Текст книги "Цугуми"

Их беседа была настолько доброжелательной, что я с восхищением прислушивалась к ней.

– Не в моём характере не доводить до конца своих решений, но в этом случае очень многое зависело от моего партнёра, – усмехнулся отец.

– У тёти сильный характер, и, что ни говори, она красавица. Я думала, что тётя навсегда останется здесь и дядя так и будет приезжающим мужем. Разве это не верный путь любящих сердец?

– Если бы был виден конец, то, возможно, так бы и случилось, – серьёзно сказал отец.

Глядя на него, можно было подумать, что он разговаривает не с молодой девушкой, а с богиней судьбы.

– Любовь – это такое чувство, которое ты замечаешь, когда оно уже захватило тебя, и это не зависит от возраста. Однако она бывает двух видов. Один – это когда ты видишь её конец, другой – когда конца не видно. И ты это должен понять сам. И когда не видишь конца, то это означает, что ты на пороге чего-то огромного. Когда я познакомился с моей нынешней женой, сразу почувствовал, что будущее безгранично. Поэтому считаю, что нам даже не обязательно было жениться.

– А что бы тогда произошло со мной? – попыталась пошутить я.

– У нас была бы ты, и мы были бы счастливы. – Отец потянулся, как молодой, и окинул взглядом море, горы и небо. – Во всяком случае, мне нечего сказать, всё получилось великолепно.

– Мне нравятся такие простые высказывания. Дядя поразительный человек, способный вызвать меня на откровенность, – сказала Цугуми с серьёзным выражением на лице.

Отец радостно рассмеялся:

– Цугуми и раньше, наверное, пользовалась успехом. Но ты когда-нибудь чувствовала себя так, как сейчас?

Цугуми, склонив голову набок, тихо стала рассуждать:

– Может показаться, что вроде что-то было, но нужно определённо сказать, что такого не было. До сих пор, чтобы ни случилось, даже если парень начинал плакать передо мной, хватать меня за руку, касаться моего тела, хотя он мне и нравился, у меня было чувство, что я стою на берегу реки и наблюдаю пожар на противоположной стороне, а когда он заканчивается, мне становится скучно и тянет ко сну. Любой пожар догорает. Я часто задумывалась – чего хотят парни от любви в нашем возрасте?

– Я согласен с тобой. Если человек не получает в ответ то, что даёт, он обязательно когда-нибудь уйдёт, – сказал отец.

– Однако с Кёити совсем по-другому. Я действительно чувствую, что тоже участвую в наших встречах, может, правда, это из-за собак. Но Кёити совершенно другой. Сколько бы раз мы ни встречались, он мне не надоедает. И каждый раз, когда я смотрю в его глаза, мне так и хочется натереть его лицо мороженым или чем-нибудь ещё, что у меня в руках. Вот так я люблю его.

– Я не думаю, что Кёити это понравится, – ввернула я, хотя их слова заставили меня глубоко задуматься.

Горячий песок всё больше засыпал ступни моих ног. В такт набегающим волнам я почувствовала желание повторять как молитву: «Пусть отныне только хорошее будет случаться с тобой».

– Когда-нибудь познакомь меня с этим мальчиком, – попросил отец, и Цугуми кивнула в знак согласия.

На следующий день я проводила отца, который сел на автобус-экспресс, идущий прямо в Токио.

– Маме передай привет, – сказала я.

Загорелый отец в обеих руках держал сумки с морепродуктами, и я не представляла, как они это всё съедят. Определённо мама будет раздавать продукты соседям. В моей памяти всплыла знакомая картина: засаженные деревьями улицы Токио, необычно тихий ужин, звук шагов вернувшегося отца.

Автобусная остановка была освещена лучами заходящего солнца. Уносящий отца автобус медленно выехал на хайвей, и, пока он не исчез из виду, отец махал мне рукой.

На пути в гостиницу мною овладело чувство одиночества. Мне хотелось сохранить в своём сердце особое ощущение прогулки по этой дороге, с которой я должна буду расстаться в конце лета, и не забыть в надвигающихся сумерках ни об одной частичке этого быстро меняющегося мира.

Фестиваль

Вскоре после того, как число отдыхающих достигает своего пика и начинает постепенно сокращаться, в городе проводится традиционный летний фестиваль, который в основном предназначен для местных жителей. Главные события разворачиваются около большого синтоистского храма, расположенного в ближайших горах. Вдоль дороги к храму устанавливаются ряды палаток, а на площади перед ним воздвигается сцена для исполнения местных ритуальных танцев о-бон и кагура. На берегу моря идут приготовления для большого фейерверка.

Как раз в тот момент, когда предпраздничная суета охватывает весь город, неожиданно замечаешь первые, пусть пока совсем небольшие, признаки надвигающейся осени. Солнце всё ещё такое же жаркое, но ветер с моря становится более мягким, и песок уже не такой горячий. Периодически идёт мелкий дождь, который смачивает рыбацкие лодки, пришвартованные вдоль берега. Всё больше начинаешь понимать, что лето поворачивается к тебе спиной.

В один из дней накануне фестиваля у меня неожиданно поднялась температура, пришлось лечь в постель. Видимо, я слишком перевозбудилась во время подготовки к празднику. Случилось так, что Цугуми тоже слегла, и Ёко пришлось выполнять роль медицинской сестры, курсируя между нашими комнатами с пакетами льда и жидкой рисовой кашей, которая должна была нас вылечить. При этом она всё время повторяла, что мы должны обязательно выздороветь до начала фестиваля.

У меня редко поднимается температура, поэтому от одного того, что я узнала, что она выше тридцати восьми градусов, у меня закружилась голова. Ничего не оставалось делать, как лежать с красным от жара лицом.

Ближе к вечеру, как обычно даже не постучав, раздвинув двери, вошла Цугуми.

Я лежала, повернувшись к окну, за которым далеко простиралось небо, красное от вечернего заката. Во всём теле я чувствовала вялость и продолжала смотреть в окно, не испытывая ни малейшего желания разговаривать с Цугуми.

– Ну что, температура? – спросила она и толкнула меня ногой в спину.

Мне ничего не оставалось, как повернуться к ней лицом. Её волосы были завязаны сзади в пучок, и, одетая в светлую пижаму цвета морской волны, она выглядела вполне здоровой.

– Не похоже, что у тебя температура, – сказала я.

– Такая температура для меня нормальная, – улыбаясь, сказала Цугуми и неожиданно схватила мою руку, которая лежала поверх одеяла.

– Да, одинаковая.

Обычно, когда у Цугуми жар, её рука бывает на удивление горячей, но сейчас действительно этого не чувствовалось.

Цугуми привыкла к высокой температуре. Когда я подумала, что она постоянно живёт с ней, меня охватило глубокое волнение. При высокой температуре мир вокруг тебя как бы вращается быстрее, тело становится тяжёлым, а сердце так и стремится вырваться наружу. Твои мысли часто концентрируются на вещах, которые обычно и не замечаешь.

Цугуми, сев на корточки около моей подушки, сказала:

– Если говорить только о темпераменте, то у меня его хватит на двоих.

Я рассмеялась:

– Если бы можно было жить на одном темпераменте.

Цугуми тоже улыбнулась.

Этим летом Цугуми была чрезвычайно красива. Казалось, каждый был готов смотреть на неё не отрывая взгляда. Довольная улыбка на её лице была подобна весеннему снегу на вершинах гор.

– Когда у тебя температура, мир вокруг выглядит каким-то странным. И это приятно, – странно сощурив глаза, сказала Цугуми. Она была похожа на маленького зверька, который радовался, что нашёл себе подругу.

– Верно, он выглядит более свежим, – сказала я.

– Такие, как я, у которых часто бывает жар, постоянно болтаются между этими двумя мирами и в конце концов теряют ощущение, какой из них настоящий. И, таким образом, жизнь проходит на большой скорости.

– Поэтому чувствуешь себя всё время немного опьяневшей.

– Да-да, именно так.

Улыбаясь, Цугуми встала и так же неожиданно вышла из комнаты, как и вошла, а в моих глазах ещё долго стоял её образ.

В ночь перед фестивалем Цугуми и я полностью выздоровели. Мы решили идти вчетвером: Цугуми, Кёити, я и Ёко. Цугуми была особенно радостно настроена оттого, что сможет показать Кёити, как проходит фестиваль в нашем городе.

Каждый год на этот фестиваль мы надевали лёгкие кимоно и сейчас помогали друг другу обернуть оби и завязать специальный узел на спине. Наши кимоно были голубого цвета с рисоваными белыми цветами. Мы разложили розовые и красные оби на татами в большой комнате гостиницы, чтобы подобрать подходящие к нашим кимоно. Я выбрала для Цугуми красное оби и, обёртывая его, поразилась, насколько тонкая у неё талия. Сколько бы я ни затягивала оби, всё равно оставалась щёлочка, и в конце концов у меня создалось впечатление, что я держу в руках не талию Цугуми, а только оби. Это меня очень расстроило.

Когда мы, переодевшись, в вестибюле на первом этаже смотрели телевизор, пришёл Кёити. На нём была его обычная одежда, и Цугуми упрекнула его за то, что он не создаёт праздничную атмосферу. Однако он тут же показал свою ногу, обутую в новенькие деревянные сандалии на высокой подошве. Вопреки обычаю Цугуми не стала хвалиться своей одеждой, а взяла его, как ребёнка, за руку и поторопила: «Пошли скорее, а то не успеем осмотреть все лавочки до начала фейерверка», сказав это чрезвычайно ласково.

– Ой, что это? Кёити, что у тебя на лице?

Пока Ёко не сказала этого, мы ничего не замечали. Кёити стоял в тёмной части вестибюля, и только сейчас мы увидели, что под его глазом был синяк, который, правда, уже начал проходить.

– Похоже, мой отец узнал, что мы встречаемся, и ударил его! – возмутилась Цугуми.

– Это так, – горько усмехнулся Кёити.

– Неужели это правда? – спросила я.

– Не знаю. Отец не испытывает ко мне большой любви, – со смехом сказала Цугуми.

Так и не узнав всей правды, мы вышли из дома.

Рассеянно глядя на сверкающий Млечный Путь, мы добрели до конца улицы и миновали пляж. Из динамиков была слышна музыка танца о-бон, которую ветер разносил по всему городу. Вдоль берега горели маленькие фонарики, и, возможно, поэтому море и бегущие по нему волны казались темнее обычного. В медленной походке гуляющих людей улавливалась грусть об уходящем лете. Казалось, что весь город вышел на улицы.

Здесь было несколько наших старых друзей, с которыми мы учились в начальной, в средней и старших классах средней школы. С улыбками мы махали друг другу руками, обменивались короткими приветствиями и расходились в разные стороны. Звуки флейт, взмахи раскрытых вееров, порывы ветра, несущие запах солёной воды, – всё это смешивалось в одно целое и текло, как плывут по Реке бумажные фонарики.

Атмосферу фестиваля невозможно запомнить, остаётся только ждать следующего. Если не хватает всего лишь мелких деталей, невозможно восстановить всю его картину, его «душу». Смогу ли я быть здесь в следующем году? Или буду с тоской вспоминать о нем под небом Токио? Эти мысли проносились у меня в голове, когда мы шли вдоль рядов сувенирных лавочек.

Когда мы встали в длинную очередь желающих поклониться божеству в главном здании храма, произошёл небольшой инцидент. Не желая стоять в очереди, Цугуми решила не ходить в храм, но я и Ёко настойчиво уговаривали её, и она была вынуждена согласиться с нами.

– Вы действительно серьёзно верите в божество? И в этом-то возрасте? Вы подойдёте к алтарю, бросите деньги, ударите в ладоши – и что будет? – насмехалась она над нами.

Кёити в это время, как всегда, молчал, слегка посмеиваясь. Он вел себя вполне естественно, хотя все заметили насколько эгоистично вела себя по отношению к нему Цугуми. Цугуми вообще могла искусно притягивать к себе людей, подобных Кёити, и в какой-то момент это стало для неё потребностью.

Когда мы вошли на территорию храма, там была страшная неразбериха. Очередь тянулась до самой лестницы. Беспрерывно звонили колокольчики, и были слышны звуки падающих монет. Шаг за шагом мы подвигались к главному зданию храма, болтая обо всём, что придёт в голову. Иногда, раздвигая нас, люди пробирались на другую сторону очереди, что было вполне естественно, так как все стояли, тесно прижавшись друг к другу. Неожиданно появился один парень, который грубо растолкал Кёити и Цугуми и попытался пройти между ними. Он был молодой и сухопарый и по внешнему виду напоминал местных хулиганов. За ним шли два-три таких же, как и он, приятеля.

Конечно, мы возмутились. Однако реакция Кёити была совершенно невероятной. Он неожиданно снял деревянную сандалию с одной ноги и изо всей силы ударил ею по голове первого парня.

Я была потрясена.

Парень вскрикнул и обернулся. Глаза его раскрылись от изумления, и он поспешил в темноту. Его дружки, расталкивая очередь на лестнице, последовали за ним.

Все вокруг замолчали, пытаясь осмыслить то, что произошло, но уже через некоторое время очередь вновь стала двигаться, и шум возобновился. Только мы втроём продолжали пребывать в недоумении.

Наконец Цугуми прервала молчание:

– Даже я не зашла бы так далеко. Ёко и я прыснули со смеху.

– Вы не поняли, в чём дело. – Свет падал на мрачный профиль Кёити, но скоро его лицо приняло обычное спокойное выражение. – Эти парни посадили мне это, – серьёзно сказал он, показав на синяк под глазом. – Они напали на меня в темноте, и я точно не могу сказать, кто ударил меня. Но сейчас я уверен, что это сделал этот тип. Так ему и надо.

– Зачем они на тебя напали? – спросила я.

– Мой отец не очень популярен здесь. Для строительства отеля он скупил окружающую землю. Кому понравится, когда неожиданно приходит посторонний человек, возводит отель и переманивает к себе отдыхающих? Мы знали, что наживем врагов, но родители и я все же решились на это. Лет через десять, определённо, всё успокоится и нас будут принимать за своих.

– Но это не имеет никакого отношения к тебе, не так ли? – сказала я. Но при этом подумала, что в нём есть то, что вызывает у других чувство зависти. Он появился в городе со своей собакой, самостоятельно живёт в гостинице и проводит время, гуляя по городу, который скоро станет также и его домом. И ему не потребовалось много времени, чтобы очаровать самую красивую девушку. Этот строящийся огромный отель, в конечном счете, будет принадлежать ему. Естественно, в этом мире найдутся люди, которые ненавидят таких, как Кёити.

– Не думаю, что надо особенно беспокоиться, – добавила Ёко. – И я говорю это не потому, что мы все, за исключением тебя, скоро уезжаем отсюда. Ты очень понравился моей маме. Пару дней назад я слышала, как она сказала моему отцу, что если такие люди, как ты, будут приезжать и жить здесь, то город станет значительно лучше. К тому же послушай, Кёити, все в гостинице «Накахамая», где ты живёшь, уже знают, кто ты, но они любят тебя и Гонгоро. И ты сам им во многом помогаешь, верно? Если ты за одно лето уже приобрёл столько друзей, я уверена, что всё будет хорошо. Когда ты начнёшь жить здесь постоянно, тебя быстро станут считать своим.

Ёко всегда требовалось много времени, чтобы выразить то, что она хотела сказать. И она делала это с такой страстью, что чуть ли не вызывала слёзы на глазах слушателей. Кёити просто ответил, что он согласен со сказанным. Я только кивнула в знак согласия. Цугуми всё время, пока говорила Ёко, напряженно смотрела только вперёд, но я чувствовала по лёгким движениям красного оби на её спине, что она внимательно слушает.

Наконец подошла наша очередь, мы позвонили в колокольчик и сложили руки для молитвы.

Цугуми заявила, что, так как есть ещё время до фейерверка, она хочет поиграть с Гонгоро, и мы вчетвером отправились в гостиницу, где остановился Кёити. Гостиница была расположена рядом с пляжем, так что мы могли быстро добежать до него, когда начнётся представление.

Гонгоро сидел на цепи в саду и, как только увидел Кёити, стал радостно прыгать и кувыркаться. Цугуми побежала и стала играть с ним, не обращая внимания, что пачкает о землю подол кимоно.

– Эй, Гонгоро! – кричала она. Наблюдая за ней, Ёко сказала со вздохом:

– Цугуми всё-таки любит собак.

– И никто об этом не знал, – рассмеялась я.

Цугуми обернулась с недовольным лицом:

– Во всяком случае, собака тебя не предаст.

– Согласен, – сказал Кёити. – Я думаю об этом каждый раз, когда чешу живот Гонгоро. Он всё ещё практически щенок и, видимо, будет получать пищу из моих рук до тех пор, пока не умрёт. Он будет всё время со мной, и уже это поразительно. По крайней мере, с человеком этого не может произойти.

Ты говоришь о том, что собака не может предать? – спросила я.

Я, может, не могу точно выразиться, но люди постоянно вступают в контакт с чем-то новым, и это оказывает влияние на них, они что-то забывают, с чем-то расстаются, и с этим ничего нельзя поделать. Это всё потому, что мы должны многое делать, но всё же…

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала я.

– Это как раз то, что и я имела в виду, – отреагировала Цугуми, продолжая забавляться с Гонгоро.

В саду этой гостиницы было очень много цветов, за которыми хорошо ухаживали. В некоторых окнах горел свет, около входа были слышны голоса людей, идущих на фестиваль или уже возвращавшихся, и стук деревянных сандалий о тротуар.

– Сегодня звёзды красивые, не правда ли? – Ёко смотрела на небо. На фоне нежного свечения Млечного Пути весь небосвод был усыпан яркими звёздами, которые, казалось, стремились навстречу друг другу.

– Кёити, это вы в саду?

Я повернулась к окну, откуда раздался голос. Это определённо была кухня, и женщина, которая выглядывала из окна, была служащей гостиницы.

– Да, это я, – ответил Кёити.

– Вместе с вами ваши друзья, не правда ли? Я слышала голоса, – заинтересовалась она.

– Да, трое моих друзей здесь, вместе со мной.

– Почему бы вам не отведать это? – И женщина протянула большое стеклянное блюдо, на котором лежали мелко порезанные кусочки арбуза.

– Большое спасибо. Я очень благодарен, – сказал Кёити, принимая блюдо.

– В саду уже темно, может, вы перейдёте в столовую?

– Нет, спасибо, здесь хорошо. Благодарю за заботу, – улыбнулся Кёити.

Мы все выразили свою благодарность и слегка поклонились в направлении окна. Женщина в ответ улыбнулась нам.

– Не нужно благодарить. Кёити всегда помогает нам в гостинице. Мы не имеем ничего против него, хотя он и сын хозяина отеля. Его здесь все любят. Послушайте, Кёити, когда ваш отель будет построен, посылайте постояльцев и к нам. На каждый третий телефонный звонок с просьбой зарезервировать номер отвечайте, что свободных номеров у вас уже нет, и настоятельно рекомендуйте гостиницу «Накахамая». Вы поняли меня, Кёити? – спросила женщина.

– Я хорошо вас понял, – ответил Кёити. Женщина засмеялась и закрыла окно.

– