Текст книги "Пепел над пропастью. Феномен Концентрационного мира нацистской Германии и его отражение в социокультурном пространстве Европы середины – второй половины ХХ столетия"

Немалую роль в формировании указанной традиции также сыграл кинематограф, в частности имевший большую популярность и получивший ряд премий американский мини-сериал «Холокост» (1978, реж. М. Чомски), который посмотрело в ФРГ 20 миллионов человек. Под впечатлением, которое он произвел на общество, бундестаг в 1979 году принял решение утвердить закон о нераспространении срока давности на нацистские преступления. Именно в это время многие мемориальные комплексы, сложившиеся на месте бывших концентрационных лагерей (такие как, например, Заксенхаузен, Бухенвальд, Освенцим, Дахау), превращаются в научные центры, ведущие масштабную исследовательскую работу, выпускающие собственные исследования и даже периодические издания, как, например, ежегодный международный научный журнал[90]90
  Dachauer Hefte (DH). Studien und Dokumente zur Geschichte der nationalsozialistischen Konzentrationslager.


[Закрыть]. В свою очередь, «поколение свидетелей», к которому принадлежали указанные выше авторы, в это время уже уходит либо добавляет только незначительные детали к картине, написанной ранее, уступая место поколению исследователей, для которых Концентрационный мир был именно объектом науки, а не пространством рефлексии.

В 1990-х годах вышел один из наиболее важных трудов по социологии и философии концентрационных лагерей – «Порядок террора»[91]91
  Sofsky W. The Order of Terror: The Concentration Camp. Princeton. NJ: Princeton University Press, 1997.


[Закрыть], принадлежащий социологу Вольфгангу Софски. Автор описывает концентрационный лагерь как вершину того, что он называет «абсолютной властью». Для него абсолютная власть – это не тирания и не деспотизм, а совершенно новое состояние власти, когда она не ставит своей целью подчинение социума или решение каких-то иных задач, а является самоцелью для самой себя. В этих условиях «абсолютная власть не отказывается от насилия, но освобождает его от всех запретов и препятствий, усиливая его своей организацией»[92]92
  Sofsky W. The Order of Terror: The Concentration Camp. Princeton. NJ: Princeton University Press, 1997. С. 17.


[Закрыть]. В. Софски подробно рассматривает структурные компоненты этого самоорганизующегося насилия (террора), которое неизбежно приводит к физическому вымиранию нации и экономической катастрофе.

В. Софски подробно разъясняет, каким образом неконтролируемый террор и обычное насилие уничтожили в нацистской Германии личную идентичность и социальную солидарность, превратив человеческий труд в непрекращающиеся пытки и дав толчок к массовым убийствам. В результате повседневная жизнь превратилась в перманентную борьбу за выживание. В этих условиях концентрационный лагерь оказался микрокосмом государства, его рельефной моделью. Заключенные лагерей воспринимали место своего пребывания как «охваченную террором колонию на дальнем конце социального мира». Важной особенностью «порядка террора», по мнению В. Софски, является то, что организованный террор создает социальные ситуации, в которых самые разные люди сознательно и бессознательно, активно и пассивно вовлечены в него. Абсолютная власть непременно нацелена на создание таких социальных ситуаций, так как только в их рамках действующие механизмы власти способны сломить сопротивление, унизить людей, разрушить социальные связи или уничтожить человека. Такая власть создает тотальный контроль не с целью дисциплинирования социума, а для нагнетания подозрительности и усиления жестокости. Важным выводом В. Софски является положение, что одним из главных итогов организованного террора становится разрушение границы между преступным и необходимым действием[93]93
  Там же. С. 14–17.


[Закрыть].

Что касается непосредственно системы нацистских концентрационных лагерей, то, по мнению В. Софски, лагерь находился не в системе линейной временной координаты с началом и концом, а двигался по кругу, когда все явления лагерной жизни постоянно повторялись. Лагеря были организованы таким образом, чтобы уничтожить индивидуальность и достоинство заключенных прежде всего тем, что значительная часть той деятельности, которой были заняты заключенные, не имела смысла[94]94
  Sofsky W. The Order of Terror: The Concentration Camp. Princeton. NJ: Princeton University Press, 1997. С. 167–174.


[Закрыть]. Социальная жизнь лагеря была подчинена абсолютному контролю, осуществляемому строго определенной иерархией охранников, служащих и функционеров. Для поддержания системы в рабочем состоянии и создания атмосферы постоянного страха и паники нацисты изобрели комплекс произвольных наказаний в отношении заключенных, которые применялись ко всем подряд без различения степени вины.

Именно эта система наказаний, которой невозможно было избежать по определению, по мнению В. Софски, легла в основу абсолютной власти в лагерях, которая в свою очередь побуждала систему наказаний к дальнейшему развитию. Состояние постоянной неопределенности, в котором находились узники, приводило к формированию легко подвергающейся манипуляциям массы заключенных, которые становились чрезвычайно уязвимы, – любое воздействие власти на массу заключенных или на того или иного узника в отдельности имело фатальные последствия. Таким образом, апофеоз власти выражался в лагерях в том, что этой власти были полностью подчинены не только души, но и тела подданных[95]95
  Там же. С. 129–222.


[Закрыть].

Подход В. Софски, который воспринимал систему лагерей как целостное явление, не разделяя его на этапы становления и отдельные локусы, связанные с теми или иными лагерями, особенно близок автору данной работы. В. Софски увел тему лагерей с чисто исторической дороги в область историко-философскую и историко-психологическую, что способствовало иному пониманию очень многих моментов в жизни концентрационного мира (работа, быт, селекции, уничтожение), которые раньше были формализованы или не затрагивались вообще.

