Текст книги "Пленница"

Тамара 1991 г. Конец августа – начало сентября

– Считай, что ты родилась в рубашке. – Светлана Петровна примостилась рядом с кроватью на белом больничном стульчике с никелированными ножками, и стульчик, не привыкший к такой тяжести, иногда натужно кряхтел и поскрипывал. – Так шмякнуться на кирпичи и отделаться лишь сотрясением мозга и переломом лодыжки – это надо суметь. Скажи, о чем ты думала, когда отважилась спрыгнуть? Ты хоть понимала, что можешь разбиться насмерть?

«Да, понимала. А думала я о том, как ненавижу тебя! Интересно, ты хоть теперь сделала выводы, что подмять меня не выйдет? Может, изменишься? Не-е-ет… тебя, горбатую, исправит только могила. Что же, тогда считай, что война началась. Первая битва уже состоялась. Я в больнице. А ты, толстуха, надеюсь, хоть немного растеряна таким крутым поворотом событий. То ли еще будет!»

– Хорошо, что накануне приехали мы, – монотонно гудела над ухом домоправительница. – И что под боком оказалась машина, на которой тебя сразу доставили сюда…

– Плохо, что накануне приехали вы, – превозмогая тошноту и пульсирующую боль в висках, прошептала Тамара. – Если б не это, я спокойно бы посидела с Кириллом на скамеечке около дома и отправилась бы спать. И не пришлось бы никуда прыгать.

– …Ты была вроде в сознании, – фрекен Бок сделала вид, что пропустила Тамарин упрек мимо ушей, – но ничего не соображала. Все порывалась куда-то бежать, а сама и на ногах не стоишь. Глазки в кучку, вся голова в крови. Как мы перепугались!

«Враки! Уж вы-то перепугались?! Как бы не так!.. А ведь я, действительно, ничего не помню. Последнее воспоминание – то, как висела над пропастью, зацепившись за острый край шифера, и знала, что сейчас полечу вниз. Следующее –я уже в этой больнице. Нога в гипсе, башка забинтована. Убирайся отсюда! Хоть сегодня отвянь от меня со своими нравоучениями! Слышишь, проваливай!»

– Дядя Игнат уехал в Ленинград. У него там важная встреча, а ты ее чуть не сорвала своими художествами. И вместо того, чтобы спокойно вернуться домой на машине, нам теперь предстоит ехать на поезде. И не раньше чем через неделю, когда тебя выпишут. В результате подготовка к школе тобою полностью сорвана. А мне накануне учебного года придется брать несколько дней за свой счет. Ответственнее надо, Тамара, относиться к своим обязательствам перед нами...

«Я никаких обязательств перед вами не брала. А вот как вы относитесь к своим обязательствам передо мной? Да даже если бы я разбилась насмерть, дядюшка не отменил бы свою “важную встречу”! Уж в этом-то я уверена на все сто процентов!»

– Светлана Петровна, я очень устала, – взмолилась Тамара и, превозмогая боль, демонстративно развернулась к толстухе спиной.

– Да, да, конечно. Отдыхай, девочка. Пей сок, ешь абрикосы. Я навещу тебя завтра.

Светлана Петровна ушла, а Тамара достала из тумбочки литровую стеклянную бутылку, в которой домоправительница носила ей молоко, и поставила возле кровати так, чтобы в любой момент можно было легко до нее дотянуться рукой. И от души вмазать этой бутылкой по башне толстой паскуде, когда она вновь примется за свою излюбленную демагогию. И пусть потом хоть интернат, хоть психушка, хоть спецшкола…

«…Хоть что угодно! Зато рассчитаюсь со сволочугой за все».

«А рассчитаюсь ли? – призадумалась Тамара через пару часов, когда эмоции уступили место более или менее холодному расчету. – Ну ударю я ее. А что дальше? В лучшем случае проваляется, как и я, неделю в больнице, выпишется и примется за меня со свежими силами. И все. Считай, я проиграла. Она даже обрадуется тому, что я предоставила ей очередной повод, куда можно будет тыкать меня носом всю жизнь. Из меня изобразят закоренелую преступницу. Ну не-е-ет! Перетопчется! Все будет с точностью до наоборот!

