Текст книги "Станция 81°44'. Триумф и трагедия полярной экспедиции лейтенанта Адольфа Грили"

Котёл у «Нептуна» снова потёк, и 5 сентября 1882 года, промыкавшись 40 дней туда-сюда по проливу Смита в поисках прохода в бассейн Кейна, они взяли курс на юг и пошли домой, к порту приписки. Так «Нептун» и увёз обратно невыгруженными 2000 пайков и прочие продовольственные припасы, предназначенные для доставки в форт Конгер, которых Грили и его людям хватило бы на три-четыре месяца.

Зима недовольства

В форте Конгер ежедневные бдения на вершине Каирн-Хилл сменились более редкими, а к концу августа прекратились вовсе. Гавань к тому времени плотно забило паковым льдом, и Грили решил, что пора выволакивать «Леди Грили» и китобойный ялик «Доблестный» на берег острова Датч на зиму. Он отправил Локвуда с Фредериком в роли механика вместо Кросса, который был по-прежнему в немилости у командующего, выполнить это задание. Локвуд вернулся и доложил, что лодки водружены на берег и по возможности надёжно закреплены и защищены.

На следующее утро Грили лично посетил остров Датч с проверкой – и правильно сделал. Приливом и последующим отливом «Леди Грили» успело стащить вниз, кормой в воду. Так недолго было её и потерять. Грили поспешил обратно в форт и созвал целую бригаду с канатами, которая за несколько часов ценой неимоверных усилий втащила-таки тяжёлый паровой вельбот по-настоящему высоко, измочалив себе плечи лямками и сбив ноги в кровь об острые льдины. Затем Грили приказал регулярно наведываться к «Леди Грили» и проверять её состояние, зная, что терять паровой катер им нельзя никак, поскольку он останется их единственной надеждой на спасение, если судно поддержки не сможет добраться до них и следующим летом.

О запасах продовольствия Грили между тем особо не беспокоился, находя их вполне достаточными – особенно с учётом 13 000 фунтов брутто мяса овцебыков, заготовленных за сезон стараниями охотников. Но на всякий случай он всё-таки ввёл некоторые ограничения по части рационов питания: «Мы должны жить намного проще, нежели в прошлом году», – сказал он своим людям. Ему, командующему, полагалось быть предусмотрительным. Это касалось не только экономии провизии, но и приведения в порядок накопленных за год научных записей. 2 сентября 1882 года, как раз когда Биб на «Нептуне» в последний раз пытался пробиться сквозь лёд у мыса Сабин, Грили записал у себя в дневнике: «Отказавшись от мысли дождаться судна, приступил сегодня к приведению научных отчётов в такое состояние, чтобы их при необходимости можно было с готовностью отправить в следующем году». Хотя Грили и изучал Арктику свыше 10 лет, он лишь теперь на собственном опыте получил практическое представление о коварстве и непредсказуемости поведения полярных льдов – и в полной мере отдавал себе отчёт в том, что никаких гарантий того, что их вызволят отсюда следующим летом, нет и быть не может.

С началом укорочения светового дня Грили приказал перебрать, привести в порядок и усилить все рубежи защиты их барака от холода. Предстояло довершить возведение стен термоизоляции из ледяных блоков по всему периметру, доведя их высоту до кромки крыши. Также они пристроили большое крыльцо при входе, чтобы хранить на нём все припасы первой необходимости. Задача состояла ещё и в том, чтобы держать людей в постоянной занятости, но при этом Грили, по его словам, был реально озабочен тем, чтобы создать «ещё более сухие, тёплые и удобные условия расквартирования, чем мы имели в прошлом году». Для защиты от цинги повара поместили деревянные кеги с соком лайма на самые верхние полки под потолком, где сок точно не замёрзнет и в самый лютый мороз благодаря собирающемуся там теплу. Все угольные баки были заполнены топливом для печей под завязку. Рядовой Бендер, будучи «прирождённым изобретателем» и мастером на все руки, исправил и починил всё, что только можно, вплоть до замены разбитых стёкол бензиновых ламп пустыми бутылками. И получил прозвище «мистер Починяй».

