Текст книги "Станция 81°44'. Триумф и трагедия полярной экспедиции лейтенанта Адольфа Грили"

Бдения

Постоянное высматривание на горизонте корабля превратилось у них в подобие бдений. И помимо Каирн-Хилл в окрестностях хватало и других выдающихся в море высоких мысов и утёсов, взобравшись на которые можно было пристально вглядываться в морские дали. Под конец июня сержант Брэйнард даже выдвинулся на вершины скал у мыса Крэйкрофт в полутора десятках миль к югу от форта, высота которых была много выше и обеспечивала беспрепятственный обзор пролива Кеннеди по всей его ширине до самого горизонта. Брэйнард позже вспоминал о тех их летних дозорах так:

Не можем оторвать полных надежды глаз от южного горизонта – и всё тут.

Практически вся наша научная работа завершена, осталось дождаться отбытия из форта Конгер в течение месяца или, самое большее, шести недель. <…> Нам, в общем-то, больше и нечем там заняться, кроме как наблюдать за проливом в ожидании появления либо судна, либо подходящего момента для самостоятельного выступления нашей небольшой группы к югу. Если судно не прибудет, это наша единственная альтернатива.

На самом деле, была и другая альтернатива. Они могли остаться там ещё на одну зиму. Кое-кто, включая Пави и Кислингбери, даже предлагал её Грили. Запасов провизии в форте Конгер при их рачительном использовании им до следующего лета хватило бы. Но Грили даже слушать не желал о третьей зимовке, поскольку такого варианта его исходными планами и приказами не предусматривалось, а сказано было, что, если до конца лета вывозное судно не объявится, они не позднее 1 сентября выступят к югу самостоятельно. И отправленные им с «Протеем» в августе 1881 года планы действий на случай непредвиденных обстоятельств в явном виде предусматривали именно такой порядок отхода. Но, успев за два года хорошенько изучить своенравное и переменчивое поведение арктических льдов, Грили чувствовал, что 1 сентября – слишком поздняя дата начала отхода на кое-как починенной «Леди Грили» и двух шлюпках к югу через проливы. Поэтому он назначил отправление на 9 августа.

Паковать предстояло массу всего, причём в двух компоновках: один комплект на случай прибытия вывозного судна, а второй, с минимальным набором самого необходимого, на случай самостоятельного отхода на лодках и санях. В этом случае груз должен был ограничиваться посильной для каждого ношей. Локвуд с приданным ему в помощь сержантом Линном занялись упаковкой образцов для вывоза на родину. К тому времени Локвуд проделал заслуживавшую всяческих похвал работу по упорядочению и описи всего и вся после разбора бессистемных груд, оставленных Пави. Доктор же был явно уязвлён тем, что его отставили от этого дела, и, будучи человеком гордым (по словам некоторых, вплоть до высокомерия), сделался ещё более угрюмым и замкнутым, чем прежде.

Грили проводил уйму времени за оформлением официальных отчётов, приказов и прочих документов, упаковывая эти бумаги (на всякий случай) в водонепроницаемые ящики весом 50 фунтов каждый. Он отправил людей оставить запасы провизии на случай их самостоятельного исхода на мысе Бейрд и далее к югу от фьорда Арчер. Рядовой Фредерик, проявивший себя истинным мастером обувного дела, нашил унтов из невыделанной (для лучшей водостойкости) тюленьей кожи, которую местные, Йенс и Фред, называли «угсук». Поскольку корабля с Большой земли они за два года так и не дождались, а всю привезённую с собою обувь давно износили, Фредерик всё лето только этим и занимался, успев пошить каждому по нескольку пар унтов на смену.

Сержант Кросс с парой подручных сумели подлатать «Леди Грили», пострадавшую от льдов минувшей зимой. В самый отлив они волоком спустили паровой вельбот на воду от места зимней стоянки у ледяной швартовочной стенки на берегу и надёжно привязали к вмёрзшей в дно глыбе льда у берега острова Датч. Тем временем Брэйнард заготовил «27 мешков отборного угля» из местной жилы для загрузки на борт «Леди Грили». Кросс, которого после едва не стоившего ему жизни падения за борт пьяным больше не видели, также проследил за приведением в порядок вёсельной китобойной лодки «Нарвал», включая смазку уключин и починку скамей и упоров для гребцов. Он же лично проверил и подготовил к отплытию вполне крепкий ялик «Доблестный», два года назад доставшийся Грили в наследство от оставивших его на берегу англичан. На редкость хорошо была построена эта лодка, раз пережила шесть арктических зим на берегу. И «Доблестным» они этот ялик окрестили в честь одноименного корабля из той экспедиции Нэрса, с борта которого он был сюда спущен.

И без того немногочисленные работы на День независимости 4 июля были прекращены вовсе. Однако празднование его на этот раз не задалось, в отличие от прошлогоднего – с бейсболом, гонками на тачках и состязаниями стрелков. Как сказал Брэйнард: «Нам более недоставало силы воображения, необходимой для подобного рода праздничных увеселений». Они, конечно, попытались воспроизвести какое-то подобие тех торжеств под вывешенным реять на ветру американским флагом. «Но на этот раз лишь лейтенант Кислингбери, – добавил Брэйнард, – привнёс некое оживление, извлёкши откуда-то последние на Земле Гриннелла сигары и объявив, что они отойдут победителю состязания по стрельбе». Самым метким на этот раз оказался рядовой Эллис, в итоге и получивший в награду все остатки курева. Затем они провели бейсбольный матч между командами во главе всё с тем же Кислингбери и сержантом Гардинером, которые на правах капитанов выбрали себе игроков каждый по своему разумению. Эскимосы Фред и Йенс были привлечены к участию в американской народной игре и разведены по разные стороны, веселя публику своими нетрадиционными действиями. Матч выдался долгим, напряженным и весьма результативным. Победу со счётом 32:31 одержала команда Гардинера.

Но это были последние развлечения перед последовавшей полосой глубокого и крайне взрывоопасного всеобщего напряжения.

Грили был теперь всецело поглощён оценкой вероятности и подготовкой к скорому разрешению дилеммы касательно вывоза или отхода. Тяжелее всего было готовиться к развитию событий сразу по двум взаимоисключающим сценариям. Дело усугублялось ещё и тем, что у Грили со страшной силой разыгрался ревматизм, диагностированный доктором Пави ещё на исходе прошлого лета. Суставы – особенно правое колено – отекли до неимоверности, отдавая острой пульсирующей болью в конечностях. Хотя он никому на плохое самочувствие не жаловался, люди сами видели, что их командир еле ковыляет по расположению лагеря, тяжело опираясь на самодельную трость.

Ближе к концу месяца Пави вдруг уведомил Грили о своём решении не продлевать ещё на год свой контракт с армией США и заявил о том, что слагает с себя официальные полномочия и обязанности. Срок действия его контракта истекал 20 июля. Годом ранее Пави подписал его продление без лишних разговоров, но теперь, в свете изменившихся обстоятельств, а именно пренебрежительного к нему отношения и отставки с поста натуралиста, он его продлевать отказывается. Грили в полной мере отдавал себе отчёт в том, что Пави при всех его недостатках – превосходный врач, и без его медицинских знаний и навыков им не обойтись, особенно если вывозное судно так и не прибудет. Грили незамедлительно составил официальное письмо к этому человеку, заявив в нём без обиняков: «Придёт корабль или нет, Вы присоединились к этой экспедиции, взяв на себя моральное обязательство нести службу на всём её протяжении», – и далее: «…и Вы прекрасно знали о том, что главный хирург ни за что не санкционировал бы Ваш контракт при малейшем намёке на возможность того, что Вам вздумается отказаться от его продления при каких бы то ни было обстоятельствах, пока команда пребывает вне досягаемости и полностью отрезанной от внешнего мира».

