Текст книги "Путешествия по Центральной Азии"

Весь путь от Кашгара (175 км) мы прошли в пять переходов, из которых последние три – под страшным дождем, продолжавшимся беспрерывно и днем и ночью. Дождь этот промочил насквозь не только нас, но и вьюки. У подножия перевала дождь перешел в густой снег, покрывший землю белым саваном в пол-локтя толщиною. Ночью подморозило, а ледяной горный ветер пронизывал до костей. Более всего на нас сказалось полное отсутствие дров. С большим трудом добытый из-под снега сухой навоз разжечь не удалось, а потому невозможно было не только высушить вещи и обсохнуть самому, но и хотя бы согреться чаем, так что ханшин и кантонский окорок цзунтуна были как нельзя кстати. И лишь русские киргизы, кочующие по другую сторону перевала, узнав по своей «башмачной почте», что я нахожусь у подножия перевала, и зная, что на китайской стороне нет древесины, самочинно доставили нам на рассвете достаточное количество топлива, так что мы смогли развести огромный костер, отогреться, обсушиться, да еще послать какое-то количество дров китайскому представителю, приехавшему к перевалу. Расположившись на соседнем холме, тот также насквозь промок и страдал от отсутствия топлива.

Утром я увидел лагерь моего будущего товарища по объезду пограничной линии. В сравнении с моим он выглядел грандиозно. В нем суетились около сорока человек. Для представителя своих властей киргизы поставили юрты и пригнали верблюдов для перевозки тяжестей[110]110
  Это, однако, не избавило их от наказания за то, что они не доставили дров, а прислали только навоз, который отсырел из-за дождя и никак не хотел разгораться. – Прим. авт.


[Закрыть]. Так что мой маленький лагерь, состоявший из шести человек и восьми лошадей, мог произвести впечатление только своей блестящей амуницией.

Познакомившись и обменявшись визитами, мы в тот же день начали объезд границы и проверку пограничных знаков, которые представляли собой высокие каменные столбы с надписями на двух языках – китайском и русском. Большинство знаков было в порядке. Но некоторые из них, вследствие использования при строительстве некачественных материалов, постепенно разрушились и требовали восстановления. Следов умышленных повреждений мы не обнаружили.

Объезд границы продолжался 12 дней, в течение которых мы обследовали 12 тянь-шаньских перевалов[111]111
  Суяк, Кугарт («зеленый перевал»), Джитым-Ашу, Туш-Ашу, Калмак-Ашу, Талгый, Сийдам, Кыз-дар, Тарт-Куль, Карачал, Иттык (Кара-Биль) и Кара-Биль (Сасык-Ункур). – Прим. авт.


[Закрыть] и преодолели 672 км, что, согласно вычислениям моего китайского коллеги, составляло 1680 китайских ли. Все это время нам пришлось провести в местностях, абсолютная высота которых превышает 3600 м, а на перевалах мы поднимались до высот в 4300 м (для сравнения, высшая точка Монблана составляет 4811 м).

Впервые в жизни мне довелось беспрерывно в течение 12 дней и ночей находиться на такой высоте. Охотясь на диких баранов Ovis poli или родственных им Ovis argali, я часто настигал отдельных животных на горных вершинах высотою 4600–4900 м, однако спустя два-три часа я спускался. А ночевал я всегда на более низких высотах. Потому я с интересом наблюдал, как влияет разреженный воздух на мой организм и на самочувствие моих спутников. Что до меня, то я переносил путешествие относительно хорошо, особенно в первые дни пребывания на такой высоте. При этом днем я чувствовал себя лучше, чем ночью, поскольку в некоторые ночи начинал задыхаться: я вскакивал с походной кровати с сильным сердцебиением и ощущением, что не могу набрать в легкие достаточное количество воздуха. Четверо моих казаков чувствовали себя совсем хорошо, хотя при подъемах на перевалы они страдали от одышки, что, впрочем, случается со всеми, даже с коренными жителями этих мест. Пятый казак – молодой, полнокровный, крепкого телосложения – мог заменить собой анероид. До высоты в 3700 м он чувствовал себя превосходно; на уровне 4000 м у него открывалось носовое кровотечение, которое ничем нельзя было остановить. При подъеме еще выше казак терял сознание, взгляд его затуманивался, он не понимал, что ему говорили, и сам говорил с трудом и бессвязно, производя впечатление человека, находящегося в тяжелом бреду. Однако хуже всего приходилось моему китайскому спутнику. В красном ватном колпаке, из-под которого торчала длинная коса, с лицом, облепленным черными пластырями, которые должны были препятствовать притоку крови в мозг, тяжело дыша и испытывая чудовищную головную боль, Ван Да Лое действительно вызывал острое чувство жалости.