Через несколько лет после выхода работы В. Софски, в 1995 году, в связи с полувековым юбилеем окончания Второй мировой войны, в Германии прошел масштабный международный симпозиум, материалы которого составили два тома[96]96
  Die nationalsozialistischen Konzentrationslager – Entwicklung und Struktur. 2. Bd. Göttingen: 1998, 1192 s.; Herbert U., Orth K., Dieckmann Ch. Das nationalsozialistische Lager. Geschichte, Erinnerung, Forschung / Hrsg. Herbert U. u.a.


[Закрыть]. Авторы статей из многих стран Европы и за ее пределами рассмотрели Концентрационный мир с самых разных сторон, начиная от генезиса и развития системы, истории лагерей на Востоке, проблем «неполитических» узников, то есть заключенных определенной национальности, «маршей смерти» и заканчивая разнообразными формами функционала. Сборник материалов симпозиума стал показателем уровня современного состояния изучения темы концентрационных лагерей. Этот уровень В. Софски в заключительной статье оценил невысоко, считая, что пока что исследователи темы Концентрационного мира не смогли обобщить огромный имеющийся материал и продолжают оставаться в рамках изучения отдельных лагерей.

Понадобилось более двадцати лет для того, чтобы этот материал в общем и целом был обобщен в недавно переведенной на русский язык работе Николауса Дэниэла Вахсмана «КЛ. История нацистских концлагерей»[97]97
  Вахсман Н. КЛ. История нацистских концлагерей. М., 2017.


[Закрыть]. Эта масштабная, беспрецедентная по проработанному материалу книга подводит итог целому периоду в изучении нацистских концентрационных лагерей и, очевидно, еще долго не будет превзойдена. Однако это именно история лагерей, которая полезна для рассматриваемой здесь темы только как систематизированное собрание большого количества источников.

В отечественной историографии впервые тема нацистских концентрационных лагерей была поднята писателем и публицистом Василием Гроссманом в очерке «Треблинский ад» (автор очерка был в числе первых советских корреспондентов, вошедших на территорию освобожденных советскими войсками концентрационных лагерей Майданек и Треблинка), а также поэтом, писателем и военным корреспондентом Константином Симоновым. Описать увиденное в Майданеке было поручено последнему[98]98
  Очерк К. Симонова «Лагерь уничтожения» был опубликован в трех номерах «Красной звезды» (№ 189–191, 10–12 августа 1944 г.). В том же году указанный очерк, как и в случае с очерком В. Гроссмана, вышел отдельной брошюрой (См.: Симонов К.М. Лагерь уничтожения. М., 1944).


[Закрыть], а очерк В. Гроссмана вышел в 1944 году в ноябрьском номере журнала «Знамя»[99]99
  Гроссман В. Треблинский ад // Знамя. 1944. № 11.


[Закрыть] и в следующем году был издан малоформатной, около 60 страниц, брошюрой[100]100
  Гроссман В. Треблинский ад. М., 1945. Одновременно эта брошюра была издана в Вене (См.: Grossmann W. Die Hölle von Treblinka. Verlag: Verlag für fremdsprachige Literatur, 1945), а спустя два года вошла в сборник произведений Гроссмана «Годы войны». М., 1947.


[Закрыть], которая использовалась на Нюрнбергском процессе в качестве обвинительного документа. До этого в СССР несколько лет (с 1942 года) тема нацистских концентрационных лагерей затрагивалась только в периодической печати[101]101
  Фашистский лагерь смерти в Бергене // Красная звезда. 05.08.1942; Пленники немецких концлагерей // Красная звезда. 13.12.1942. Но очень активно тема концентрационных лагерей в периодической печати стала освещаться начиная со второй половины 1944 года, когда началось освобождение западных районов СССР, а также сопредельных стран. См.: Горбатов Б. Лагерь на Майданеке // Правда. № 192. 11 августа 1944 г.; Помни Майданек, воин Красной армии! // Красная звезда. № 221. 16 сентября 1944 г.; Мщение и смерть гитлеровским мерзавцам! // Красная звезда. № 302. 23 декабря 1944 г.; О чем говорит Люблинский лагерь уничтожения // Красная звезда. № 191. 12 августа 1944 г.; Чудовищные преступления германского правительства в Освенциме // Правда. № 109. 7 мая 1945 г.; Кровь 1.500.000 убитых на Майданеке вопиет о мщении! // Известия. № 221. 16 сентября 1944 г.; Возмездия кары немцам-душегубам! // Сталинский удар. 22 апреля 1944 г.; Милецкий Я. Лагерь смерти // Красная звезда. № 134. 7 июня 1944 г.; Красильщик С., Александров Р. Фабрика смерти в Собибуре // Сокол Родины. Газета 6-й воздушной армии. 16, 19 августа 1944 г.; Халемский Н., Васильев П. Массовая «Душегубка» // Сталинский удар. 23 марта 1944 г.; Расследование немецких зверств в Освенциме // Красная звезда. № 81. 6 апреля 1945 г. и др.


[Закрыть].