В ответ Пави согласился в виде уступки продолжить исполнение обязанностей врача из чувства морального долга перед людьми, но не более того. Казалось бы, компромисс был найден, но тут Грили приказал Пави ещё и отдать ему свой дневник. Вообще-то, это было предусмотрено изначально: в 1881 году все члены экспедиции были письменно уведомлены о том, что выданные им и ведущиеся ими официально журналы подлежат передаче Грили по первому требованию. На частные письма это не распространялось. Но Пави отказался подчиниться приказу и, гневно пыхая трубкой, заявил: «Я вам все свои личные взгляды и официальные мнения регулярно и по первому же требованию излагал в докладных». Затем он заявил недвусмысленно, что его дневник не имеет ни малейшей «официальной ценности», поскольку содержит «лишь заметки о событиях, гипотезах и реминисценциях, предназначенные для использования в кругу моей семьи».

Препирательств Грили был терпеть не намерен. Ему не раз доводилось угрожать людям расстрелом на месте за неподчинение приказам, и он вполне готов был снова прибегнуть к этому действенному методу убеждения, но, чуть собравшись с мыслями, решил с этим немного повременить. Так они и сидели в офицерской друг напротив друга, обмениваясь через стол гневными взглядами, а Грили – ещё и держа руку на рукояти револьвера у пояса.

«Сдайте дневник или считайте себя арестованным». Пави в ответ встал и угрожающе навис над Грили, который, стиснув зубы, призвал на помощь Брэйнарда, и тот подоспел как раз к следующим словам Пави: «Я более не считаю себя состоящим на службе и в силу этого не подлежу аресту и не приемлю его». Грили призвал стражу. Пави оценил обстановку. У него не было ни малейшего желания очутиться под замком в какой-нибудь хозяйственной пристройке, поэтому он выпалил: «К аресту я готов физически, но не морально», – и изъявил согласие передать Грили свой дневник на условии, что тот зафиксирует его моральный протест против этого. Но всё равно, факт изначального неподчинения прямому приказу был налицо, и Грили его должным образом отразил в своём рапорте от 19 июля 1883 года. Впрочем, Грили понимал, что помещать Пави под настоящий арест нецелесообразно, поскольку это ещё более подорвёт и без того шаткий моральный дух его людей, издёрганных неопределённостью относительно своей участи. Вместо этого он поручил Брэйнарду поставить весь личный состав в известность о том, что Пави «остается на своем посту в этой экспедиции вплоть до нашего возвращения в Соединённые Штаты, где предстанет перед военным трибуналом». Порешив на этом, Грили на 48 часов слёг на свою койку, пока не оправился от ревматизма до той степени, которая снова позволила ему хромать по форту с палкой. В последующие дни каждое утро дули сильные северные ветра. Спускавшиеся с Каирн-Хилл люди докладывали, что «полосы открытой воды тянутся к югу от мыса Либер до самого берега Гренландии», что вселяло во всех некую надежду. Но ближе к вечеру Брэйнард, взойдя на смотровую площадку, раз за разом фиксировал иную картину: сплошной паковый лёд. И всякий раз разный. Пак претерпевал непрерывные изменения, – это была живая, подвижная и непредсказуемая сила природы, которой никогда нельзя доверять.

Сержант Джордж Райс, фотограф, всё лето был занят своим делом, включая проявку снимков в крошечной тёмной фотолаборатории, которую Грили выделил ему за год до этого после того, как в астрономической обсерватории, где Райс занимался этим раньше, не осталось места из-за накопившихся отчётов. Ближе к концу лета Райсу пришлось также заняться отбором и упаковкой 48 лучших фотопластин-негативов на случай выступления к югу своим ходом. Грили ясно сознавал и даже особо подчёркивал важность сохранения фотодокументов их экспедиции. Райс тщательно отобрал снимки, которые составят относительно полную фотохронику их пребывания в здешних местах: возведение форта Конгер; «Протей» на якоре в бухте Дискавери; эскимосы с их санными упряжами, а также за разделкой тюленей и овцебыков; артефакты из заброшенных эскимосских поселений, открытых Брэйнардом. Также он включил в подборку самые потрясающие фотопейзажи: ледники, заполняющие пространства огромных долин этой суровой и не прощающей ошибок земли; нескончаемые хребты высоченных скалистых гор на горизонте; и, конечно же, вездесущий вечный лёд, который безмерно чаровал взор и пленял воображение Райса своей филигранностью, тонкостью оттенков, хрупкостью и безмерной опасностью. Все отобранные им снимки Грили упаковал вместе с частными дневниками своих людей в тщательно запечатанные водонепроницаемые коробки.

Брэйнард был назначен ответственным за упаковку инструментов, которые им могут понадобиться для ремонта лодок и саней, а также лопат, ломов, заступов, топоров и пил, которые в пути всяко будут не лишними. Вся упряжь и запасные полозья для саней были также собраны и выложены под рукой в полной готовности к отправке.

22 июля, сразу после отправления воскресной религиозной службы, Брэйнард вышел размяться и нарвать диких цветов вдоль берегов Порожистого ущелья. Он неспешно взобрался на высоту в тысячу футов и вдруг, к великому своему волнению, увидел длинный, изломанный водный проток посреди залива Леди-Франклин. Он устремился обратно в форт и доложил об этом своему командиру. К тому времени Кросс, вернувшийся с острова Датч, где в последний раз проверял готовность лодок, доложил о том же самом, сообщив о «расступившихся в заливе Леди-Франклин льдах на две трети расстояния до мыса Бейрд». Вскоре после этого вернувшиеся из дневного дозора Кислингбери и Йенс доложили о том, что пришли к такому же выводу. Они побывали в заливе Святого Патрика и нашли его воды полностью чистыми ото льда. Лёд в бассейне Холла вскрылся и расступился насколько хватало глаз, то есть в радиусе 10 миль окрест. Всё вместе это складывалось в картину воистину благоприятную, и по лагерю быстро разошлась весть о том, что ледовая обстановка выглядит самой подходящей для отправки морем со всеми шансами прорваться.

Такое развитие событий, язвительно отметил впоследствии Брэйнард, «всем нам чуть вскружило голову счастливой надеждой выбраться из Арктики живыми».

Капкан

Тошнотворный скрежет льда по дереву был хорошо знаком капитану Пайку. Он не раз его слышал за девять лет командования «Протеем», но всякий раз как-то выкручивался на этом стальной крепости пароходе. Но на этот раз в 3 часа пополудни 23 июля 1883 года, выбежав из рулевой рубки к планширю, он увидел то, чего всегда страшился более всего: ледяные глыбы высотой до 7 футов, доходящие до самых поручней, напирающие со всех сторон.

Гарлингтон и Колвелл также услышали треск расщепляемого дерева и собрались наверху для оценки тяжести повреждений. Судно содрогалось, и палуба ходила ходуном у них под ногами под напором сминающих его льдов. Пайк провопил им, что лёд рвёт на части главное ограждение правого борта прямо у моторного отсека и котельной. Им лучше поторопиться с выгрузкой на лёд всего, что они ещё могут успеть спасти.

Колвелл прокричал в ответ, что берёт на себя выгрузку вельботов. Гарлингтон с тремя людьми ринулись в главные трюмы и принялись отдавать истошные лающие приказы выносить на верхние палубы всё, что помечено как подлежащее доставке Грили. Ещё двух людей он отправил в форпик, где были складированы основные запасы предметов первой помощи людям Грили, после чего спустился с горсткой людей обратно в главный трюм посередине судна за припасами и провизией их собственной команды. Однако из-за изначально безалаберной их сортировки и укладки теперь у людей Пайка возникли трудности с тем, чтобы разобраться в этих нагромождениях и вынести самое нужное. После часа отчаянной работы сталкивающихся между собою в узких проходах людей Гарлингтон ощутил новый мощный толчок. Всё судно будто вздыбилось, а затем тяжело осело, содрогаясь в конвульсиях. Колвелл прокричал вниз, что фальшборта проломлены, и лёд пробил корпус по правому борту прямо возле угольного бункера. В трюм хлынула ледяная вода.

