Текст книги "Путешествия по Центральной Азии"

Глава XVIII

Встреча с капитаном Янхазбендом. Удачный выстрел в присутствии Сафдер Али-хана. Причины возведения укрепления в Шахидулла-ходже и его дальнейшая судьба. Новая встреча с Янгхазбендом в Яркенде. Русско-английский конфликт из-за Памира. Дальнейший путь в Хотан. «Зоб» и другие местные заболевания. Каргалык

В 1889 г., исследуя пустынный бассейн р. Раскем и северные склоны Гималаев, я встретил капитана Янгхазбенда[209]209
  Капитан Янгхазбенд – известный английский путешественник, ныне дивизионный генерал и главнокомандующий всей северной пограничной линии в Индии. – Прим. авт.


[Закрыть], который, построив укрепление в Шахидулла-ходже[210]210
  Пограничный форт Шахидулла-ходжа существовал задолго до появления в этом районе Янгхазбанда. Во времена Якуб-бека форт был перестроен и служил пограничным переходом на границах владений Якуб-бека с Кашмиром.


[Закрыть] и расположив в нем кашмирский гарнизон, направлялся на Тагдумбаш Памир с целью исследовать южную часть Памира и через один из перевалов в Гиндукуше спуститься обратно в Индию. Наши экспедиции в течение трех дней стояли рядом, и мы провели много времени за дружеской беседой. В то время мы были в одном чине и примерно в одних летах.

Экспедиция Янгхазбенда, как и вообще все английские экспедиции, была великолепно снаряжена. Конвой экспедиции состоял из гуркхов – самого бесстрашного горного племени в Индии. Эти воины, хотя и не отличались большим ростом, демонстрировали прекрасную военную выправку. Я сделал общую фотографию всех участников наших экспедиций, которые состояли, если мне не изменяет память, из представителей 18–20 народностей[211]211
  См. фотографию № 52 в иллюстративном ряде настоящего издания. Здесь и далее по тексту указания на фотографии в сносках относятся к экспедиционным фотографиям Б. Л. Громбчевского. Их размещение по тексту настоящего издания максимально приближено к той последовательности, которая использовалась в польском издании мемуаров Громбчевского.


[Закрыть]. Эти народы сошлись в пустыне, на гималайских склонах на высоте 4 тыс. м. Среди них были: англичанин, поляк, немец, русские (в моем конвое было тогда семь оренбургских казаков), кашмирцы, гуркхи, таджик, сарт, тибетцы и др.

Янгхазбенд не только знал меня по фамилии, но также слышал обо мне от канджутцев, восхищавшихся меткостью моих выстрелов. В самом деле, в этих краях мне удивительным образом улыбнулась удача. Во время моего пребывания в Балтите, столице ханства Канджут, в разговоре с Сафдер Али-ханом я сказал о своем желании отправиться вниз по реке, хотя бы до того места, где р. Канджут, на которой стоит столица, сливается с р. Нагар, стекающей с Гималаев: обе эти реки являются притоками Инда, долина которого как раз и была моей целью. Сафдер Али-хан весьма учтиво выразил свое согласие и предложил лично сопроводить меня. Мы назначили день отъезда.

Несмотря на осень, день выдался погожий, и я отправил вперед своего повара, чтобы он приготовил завтрак из тех продуктов, которые удастся купить. Сафдер Али-хан взял с собой ловчих соколов, большим любителем которых он являлся, и таким образом организовалась поездка на пикник[212]212
  Этот сюжет отсутствует в экспедиционном дневнике Громбчевского. Согласно дневнику, он в последний раз виделся с Сафдер Али-ханом за сутки до отъезда из Алтита, столицы ханства.


[Закрыть]. Мы с Сафдер Али-ханом ехали рядом, верхом на лошадях, по узкой тропе, окруженные спереди и сзади большой свитой, и вели непринужденную беседу на таджикском языке.

Вдруг ехавшие впереди остановились и отступили назад. Мы с ханом опередили всех, и его острый взгляд сразу различил на скалистом склоне небольшое стадо пасущихся коз, которые не обращали внимания на стоящих на тропе людей. Сафдер Али-хан, желая проверить дальнобойность наших винтовок, попросил меня сделать выстрел. Я попытался на глаз определить расстояние: стадо шло примерно в 1800–2000 шагах от нашей тропы. Разумеется, о прицельном выстреле и речи быть не могло, однако пуля из берданки должна была попасть в центр стада и разогнать животных в разные стороны. Я спешился, взял из рук стоявшего ближе всех ко мне казака берданку и, установив прицел на 1800 шагов, выстрелил, метясь в козу, пасшуюся выше остальных. И тут произошло непредвиденное: пуля пробила насквозь шею животного, пасшегося ниже всех, ударилась о скалу и рикошетом ранила в переднюю ногу другую козу рядом с первой. Коза с простреленной шеей подскочила, потеряла равновесие и упала вниз. Коза с раздробленной ногой не смогла взобраться по скале и осталась стоять на месте. Остальные животные в испуге разбежались. Последствия выстрела вызвали возгласы восхищения среди канджутцев, которые извлекли свои ханджиры (кривые кинжалы) из-за пояса и, словно стая волков, поползли по горе, чтобы добить раненое животное. Я же, скрывая свое ликование, спокойно вернул винтовку казаку и сел на лошадь, словно подстрелить двух коз одним выстрелом – для меня самое обычное дело.

Хан на какое-то время потерял дар речи, а затем, утратив свою восточную невозмутимость, стал уговаривать меня подарить ему чудесное ружье[213]213
  Это несколько противоречит сведениям экспедиционного дневника Громбчевского, согласно которому накануне отъезда им были подарены Сафдер Али-хану ружье и два карабина Бердана с 600 патронами к ним.


[Закрыть]. Я отвечал, что сделаю это с удовольствием, но несколько позже; я пообещал прислать эту винтовку в качестве памятного подарка уже из Кашгарии, где в распоряжении консульского конвоя имеются запасные винтовки, одной из которых я смогу заменить подаренную. По уставу мне пришлось бы нести серьезную ответственность за то, что я оставил без оружия казака, несущего караульную службу. Хан долго рассматривал ничем не примечательную с виду винтовку и учился ее заряжать.

Дабы убедить его, что пришлю ему именно эту, а не какую-то другую винтовку, я предложил, чтобы он приказал своему оружейнику вырезать на стволе свою печать, на что он с радостью согласился. Благодаря этой счастливой случайности я прослыл среди канджутцев отменным стрелком.

В целом Сафдер Али-хан, несмотря на все недостатки, присущие любому восточному деспоту, не способному обуздывать свои страсти, был человеком слова и обладал врожденным благородством[214]214
  Эта характеристика Сафдер Али-хана резко контрастирует с той, что приводится в экспедиционном дневнике.


[Закрыть].

В ответ на мои заверения в том, что российское правительство не поручало мне какой-либо политической миссии и что исследования мои носят исключительно научный характер, Янгхазбенд с возмущением рассказал мне, как Сафдер Али-хан на привезенное Янгхазбендом приглашение от вице-короля посетить Индию ответил: «Я и мой великий покровитель император Александр III в Индию не ездим». Уже тогда мне стало очевидно, что Канджуту суждено недолго оставаться независимым.

То обстоятельство, что за все время моего пребывания в Канджуте у меня ничего не было украдено, объясняется тем, что в день прибытия нашей экспедиции в Балтит Сафдер Али-хан приказал объявить во всех мечетях во время намаз-и-шам (вечерней молитвы), что в случае кражи чего-либо у членов русской экспедиции виновный вместе с семьей будет отдан русским в качестве рабов.

Причиной того, что Янгхазбенду было поручено возвести укрепление в Шахидулла-ходже, далеко на север от Гималаев, т. е. на бесспорно китайской территории, послужило следующее происшествие. Сафдер Али-хан выслал шайку разбойников, которые устроили засаду вблизи Каракорумского перевала, расположенного на главном караванном пути из Индии в Китай, ограбили несколько торговых караванов и, захватив не только товар, но и множество лошадей, качиров и людей, погнали их в сторону Канджута. Владельцы товара – кашгарцы, китайские подданные, пожаловались о случившемся китайским властям, однако те заявили, что просьбу о возвращении украденного следует направить хану Канджута, ибо разбойники были из его ханства.

Обо всем этом стало известно английскому резиденту в Кашмире, который заявил, что грабежи караванов на единственном пути, связывающем Индию и Китай, наносят урон торговле Британской Индии и потребовал [от китайцев] соответствующего возмещения ущерба. Это требование, несмотря на явную его необоснованность, поддержало английское посольство в Пекине. В ответе кашгарских властей, которым было поручено разобраться в этом деле, говорилось, что нападение было совершено на территории, лежащей гораздо южнее крайнего китайского караульного поста, а потому китайские власти не могут нести ответственность за бесчинства, творимые правителями соседних ханств на землях, только номинально подвластных Китаю.

Англичане только и ждали такого ответа и сразу же проинформировали администрацию в Кашгаре, что раз территории эти лишь номинально находятся в подчинении китайских властей, не способных обеспечить безопасность проходящих торговых караванов, то теперь об их защите позаботится британское правительство.

Вслед за этим англичане безотлагательно отправили капитана Янгхазбенда, который выстроил в Шахидулла-ходже примитивное укрепление и разместил в нем небольшой кашмирский гарнизон[215]215
  Это утверждение не соответствует действительности, кашмирский гарнизон в Шахидулле не выставлялся.


[Закрыть]. В окрестностях укрепления он сосредоточил около сорока киргизских кибиток из Сары-кии («желтая тропа»), назначил беком местного киргиза, Турды-Кул-бия и, выплатив ему жалованье, направился на Памир. Как раз на пути туда, в бассейне р. Раскем, он повстречался со мной. Это было 23 октября 1889 г.

Сделав необходимые астрономические вычисления, мы определили место нашей встречи, благодаря чему мою топографическую съемку, которую я вел в течение последних лет, удалось связать со съемкой английской, после чего мы дружески расстались.

В середине декабря я добрался до Шахидулла-ходжи и, пребывая в убеждении, что укрепление находится в руках кашмирцев, остановился в 18 км от него. Оттуда я выслал нарочного, чтобы узнать, не пришел ли ответ от английского резидента в Кашмире на мою просьбу (которую я по совету Янгхазбенда направил с его посыльным) разрешить мне перезимовать в Ладакхе. На следующий день мой гонец возвратился в сопровождении старейшины местных киргизов, который рассказал мне следующее. Китайцы совершенно спокойно восприняли известие о том, что кашмирцы строят в Шахидулла-ходже укрепление и располагают в нем свой гарнизон. Когда же наступила зима и Каракорумский перевал стал опасен, китайские власти самым неожиданным образом полностью запретили вывоз муки и зерна из Кашгарии в направлении Шахидулла-ходжи. Киргизы, оставшись без хлеба, перекочевали вниз по реке Кара-каш-дарье, а кашмирцы, также лишившись хлеба и помощи киргизов и опасаясь голодной смерти, бросили форт и вернулись в Кашмир. Тогда явились китайские чиновники и арестовали назначенного Янгхазбендом Турды-Кул-бека. Отправив его в Кашгарию, они заняли укрепление, разместили в нем киргизскую лянзу, назначили нового бека и возвратились в Яркенд.

Летом следующего года, исследуя бассейн р. Тизнаф, где жили неизвестные ранее племена горцев, я случайно узнал, что в Яркенд прибыла большая английская экспедиция. Я прервал свои работы в горах и отправился в Яркенд[216]216
  О пребывании британской миссии в Яркенде, как следует из экспедиционного дневника Громбчевского, он узнал уже по приезде в Яркенд, возвращаясь из экспедиции.