Но даже при всей их занятости работой неотвратимое приближение долгой и мрачной зимы действовало на людей деморализующе. «Всё идёт к зиме и весне тем же манером, что и в прошлом году, вот только прошлогоднего энтузиазма у нас нет и в помине, – писал Брэйнард. – Тьма всё заметнее. Лампы теперь зажигаем в 8 вечера, а очень скоро они будут гореть круглыми сутками». Локвуд прекратил выпуск «Луны Арктики» за утратой всеми интереса к подобному чтиву. За недостаточной для фотографирования освещённостью сержант Райс целыми днями попеременно штудировал учебники по правоведению и читал французские романы с четырьмя короткими перерывами на спуски к берегу для снятия показаний уровнемеров.

В начале октября в непосредственной близости от главного барака были замечены медвежьи следы, а с окрестных холмов начал доноситься волчий вой. Все прекрасно помнили о прошлогодних зимних нападениях свирепых оголодавших волков, и Грили во избежание повторения издал приказ, запрещающий личному составу удаляться от станции более чем на 500 ярдов. Люди, и без того ощущавшие себе запертыми в ловушке и бывшие из-за этого на взводе, сочли столь жёсткое ограничение свободы передвижения слишком строгим, но, поворчав, вынуждены были подчиниться. На офицеров действие приказа не распространялось, но и они считали его избыточным и не дающим ничего, кроме нагнетания недовольства. Будучи охотниками и формально не состоя на военной службе, Йенс и эскимос Фред продолжали выходить на промысел, куда им вздумается, и то один, то другой возвращался в лагерь с добытой тюлениной.

Люди старались держаться и взбадривались, как могли. Отметили день рождения рядового Фредерика стандартными дозами рома и к вечеру даже чуток разбуянились под скрипку рядового Шнайдера. Брэйнард от души рассмеялся, когда народ затянул «За садовою оградой», отметив, что «скрипичный репертуар Шнайдера за лето ничуть не изменился!». Дело в том, что, будучи среди них чуть ли не единственным сносным музыкантом, Шнайдер знал и умел исполнять одну-единственную мелодию.

Грили, со своей стороны, пытался искать общения со своими людьми и проводил часть времени в казарме за играми в шашки, шахматы и вист, отдыхая заодно от Кислингбери и Пави, тесной близостью с которыми изрядно пресытился. Естественно, продолжал он ежедневно вести и свои научные наблюдения.

В конце октября Пави уговорил Грили отпустить их с Брэйнардом и Йенсом на 10 дней в санную вылазку на юг вдоль берега Земли Гриннелла в смутной надежде найти какие-нибудь схроны или даже целый корабль, хотя последняя перспектива была крайне сомнительной и сбыться могла только в том случае, если бы «Нептун» вмёрз во льды. Грили поначалу противился, но затем нехотя позволил этому трио выступить в поход, решив, что так и быть, пусть немного развеются от монотонности лагерного быта. Путешествие выдалось многотрудным. Брэйнард отметил, что освещённость упала уже у острова Беллота, «а затем и вовсе пропала», а в таких условиях «все очертания и тени в торосистых льдах теряются», из-за чего их сани то и дело напарывались на большие глыбы льда и стены смёрзшихся снеговых наносов. Брэйнард вынужден был спешиться и идти впереди упряжи по труднопроходимой местности, окриками предупреждая Пави и Йенса о препятствиях во избежание поломки саней.

Добраться им удалось только до бухты Карла Риттера, а далее к югу льды у берега делались непроходимыми. Прочесав до этой точки всю береговую линию, они несколько часов обшаривали теперь в три пары глаз линию горизонта, но так ничего и не нашли – «ни записки, ни каирна». Единственное, что они усмотрели, – белую подсветку снизу облаков, нависших над горизонтом дальше по проливу Кеннеди. Это так называемое «ледовое мигание» – отражение падающего далеко с юга на ледяное поле света, по которому, кстати, инуиты отменно ориентируются. Не обнаружив более ничего, они оставили на берегу собственный каирн с запиской – и вернулись в форт Конгер всего через восемь дней после выступления в поход продрогшими и измотанными.

Всеобщее уныние временно развеяла серия невиданной красоты и величественности северных сияний, превзошедших по яркости и размаху все виденные ими в прошлом году. Началось это в середине ноября, точно совпав с уходом солнца. Первым всех оповестил о том, что в небе творится нечто небывалое, сержант Ралстон, вернувшись после ночного снятия показаний приборов к завтраку. Он сказал, что через всё небо промчался ярчайший сверкающий метеор, оставивший после себя огненный след, который провисел в воздухе, блистая и переливаясь, не менее 5 минут.