Примечателен тот факт, что далеко не все туземцы, даже родившиеся в этих краях, избавлены от приступов удушья (местное название этой болезни – тутек), которые иногда бывают настолько сильными, что для спасения жизни необходимо немедленно спуститься. Тутек чаще донимает людей пожилых и тучных. От удушья погибают даже животные, особенно молодые верблюды и жеребята; коровы на больших высотах часто разрешаются мертвыми телятами. Зато мне никогда не доводилось слышать, чтобы удушьем страдали бараны.

Проявления удушья очень мучительны: человек начинает задыхаться, пытается набрать в легкие воздух, но они пусты. Особенно тяжелые приступы случаются ночью, во время сна. Неожиданно человек чувствует, что задыхается, вскакивает с постели, смотрит вокруг безумным взглядом, а легкие при этом работают, словно кузнечные меха. Постепенно кошмар проходит, и можно снова ложиться спать. Лекарства от этих приступов нет. И все-таки накопленный опыт позволил выработать ряд правил, при соблюдении которых удается существенно ослабить приступы этой неприятной болезни. Итак, прежде всего – диета. Следует помнить, что на значительной высоте вода закипает уже при 75°С, а не при 100°С, как это происходит на уровне моря, а потому множество продуктов – такие, например, как рис или мясо – не могут свариться, сколько их ни готовь. Посему есть следует исключительно легко усваиваемые продукты, чтобы не нагружать желудок. Самой лучшей пищей является похлебка из обжаренной муки с добавлением сушеных абрикосов и, конечно, кумыс, если только удастся его раздобыть.

Кроме того, следует избегать любых резких движений, которые всегда вызывают приступы удушья. Когда человек встает с места, садится на лошадь, поднимает что-то с земли – все эти действия он должен выполнять медленно и спокойно. Постепенно человек привыкает даже к сильно разреженному воздуху. Так, например, спустя четыре года после описанных здесь событий я совершил путешествие через Памир, вдоль гималайских склонов, через пустынный бассейн р. Раскем в Северо-Западный Тибет и в течение десяти месяцев ни разу не спускался ниже уровня 4300–4600 м и даже поднимался на перевал высотою в 5800 м, и ни разу у меня не было тяжелых приступов удушья, правда, я нажил эмфизему легких, которая досаждает мне по сию пору.

После детального изучения перевалов в этой части тянь-шаньских гор выяснилось, что они могут быть поделены на четыре группы. Первую группу составляют пер. Суяк, Джитым-ашу и Кугарт. Все они принадлежат к системе р. Суяк (Туюн), по берегу которой мы приехали из Кашгара. Ко второй группе относятся Туш-ашу, Калмак-ашу, Талгый, Сийдам и Савоярдин, принадлежащие к системе р. Уч-таш, впадающей в р. Кызыл-су против китайского укрепления Улугчат, в 40 км от русского укрепления Иркештам. Склоны перечисленных семи перевалов очень мягки и покрыты великолепной травой, однако совершенно лишены лесов и даже древесных зарослей, при том, что западные склоны Тянь-Шаня, обращенные к Ферганской области, покрыты прекрасными лесами. В этом заключается трагическое положение киргизов – российских подданных, кочующих на западных склонах. Летом в их распоряжении великолепные пастбища среди лесов, однако в зимнее время лесные заросли не дают ветрам сдувать снег, который покрывает густым слоем землю и лишает скот возможности добывать себе пищу. Отсюда возникает необходимость перекочевывать на китайскую сторону Тянь-Шаня, где лесов нет и ветра сдувают снег, открывая доступ к пастбищам. Киргизские беки, назначенные китайскими властями, знают о критическом положении российских киргизов и за право выпаса берут себе одну двадцатую часть скота.