[Закрыть]. Выяснилось, что руководитель экспедиции – мой прошлогодний товарищ, Янгхазбенд, а среди участников – капитан Бич[217]217
  Ричард Бич (Richard Beech) – спутник Генри Леннарда в путешествии по Восточному Туркестану. Сведений о том, что он являлся британским офицером, обнаружить не удалось. Официально Бич и Леннард прибыли в Кашгарию для охоты – один из распространенных в то время приемов прикрытия разведывательных операций, осуществлявшихся из Британской Индии на сопредельных территориях.


[Закрыть] и поручик Ленард[218]218
  Генри Леннард (Sir Henry Arthur Hallam Farnaby Lennard, 1859–1928) – подполковник индо-британской армии, состоял на службе в политическом департаменте правительства Индии, на него часто возлагались политические «деликатные» задания; находился в дружеских отношениях с Дж. Керзоном (будущим вице-королем Индии), с которым совместно обучался в престижном колледже Итон.


[Закрыть]. Переводчиком был англичанин Макартни (впоследствии ставший консулом в Кашгарии)[219]219
  Джордж Макартни был наполовину китаец. Его отец – шотландец Холлидей Макартни, британский военный врач и участник подавления восстания тайпинов в Китае, – был женат на китайской принцессе и долгое время провел на китайской службе. Он был устроителем и управляющим первого китайского арсенала европейского образца. Джордж Макартни родился и провел первые десять лет своей жизни в Китае, где хорошо усвоил китайский язык и основы китайской жизни. Он получил образование во Франции (университет Канн) и кроме китайского, английского и французского овладел основами русского и немецкого языков, позже к этому списку добавились персидский, тюркский и урду.


[Закрыть], секретарем – китаец, родившийся и воспитывавшийся в Индии. Помимо них, в составе экспедиции были врач-пундит, многочисленный конвой из индийских и кашмирских солдат, а также целая толпа слуг, погонщиков и носильщиков, состоявшая из кашмирцев, афганцев и представителей разных народностей Малого Тибета.

Наша встреча с Янгхазбендом была очень сердечной, и мы ни словом не обмолвились о причинах, которые привели нас в Яркенд. Я также ни разу не упомянул об отказе вице-короля Индии в ответ на мою просьбу разрешить нам перезимовать в Ладакхе, вследствие чего я был вынужден в самое суровое зимнее время углубиться в Тибет, чтобы добраться до его обитаемых окраин и дать отдых людям и лошадям. В итоге, не встретив на протяжении четырех дней никакой воды, мы потеряли треть лошадей, большую часть вьюков и, преодолевая в мороз перевалы высотой 5600 м, лишь чудом избежали неминуемой смерти[220]220
  Podrσż kapitana Grąbczewskiego w Środkowej Azji. Roczn.Tow. Przyj. Nauk, Poznańskiego, XVII, zesz I. – Прим. авт.


[Закрыть].

Состав экспедиции Янгхазбенда, присутствие в ней переводчика-англичанина и секретаря-китайца, окончившего университет в Калькутте, – все это свидетельствовало о значимости порученной Янгхазбенду миссии и желании сохранить строжайшую секретность. Хотя переговоры и велись тайно, но я неплохо ориентировался в местной политической ситуации и пришел к выводу, что целью этой дорогостоящей экспедиции было заключение договора с Китаем о разделе Памира между Китаем и Афганистаном[221]221
  Это сообщение не подкрепляется действиями Громбчевского в период нахождения в Кашгаре, когда он пытался убедить китайцев в том, что Восточный Памир принадлежит им, а не бывшему Кокандскому ханству. Фактически, не осознавая того, он содействовал выполнению целей, которые как раз и преследовал Янгхазбенд, – сомкнуть на Памире китайские границы с афганскими, образовав тем самым буфер между Британской Индией и русскими владениями в Туркестане.