Затем на протяжении недели световые шоу делались всё ярче и визуально ближе вплоть до того, что начинало казаться, будто до них можно дотянуться рукой. Астроном Эдвард Израэль воскликнул как-то: «Небом клянусь, мне показалось, что это зарево вот-вот ударит мне прямо в лицо подобно молнии!» Но, к его чести, он не забывал и о сугубо практической стороне творящегося вокруг и отметил в журнале, что инструментальные наблюдения стали сильно затруднены из-за аномально сильных возмущений магнитного поля. В частности, даже стрелка компаса, по его словам, «бешено и беспорядочно колебалась, меняя направление, на протяжении 3 суток». По случаю столь небывалой активности он по личной инициативе стал снимать показания магнитометра каждые 5 минут.

Сильнейшая и затяжная магнитная буря настолько оживила ход событий небесных, что многие за неимением других дел пытались передать открывавшееся их взору словами в своих дневниках. Брэйнард писал: «Наблюдали во всём блеске арку полярного сияния светло-жёлтых оттенков в северном небе. <…> Затем она переменила цвет на красный с голубыми каймами. <…> Ещё после нескольких живых всполохов и изменений арка исчезла, и тут же с запада через весь небосклон протянулся яркий серпантин». В другой раз он описал увиденное как «спазматические выбросы дыма из трубы раскочегаренного паровоза, клубы которых… остаются в поле зрения на несколько минут, ярко искрясь и постепенно угасая», а затем вдруг «сворачиваются в спираль и начинают принимать самые причудливые и немыслимые формы».

Эти зрелищные цветосветовые представления в звёздном небе побудили Грили к возобновлению вечерних лекций, главной темой которых на этот раз стала астрономия. Пригласил он выступить там и Израэля, и людям его выступление понравилось больше всего. Сержант Райс, пытавшийся, но так и не сумевший за все эти дни запечатлеть явление на своих фотопластинках, сказал: «Израэль оказал нам большую честь своей лекцией об устройстве Солнечной системы. <…> Она была решительно интереснейшей из всего, что нам преподали в том цикле».

Второй День благодарения прошёл в форте Конгер куда менее празднично, чем первый, вопреки всем стараниям Грили. В надежде воодушевить он выдал речь, в которой рассыпался в благодарностях своим людям за их крепкое здоровье и мужество, успехи в научных начинаниях и достижение крайней северной точки, а затем, со слов Брэйнарда, «был подан превосходный ужин, дабы придать некое разнообразие тягомотине». Но в свете оскудевших запасов предложенное личному составу жаркое из овцебыка никоим образом не могло тягаться с прошлогодними изысками – устричным супом, лососиной, ветчиной, утятиной, салатом из омаров и т. д. Несколько человек вышли на состязание по стрельбе с 50 ярдов в роскошном свете полной луны (победил рядовой Генри), но всё это вышло тускло и уныло по сравнению с прошлогодним спортивным празднеством со всяческими забегами и заездами на санях. Завершился вечер ромовым пуншем, после которого обычно старавшийся держаться бодро Брэйнард отметил без особого энтузиазма: «Вечеринка немного воодушевилась разве что пением».

В точности так же и Рождеству во вторую зиму недоставало радости и веселья, с коими его встретили и отметили в 1881 году. Райс записал в дневнике, что праздник «несёт с собою лишь малую толику радостности, которую ему полагается придавать [зимнему] времени года. Энтузиазм не столь велик, как в прошлом году». Рядовой Лонг, снова задействованный в роли повара, пытался хоть как-то развеять настроение – и явился личному составу с ужином в облике клоуна, осыпав свою огненно-рыжую шевелюру белой мукой. Грили, также изрядно устав от тщетных попыток придать происходящему хотя бы иллюзию праздничности, роздал людям остатки не вручённых годом ранее рождественских подарков, остатки прошлогоднего сливового пудинга от миссис Грили и, напоследок, сигары.

В канун Нового года попытку поднять настроение зимовщикам предпринял эскимос Фред. По словам Брэйнарда, он был «звездой вечера. Он впервые раскрыл искромётное чувство юмора, которое оказалось ему присуще. Исполнил сольный танец, сам себя заводя игрой на роге». Но и после народной мелодии и танца в его исполнении угрюмое настроение не развеялось, и Брэйнард позже ворчал: «Праздничные дни в этой стране не приносят нам отрады. Энтузиазм вечеринок по таким случаям угас… и празднества, как бы мы ни стремились сделать иначе, превращаются не более чем в форменную насмешку».