В своем очерке В. Гроссман впервые попытался передать психологическое самоощущение человека, обреченного на смерть, но пытающегося отогнать от себя мысль о невозможности спасения. Автор точно указывает этапы десоциализации узников на пути к гибели (раздевание, сдача имущества, ценностей, насилие), резкие, ошеломляющие контрасты: евреи и граждане различных европейских государств, сами приезжающие в Треблинку в спальных вагонах по купленным билетам, великолепной архитектуры здание с газовыми камерами, внешний облик которого восхищал обреченных на смерть цыган, дети, утешающие перед смертью своих родителей. В. Гроссман впервые попытался понять психологию убийц, считая одной из ее фундаментальных основ любовь к порядку и регламенту, доведенную до пределов абсурда. Очерк «Треблинский ад» на долгое время стал едва ли не самым заметным произведением В. Гроссмана. Тогда же, в конце войны, вместе с писателем И. Эренбургом Гроссман стал составлять и редактировать «Черную книгу» о массовом истреблении советских евреев в нацистских концентрационных лагерях и других местах уничтожения. Была сделана верстка, но в 1948 году набор книги был рассыпан, и позднее по уцелевшей рукописи «Черная книга» была опубликована в Израиле, США и других странах[102]102
  На русском языке «Черная книга» впервые вышла в Израиле в 1980 году. В России она была издана только в 2015-м. См.: Эренбург И.Г., Алигер (Зейлигер) М.И., Гроссман В.С. Черная книга. М., 2015.


[Закрыть]. Брошюра В. Гроссмана стала толчком к формированию отечественной историографической базы феноменологии Концентрационного мира.

Очерк К. Симонова представлял собой описание внутреннего устройства Майданека, небольшое собрание свидетельств очевидцев и несколько фотографий лагеря. Поскольку сразу после освобождения лагеря невозможно было проверить данные, которые оказались в распоряжении автора, в книгу К. Симонова попали яркие, но недостоверные детали, как, например, история одного из погибших узников лагеря, который представился премьер-министром Франции Леоном Блюмом и сообщил перед смертью, что сознательно выбрал арест и заключение в лагерь, чтобы «разделить судьбу своего народа». В действительности Леон Блюм находился в заключении не в Майданеке, а в Бухенвальде, где выжил, после чего вернулся во Францию, вошел во временное правительство де Голля, а затем на короткое время даже возглавил государство и правительство. Родной брат Леона, Рене Блюм, действительно погиб в концентрационном лагере, но опять же не в Майданеке, а в Освенциме. В целом же К. Симонов в своем очерке стремился не столько к пониманию, осмыслению произошедшего, сколько к описанию, фиксации случившегося, и в этом отношении работа К. Симонова существенно уступает очерку В. Гроссмана.

В декабре 1944 года из печати выходит небольшая, изданная политическим управлением Ленинградского фронта брошюра о концентрационном лагере Клога на территории Эстонии[103]103
  Клога. Чудовищные злодеяния гитлеровских захватчиков в концентрационном лагере у станции Клога Эстонской ССР. Л., 1944.


[Закрыть]. Лагерь, в котором массово уничтожались заключенные, был освобожден советскими войсками настолько быстро, что эсэсовцы не успели уничтожить тела жертв. В брошюре были подробно зафиксированы состояние лагеря на момент освобождения и те следы геноцида, которые застали освободители.

В 1944 или начале 1945 года журналисты и писатели В. Каверин и П. Антокольский встретились с некоторыми участниками восстания в лагере смерти Собибор и руководителем этого восстания А. Печерским, который познакомил их со своей рукописью воспоминаний о восстании[104]104
  Сванидзе Н., Васильев И. Собибор. Возвращение подвига Александра Печерского. М., 2018. С. 51.


[Закрыть]. В результате в апрельском номере журнала «Знамя» за 1945 год вышел их очерк «Восстание в Собибуре»[105]105
  Каверин В., Антокольский П. Восстание в Собибуре // Знамя. 1945. № 4.


[Закрыть], вошедший позднее в «Черную книгу». Этот очерк стал одной из первых масштабных публикаций о Собиборе. Однако авторы очерка почти не касаются внутренней жизни заключенных лагеря и ее особенностей, почти целиком сосредоточиваясь только на подробностях восстания.

В январе 1945 года, буквально через несколько дней после освобождения Освенцима, в лагере побывал писатель Борис Полевой. Он побеседовал с узниками лагеря, сторонними свидетелями и впечатления от увиденного и услышанного изложил через несколько дней в четырехстраничной докладной записке начальнику политуправления 1-го Украинского фронта генерал-майору Ф.В. Яшечкину[106]106
  Докладная записка военного корреспондента газеты «Правда» подполковника Б. Полевого начальнику политуправления 1-го Украинского фронта о лагере Освенцим от 29 января 1945 года. URL: https://stat.mil.ru/winner_may/parad/his_docs/more.htm?id=20176@cmsPhotoGallery.


[Закрыть], а в феврале 1945 года – в статье «Комбинат смерти в Освенциме»[107]107
  Полевой Б. Комбинат смерти в Освенциме // Правда. № 28. 2 февраля 1945 г.


[Закрыть] в газете «Правда». В апреле 1946 года (сразу после допроса Нюрнбергским трибуналом коменданта Освенцима Р. Хёсса – писатель присутствовал на процессе) Полевой написал статью «Дымы Освенцима», предназначенную для отдела печати Великобритании Совинформбюро[108]108
  Полевой Б. Я вспомнил дымы Освенцима. URL: https://nuremberg.media/ochevidcy/20210415/153392/Ya-vspomnil-dymy-Osventsima.html.


[Закрыть]. В ней он соединил впечатления от лагеря и от допроса его коменданта. Он называл Освенцим «вершиной изуверской фашистской фантазии, описывал газовые камеры, места массовых расстрелов, псарни, вещевые склады и даже явился свидетелем последних минут бельгийского искусствоведа Ж. Пернаса – умирающий успел сказать перед смертью несколько слов, прося об отмщении. Б. Полевой отмечает «страшную обыденность» коменданта Освенцима Р. Хёсса и точно подмечает отношение последнего к лагерю: «Страшные дымы Освенцима, по его мнению, были ничем не хуже, чем дым любой другой фабрики или завода, работавших на потребу фашистского рейха» (много лет спустя сходство промышленной фабрики и Освенцима подробно рассмотрит З. Бауман в одной из своих работ). К сожалению, данная статья по неизвестным причинам так и не увидела свет и была извлечена из архивов Министерства обороны РФ и опубликована только в 2015 году.

Судя по всему, такого рода материалы, как указанная статья, по каким-то существенным причинам с большим трудом находили дорогу к читателю. «Сейчас я записываю, – писал Б. Полевой, – все это (впечатления от войны в целом и Нюрнбергского процесса в частности. – Б.Я.) без особой надежды когда-либо опубликовать, ибо все попытки напечатать мои дневники в журналах или книгой до сих пор не удавались. Кроме нескольких клочков о Великолуцкой операции, которые дал «Октябрь», все так и лежат дома до лучших времен, и я не знаю, настанут ли они когда-нибудь, эти «лучшие времена». Пусть все эти мои записи послужат хотя бы первичным сырьем для какого-нибудь будущего Льва Толстого, который в близком, а вернее всего в отдаленном будущем, когда утихнут бушующие страсти, будет восстанавливать полную картину Второй мировой войны»[109]109
  Полевой Б. В конце концов. Нюрнбергские дневники. URL: http://militera.lib.ru/prose/russian/polevoy3/02.html.


[Закрыть].

Б. Полевой имел в виду новую книгу, которую он начал писать сразу по итогам Нюрнбергского процесса в 1946–1947 годах, но по указанным причинам смог закончить ее только через два десятилетия, в 1967–1968 годах, а выпустить в свет – еще через год. Это книга «В конце концов. Нюрнбергские дневники», в подробностях, очень эмоционально описывавшая Нюрнбергский процесс, его фигурантов, а также два концентрационных лагеря – Дахау и Освенцим, – в которых побывал автор[110]110
  Полевой Б. В конце концов. Нюрнбергские дневники. М., 1969.


[Закрыть]. Б. Полевой в этой книге делает попытку понять психологию массового убийцы, причины геноцида, состояние узников, формы существования последних и методы их уничтожения. Книга, невзирая на некоторые незначительные ошибки[111]111
  Б. Полевой так описывает процесс уничтожения людей в газовых камерах Дахау: «Вновь прибывшие входили в просторный зал – камера хранения. Тут принимали чемоданы, узлы, рюкзаки, взамен выдавали аккуратные стальные номерки. Дальше была раздевалка и снова такой же аккуратный номерок. И кусок мыла». После уничтожения людей «специальные люди собирают стальные номерки, куски мыла. Их сдают обратно для следующей партии» (Полевой Б. В конце концов. Нюрнбергские дневники. URL: http://militera.lib.ru/prose/russian/polevoy3/02.html). На самом деле людям, предназначенным для уничтожения сразу после прибытия в лагеря смерти, не делали татуировок с номером и не давали никаких других «носителей» номера, так как учет таких людей не предполагался. Поэтому узники лагерей точно знали: если номер не присвоен, то, значит, человек обречен. У тех же, кому номер был присвоен и кого отправляли в газовые камеры уже из лагеря через какое-то время, перед отправкой номера на любых «носителях» изымались, а с одежды снимались. В газовые камеры люди входили совершенно обнаженными, без каких-либо вещей или предметов.


[Закрыть], ценна очень многим, в частности тем, что в ней есть документальные свидетельства производства в концентрационных лагерях изделий из человеческой кожи и мыла из человеческого жира – факт, многими ставящийся до сих пор под сомнение. Таким образом, эти очерки и статьи о лагерях Треблинке, Майданеке, Собиборе и Освенциме, созданные не историками, а писателями, положили начало советской историографии Концентрационного мира.

В целом ключевой особенностью отечественной историографии данной темы прежде всего была ее чрезвычайная, по сравнению с историографией зарубежной, ограниченность по охвату проблемы и масштабу ее осмысления. Существенной причиной этого стала та политическая ситуация, которая определяла все стороны жизни общества во второй половине 1940-х – конце 1980-х годов. «О концлагерях скоро забыли. Помнить ни к чему: надо восстанавливать народное хозяйство… В газетах и журналах о концлагерях не упоминали, книги на эту тему не выходили. Кинематография тоже обходила стороной: война дала столько героического материала для сценариев – до концлагерей ли тут?»[112]112
  Левинский Д. Мы из сорок первого. Воспоминания. URL: http://iknigi.net/avtor-dmitriy-levinskiy/86477-my-iz-sorok-pervogo-vospominaniya-dmitriy-levinskiy/read/page-18.html.


[Закрыть] – писал Д. Левинский.