[Закрыть].

Наконец и Россия пробудилась от спячки. Заявив весьма энергичный протест Пекину против заключения этого договора, русское правительство в 1892 г. сформировало специальный отряд[222]222
  Имеется в виду отряд под командованием полковника М. Е. Ионова, действовавший на Памире летом 1892 г.


[Закрыть], который вытеснил с Памира китайские и афганские передовые отряды и закрепил право России на эти территории, построив укрепление и разместив в нем русский гарнизон. Мне было поручено наладить работу местной администрации. Годом позже полномочные комиссары России и Англии установили государственную границу между Россией, Афганистаном и Индией, и соперничество двух империй в этом регионе Азии утратило свою остроту[223]223
  Англо-русское соглашение о разграничении на Памире между Россией и Афганистаном заключено в 1895 г. Само разграничение проведено смешанной англо-русской разграничительной комиссией в 1896 г. И договор, и последующее разграничение не касались границ Британской Индии. Вне разграничения остался небольшой участок территории на стыке Южного Памира, афганского Вахана и китайского Раскема. Нерешенность пограничной проблемы привела вскоре к англо-русским политическим осложнениям – «сарыкольский» и «раскемский» вопросы (1898–1902). Англо-русское соперничество в Центральной Азии ослабло только после заключения англо-русской конвенции 1907 г.


[Закрыть].

Вот лишь некоторые сведения о Кашгарии, ее промышленном и торговом развитии и тогдашней политической ситуации.

А теперь возвращаюсь к описанию моего дальнейшего путешествия в Хотан.

Расстояние между Яркендом и Каргалыком (64 км) мы преодолели за два дня. Это самая богатая часть Кашгарии. Дорога, содержащаяся в прекрасном виде и обсаженная с обеих сторон раскидистыми таловыми деревьями, идет среди великолепных тщательно обработанных полей. Изобилие воды, поступающей по арыкам из р. Яркенд-дарьи, позволяет большинство полей отводить под рисовые посевы. Утопающие в зелени фруктовых садов селения встречаются буквально на каждом шагу. Некоторые из них, вроде с. Посгам, в котором мы остановились на ночлег, насчитывают полторы тысячи дворов и имеют значительный базар, на котором можно приобрести все, что необходимо туземцам, включая ремесленные изделия.

В 17 км от Яркенда мы переправились вброд через р. Яркенд, или Заравшан-дарью. Русло ее достигает в ширину полутора километров, дно весьма каменисто. Моста через реку нет. В это время года она течет несколькими рукавами, которые разделяют большие отмели, покрытые каменистою галькой. Вода доходит здесь до седел. Летом брода не существует, и переправа осуществляется на больших деревянных лодках (кема), которые сносит течением на несколько километров. Во время очень большой воды путники переправляются на лодках ниже по течению, в местности Туграк-Кема («паром у Туграка»), или еще ниже, в местности Беш-Кент («пять селений»), где течение реки гораздо спокойнее. При этом дорога делает петлю в 24 км. По дороге на арыках выстроены несколько мельниц, а также молотилок для очистки риса от шелухи.

Земли за Яркенд-дарьей еще более плодородны и носят название Ики-су-орасы («между двух вод»), поскольку получают орошение из двух больших рек – Яркенд-дарьи и Тизнафа.

В долине Яркенд-дарьи нам встретились старатели, добывающие нефрит. Они выискивали этот ценный камень среди других, образующих речное дно, или на каменистых отмелях, покрытых летними водами. Можно здесь встретить и золотодобытчиков.