Что до лейтенанта Кислингбери, то он был погружен в чёрную меланхолию совершенно особого рода. Ему полагалось давно быть дома и проводить каникулы с сыновьями. Но вывозной корабль не пришёл, и он остался в расположении экспедиции по-прежнему в статусе персоны нон грата без должности, на положении нежелательного гостя и лишнего рта. Хотя они с Грили второй год и делили крышу над головой, обитая в офицерской в шагах друг от друга, командир с разжалованным заместителем друг друга, по сути, игнорировали. Вёл себя со времени сорвавшейся отправки на Большую землю Кислингбери вполне достойно, зарекомендовал себя хорошим охотником, и Грили это его искусство оценил, а потому обходился с ним формально вежливо, но не более того, по-прежнему отказываясь с ним разговаривать, вследствие чего Кислингбери повадился на досуге составлять компанию низшим чинам за играми в карты. Через некоторое время выяснилось, что безобидными казино или вистом на интерес дело не ограничивается, а Кислингбери там играет с сержантами и рядовыми в покер на деньги. Азартных игр командующий терпеть не собирался и приказал Брэйнарду поставить личный состав в известность, что играть на деньги с Кислингбери им отныне строжайше запрещено. Кислингбери молча покипятился, но поделать против этого запрета ничего не мог.

Затем дали всходы и незаметные изначально семена раздора между Грили и доктором Пави. Ему сразу не по душе пришлись капризность и заносчивость этого медика. Пави почитал себя за куда большего знатока полярных исследований, чем завербовавший его командующий экспедицией, и постоянно прохаживался вслух на этот счёт, нередко с явным намерением быть услышанным лично Грили. Ценя навыки Пави как хирурга, Грили, проведя десятилетия в строгости и дисциплине действительной воинской службы, никоим образом не одобрял его склонности к «богемной жизни», как он сам называл присущие Пави вольности. Устал Грили и от его нескончаемых жалоб на «скудость и… и неправильный выбор» медикаментов в их арсенале, что можно было расценить как прямой упрёк лично в его адрес. Не раз указывал ему Пави и на то, что, случись им самостоятельно выбираться с места их нынешней дислокации морем на вельботе, так и не дождавшись посланного на их вызволение корабля, оснащены и готовы они к такому повороту событий крайне плохо, особенно с учётом того, что ни у кого из состава их экспедиции, включая самого Грили, нет не только опыта арктической навигации, но и просто ни малейших навыков мореплавания. По этому пункту Грили вынужден был признать полную правоту Пави, однако и в данном случае его раздражала привычка француза без конца теребить эту больную мозоль в потоках его нескончаемых жалоб на всё подряд, выводивших командующего из душевного равновесия.

В первых же числах января 1883 года, почуяв сгущающийся над фортом мрак всеобщего недовольства, Грили ослабил ранее наложенные ограничения. Согласно его новым приказам, рядовому составу дозволялось удаляться от станции на расстояние до ѕ мили по предварительно полученному разрешению. «Члены Корпуса связи могли перемещаться в радиусе 2 миль по уведомлении дежурного наблюдателя. Члены рабочих бригад могли удаляться на те же 2 мили с разрешения сержанта-дневального. Для выхода за эти пределы требовалось личное разрешение Грили». Новые порядки позволили людям развеяться, занявшись будничными делами, что способствовало укреплению их морального духа наряду с оглашённым Израэлем результатом астрономических изысканий, согласно которым солнце в этом году покажется над горизонтом 27 февраля – на день раньше, чем в прошлом году.

Также Грили, согласно ранее отданным им же приказам, продолжал регулярно посылать офицеров на проверку состояния «Леди Грили», о сохранности которой они так пеклись в последние месяцы. 8 января лейтенант Локвуд вернулся с острова Датч с неприятным известием о том, что катер весь обледенел, и они с подручными много часов сбивали с него лёд. По завершении многотрудных работ обнаружились вмятина в борту, срыв с крепления одной из скоб и повреждение рулевого столба.

На следующий день досконально разбираться с выявленными Локвудом повреждениями отправились Пави и Кросс. Заключение Кросса, как инженера-механика, оказалось неутешительным: ремонтные работы, которые позволят привести вельбот в пригодное к плаванию состояние, в текущих условиях суровой зимы и полярной ночи провести невозможно, тем более во льдах за 2 мили от форта Конгер. Эта новость привела Грили в состояние крайне озабоченности, поскольку ему ли было не знать, что «Леди Грили» была их последней и отчаянной надеждой на спасение на случай, если и на следующее лето ни одно судно с материка до них не доберётся. И он приказал Кроссу приступить к ремонту вельбота сразу же, как позволят погодные условия.