Карта концлагерей и их филиалов, составленная по трофейным документам и показаниям свидетелей

Однако это не единственная причина. До середины 1950-х годов эта тема не могла существовать в пространстве советской науки еще и потому, что заключенные нацистских концлагерей (как погибшие, так и выжившие) считались изменниками Родины. После 1956 года, когда в результате ХХ съезда КПСС многие темы в науке и литературе стали открытыми, данная проблематика по-прежнему не привлекала внимания исследователей – не случайно вторым после очерка Гроссмана послевоенным произведением, посвященным судьбе узников нацистских концентрационных лагерей, стал не научный труд, а рассказ писателя М. Шолохова «Судьба человека», опубликованный в периодической печати в конце 1956 – начале 1957 года[113]113
  Шолохов М. Судьба человека // Правда. 31 декабря 1956 – 1 января 1957 г.


[Закрыть].

Прежде всего это происходило потому, что «сохранение памяти о Великой Отечественной войне было делом партии… делом государства, что ни в коей мере не исключало влияния инициативных групп, в частности союза ветеранов, хотя решающие шаги всегда предпринимались партийными и государственными инстанциями»[114]114
  Хенинг Лангенхайм. Поля смерти. Места уничтожения людей в войне против Советского Союза. Берлин-Карлсхорст, 1998. С. 24.


[Закрыть]. Формируемая партией и идеологическими ориентирами историческая память требовала поставить в центр исследований не личные трагедии и индивидуальные судьбы участников войны и жертв нацизма, а общенациональный героизм и глобальную общенародную жертву, масштаб которой был таков, что рядом с ней оказывалась ничтожной личная история страдания. Кроме того, отсутствие интереса было связано с прежней инерцией, не говоря уже о том, что исследование данной проблемы неизбежно должно было затронуть тему коллаборационизма[115]115
  Не случайно подавляющее большинство советских судебных процессов над пособниками фашистов (полицейскими, охранниками, доносчиками) проходило в закрытом режиме и почти не освещалось в печати – власть не хотела демонстрировать истинные масштабы коллаборационизма.


[Закрыть], поставить под вопрос постулат о массовом мужестве и героизме советских людей даже в нацистских лагерях и неизбежно коснуться еще ряда тем, которые в советской науке не могли существовать.

Именно поэтому наиболее значительные работы по генезису системы Концентрационного мира и ее особенностям начали появляться только в наше время. Наиболее значительный вклад в данную тему сделал историк, доктор исторических наук С. Аристов, чьи работы посвящены формированию системы нацистских концентрационных лагерей, ее функционированию, отчасти повседневной жизни в лагерях[116]116
  Аристов С.В. Система нацистских концентрационных лагерей на оккупированной территории Советского Союза (1941–1944 гг.). М., 2022; Аристов С. Повседневная жизнь нацистских концентрационных лагерей. М., 2017. Следует отметить, что автор в последней научно-популярной работе не всегда добросовестно относится к оформлению первоисточников: в книге встречаются почти дословные заимствования из работы Б. Беттельгейма «Просвещенное сердце» без кавычек и указания на первоисточник. В качестве одного из примеров подобной недобросовестности можно привести сюжет об утреннем застилании постелей в лагере. Ср.: Беттельгейм Б. Просвещенное сердце // Человек. 1992. № 4. С. 52–53 и указанная работа С. Аристова. С. 142–143.


[Закрыть]. Ряд работ посвящен стратегиям выживания в женском концлагере Равенсбрюк[117]117
  Аристов С. Жизнь вопреки. Стратегии выживания в нацистском женском концлагере Равенсбрюк (1939–1945). Исследование и свидетельства. М., 2018 (первое издание – 2012 г.); Аристов С.В. Равенсбрюк: специфика центрального женского концентрационного лагеря // Научные труды преподавателей и студентов исторического факультета. Выпуск 2. Воронеж, 2007. С. 244–254; Аристов С.В. Женщина в концентрационном лагере Равенсбрюк: насилие и противостояние // Диалог со временем: Альманах интеллектуальной истории. Вып. 31. 2010. С. 113–124.


[Закрыть]. В данных работах автор касается различных сторон жизни концентрационных лагерей, однако не углубляясь в феноменологию и анализ рассматриваемых явлений. Поэтому в контексте данной работы труды С. Аристова использовались автором прежде всего как собрание источников и указатель историографии, так как они написаны на основе масштабной источниковой базы, как отечественной, так и зарубежной. Работа, посвященная Равенсбрюку, особенно ценна тем, что ее вторая часть содержит интервью исследователя с выжившими узницами лагеря.

Возвращаясь к источникам, следует подчеркнуть, что основная масса источников по теме нацистских концентрационных лагерей находилась в архивах западноевропейских стран, куда исследователям выехать было затруднительно (избранная западная историография попадала в СССР, но все равно была труднодоступна). В советских архивах (прежде всего в архивах КГБ и ГАРФ) документов по концентрационным лагерям было намного меньше (поэтому даже отдельных фондов по Освенциму или другим нацистским концлагерям не существовало и не существует), не все архивные материалы по концлагерям были обработаны[118]118
  Освенцим: палачи и миллионы жертв. Интервью научного сотрудника Центрального архива ФСБ России Владимира Макарова. URL: https://www.interfax.ru/russia/120350.


[Закрыть], кроме того, доступ к советским источникам по данной теме контролировался и ограничивался спецслужбами.

Помимо этого, идеологические установки того времени не допускали беспристрастного изучения данной проблематики. Любой исследователь неизбежно вставал перед необходимостью освещения антифашистской борьбы и сопротивления, даже если это противоречило первоначальным целям и задачам работы. Поэтому все немногочисленные труды по данной теме 1960–1980-х годов (М. Семиряга, П. Брицкий, Н. Лемещук, Е. Бродский, Г. Розанов, Д. Мельников, Л. Черная и др.)[119]119
  Семиряга М.И. Советские люди в европейском сопротивлении. М., 1970; Лемещук Н.М. Антифашистское подполье в концентрационных лагерях в годы Второй мировой войны. Автореф. дис. … канд. ист. наук. Киев, 1968; Брицкий П.П. Интернациональный характер антифашистского сопротивления в гитлеровских концентрационных лагерях (Бухенвальд, Маутхаузен, Миттельбау-Дора). Автореф. дис… канд. ист. наук. Киев, 1977; Бродский Е.А. Антифашистская борьба советских людей в гитлеровской Германии 1941–1945 гг. М., 1970; Розанов Г.Л. Конец «третьего рейха». М., 1985; Мельников Д., Черная Л. Империя смерти. Аппарат насилия в нацистской Германии в 1933–1945 гг. М., 1987.


[Закрыть] представляют собой в той или иной форме историю антифашистского подполья в лагерях, но не историю и тем более не феноменологию концентрационных лагерей. Закономерно большой интерес вызывало выбивающееся из общего ряда восстание в Собиборе, что отразилось в ряде публикаций в периодической печати[120]120
  Агуренко Б. Конец Собибура // Комсомолец. 18 сентября 1960 г.; Друзенко Л., Томин В. Конец Собибура // Комсомольская правда. 12 января 1962 г.; Вятский А. Через двадцать лет… // За Родину. Газета Приволжского военного округа. № 28, 30 августа 1963 г.; Восстание в лагере смерти // Знамя победы. Газета Северной группы войск. 3 февраля 1962 г.; Печерский А. Борьба в оковах // Знамя победы. Газета Северной группы войск. 12 января 1963 г.; Андриевский С. Страшная тень Собибура // Красная звезда. 13 апреля 1963 г.


[Закрыть].

Что касается осмысления произошедшего в нацистских концентрационных лагерях через литературу, то, в отличие от ситуации на Западе, в СССР за почти 40 лет появилось всего несколько наиболее заметных литературных произведений, где описывалось произошедшее в Концентрационном мире. Среди них – уже упоминавшийся рассказ М. Шолохова «Судьба человека»[121]121
  Шолохов М. Судьба человека // Правда. 31.12.1956, 01.01.1957.


[Закрыть](1956), повесть В. Томина и А. Синельникова «Возвращение нежелательно»[122]122
  Томин В., Синельников А. Возвращение нежелательно. М., 1964.


[Закрыть] (1964), романы М. Льва «Длинные тени»[123]123
  Лев М. Длинные тени. М., 1989.


[Закрыть] (1989) и С. Злобина[124]124
  Злобин С. Пропавшие без вести. М., 1962.


[Закрыть].

Из этих трех произведений только второе, третье и четвертое претендуют на документальность и косвенное осмысление того, что происходило в лагерях, так как представляют собой беллетризированное описание восстания в концентрационном лагере Собибор под руководством А. Печерского.

Следует отметить, что из всех авторов только двое были узниками нацистских концлагерей. С. Злобин был заключенным лагеря Цайтхайн, а М. Лев был узником Собибора, другом А. Печерского, и поэтому эти произведения при всех литературных деталях могут считаться наиболее достоверными источниками. Одной из важнейших причин, по которой осмысление через литературу трагедии узников Концентрационного мира так и не произошло, было то, что в 1961 году вышла в значительной степени автобиографическая повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича»[125]125
  Солженицын А. Один день Ивана Денисовича. М., 1961.


[Закрыть], повествующая об одном дне из жизни заключенного ГУЛАГа, «переключившая» внимание общества с судеб узников нацистских концентрационных лагерей на судьбы узников ГУЛАГа.

Что касается источников, то есть воспоминаний выживших узников, то одним из первых и очень важных источников следует считать сборник «Лагери смерти: Сборник документов о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Белоруссии»[126]126
  Лагери смерти: Сборник документов о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Белоруссии. М., 1944


[Закрыть], вышедший в Москве в 1944 году. Он содержит ряд документов, фиксирующих нацистские преступления на оккупированной территории Белоруссии, а также, что особенно важно, многочисленные воспоминания выживших узников концентрационных лагерей у местечка Озаричи, поселка Дерт, деревень Холм и Медведь.

Еще одним важным источником является брошюра воспоминаний А. Печерского «Восстание в Собибуровском лагере», изданная в Ростове-на Дону в 1945 году[127]127
  Печерский А. Восстание в Собибуровском лагере. Ростов-на-Дону, 1945.


[Закрыть]. Как уже упоминалось, Александр Печерский был организатором и руководителем знаменитого восстания узников в Собиборе (единственного успешного восстания в истории Концентрационного мира) и написал воспоминания, основываясь на собственных дневниковых записях, тайно сделанных в лагере. Однако исследователь истории восстания и биограф А. Печерского Л. Симкин считает, что данная книга является в значительной степени литературной мистификацией. Хотя некоторые заключенные находили возможность делать записи в лагере, дневник А. Печерского никто никогда не видел и «у него вообще не было такой привычки – вести дневник», некоторые эпизоды, описанные автором, не подтверждены никем из тех, кто находился рядом с А. Печерским в лагере. Также есть сомнения по поводу того, писал ли сам А. Печерский эту книгу, или ее собрали из его отрывочных воспоминаний[128]128
  Симкин Л. Собибор. Послесловие. М., 2019. С. 74–76.


[Закрыть].

После этого издания наступил значительный перерыв и активно такого рода воспоминания продолжили издаваться (очевидно, проходя серьезную цензуру) только с конца 1950 – начала 1960-х годов (А. Никифорова, Ю. Пиляр, М. Придонов, С. Смирнов, М. Темкин, А. Лебедев, Н. Масленников, А. Мельник, С. Голубков, А. Пирогов, А. Иосилевич, В. Сахаров, К. Брендючков, Г. Поливин и др.[129]129
  Никифорова А. Повесть о борьбе и дружбе. Л., 1967; Никифорова А. Это не должно повториться. М. – СПб., 2017; Пиляр Ю. Люди остаются людьми. М., 1964; Придонов М. Я гражданин. Тула, 2007; Смирнов С. Последний бой смертников. URL: https://history.wikireading.ru/114654; Темкин М. Воспоминания узника нацистских концлагерей. http://militera.lib.ru/memo/russian/tyomkin_mv01/text.html; Лебедев А. Солдаты малой войны. (Записки освенцимского узника). М., 1960; Масленников Н. Смерть победившие. Ставрополь, 1974; Мельник А. Мы не пропали без вести. Хабаровск, 1960; Голубков С. В фашистском концлагере. Воспоминания бывшего военнопленного. Смоленск, 1958; Пирогов А. Этого забыть нельзя. Воспоминания бывшего военнопленного. Лит. запись А. Ключкина. Худ. оформление В. Логинова и С. Розанова – бывших узников Маутхаузена. Одесса, 1961; Иосилевич А. Победили смерть. Записки бывшего узника гитлеровского концлагеря. Харьков, 1964; Сахаров В. В застенках Маутхаузена. Симферополь, 1959; Брендючков К. Дважды рожденные. Об узниках Бухенвальда. Ярославль, 1958; Поливин Г. Это было в Бухенвальде. Томск, 1960; Логунов В. В застенках Бухенвальда. Рязань, 1961.


[Закрыть]), однако эти источники, в силу указанных выше причин, тоже недостаточно репрезентативны. Авторы мемуаров сосредоточены главным образом на двух аспектах: зверствах эсэсовцев и внутреннем или открытом сопротивлении лагерному режиму (саботаж, создание подпольных групп и т. д.)[130]130
  Тенденция описывать главным образом ужасы лагерей была характерна для всей мемуарной литературы подобного рода, которая выходила на территории стран социалистического лагеря. В Чехии такая мемуаристика даже получила название «литература концлагерных ужасов».


[Закрыть]. Во многом это было связано с тем, что форму и характер воспоминаний в СССР, в отличие от Запада, должен был определять основополагающий принцип советской культуры – социалистический реализм, имеющий четко очерченные жанровые особенности.

Генрих Гиммлер (в центре) и Рудольф Гесс (первый справа) изучают модель расширения концлагеря Дахау. 1936 г.

Однако вписать в концепцию социалистического реализма воспоминания узников концлагерей было чрезвычайно сложно в силу отсутствия (по понятным причинам) в советской литературе жанра воспоминаний о пребывании в местах заключения как советских, так и нацистских. В 1920—1930-х годах существовал жанр воспоминаний политкаторжан о дореволюционной каторге, тюрьмах и ссылках, но приемы и методы, выработанные для оформления этих воспоминаний (связь с актуальными для времени написания и времени издания проблемами истории революционного движения, обязательная критика немарксистских позиций и подходов авторов, ссылки на эпоху, идеологическое структурирование) не годились для мемуаров бывших узников концентрационных лагерей. Однако и те немногие воспоминания узников, которые могли быть изданы, уже во второй половине 1960-х годов появляются в печати все реже, в то время как за пределами СССР в это же время наблюдается резкое увеличение изданий источников по истории и быту нацистских концентрационных лагерей.

В целом ни в источниках, ни в историографии советского периода не делалось попыток глубокого осмысления произошедшего, масштабной рефлексии полученного опыта и знаний. Такие попытки были впервые сделаны совсем недавно и принадлежат историку Л. Макаровой, философу В. Подороге[131]131
  Подорога В. Время после. Освенцим и Гулаг. Мыслить абсолютное зло. М., 2013.


[Закрыть], а также автору настоящей работы[132]132
  Якеменко Б. «Концентрационный мир». Феномен Освенцима в истории послевоенной Европы // Россия завтра. 2016. № 2; Его же (в соавт. с С. Ворониным). Феномен «мусульманина» в пространстве нацистского концентрационного лагеря // Вестник РУДН. Серия «Всеобщая история». 2019. № 3 (на английском языке); Его же. Освобождение без свободы: узники нацистских концентрационных лагерей в послевоенной Европе и проблема возмездия // Новая и Новейшая история. 2020. № 1; Его же. Концентрационный мир нацистской Германии: проблемы генезиса и особенности системы // Вопросы истории. 2020. № 3; Его же. Концентрационный мир нацистской Германии. Основные черты феноменологии непознанного // Вестник РУДН. Серия «Всеобщая история». 2020. № 1; Его же. Насилие и боль в системе «Концентрационного мира» нацистской Германии // Вопросы истории. 2021. № 5.


[Закрыть].