В Яркендском и Кагарлыкском округах значительно распространено заболевание, известное под названием воле (зоб) – опухоль горловых желез, достигающая иногда очень крупных размеров. Болезнь эта особенно распространена в Посгаме и окрестных селениях, где редко можно увидеть человека, не имеющего признаков этой болезни. Туземцы приписывают это заболевание свойствам питьевой воды. Но поскольку воду они получают из рек, протекающих и в других районах, где эта болезнь неизвестна или крайне редка, можно предположить, что если вода и является причиной возникновения зоба, то вызвано это какими-то особенностями местной почвы. Воле не столько представляет опасность для человеческого организма, сколько имеет довольно отталкивающий вид. Я встречал стариков 70–80 лет, шеи у которых были так ужасно раздуты, что в обхвате они в два-три раза превышали голову. Люди эти, однако, отличались хорошим здоровьем, хотя и носили воле по 40–50 лет. Многих больных с зобом я также встречал в Коканде – прежней столице Ферганы. Там местные жители также объясняли это заболевание воздействием воды. Мне также известны случаи, когда заболевали русские служащие, давно жившие в Коканде, и особенно женщины, проживавшие там с детских лет. Горловая железа начинает опухать постепенно, увеличиваясь из года в год, как правило, сперва лишь с одной стороны шеи, затем отек переходит на другую сторону, шея распухает полностью, и опухоль часто превращается в подобие нароста. Русские врачи на начальной стадии болезни обрабатывают опухоль йодом, и, по их словам, йод приостанавливает опухание желез.

Те, кто следили за своим здоровьем и сразу же применяли йод, выздоравливали. Однако образование воле происходит безболезненно, а потому больной зачастую замечает зоб только тогда, когда уже сложно затормозить его рост. Туземцы никаких лекарств от зоба не знают и на это заболевание не обращают никакого внимания.

В Каргалыкском районе, в той его части, где воды мало и туземцы для питья используют воду из цистерн, в которых вода обновляется лишь несколько раз в год, весьма распространена другая болезнь – ришта[224]224
  Дракункулез, или ришта (от тадж. нить) – гельминтоз из группы нематодозов, вызываемый самками круглых червей Dracunculus medinensis.


[Закрыть]. Заключается она в том, что в организм человека, употребляющего для питья некипяченую воду, проникает какой-то микроорганизм и начинает в нем развиваться. Спустя некоторое время на теле появляется болезненный волдырь, вызывающий сильный зуд. Человек, естественно, начинает его расчесывать, и на месте волдыря начинается воспаление и возникает гнойник, из которого торчит черная головка червя, величиной с булавочную головку.

Среди туземцев есть умельцы, которые могут ухватить эту головку и вытянуть червя. Делают они это чрезвычайно осторожно, постепенно наматывая его на деревянную палочку тоньше спички. Намотав червя совсем немного, нужно перебинтовать ранку вместе с палочкой. Перевязку делают ежедневно в течение двух-трех недель, причем изо дня в день на палочку постепенно наматывают червя. Искусство врачевания состоит в том, что червя, по толщине сравнимого с конским волосом, нужно вытянуть как можно осторожнее, чтобы не порвать. Если червь порвется, то все лечение впустую. Червь возрождается с другого конца и зачастую обнаруживается в 2–3 новых местах. Болезнь эта не столь опасна, сколь мучительна, ибо ранки, в которых сидит червь, гноятся, и человек испытывает сильную боль и зуд. Ришта известна в разных областях Туркестана и особенно распространена в Бухаре, куда вода поступает из р. Заравшан, протекающей по российской территории (район Самарканда). Посему водоснабжение Бухары полностью зависит от благосклонности соответствующего самаркандского ведомства, на взяточничество и злоупотребления в котором не раз сетовал в беседе со мной бухарский эмир.

На большом почтовом тракте из Самарканда в Ташкент, при въезде в «голодную степь», где на протяжении более 100 км нет воды – на двух почтовых станциях имелись большие крытые цистерны, в которых в зимнее время скапливалась дождевая вода, а летом эту воду использовали в качестве питьевой и для водопоя лошадей, – расположен городок Джизак, а рядом с ним, на речушке с горьковатой водой, почтовая станция, – в этой местности особенно много случаев заражения риштой.