И не будет никакой бутылки. Никаких разборок. Никаких скандалов. Ничего!.. Я буду ласковой и предупредительной, послушной и исполнительной, беленькой и пушистой. Я не дам ни дяде, ни фрекен Бок ни единого повода быть недовольными моим поведением. Я буду отступать… отступать… отступать… Как мудрый Кутузов в войне с французами, пока не настал момент дать решительные, заведомо выигрышные сражения под Тарутином и Малоярославцем.

Когда наступит такой момент, я ударю лишь один раз. Но этот удар разобьет всю твою неуклюжую жизнь, толстая гадина. Всю твою карьеру в РОНО. Весь дядюшкин бизнес. Я рассчитаюсь и за баню, и за вашу двуличность, и за “предельную строгость” в моем “воспитании”. Как – еще не знаю. Когда – покажет время.

Но главное, я теперь точно определилась с тем, как должна вести себя». – Тамара наклонилась, взяла стоявшую возле кровати бутылку и переставила ее в тумбочку.

* * *

…В деревне Тамара со Светланой Петровной пробыли чуть более суток, и уже на следующий вечер Петр Тимофеевич отвез их на станцию. До 2 сентября, понедельника, оставалось ровно шесть дней. Шесть дней до очередной, третьей за последние месяцы школы. Шесть дней до седьмого класса, в который предстоит пойти в этом году.

За шесть дней, которые Тамара провела в дядюшкиной квартире, она лишь два раза вышла на улицу, да и то под конвоем домоправительницы. Первый – в травмопункт, где с ноги сняли гипс; второй – по магазинам за школьной формой и канцелярскими принадлежностями.

– Давайте доедем до Тярлева, – однажды предложила Тамара и тут же отметила, что этой совсем безобидной просьбой неожиданно насторожила толстуху.

– Это еще зачем?

– Я хочу забрать кое-какие вещи.

– Какие еще вещи? Кажется, мы с Игнатом привезли тебе все необходимое…

– Нет, – перебила Тамара.

– Что значит «нет»? – Я истратила на тебя полтысячи рублей, но ты все равно недовольна.

– Я всего лишь хотела забрать компьютер и магнитолу. И телевизор. И книги.

Еще не хватало гробить зрение за этими дурацкими компьютерными играми! И крутить магнитолу, изводить нас целыми днями своей шизофренической… какофонией. Назвать музыкой истеричные вопли нечесаных психопатов у меня просто не поворачивается язык. А что касается телевизора и книг… Понимаешь, Тамара, – смягчив тон, толстуха положила ей на плечо массивную длань, – во-первых, я не могу позволить тебе сейчас, когда прошло всего три месяца после убийства, вновь оказаться в том доме. Не уверена, что это благотворноотразится на твоей и без того расшатанной психике. А во-вторых, дом опечатан, и так будет, пока не закончится следствие. Или пока не пройдет полгода после смерти родителей и ты не вступишь в права наследования. Даже для того, чтобы собрать твои вещи, нам с Игнатом пришлось оформлять разрешение и идти туда в сопровождении следователя. Так что, девочка, ничего не попишешь, с Тярлевом придется немного повременить. А насчет книг… Не беспокойся, я завтра же возьму список программной литературы для седьмого класса и зайду с ним в библиотеку.

И, действительно, уже на следующий день Светлана Петровна торжественно вручила Тамаре высокую стопку потрепанных библиотечных книг.

«Тьфу! – Тамара отбросила в сторону толстую “Хрестоматию по внеклассному чтению для детей среднего школьного возраста” – Короленко, Пришвин, Гайдар, “Рассказы о Ленине”… – Дебилка всерьез считает, что я буду это читать?

– Надеюсь, тебя устраивает все, что я принесла? – с вызовом поинтересовалась Светлана Петровна, когда Тамара, разобрав книги, заглянула на кухню.

Что оставалось на это ответить?

– Да, все. Спасибо. Можно мне включить телевизор?

– Нельзя. Сейчас придет дядя, он будет смотреть футбол.

– Тогда можно сходить погулять? – подавив ехидный смешок, спросила Тамара, хотя уже заранее знала, что услышит в ответ.

«Нельзя!» – «Почему?» – «Потому, что: во-первых, ты еще недостаточно окрепла после сотрясения мозга, и – кто знает? – вдруг грохнешься в обморок, а вокруг нет никого, кто мог бы помочь; во-вторых, послезавтра тебе идти в школу, вот и готовься; в-третьих, я принесла тебе книги, вот и читай.