Пайк командовал людьми, как мог, отдавая здравые, насколько это возможно в такой ситуации, распоряжения, но те перестали слушаться его приказов и занялись спасением собственных пожитков. Часть команды, похоже, ещё и в стельку напилась, дорвавшись до припасов рома. Гарлингтон вскарабкался обратно наверх: там Колвелл сражался с морскими узлами канатов привязи одного из вельботов к шлюпбалкам, а люди Пайка тем временем, побросав свои посты, распихивали по собственным вещмешкам запасы, предназначенные для Грили. Неимоверная мощь льда теперь стискивала корпус с такой силой, что даже окованный железом ледокольный нос «Протея» был пропорот, как банка консервным ножом. Доски палубного настила вылетали как пробки, и даже верхняя палуба изогнулась готовым вот-вот выстрелить луком. Гарлингтон призвал выбрасывать за борт на лёд всё подряд.

Пока люди швыряли за борт ящики, мешки и коробки, один из вельботов едва не раздавило, но Гарлингтон с помощью своих людей и пары человек из команды Пайка сумели его высвободить ломами из ледяных тисков и спустить на плоскую льдину внизу. Следующим же мощным напором льда корпус «Протея» был окончательно раскромсан, и вода хлынула в трюмы. Пайк, перекрикивая ветер, отдал приказ всем покинуть судно, и его люди незамедлительно соскочили с бортов на лёд. Колвелл и Гарлингтон некоторое время продолжали спасать всё, что могли, но вскоре бросили это дело, окончательно запутавшись в образовавшейся мешанине из снаряжения и припасов: часть ящиков рассыпалась от мощных ударов, часть попадала на лёд и в воду по бортам. Двадцать две обезумевшие гренландские лайки метались по рушащейся палубе с воем и лаем; их сбрасывали на лёд одну за другой, но те разбегались с перепугу врассыпную или оставались корчиться на льду от полученных травм. Уберечь Гарлингтону удалось лишь своего любимого пса Ровера.

К раннему вечеру – через считаные часы после начала всеобщего смятения – все люди лейтенанта Колвелла были благополучно размещены на льдинах на безопасном удалении от задавленного этими же льдинами корабля. Часть из них удобно устроилась на тюках и ящиках со снаряжением. Один из сержантов Гарлингтона – наблюдатель Корпуса связи по имени Уильям Ламар, – как выяснилось, сумел даже сохранить при себе в целости и сохранности фотокамеру и начал делать снимки. Последним с борта «Протея» сошёл не его капитан, а Колвелл, отважившийся напоследок вернуться туда на пару с Гарлингтоном ещё за какими-то припасами, которые они успели оттащить на безопасное расстояние. Ледяная вода теперь заполняла трюмы грохочущими потоками, и эта пара быстро и опасливо ретировалась от явственно и быстро погружающегося в пучину парохода. Вода каскадами перекатывалась над верхней палубой, а труба всё ещё пускала жалкие струйки дыма из не до конца залитой топки, тут же развеивавшиеся по ветру. Наконец над поверхностью воды остались лишь три мачты, а затем и они исчезли, как мираж. Будто и не было «Протея».

Тридцать семь человек и Ровер застряли на льду. Всего 4 часа прошло с роковой минуты смыкания флобергов вокруг «Протея» до того, как он канул на дно вместе со всем грузом для экспедиции в залив Леди-Франклин, включая не только провизию, но и одежду, и письма, и газеты с родины. Пропали и пиломатериалы, из которых Гарлингтон планировал построить зимовье на острове Литтлтон, и уголь, и жидкое топливо, и сани.

Неудивительно, что люди всё это время действовали как две совершенно раздельные команды, коими и являлись, и теперь Гарлингтон со своими бойцами стояли на одной льдине, Пайк со своими матросами – на другой, а между ними пролегала неожиданно открывшаяся широкая полынья. Считаные оставшиеся собаки скулили и покушались на контейнеры с продовольствием; разбежавшиеся заходились лаем вдали. Колвелл и Гарлингтон, оценив ситуацию, поняли, что попали в опаснейшую передрягу. Им нужно было как-то выбираться на берег пятью лодками, которые им удалось спасти, включая три шлюпки с «Протея» и два вельбота, которые Гарлингтон, по счастью, погрузил на борт дополнительно.

Несколько часов ушло лишь на то, чтобы собрать всех людей на одной льдине. В отряде Гарлингтона только Колвелл был настоящим моряком, но Пайк – всё ещё не отошедший от шока гибели своего корабля – согласился дать им в помощь часть своих матросов. Он, как никто, понимал, что всем им нужно держаться и работать вместе, чтобы выжить. Колвелл вызвался выступить с четырьмя людьми Пайка и запасом провианта на гребном вельботе к едва виднеющемуся на юге и единственному в поле зрения мысу.

Люди Пайка – при всей их неблагонадёжности – гребцами оказались отменными, и менее чем за час доставили тяжело груженную лодку к берегу. Там, в 3–4 милях к западу от мыса Сабин, они и сгрузили около 500 пайков с консервами, беконом, сухарями, лимонами, чаем и табаком, а также несколько спальных мешков. Ассортимент этой выкладки оказался делом случая, поскольку что-либо продумывать и подбирать в их ситуации было немыслимо. Но по-всякому на три недели этих припасов людям Грили бы хватило, доведись им сюда добраться. Колвелл прикрыл эту скудную кучу брезентовой палаткой, обложил её по краям камнями, и они отчалили обратно к Гарлингтону и Пайку с людьми. Склад этот они окрестили «захоронением останков кораблекрушения».

На льдину к своим Колвелл вернулся в 2 часа ночи. По счастью, течения к тому времени несли их к берегу, и все согласились, что им лучше сразу же задействовать все наличные лодки и рвануть к земле. Во главе первой партии выступил Гарлингтон, чтобы дать возможность отдохнуть людям Колвелла и Пайка, в то время как сам Колвелл занялся инвентаризацией и сортировкой припасов. Вскоре после отхода в вельботе Гарлингтона выбило пробку дренажного стока, и внутрь лодки хлынула ледяная вода. Из-за вызванного этим переполоха они едва не перевернулись, а затем им пришлось оставить на вёслах лишь двух гребцов, поскольку остальные вынуждены были изо всех сил вычерпывать прибывающую воду. Наконец кому-то удалось вбить затычку на место, и лодку они спасли, но переменчивые льды к тому времени закрыли проход к берегу. Окольными полыньями они из последних сил пробрались через ледяной лабиринт и причалили неподалёку от мыса Сабин.

Колвелл тем временем, чуть отдохнув, погрузил по возможности больше остававшихся на льдине припасов и всех людей во второй вельбот. Из-за недостаточной вместимости этой лодки чуть ли не половину припасов пришлось бросить. С 18 людьми на борту гребля выдалась невероятно тяжёлой, а тут ещё и это судёнышко дало течь через выбитый сучок в доске днища, но закалённый в горах Монтаны сержант Кинни заткнул дырку большим пальцем и стойко отмораживал его все 4 часа, которые ушли у них на извилистый путь к берегу через затягивающиеся полыньи. После того как причалила и была выволочена на берег эта последняя лодка, весь личный состав оказался в сборе на скалистом берегу, но измотан донельзя после почти целых суток изнурительной борьбы за выживание. Люди в буквальном смысле валились с ног от изнеможения, и тут сверху опустился густой туман – и скрыл из виду большую льдину, с которой они приплыли, вместе со всеми оставшимися на ней запасами, включая чуть ли не тонну пищи, одежду, палатки, спальные мешки и всю партию арктической верхней одежды из тюленьей кожи и меха, предназначенной для Грили.