Центром научных интересов доктора исторических наук, профессора Л. Макаровой является идеология национал-социализма, рассматривая которую она уделяет значительное внимание концентрационным лагерям нацизма как одной из самых репрезентативных форм гитлеровского режима. В своих статьях[133]133
  Макарова Л.М. Смерть в мировоззрении национал-социализма // Смерть как феномен культуры. Сыктывкар, 1994. С. 142–151; Макарова Л.М. Человек за колючей проволокой (личность в условиях нацистских концлагерей) // Мир за колючей проволокой: лагерь как атрибут тоталитарного режима. Материалы российско-германского семинара. Воронеж, 2002. С. 5–58; Макарова Л.М. Концентрационный лагерь и идеология нацизма // Непобедимая сила слабых. Воронеж, 2008. С. 10–37; Макарова Л.М. Имидж нацистского концлагеря в художественном творчестве бывших заключенных. URL: http://www.culturalnet.ru/f/viewtopic.php?id=368.


[Закрыть], диссертационном исследовании[134]134
  Макарова Л. М. Идеология германского национал-социализма: Социально-политический анализ. Дисс. на соискание степени д. и. н. Казань, 2005.


[Закрыть], монографии[135]135
  Макарова. Идеология нацизма. Сыктывкар, 2005.


[Закрыть] она рассматривает лагеря как важнейшее условие существования нацистского государства, а узников – как ключевой объект воздействия идеологии нацизма, объект, в котором эта идеология приобретала законченное воплощение. Рассматривая различные аспекты внутреннего мира и быта лагерей (от одежды и питания до видов работы и смерти заключенных), Л. Макарова подробно анализирует формы психологической и социальной деформации личности человека в Концентрационном мире, детально останавливаясь на метафизической сущности этих аспектов и раскрывая их семиотическую стратиграфию, смысловое и онтологическое содержание.

В. Подорога рассматривает нацистские лагеря как апофеоз Абсолютного Зла, предсказанного Ф. Кафкой и отраженного С. Беккетом, Зла, оказавшего влияние на всю общественную мысль послевоенной Европы. Следом за Х. Арендт В. Подорога показывает, что проблема зла стала одним из главных вопросов послевоенной европейской интеллектуальной жизни. Однако в своей работе В. Подорога проводит параллели между системой ГУЛАГа и нацистскими лагерями, что, на наш взгляд, является ошибкой (подробнее об этом ниже). В статьях автора настоящей работы намечены основные черты феноменологии смерти, насилия и некоторых бытовых подробностей существования Концентрационного мира, и эти статьи стали теми зернами, из которых выросла данная монография.

Отдельно необходимо сказать о работе М. Полищука «Взывая из бездны. De profundis clamat» [136]136
  Полищук М. Взывая из бездны. De profundis clamat. М., 2017.


[Закрыть], претендующей на философское осмысление феномена Концентрационного мира. Невзирая на то что ее автор – доктор философских наук, книга написана в жанре и стилистике бульварной газетной статьи, поэтому на ее страницах встречаются термины «расслабуха», «подфартило», «отсебятина», «эсэсовская братва» и т. д. Книга не содержит научного аппарата, а в качестве источников используются главным образом газетные материалы или давно кочующие по интернет-форумам сюжеты, первоисточник которых, как правило, невозможно установить. Книга изобилует опечатками и неуместными отступлениями от темы (например, на ее страницах встречаются к месту и не к месту отсылки к Новому Завету, мнениям античных и средневековых философов о молодежи, а завершается она сообщением о том, что «работа над рукописью книги завершена 20 января 2017 года в день инаугурации 45-го президента США Дональда Трампа»[137]137
  Там же. С. 391.


[Закрыть]) и представляет собой неглубокое, менторское толкование нескольких «лежащих на поверхности» мемуарных работ по теме концентрационных лагерей (Ж. Амери, Б. Беттельгейм, П. Леви, Р. Хёсс и т. д.).

Это толкование построено на эмоциональном пересказе общеизвестных трагических сюжетов из истории Концентрационного мира (гибель детей, селекции, казни, голод и болезни и пр.) и содержит сентенции, которые можно свести к банальному и бесспорному выводу, что «это не должно повториться». Работа, претендующая на философский анализ темы и, как сказано в аннотации, «продолжающая исследование проблемы, которая находится в центре рассмотрения в предыдущих книгах автора»[138]138
  Полищук М. Взывая из бездны. De profundis clamat. М., 2017. Аннотация к работе.


[Закрыть], тем не менее не содержит попыток не только философского, но в целом и сколько-нибудь серьезного осмысления феноменологии Концентрационного мира. Поэтому книгу М. Полищука невозможно считать вкладом в разработку темы. Таким образом, только Л. Макарова, В. Подорога и автор настоящей работы сделали первые попытки целостного осмысления феноменологии Концентрационного мира, что придает их работам особую актуальность.

Существующая источниковая и историографическая база, как зарубежная, так и отечественная, позволяет на первый взгляд отчасти претендовать на раскрытие феномена Концентрационного мира. Однако в этом процессе возникает сложная проблема возможностей и уровней понимания, поскольку, говоря о Концентрационном мире, приходится иметь дело с не просто чрезвычайно масштабным, эшелонированным по горизонтали и вертикали явлением. Перед исследователем возникает явление иррациональное, внеисторическое, метафизическая «черная дыра», деформирующая (иногда до неузнаваемости) все, что попадает в ее орбиту, – от человеческой личности до социальных и политических структур. В связи с этим сама возможность понимания становится предметом исследования, возникает многоступенчатая «проблема проблемы», каждый уровень которой необходимо учитывать при рассмотрении феноменологии Концентрационного мира.