Во время моего проезда по этим местам киргизы предъявили мне много жалоб на поборы китайских беков. Я сообщил об этом Ван Да Лое и попросил его, чтобы он установил таксу за выпас. Тот для вида согласился и, продемонстрировав поистине азиатскую мстительность, приказал выдворить киргизов на российскую территорию, чтобы они своими жалобами не досаждали китайским властям.

Огромные пастбища на китайских склонах Тянь-Шаня действительно очень богаты растительностью, особенно на плоскогорье Уч-таш. Мы прибыли в эту местность в сентябре, спустя 10–12 дней после того, как ее покинули местные киргизы, которые пробыли здесь со своими стадами в течение всего лета и уже откочевали на зимовку к Улугчату. Несмотря на позднее время года, после нескольких дождей трава так быстро отросла, словно летом эти пастбища никто не использовал.

На плоскогорье Уч-таш, в местности Балыкны-уясы («гнездо рыб»), имеется довольно высокий водопад, в пучине которого водится масса форели. Они не боятся людей и играют на солнце, высоко выныривая из воды. Место это считается священным; местные киргизы ни за что не прельстятся этой вкусной рыбой, ибо, по преданию, каждый, кто съест форель, умрет в страшных мучениях. Наблюдая, как резвятся форели, я никак не мог придумать объяснение, откуда они взялись в этой местности, ибо рыбы эти неизвестны в Кашгарии и мне не доводилось их более нигде встречать[112]112
  Несколькими годами позже я наблюдал форелей на склонах Гималаев, в местности Балыкчи, между укреп. Шахидулла-ходжа и Каракорумским пер., на высоте 4900 м. – Прим. авт.


[Закрыть].

Плоскогорье Уч-таш мы пересекли, как я уже упоминал, спустя несколько недель после того, как оттуда откочевали на зимовку местные киргизы, и оно было абсолютно пустынно. На место киргизов спустились с гор стада диких баранов (Ovis argali) и различные виды антилоп. На нашем пути встречались стада архаров в 150–200 голов, и мне стоило огромных усилий не бросить моего китайского коллегу, который из-за плохого самочувствия в горах очень торопился поскорее закончить объезд (в среднем мы проезжали 56 км в день), и не исчезнуть на несколько недель, посвятив их охоте.

Немногочисленные стада коз – по 16–20 голов, ведомые всегда бородатым рогачом, паслись в более скалистой части гор. По словам киргизов, водились здесь и олени, но мне они не попадались. Животных преследовали небольшие стаи из 5–6 волков. Мы также встречали разнообразных некрупных животных: лис, горностаев, но более всего сурков, норы которых попадаются на каждом шагу.

Медведя в течение двенадцати дней я видел лишь однажды, да и то удиравшего крупной рысью, поскольку его спугнул шум от нашего каравана. Это был большой экземпляр, темно-бурый, а не черный с белым мехом на шее – т. е. тибетский медведь, которого позднее я встречал на Памире. Даже без бинокля я прекрасно видел каждое его движение: он бежал рысью, пошатываясь и время от времени поворачивая голову в нашу сторону, словно пытался измерить разделявшее нас расстояние. И все же медвежьих следов я видел немало, и это доказывает, что их берлоги находятся в скалистой и покрытой лесом западной части Тянь-Шаня, а на восточную, безлесную сторону они переходят единственно в поисках пропитания, в том числе и для охоты на легкую добычу – сурков.

На перевале Талгый, почти на самой его вершине, есть озеро, которое в первых днях сентября уже было покрыто толстым слоем льда. Поскольку из Кашгара мы выехали в последние дни августа, при температуре +32°С, нет ничего удивительного в том, что мы чудовищно мерзли.

К третьей группе относятся пер. Тарт-кул, Кыз-дар, Карачал и Иттык (Кара-Биль), принадлежащие к системе р. Егин, впадающей в Кызыл-су в 20 км от Иркештама.

