к остальным. Мэрилин Мэнсон одаривает меня гордой улыбкой, и я, не в силах сдержаться, отвечаю ему тем же. Даешь уроки магии!