Вторая «долгая ночь» дала Грили достаточно времени для размышлений о том, как быть и что делать в случае всё более реального отхода из этих мест собственными силами – с помощью или без помощи «Леди Грили». В начале февраля он отрядил сержанта Брэйнарда и Фреда с санной упряжью на обкатку «ледяной дороги» до ближайшего к югу мыса Бейрд и устройства там склада продовольствия, благо путь туда по осени разведали тот же Брэйнард с Пави и Йенсом. Грили считал разумным создать как можно южнее внушительный запас снаряжения, провианта и топлива на случай вынужденного отхода своими силами. Всё необходимое им в таком случае придётся нести на себе и в лодках или санях, но хотя бы рассчитывая на то, что в 250 милях к югу их ожидает пополнение припасов.

Одновременно с планами отхода Грили строил и планы весенних санных экспедиций, включая ещё один поход к северной оконечности Гренландии в надежде даже превзойти прошлогодний рекорд Локвуда и подняться выше 84-й параллели. Грили приказал Локвуду с начала марта приступить к полевой разведке, проверить и пополнить существующие склады и подготовить сани и прочую оснастку и экипировку к новому броску на север. Окончательно отбившийся от рук Пави выступил резко против этого решения Грили и дошёл до того, что написал своему командиру докладную с рекомендацией «отставить всякие разведывательные работы». Обосновывал он это на словах тем, что продолжение исследований и работ окончательно подорвёт силы и без того изнурённых зимовкой людей и поставит под угрозу их способность выбраться из этих краёв своим ходом, в то время как столь пессимистичная перспектива теперь выглядит практически неизбежной. Но Грили был убеждён, что дело не в этом, а в банальной зависти француза, провалившего минувшим летом собственную попытку побить рекорд, а в новом сезоне вовсе не включённого в состав участников похода на Крайний Север. Во главе санной экспедиции вновь выступят Локвуд, Брэйнард и эскимос Фред, прекрасно зарекомендовавшие себя годом ранее и к тому же успевшие изучить маршрут.

Грили отреагировал на депешу Пави резкой отповедью, указав доктору на то, что его же собственные еженедельные медицинские сводки указывали на отменное состояние здоровья людей, перенёсших вторую зимовку даже лучше первой. Далее он написал, что гордится своими людьми, ибо ни одной экспедиции в истории человечества не удавалось успешно и без потерь провести две зимы кряду в столь высоких широтах, и даже после этого самочувствие у них у всех хорошее. Среди прочего в письменном официальном ответе врачу Грили писал, что миссия экспедиции заключается ещё и в том, чтобы всячески расширять «наши познания об арктических краях», и, пока он тут командует, именно эту цель он и намерен преследовать. И добавил не без злорадства, что ему лично уже и так есть чем гордиться, так что дело не в его тщеславии, а в том, что отступиться от второго летнего выступления на Крайний Север было бы одновременно «бесчестьем и трусостью». Так и была поставлена жирная точка в их препирательствах.

Доктор Пави, будучи и так не в духе и на грани помешательства, прочтя ответ Грили, просто вскипел. Обмозговав ситуацию, он придумал следующую схему: он возьмёт с собою крепкого и сильного, как овцебык, рядового Уислера, они похитят сани с лучшей сворой ездовых собак и, прихватив Джорджа Райса в качестве фотодокументалиста, выступят вдоль берега на север, минуют мыс Джозеф Генри и отберут у Локвуда рекорд. Пави возбуждённо изложил свой бредово-маниакальный замысел Уислеру, который отказался участвовать в его осуществлении наотрез. Пави пришёл в ярость и принялся орать на Уислера. Тот, как и подобает исправному солдату, выхватил пистолет и навёл его на Пави, давая понять, что разговор окончен. Тем самым рядовой Уильям Уислер, возможно даже не отдавая себе в этом отчёта, пресёк в зародыше настоящий мятеж.

Форт Конгер за зимней теплоизоляционной загородкой из ледяных блоков

(фото Дж. У. Райса из Библиотеки Конгресса США / G. W. Rice / Library of Congress)