Со стороны Ферганской области дороги с первых десяти перевалов (от Суяка до Карачала) сходятся в местности Алай-ку, протянувшейся вдоль русла р. Тар, в которую впадают все реки в этой части тянь-шаньских гор. По этой причине долина Алай-ку, соединяющая в единый узел все дороги, ведущие из Ферганской области в Китай, служит также пунктом сбора для всех кочевников восточной части Ферганской области, которые лето проводят на западных склонах Тянь-Шаня, а зимою вынуждены перебираться на китайские пастбища.

Наконец, к четвертой группе относятся пер. Иттык и Кара-биль (Сасык-ункур), принадлежащие к системе р. Кок-су – одного из притоков кашгарской Кызыл-су. В этой местности государственная граница проходит восточнее Тянь-Шаня, тянется вдоль одного из его хребтов, разделяющего рр. Кок-су и Егин и выходит к укреплению Иркештам. Оба тянь-шаньских склона с пер. Терек и Биляули расположены уже на территории России.

Дорога на пер. Кара-биль на протяжении примерно 12 км идет по руслу реки, протекающей в узком ущелье со скалистыми, отвесными склонами. Ущелье это, носящее название Капчигай, местами не превышает в ширину 3–4 шагов и выглядит мрачно и устрашающе. Общее впечатление, которое сложилось у меня после объезда Тянь-Шаня, было весьма положительным. Великолепные пастбища в северной части хребта и несметное количество редких животных – все это способно удовлетворить даже самого привередливого охотника. В южной части Тянь-Шаня, с ее скалистыми склонами, поросшими густыми зарослями арчи, находят убежище медведи, кабаны и стада горных козлов. В ущельях, поросших облепихой, можжевельником, боярышником и колючкой, увитых вьющимися растениями (Clematis sp.) и потому превратившихся в непроходимые дебри, гнездятся птицы, в том числе азиатские фазаны, славящиеся красивым оперением, редко встречающиеся улары (разновидность дикого индюка), а также горные курочки (кеклик), по вкусу напоминающие рябчиков, но превосходящие их в полтора-два раза по размеру. Неудивительно, что этот чудесный край привлекал летом многих англичан и американцев, жаждавших утолить охотничий азарт[113]113
  Это утверждение сильно преувеличено, количество европейских и американских путешественников в этих местах, как это известно из географической литературы, не превышало и десятка, охотников среди них было еще меньше. Ко времени посещения Громбчевским китайской части Тянь-Шаня там побывали только члены британской миссии Т. Д. Форсайта к Якуб-беку (1873–1874) – капитан Г. Троттер (Henry Trotter) и доктор Ф. Столичка (Ferdinand Stoliczka) в январе 1874 г.


[Закрыть].

Глава XIII

Приезд в Иркештам. Спор о границе. Возвращение в Кашгар. Учения китайских войск. Происшествие на учебном плацу. Расследование происшествия и осуждение виновного. Мои хлопоты о путешествии в Южную Кашгарию. Антагонизм гражданских и военных властей. Экзамены. Даотай дает разрешение выехать в Хотан

Мы закончили объезд Тянь-Шаня 14 сентября и прибыли в Иркештам. Ван Да Лое остановился на китайском берегу реки, а я – на русском, вблизи недавно построенного укрепления, которое вызывало сильную обеспокоенность китайских властей.

Случилось так, что на официальной пограничной карте, утвержденной полномочными комиссарами обеих держав, р. Иркештам была ошибочно названа Мальтабар. Откуда взялось это название, да к тому же на официальной карте – неизвестно, поскольку тщательные поиски, проведенные нами обоими – Ван Да Лое и мной, – не привели к обнаружению речки с таким названием. Несмотря на то что место, где на карте обозначена р. Мальтабар, полностью соответствовало положению р. Иркештам, а также невзирая на то что первую из них Ван Да Лое не мог указать ни в каком другом месте, он усомнился в правильности расположения русского укрепления, утверждая, что оно построено на китайской территории, и под различными предлогами отказывался возобновить пограничный знак в прежнем месте. На споры и поиски Мальтабара у нас ушло пять дней. Видя, что Ван Да Лое чувствует себя в Иркештаме, на высоте 2700 м, весьма неплохо и затягивает переговоры, возможно, по приказу кашгарского даотая, я поторопился составить протокол об осмотре границы до Иркештама и заявил следующее: поскольку Ван Да Лое не хочет или не имеет полномочий согласиться с существующим положением вещей, дальнейшее обсуждение спорного пункта следует вести непосредственно с даотаем, а посему я вынужден вернуться обратно в Кашгар. Это известие я попросил довести до сведения даотая, а с китайской конной почтой переслать мое письмо русскому консулу.