Ещё и дождь хлынул на сгрудившихся на каменистой косе у мыса Сабин людей. Кто-то втиснулся в спальные мешки, кто-то просто бессильно распластался во всей одежде на холодных камнях, а дождь между тем перешёл в обильный мокрый снег. Гарлингтон пересчитал пайки, и вышло, что хватит их на 40 дней. Поставив несколько палаток, Гарлингтон предложил всем втиснуться в них и как следует отдохнуть. Колвелл согласился. Что бы их ни ждало дальше, в отдыхе сейчас они нуждались более всего.

На следующий день, 25 июля, Гарлингтон перебрался с косы на прибрежный остров Бревоорт и исполнил тягостный долг, оставив там записку с дурным известием для Грили, который к тому времени хотя и успел выступить из лагеря, по-прежнему находился со своими людьми за 200 с лишним миль к северу от этих мест. Гарлингтону теперь спешить было некуда, и он не пожалел времени на то, чтобы объяснить, в какой капкан попали они сами: их «Протей» застрял во льдах, был ими раздавлен и пошёл ко дну, хотя «достойно выдерживал какое-то время колоссальное давление», прежде чем «наконец уступить безмерной силе». Он сопроводил письмо детальной описью всего, что они складировали в 3 милях от мыса Сабин (500 пайков плюс хлеб, чай, спальные мешки) в дополнение к 250 пайкам, оставленных там же «Нептуном» в 1882 году. Также он описал точное местонахождение небольшого тайника Нэрса на острове Сталкнехт и «потайного склада одежды [пальто из бизоньих шкур, меховых шапок и рукавиц, униформ, унтов и тёплого белья] на самой оконечности мыса Сабин прямо напротив Бревоорта в скальной расселине под резиновыми покрывалами». В конце он добавил: «Есть ещё закладка с 250 пайками на северной оконечности острова Литтлтон и лодка на мысе Изабелла».

С фактами было покончено. Теперь предстояло самое трудное. Последнюю часть он писал, будто адресуя её скорее Генриетте Грили, нежели её супругу – командующему экспедицией: «Не в силах выразить даже малую толику моей скорби и сожаления из-за рокового удара по моим усилиям добраться до лейтенанта Грили. Отбуду к восточному берегу как можно скорее и предприму все усилия для того, чтобы выйти на связь».

По возвращении на мыс Сабин Гарлингтон посвятил в свой план Колвелла и Пайка. Им самим – и Грили тоже – остаётся теперь уповать на то, чтобы они как можно скорее добрались до Уайлдса на канонерке «Янтик». Так они смогут предложить Грили хоть какой-то выбор. Крушение «Протея» решительно изменило имеющиеся у них варианты оказания помощи Грили. Один заключался в обосновании небольшой спасательной партии на острове Литтлтон в соответствии с исходным планом, – однако его осуществление теперь сильно осложнялось утратой всех строительных материалов, саней и собак. Другой вариант состоял в привлечении каким-то образом ещё одного судна – может быть, шведского парохода «София», который, как он слышал в Упернавике, в августе частенько курсирует в этих водах; или, возможно, какой-нибудь китобойной шхуны из Сент-Джонса. Но прежде всего, и Гарлингтон это прекрасно понимал, им нужно было разобраться со своими собственными проблемами. Сами они теперь были жертвами кораблекрушения и должны были любой ценой восстановить связь с «Янтик» – и лишь затем определяться с дальнейшими действиями. Прямо сейчас они должны пересечь пролив Смита и добраться до острова Литтлтон, высшей северной точки согласованного маршрута «Янтик». Если она туда не добралась (судя по льдам, с которыми они сами столкнулись, и плачевной участи их собственного парохода, у него были все основания для серьёзных сомнений в этом), они проследуют на юг ей навстречу в строгом соответствии с исходным указанием: «В случае же потери „Протея“ выдвигаться лодкой или партией на юг к „Янтик“». Но где им теперь искать эту «Янтик»? Об этом Гарлингтону оставалось лишь гадать…