Еще одна специфическая болезнь, распространенная в Кашгарии, а также в Туркестане – это яра («рана»)[225]225
  Кожный лейшманиоз или пендинка (болезнь Боровского, каучуковая язва, пендинская язва, багдадская язва) – вызывается одноклеточными организмами – лейшманиями. Передается через укусы москитов родов Phlebotomus и Lutzomyia. Носителями являются в основном песчанки.


[Закрыть]. Болезнь эта протекает следующим образом: на коже возникает нарыв, который лопается и, несмотря на все усилия наших врачей, не заживает. Туземцы залепляют язвочку какой-то черной липкой мазью, которая засыхает и спустя 2–3 недели отваливается, оставляя глубокие шрамы. Яра чаще всего возникает на открытых местах и на руках, лице или шее, преимущественно у детей и женщин с нежной кожей.

Мне не доводилось встречать пожилых людей или стариков, болеющих риштой или ярой. Интересно, что вплоть до 1896 г., когда я покинул Туркестан в связи с новым назначением на Дальний Восток, русским врачам по-прежнему оставались неизвестны возбудители этих болезней, так что европейцы и прежде всего их дети были вынуждены лечиться у туземцев[226]226
  Природа болезни была установлена в 1895 г. русским военным врачом П. Ф. Боровским (27.05.1863–15.12.1932) и впервые доложена на заседании Русского хирургического общества в Петербурге в 1898 г.


[Закрыть]. Местные знахари полагали, что причиной этих недугов является укус какой-то неизвестной мухи.

Наконец, еще одно заболевание, характерное не только для Средней Азии, это махау (проказа). В любом крупном среднеазиатском городе прокаженных относительно много, но вследствие установлений, содержащихся в Коране, этих людей безжалостно выгоняют из мусульманских городов и селят в так называемых «махау-кишлаках». Ходить по городу им не разрешается. Как правило, они сидят в ряд перед городскими воротами и просят подаяние, выставляя напоказ свои ужасные раны. Туземцы охотно дают им милостыню, но ее ни в коем случае нельзя класть в руку, а только в миску, которую издалека – иногда с помощью палки – выставляет прокаженный. Еще во времена моей службы в Старом Маргелане туда приехал М., профессор Дерптского университета[227]227
  Имеется в виду Александр Федорович Миддендорф (18.08.1815–28.01.1894) – русский географ, путешественник и естествоиспытатель, посетивший Ферганскую область в 1878 г. для ее комплексного научного описания.


[Закрыть]. Поскольку в городе не было никакого жилья, пригодного для европейца, я разместил его у себя[228]228
  Утверждение Громбчевского о том, что он разместил у себя А. Ф. Миддендорфа, не подтверждается другими источниками, в которых зафиксированы обстоятельства поездки ученого в Фергану. Кроме того, с Миддендорфом были и другие члены экспедиции, в т. ч. его сын. Командировка Миддендорфа была согласована с Советом ИРГО на основании личного приглашения туркестанского генерал-губернатора генерал-адъютанта К. П. фон Кауфмана. Весьма сомнительно, чтобы при такой организации экспедиции Миддендорф и его спутники ютились в квартире молодого прапорщика. Большой вопрос вызывает само наличие в это время собственного жилья у Громбчевского, принимая во внимание его чин и занимаемую должность в батальоне, в котором явно имелась нехватка жилья для офицеров семейных и более старших по чину и положению, так как 14-й Туркестанский линейный батальон буквально накануне (1877) был передислоцирован из Ташкента в Маргелан и только приступил к обустройству на новом месте.