– Нельзя.

– Почему?

– Потому, что…

Как все это ни грустно, но сейчас Тамара была готова расхохотаться.

– …я принесла тебе книги…

Как и раньше, Игнат племянницу совершенно не замечал. Впрочем, они почти и не виделись. Дядюшка целыми днями пропадал по каким-то сверхважным делам, а если и находился дома, то либо спал, либо не отлипал от телефона. Правда, иногда Тамара ощущала у себя на спине его липкий взгляд. Ненавидящий? похотливый? – разобраться она никак не могла.

Впрочем, никаких иллюзий насчет дяди Тамара не строила и в любой момент была готова к тому, что от взглядов озабоченный родственник перейдет к более решительным действиям.

Но сколь ни была омерзительной отравленная запретами и недоброжелательством атмосфера, в которую после деревни окунулась Тамара, был в ней один плюс. Стремление хоть на миг вырваться из этого дома практически сгладило чувство неловкости из-за перевода в новую школу. Как сложится на этот раз? Да уж во всяком случае, хуже, чем в обществе дяди и домоправительницы, быть просто не может. И впервые в жизни Тамара с удивлением отметила, что ждет не дождется, когда она наконец отправится в школу.

* * *

Она ожидала, чего угодно, но только не того удивительного радушия, с которым ее приняли в классе. Приученная настороженно коситься даже на собственную тень, Тамара первые дни провела в постоянном ожидании какого-нибудь подвоха, подленького тычка исподтишка, пока наконец не осознала, что ничего этого не будет. Доброжелательность одноклассников искренна. С первых же слов классной руководительницы, представившей тридцати двум пацанам и девчонкам новую ученицу, ее безоговорочно приняли за свою – относящуюся именно к их кругу.

– Я Настасья, – представилась чуть заметно подкрашенная девчонка с несколькими сережками в ухе, с которой Тамара оказалась за одной партой на первом уроке, отведенном под классный час. – А ты Тома, да? Классно! Том у нас еще не было. – Настасья придвинулась почти вплотную, дыхнула легким запахом никотина и зашептала на ухо: – Слы-ы-ышь, а пацаны тебя уже обсудили. Я подслушала. Пришли к выводу, что ты нормалек. Теперь начнут к тебе подкатывать. Но ты посылай их сразу же на хрен. Вообще-то, они все у нас ничего, но только трепачи. Скажем, посидишь с таким вечерок на скамеечке в парке, а назавтра уже по всей школе трезвон: типа, переспала и с ним, и с его старшим братом, и с его котом, и с его хомяком…

К концу недели Тамара уже запомнила имена и фамилии всех своих одноклассников, получила от пацанов несколько записок с двусмысленными намеками, не смогла вычислить ни одного отправителя и нажила себе первого врага в лице училки по «инглишу», которая была уязвлена тем, что новенькая владеет английским чуть ли не лучше ее, угробившей на изучение языка пять лет в Универе.

Хорошо, если бы неприязнь «англичанки» была единственным минусом. Но разве могла Светлана Петровна не испортить Тамаре удовольствие от нескольких часов свободы? Уже в понедельник она учинила ей основательный нагоняй:

– Во сколько сегодня закончился последний урок?

– Без пятнадцати два. – Вернувшись из школы в половине седьмого, Тамара с разочарованием обнаружила, что и толстуха, и дядюшка уже дома и оба, конечно же, с нетерпением ждут, когда объявится их подопечная и принесет с собой замечательный повод для того, чтобы чуть-чуть поразвлечься, устроив ей хорошую вздрючку.

– А сейчас без пятнадцати семь. И где же ты пять часов шлялась?

– Я не шлялась.

Тамара не собиралась извиняться за то, что в первый учебный день после школы какое-то время посвятила не тупому прозябанию в опостылевшей за неделю квартире, а завоеванию доброго к себе отношения одноклассников, в новой (третьей по счету за последние месяцы!) школе. Когда после уроков ее спросили: «Ты с нами?», она не могла ответить иначе, как «Да». В противном случае, что бы о ней подумали одноклассники?..

…Нет! Все, что угодно, но только не повторение бойкота, который ей довелось испытать полгода назад!

– Мы всем классом после уроков ходили в парк. Потом с девчонками посидели в кафе.

– В кафе?!! – округлила глаза Светлана Петровна. – А позволь поинтересоваться, на какие шиши? У тебя разве есть деньги?

«Как же! А то ты не знаешь, Толстая Задница, что у меня, как у Буратино, есть только азбука – тетрадки и ручки. И еще проездной на автобус, за который, в отличие от длинноносого разгильдяя, я не смогу выручить ни единого сольдо».

– Меня угостили.

– А ты, конечно, и не подумала отказаться, – ехидно заметила фрекен Бок и сокрушенно вздохнула: – Что же, достойное начало. Первый день в школе, и она уже начала побираться…

– Меня угостили! – на этот раз максимально четко отчеканила Тамара. – И отказаться было попросту неучтиво.

Домоправительница растерянно чмокнула губами, безуспешно пытаясь найти, что можно противопоставить железной логике девочки.

Из комнаты, наговорившись по телефону, выполз дядя Игнат и застыл посреди коридора, с интересом прислушиваясь к тому, как его половина воспитывает распущенную племянницу.

– И вообще, что это за походы в кафе? В тринадцать-то лет?! А в четырнадцать начнешь курить? В пятнадцать употреблять алкоголь? В шестнадцать принесешь нам в подоле?..

– Светлана Петровна!

Дядюшка довольно хихикнул.

«А ты вообще заглохни! Вареный петух! Твой номер шестнадцатый, – Тамара обернулась к дяде, смерила его презрительным взглядом. И тут же, почувствовав, что начинает закипать, поспешила взять себя в руки. – Стоп! Ты отлично держалась с того дня, как в больнице зареклась вступать в бесполезные споры с толстухой и решила копить силы для решающего боя с ней и дядькой Игнатом. Так не срывайся, еще не время! Крепись! И ты победишь!»

– …Начинаются гулянки, мальчишки, кафе, дискотеки…

Тамара молчала!

– …Не удивлюсь, если скоро ты не придешь домой ночевать, а из квартиры начнут пропадать деньги и вещи…

Молчала!

– …Еще один такой поздний приход, и нам придется прибегнуть к решительным мерам…

Молчала, черт побери!!!

– …Чего молчишь?!!

– А что говорить? – безразлично пожала плечами Тамара. – Мне все понятно. Можно пойти к себе в комнату?

По прошлому опыту следовало ожидать в ответ «Нельзя!», но удивленная необычной покладистостью девочки, толстуха только и смогла, что пробормотать: «Иди», а дядюшка, осознав, что представление сегодня не состоится, разочарованно поплелся в комнату.

И в еще большее смятение фрекен Бок повергло поведение несносной девчонки в последующие дни. И во вторник, и в среду… и в пятницу на проверочный звонок домой в половине третьего Тамара подходила к телефону:

– Алло… Да, Светлана Петровна, я уже дома…

«Толстая Задница, теперь будешь каждые полчаса обрывать телефон, чтобы убедиться, что я никуда не ушла?!! Что же, флаг тебе в жопу! Развлекись, если больше нечем заняться в твоем сраном РОНО!»

– …Да… Да, Светлана Петровна. Борщ в кастрюле, колбаса в холодильнике. Я все найду… До вечера…

За первую неделю Тамара не принесла из школы ни одной тройки, ни одного замечания. Возвращаясь с работы, толстуха находила в квартире идеальную чистоту и порядок. Придраться было не к чему. И с каждым днем фрекен Бок ощущала все большее беспокойство.

Ежедневно в четверть седьмого, стоило ей появиться в квартире, проклятая девка встречала ее у двери с умильным личиком олигофренки.

– Давайте я помогу, Светлана Петровна. – Она тащила сумку на кухню, и уже оттуда, разбирая продукты, кричала: –Все уроки я уже выучила. Потом почитала… А сегодня получила пятерку по литературе. Вам показать дневник?

– Не надо.

– Тогда мне можно сейчас сходить погулять?

– Нельзя.

– А можно включить телевизор?

– Нельзя.

– А можно пойти в свою комнату?

– Иди.

В среду:

– …Все уроки я уже выучила. Потом почитала… А сегодня получила пятерку по физике. Вам показать дневник?

– Не надо.

– Тогда мне можно сейчас сходить погулять?

– Нельзя.

– А можно включить телевизор?

– Нельзя.

– А можно пойти в свою комнату?

– Иди.

В четверг:

– …Все уроки я уже выучила. Потом почитала… А сегодня получила четверку по инглишу. Вам показать дневник?

– Не надо!

– Тогда мне можно сейчас сходить погулять?

– Нельзя!

– А можно включить телевизор?

– Нельзя!

– А можно пойти в свою комнату?

– Убирайся!

В пятницу:

– …Все уроки я уже выучила. Потом почитала… На уроках сегодня меня не спрашивали. Оценок не получала. Вам показать дневник?

– Не надо!!!

– Тогда мне можно сейчас сходить погулять?

– Нельзя!!!

– А можно включить телевизор?

– Ты что, издеваешься?!!!!!!!

– Нет, Светлана Петровна.

– Тогда иди к себе в комнату!!! Дай мне спокойно переодеться!!! И поесть!!!

– Уже иду. Приятного аппетита, Светлана Петровна…

– У девчонки, похоже, после падения со второго этажа съехала крыша, – в пятницу вечером, когда Тамара отправилась спать, сообщила мужу толстуха.

– Оно и к лучшему. – С полным безразличием Игнат выковырнул из пачки сигарету, пододвинул к себе заполненную окурками пепельницу.

– Н-не знаю, к лучшему ли. У меня подозрение, что эта мелкая тварь просто придуривается.

– Придуривается? – Дядюшка щелкнул дорогой зажигалкой и, сложив трубочкой губы, принялся увлеченно пускать кольца табачного дыма.

– Да, придуривается. Вот только никак не пойму, чего она хочет этим добиться.

– А по-моему, Света, ты все чересчур усложняешь. Не ты ли сама стремилась так ее выдрессировать, чтобы она и перднуть не смела без твоего разрешения? Вот и выдрессировала. Чем ты еще недовольна?

– Тем, что слишком уж подозрительно резко эта паршивка перекроила свое поведение.

– Но ты же сама говоришь, что у нее съехала крыша.

– Может быть… Может… – задумчиво проговорила Светлана Петровна. – Не мешает это проверить. На следующей неделе отведу девчонку к психиатру.

VI

Герда 2 июля 1999 г.

Не я придумала это определение. «Мостик», – впервые произнес налысо бритый толстяк в старомодных очках в широкой оправе, к которому меня неожиданно вызвали на свиданку две недели назад.

Вот уже больше четырех лет, как никто обо мне не вспоминал, никому я была не нужна. И вдруг…

«Кто он такой? Чего ему от меня надо?» – не могла понять я, когда мне сообщили, что в комнате для свиданий меня ожидает какой-то чел, назвавшийся родственником. Более того, двоюродным дядей, каких у меня отродясь не было. Или я про них просто не знала. Казанцев Илья Александрович – ни разу не слышала. Лет сорока; невысокий и плотный; лысый, как Фантомас; окуляры в роговой оправе – черт знает что! Что он еще о себе сообщил, когда писал заявление на свиданку? А ничего!

«Замаксал, кому надо, чтобы не задавали лишних вопросов», – подумала я и, хотя этот «двоюродный дядя» был мне абсолютно не нужен, охотно отправилась в комнату для посещений. Какая же крепостная откажется от хоть какого-то развлечения, пусть это даже свидание с незнакомцем. Разве что дачки. Тоже не лишнее. Впрочем, в греве я особо и не нуждалась. Не бедствовала, не голодала. Днем занималась спаррингами с Дианой, по вечерам сидела перед компьютером или у телевизора.

– Ты впервые видишь меня, я впервые вижу тебя, – послужила прелюдией разговора сакраментальная фраза, и Казанцев блеснул своими очками. – И, думаю, больше никогда не увидимся. А здесь я только затем, чтобы передать тебе на словах то, что меня попросили.

Я молчала. Никаких вопросов, никаких комментариев. Надо сначала дать выговориться собеседнику.

– Надеюсь, здесь не напичкано жучков и микрофонов? – озабоченно огляделся он.

– Нет, не напичкано, – заверила я. – Это точняк. Нас никто не услышит.

– Тогда сразу к делу, – все же понизил голос Казанцев. – Тебя собираются вытащить отсюда на волю.

Так! Вот теперь появились вопросы. Но пока я продолжала терпеливо молчать.

– Прямо отсюда бежать почти невозможно, – продолжал Фантомас. – Но у вас, насколько я знаю, практикуются регулярные выезды заключенных на волю для… м-м-м… обслуживания определенного круга заказчиков. Так вот, тебе и твоей подруге Диане надо принять участие в одном из подобных выездов.

«Итак, вы знаете про Дину-Ди. Интересно, – подумала я, – что еще знаете? И кто вы такие, черт побери, столь хорошо информированные?»

– Нас никто никогда ни на какой выезд не выпустит. Этим занимаются постоянные, одни и те же. В них уверены, в отличие от нас с Дианой.

– Об этом можешь не беспокоиться. Мы все организуем так, что те, кто ведает распределением… сами выйдут на вас.

– Интересно, и как вы это организуете?

– Наши заботы. Но вам предложат, и вы должны согласиться. И ехать.

– К кому? Кто этот заказчик? Ваш человек?

– Он совершенно не в курсе. – Мой собеседник покачал головой, поблестел телескопами. – Его только используем.

– Хорошо. Предположим, мы соглашаемся, приезжаем в гости к этому типу. Что дальше?

– А дальше будет создана ситуация, в которой у вас появятся реальные шансы бежать. Так сказать, вам перекинут мостик на волю.

– Что за мостик? – улыбнулась я.

– Я не в курсе, Лариса.

– Ха! Так это что ж получается? Иди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что? Судите сами, как я могу отнестись к вашему предложению, не узнав никаких подробностей? Это похоже на подставу. Поверьте, мне не нужны геморрои. Я вполне удовлетворена своей нынешней жизнью.

– Но воля, – неуверенно вякнул Казанцев.

– Конечно, заманчиво. Вот когда вы будете готовы к более предметному разговору, я соглашусь обсуждать этот вопрос дальше. А пока извините, – развела я руками. – Кстати, а кому это вдруг мы с Дианой понадобились на воле?

– Я не уполномочен… – начал опять мямлить он, но я перебила:

– Вот видите. Так о чем же нам еще разговаривать?

– Это твой старый знакомый, – от щедроты души решил все же выделить мне жалкий клочок информации мой собеседник.

– Не так уж много у меня было знакомых, пока меня не загнали сюда.

– В таком случае, тебе проще самой догадаться, о ком идет речь, – обрадовался Илья Александрович. – Напрямую назвать тебе его имя я, к сожалению…

– Знаю, не уполномочены, – развеселилась я. – Что же, спасибо за ребус. Порешаю его на досуге. А пока, до свидания. – Я встала. – Когда лучше подготовитесь к разговору, приходите еще.

– Лариса, второго раза не будет, – предупредил меня Казанцев. – Такие предложения не повторяются.

– Что ж…

– Впрочем, не мое дело тебя уговаривать. Я передал, что просили, а дальше уже решать тебе...

– Прокукарекал, и там хоть не рассветай, – задумчиво пробормотала я.

– …На размышления у тебя будет примерно неделя, пока вам с Дианой, действительно, не поступит предложение съездить в… эту вашу командировку. Думайте, – блеснул окулярами Илья Александрович.

– Подумаем, – заверила его я и, как только вернулась в барак, сразу же озадачила Дину-Ди.

– Хочешь на волю?

– Почему бы и нет? – загадочно улыбнулась Диана. – Вдруг это вовсе не порожняк?

– Тогда объясни мне, кому и зачем я могла вдруг понадобиться после четырех лет забвения.

– Вот отправляйся на волю и выясни. Разве тебе есть что терять, кроме своих цепей? Что у тебя впереди? Ну, отчалишься годика через два по помиловке. А дальше? На панель? В бомжихи? Обратно в квадрат?

– Нет, лучше сдохнуть, – покачала я головой.

– Так чего же тогда стрематься, – продолжала активно мастырить меня Дина-Ди. При мысли о воле у нее возбужденно заблестели глаза. – Впрочем, у нас, ты говоришь, есть еще неделя на размышления. Что же, поразмышляем. И поглядим: вот если не будет никакого приглашения в командировку, тогда можно смело выбрасывать из головы всю эту пургу.

Через десять дней ко мне подвалила Касторка и, заикаясь, предложила «съездить на волю на один разгуляй». Я попросила немного времени на размышления. И на следующий день мы с Дианой ответили: «Едем».