Вечером 25 июля они погрузились в лодки – три спасательные шлюпки, два вельбота и ялик с поклажей на буксире – и погребли к другому берегу узкого, но бурного пролива под хлещущим в лицо дождём со снегом. Планировалось держаться как можно ближе друг к другу, при этом Гарлингтон с Колвеллом и дюжиной его людей вышли на вельботах, а Пайк со своими 22 матросами – на своих шлюпках. Но в условиях отвратительной видимости (к снегу с дождём добавился густой туман) и бурных течений две группы быстро потеряли друг друга из виду. Гарлингтон в полной мере сознавал степень опасности вод этого пролива; двумя днями ранее лёд, как щепку, раздавил и проглотил 200-футовый 467-тонный пароход, а они теперь и вовсе были подобны шелухе от семечек в этой ледяной и полной льдин воде. Однако американцам стараниями Колвелла, ведшего головной вельбот, удалось-таки преодолеть 20 с лишним миль до Лайфбот-Ков, где они и разбили лагерь под усиливающимся снежным бураном, и кое-как устроиться на ночлег.

Наутро разъяснилось, и Гарлингтон сплавал к расположенному прямо у берега бухточки острову Литтлтон, чтобы оставить там записку, адресованную как Уайлдсу, так и Грили, с известием о потере «Протея» без жертв среди членов вывозной экспедиции. Также он дополнил её кратким изложением своего весьма расплывчатого плана «пробиться на юг и связаться с „Янтик“». Затем они двинулись дальше, к расположенной 6 милями южнее гавани Пандора, где вечером благополучно воссоединились с Пайком и его командой. Никаких признаков «Янтик» в пределах видимости не наблюдалось. Гарлингтон, Колвелл и Пайк сошлись на том, что им лучше идти дальше на юг в надежде встретить Уайлдса, останавливаясь в заранее согласованных пунктах обмена записками, или «почтамтах», как их часто называют в Арктике. Бухта Пандора, где они теперь находились, была первой такой почтовой точкой на их маршруте. Далее к югу лежали остров Хаклуйт (он же Нортумберленд), юго-восточный остров Кэри и мыс Йорк. Вся надежда была то, что «Янтик» идёт на север им навстречу, и Гарлингтон собирался во всех этих местах оставить записки о том, где их искать. Если они вдруг разминутся, – что маловероятно, но не исключено, – записки Гарлингтона с указанием их дальнейшего маршрута помогут Уайлдсу изменить курс «Янтик» и быстро подобрать их, благо нагнать гребные лодки судну на паровом ходу не проблема (по крайней мере, в теории).

Тут же Гарлингтон попросил Пайка перевести на его вельбот боцмана из команды «Протея», поскольку у него самого всего два человека с опытом мореходства. Пайк согласился, и далее флотилия из пяти малых судов три дня благополучно шла, более не разделяясь, до самого острова Нортумберленд, которого достигла вечером 29 июля. Люди вынуждены были всё это время налегать на вёсла изо всех сил и питаться сухими пайками прямо на ходу. Там поднявшийся крепкий восточный ветер их на сутки задержал, дав возможность осмотреть береговую линию в надежде найти весточку от «Янтик»: безрезультатно. Они пустились дальше и успели продвинуться ещё миль на 20 к югу, но затем поднявшийся шторм вынудил их повернуть обратно к берегам Гренландии во избежание риска пойти на дно.

31 июля 1883 года лодки спасшихся с «Протея» причалили в 7 милях к северу от мыса Парри и вынуждены были провести там 2 суток под его защитой от шквального восточного ветра. Откуда им было знать, что в тот самый день, когда они, сражаясь с его завывающими порывами, кое-как ставили палатки и пытались разогреть пищу, капитан-лейтенант на «Янтик» только отходил из Упернавика в 500 миль к югу от них. Сначала его с командой на целую неделю задержал там затянувшийся ремонт котлов, а затем на пару дней ещё и непроглядный туман. В итоге «Янтик» ещё только предстояло пересечь залив Мелвилл на пути к проливам, но зато теперь она была по-настоящему на ходу, под завязку загружена углем и уверенно продвигалась в северном направлении.