19 сентября мы обменялись протоколами, касающимися проверки тех пограничных знаков, которые споров не вызывали, и я без промедления отправился в Кашгар. Ван Да Лое остался в Иркештаме и с помощью местных киргизов надеялся отыскать так необходимый ему Мальтабар где-нибудь в российских пределах и тем самым доказать, что укрепление Иркештам построено на китайской земле и потому подлежит упразднению.

На обратном пути в Кашгар я проделал, как и в первый раз, путь в 215 км за пять переходов и 23 сентября оказался уже в консульстве, которым в связи с отъездом в отпуск консула Петровского управлял секретарь Я. Я. Лютш. Предстояло вновь, с соблюдением всех церемоний, нанести визиты даотаю Хуангу и цзунтуну Дунгу. Оба сановника встретили меня чрезвычайно любезно и устроили роскошные приемы. Цзунтун был весьма обрадован, узнав о нашем приключении у пер. Суяк, когда после страшной кашгарской жары мы, одетые по-летнему, попали под трехдневный проливной дождь, перешедший в снежную вьюгу, и, промокнув до нитки, окоченев от ледяного ветра и не сумев раздобыть топлива, чтобы вскипятить чай, отогревались ханшином, который прислал цзунтун, и подкреплялись окороком, доставленным из далекого Кантона.

После того как были сделаны ответные визиты, начались утомительные заседания попеременно то в консульстве, то у даотая для решения вопроса о пограничном знаке в Иркештаме. Даотай твердо стоял на том, что коль скоро императорские уполномоченные со стороны Китая и России определили, что государственная граница в районе Тянь-Шаня проходит через р. Мальтабар по направлению к Памиру, то оставить Иркештам за Россией невозможно. Все наши доводы не принимались в расчет: и что слово Мальтабар попало в протоколы по ошибке, и что такой речки в действительности не существует[114]114
  Примечательно, что р. Мальтабар, как и одноименная гора, показаны на карте путешествий Громбчевского, изданной Туркестанским ВТО в 1895 г. на основе маршрутных съемок самого Громбчевского.


[Закрыть], и что положение р. Иркештам на карте, заверенной печатями императорских полномочных комиссаров, как раз соответствует положению Мальтабара, т. е. очевидным образом произошла ошибка. Что, наконец, комиссары выбрали именно это, а не какое-то другое место и установили на нем пограничный знак, и посему речь идет не о проведении новой границы, а лишь о фиксации в протоколе того факта, что пограничный знак, поставленный императорскими полномочными комиссарами, стоит на прежнем месте в отреставрированном состоянии.

Убедить даотая не удалось, и он предложил представить спорный вопрос для решения главному начальнику «Новой Линии» и провинции Нан-лю-бо-чин, сановнику Лю, резиденция которого находилась в Урумчи. При этом сановник Хуанг обещал, что ответ может прийти дней через тридцать, и просил меня задержаться на этот срок в Кашгаре в качестве его личного гостя. Предложение даотая было принято мной с большим энтузиазмом, ибо я рассчитывал за это время не только получше изучить малоизвестную для меня Кашгарию, ее торговлю и промышленность, но и побывать в южной ее части и добраться до Хотана. Этот край был для меня столь притягателен потому, что в это же время известнейший русский путешественник полковник Н. М. Пржевальский прибыл в Хотан из Тибета и, отдохнув, двинулся через пустыню Такла-Макан на север и через Зайсанский пост в Западной Сибири возвратился в Россию. Таким образом, если бы у меня получилось добраться до Хотана, то удалось бы объединить мою топографическую съемку [Восточного] Туркестана со съемкой Пржевальского и тем самым описать и картографировать огромное пространство малоизученной Центральной Азии.