[Закрыть]. Почтенный ученый уверял, что проказа не является заразной болезнью, как все ошибочно полагают, и что при соблюдении определенной осторожности возможность заразиться исключена. Он принимал у себя больных, брал для исследования гнойные выделения и т. п. Хорошо еще, что после его отъезда я приказал не только отремонтировать комнату, но и сжечь всю мебель, ибо позже я узнал, что многоуважаемый профессор заразился проказой в тяжелой форме и умер после нескольких лет тяжелых мучений[229]229
  Утверждение абсолютно абсурдное, смерть А. Ф. Миддендорфа наступила в результате острого ревматического заболевания, признаки которого у него обнаруживались еще до поездки в Фергану. Кроме того, медицинская часть работ не входила в программу Ферганской экспедиции, и Миддендорф не был квалифицирован для ведения медицинских исследований.


[Закрыть].

Примерно в 30 км с небольшим от Яркенда заканчиваются возделываемые земли и дорога вьется частью среди солончаковой степи, частью между высокими песчаными барханами, густо поросшими камышом. Местность эта носит название Токуз-Купрюк («девять мостов») и пользуется дурной славой, так как здесь часто случаются нападения разбойничьих шаек на одиноких путников и торговые караваны. Местное население уверено, что главари шаек платят дань китайским чиновникам и только вследствие этого могут безнаказанно бесчинствовать на протяжении многих лет. Наглость разбойников дошла до того, что в Яркенде и Каргалыке шайка имеет своих представителей, которые, как и в любой другой коммерческой деятельности, за определенный процент страхуют караваны от нападений и выдают им охранные грамоты. Не было случая, чтобы застрахованный таким образом караван подвергся бы ограблению.

Песчаные барханы заканчиваются у р. Тизнаф. Моста здесь нет. Брод глубокий, и даже в это время года вода доходит лошадям до брюха. Переправа сложная из-за быстрого течения и очень каменистого дна. Русло реки, шириною около полукилометра, летом полностью наполняется водой. В сильную жару, когда талые ледниковые воды устремляются вниз с огромной скоростью, на несколько дней переправа полностью прекращается или ее нужно отыскивать выше или ниже дороги, так как река часто меняет свое русло. Лодочная переправа невозможна вследствие высокой скорости течения.

Переправившись на правый, высокий берег Тизнафа, мы преодолели около 8 км по берегу реки, то спускаясь в речное русло и продвигаясь среди рисовых полей, то вновь поднимаясь на высокий берег. Так продолжается до канала под названием Арык-Ходжа. Дальше на протяжении 24 км до самого Каргалыка хорошую воду можно найти только в колодцах, хотя прекрасно возделанные поля и утопающие в зелени селения указывают на то, что летом этот край изобилует водой. Причина кроется в том, что местность эта расположена существенно выше зимнего уровня воды в Тизнафе, и искусственное орошение возможно только летом и весной, когда уровень воды в Тизнафе значительно превышает зимний. Не желая строить дорогостоящие плотины для повышения уровня воды, местное население предпочитает выкапывать колодцы, водой из которых они пользуются на протяжении всей зимы и таким образом обходятся без проточной воды.

Город Каргалык, уездный центр Яркендского округа, по большей части напоминает Янги-Гиссар, с той только разницей, что здесь нет крепости (янги-шаар), а все административные учреждения и лавки китайских торговцев находятся в мусульманском городе, что является настоящим бедствием для туземного населения. Дорога приводит к главной улице, на ночь закрываемой на решетчатые ворота, затем среди домов и лавок ведет к центру города, пересекая глубокий и многоводный арык. За мостом через арык располагаются главный базар, а также служебные помещения, резиденция начальника уезда, китайские лавки и лянгар для проезжающих. В нем мы и остановились на ночлег.

В Каргалыке насчитывается около 3,5 тыс. домов и проживают около 40 тыс. жителей. Население активно ведет торговлю, в том числе с самобытным племенем горцев, проживающим в долинах рр. Кюйда, Пахпу, Чукши, Юлюнг и Булюнг, впадающих в р. Тизнаф. В этих местах я побывал позже, в 1889 г., попав туда со стороны Раскем-дарьи, и познакомился поближе с жизнью и обычаями племени горцев, не имеющих ничего общего ни с оседлым населением Кашгарии, ни с кочующими в горах киргизами.