Однако, словно под влиянием предчувствия, я обратился к даотаю с просьбой прислать приглашение в письменном виде, объяснив это тем, что мне нужно переслать его губернатору Ферганской области для доказательства того, что мое пребывание в Кашгаре затягивается не по моей вине. Даотай охотно согласился и на следующий день прислал необходимую мне бумагу.

С этого момента я начал посещать кашгарский базар и негласным образом собирать всякого рода информацию о китайских войсках, их вооружении и снабжении. Такой информацией, касающейся граничащих с Россией провинций Западного Китая, русское правительство не располагало. Вообще же ситуация со сведениями о китайских войсках выглядела следующим образом.

При русском посольстве в Пекине состоял военный агент, а его помощник проживал в Тяньцзине, т. е. на Дальнем Востоке, где располагалась та часть китайской армии, которая была вышколена европейскими инструкторами. Отсюда и возникли преувеличенные сведения о степени боеспособности и вооружении китайских частей, а также осторожная политика в отношении Китая, заключавшаяся в стремлении избегать любых с ним столкновений.

Однако упомянутые войска находились в портах Тихого океана, и вследствие отсутствия в Китае железнодорожного сообщения их переброска на западный фронт заняла бы три-четыре года. Те же армейские части, которые стояли на русской границе, могли представлять угрозу для шаек Якуб-бека, но никак не для армии европейского образца.

Для того чтобы представить [командованию] неопровержимые доводы плачевного состояния китайской армии, я использовал все доступные мне средства: старался самым внимательным образом наблюдать за учениями китайских войск в Кашгаре, исследовать оборудование и вооружение тамошних фортификационных построек, изучить виды боеприпасов и т. п.

Ближе всего к русскому консульству находились казармы китайских пехотной и конной лянз под общим командованием генерала Ван Джу Мина. Располагая письменным разрешением цзунтуна, выданным еще в прошлое мое пребывание в Кашгаре и дававшим мне право наблюдать за учениями китайских войск, я легально и совершенно открыто приезжал верхом, в сопровождении одного только конвойного казака, на учебный плац и, находясь в стороне, делал в своем блокноте заметки, касающиеся учений. А они были весьма любопытны. Прежде всего бросалось в глаза множество знамен. Знаменщики в пехотной лянзе составляли всю первую шеренгу, т. е. треть солдат, принимавших участие в учениях. Полк выстраивался в три шеренги. Первую шеренгу образовывали знамена разных цветов: красные, черные, белые и т. д., за исключением желтого цвета, который был закреплен, в качестве привилегии, только за маньчжурскими войсками, составлявшими личную охрану императорской семьи, которая происходила из маньчжурской династии.

Вторая полковая шеренга состояла из солдат, вооруженных винтовками производства различных фабрик, со штыками или же тесаками, прикрепленными к стволу; казнозарядных ружей не имелось. У вооруженных ружьями солдат с левой стороны через плечо была перекинута сума наподобие охотничьей, сшитая из голубой хлопковой материи, с гнездами для пороховых зарядов. Пули они носили в отдельных узких и длинных мешочках, надетых через левое плечо. В третьей шеренге стояли солдаты, вооруженные бамбуковыми пиками длиною 5,5 м, которые склеивают из бамбуковых стеблей, плотно обернутых хлопчатобумажной тесьмой и покрытых сверху лаком. Диаметр древка этих пик равнялся 4 см, и, несмотря на свою длину, они были легкими и очень крепкими. Один конец пики был увенчан стальным заостренным наконечником длиною 25 см, а другой – похожим наконечником для упора в землю. Место стыка острия и древка украшал небольшой бунчук из конского волоса, окрашенного в красный цвет; еще два таких же бунчука были прикреплены ниже на равном расстоянии от острия.

Командир лянзы находился в павильоне над въездными воротами казарм (им-паней[115]115
  Инпань – кит. 营盘, военный лагерь. В русской исторической литературе чаще использовался искаженный вариант произношения этого слова – «импань». Импань представлял собой группу жилых и хозяйственных построек, назначаемых для китайских войск и обнесенных глинобитной стеной или земляным валом, как правило, по квадрату.


[Закрыть]) в окружении офицеров и руководил учениями. Команды, которые он отдавал с помощью флагов, предназначались солдатам первой шеренги; те повторяли эти команды, после чего они выполнялись уже остальными шеренгами. После определенной команды, отданной с помощью флага, из второй шеренги выбегали солдаты по одному или по двое, вставали на колени перед знаменами, которыми в этот момент энергично размахивали солдаты из первой шеренги, открывали пальбу в том направлении, куда указывали знамена, отбегали назад за третью шеренгу и там заряжали ружья. После того как вся шеренга покончила со стрельбой, место перед знаменами занимала третья шеренга с пиками; солдаты втыкали пики одним концом в землю, направляя острия в сторону противника и создавая тем самым целый лес заостренных пик; одновременно позади них солдаты яростно размахивали знаменами, устрашая неприятеля вышитыми на них громадными драконами, великанами и рыцарями в железных доспехах.

В это же время на флангах выставлялись крупнокалиберные тайфуры – длинные одноствольные мушкеты, которые носили на кожаных ремнях четыре человека. Стрелял из тайфуры пятый – унтер-офицер (ши-джан) – опираясь на треножник, который в свою очередь носил на спине шестой солдат, также обслуживавший эту небольшую пушку. После выстрела тайфуру относили назад, за шеренги, и там снова заряжали.

Во время атаки солдаты со знаменами и пиками быстро бежали в направлении, указанном знаменщиками; на бегу они потрясали пиками и размахивали знаменами; это продолжалось до тех пор, пока их не останавливал сигнал флага из павильона командира. Глядя на толпу мечущихся, словно стая саранчи, солдат, я невольно думал о том, каких бед мог бы наделать здесь один-единственный пулемет[116]116
  По всей видимости, речь здесь идет о митральезе (картечнице), поскольку в 1885 г. пулеметы еще не были приняты на вооружение в русской армии, и Громбчевский не мог знать эффекта от их боевого применения.


[Закрыть].

Офицеров в шеренгах не было: они стояли в стороне без оружия, держа в руках бамбуковые палки метровой длины; офицеры незамедлительно наносили удары по тем из солдат, которые неправильно понимали поданный командиром сигнал или плохо его выполняли. Разумеется, в результате неразбериха в рядах только усиливалась.

Куда лучше смотрелся полк кавалеристов, хотя и сидели они на небольших, тощих лошадях самых разных мастей. Кавалеристы были вооружены ружьями, висевшими через плечо дулом вниз, и широким мечом, привязанным к седлу у левого колена. Китайцы ездят на коротких стременах и на высоких калмыцких седлах, покрытых голубыми или красными ватными одеяльцами. Они крепко держатся в седле и атакуют очень смело. Благоприятное впечатление портит скверное обмундирование: широкие курмы и развевающиеся рубахи, но прежде всего голубые и красные платки на головах с торчащими из-под них длинными косами, концы которых привязаны к поясу. Из-за этого китайские кавалеристы напоминают сборище ведьм, несущихся на Лысую гору[117]117
  Лысая гора – образ в восточнославянском фольклоре, связанный с колдовством и сверхъестественными силами.


[Закрыть].

Наибольший интерес, однако, представляли учения пехоты с бердышами и двумя саблями. Во время фехтования бердышами шеренги стоят на расстоянии 12–15 шагов; повернувшись лицом друг к другу, они то атакуют противника, совершая при этом огромный прыжок вверх и вперед и быстро размахивая бердышом, то обороняются, молниеносно припадая к земле и закрывая голову бердышом. Все движения пехотинцы выполняют согласованно и одновременно, словно клоуны в цирке, развлекающие публику необычными прыжками.

Во время упражнений с двумя саблями солдаты в шеренге стоят в 5–6 шагах друг от друга, вращая обеими саблями с такой скоростью, что их движения неразличимы для глаза. При этом вращающий саблями воин делает прыжки вбок или вверх, выпрямляется во весь рост или приседает к земле. Упражнение продолжается 12–15 минут без перерыва, и, должно быть, выполнять его весьма мучительно.

Как я уже упоминал, чаще всего я наблюдал за учениями лянз из ближайших к консульству казарм генерала Ван Джу Мина, известного в консульстве своей жестокостью и своеволием, а также презрительным отношением к европейцам, которых он всегда называл не иначе, как янгузи[118]118
  Точнее, янгуйцзы – кит. 洋鬼子 букв. «заморские дьяволы».


[Закрыть] («рыжий заморский дьявол» – презрительное прозвище, которым китайцы награждают европейцев).

И вот однажды, заслышав барабанную дробь, я оседлал коня и в сопровождении казака отправился на учебный плац. Оружия я с собой не взял, а у казака имелся только палаш. Поскольку было уже холодно, поверх кожаной шведской куртки я надел осеннюю офицерскую шинель, а в руке я держал разновидность китайского стека (кнута) метровой длины, сделанного из бамбука, к концу которого приделан ремень длиною 25–30 см. Такой стек китайцы используют для того, чтобы подгонять лошадь во время верховой езды; носят его на ремешке на правой руке.

Приехав на учебный плац, я остановился, как всегда, в стороне, на небольшом возвышении и, сидя на лошади, следил за учениями, отмечая в блокноте наиболее интересные или ранее не виденные мною маневры. Нужно заметить, что русское консульство, во избежание каких бы то ни было недоразумений, поставило Ван Джу Мина в известность, что я буду наблюдать за учениями с позволения цзунтуна, и прислало ему копию выданного мне разрешения.

На плацу шли учения пехоты с использованием четырех тайфур. Ван Джу Мин лично командовал учениями, стоя в окружении свиты в павильоне над казарменными воротами.

Я простоял на пригорке уже с полчаса, когда неожиданно от общей массы солдат отделились двое пехотинцев с пиками и побежали в моем направлении. Один из них бежал с такой скоростью, что опередил своего товарища на 40–50 шагов. Я не обратил на них особенного внимания, рассудив, что в ходе учений им полагается занять определенную позицию, на которую затем переместится целая шеренга, как это не раз уже случалось ранее. И я продолжал спокойно сидеть на лошади, держа блокнот в левой руке и карандаш – в правой.

Внезапно первый солдат, поравнявшись со мной, совершил огромный прыжок и, молниеносно замахнувшись, нанес удар пикой. Передо мной промелькнуло острие пики. Совершенно непроизвольно я схватился за висевший на правой руке стек и бамбуком, как палашом, со всей силы ударил сверху по пике. Острие скользнуло по шинели, разрезав ее, как бритва, вспороло куртку, брюки и кожу на левом бедре, а затем пробило толстый войлочный потник и вонзилось в лошадиный бок. Удар был так силен, что солдат не мог выдернуть пику. Лошадь моя бросилась в сторону, взбрыкивая задними ногами и волоча за собой вырванную из рук солдата пику. Лишь после того, как мы промчались галопом несколько сот шагов и пика сама выпала из раны, мне удалось обуздать лошадь и остановить ее.

Я был совершенно один. Казак, крикнув «берегись!», галопом поскакал в консульство. Я спешился и оглядел плац. Солдаты возвращались в шеренгу; лянза стояла спокойно, учения были прерваны. Я осмотрел лошадь: рана в боку была огромной. Кровь лилась ручьем: должно быть, пика, постепенно вываливаясь из-за резких движений животного, привела к увеличению первоначальной раны, так как из нее торчали куски мяса и даже внутренности. Я пытался заткнуть рану платком, но он не держался. Забрызганный кровью, в разодранной одежде, я потащился в консульство, хромая и ведя за собой лошадь. Вдруг я увидел, что ко мне мчится вскачь казачья сотня консульского конвоя. Выяснилось, что мой казак ворвался на консульский двор с криком: «Помогите, китайцы поручика убивают!» Казаки побежали к лошадям и без седел, кто в чем был – некоторые босиком, другие в одном белье, – схватив ружья и патронташи, бросились мне на выручку. Поравнявшись со мной, они спрыгнули с лошадей, лихорадочно заряжая оружие. Казачий офицер бросился ко мне со словами: «Дайте-ка, сейчас мы покажем этим разбойникам!» Разумеется, я запретил открывать огонь. От китайских казарм нас отделяли каких-нибудь 1000–1200 шагов. Ван Джу Мин, видя, что казаки готовятся начать стрельбу, дал сигнал прервать учения, и солдаты укрылись в казармах, огороженных высокой стеной.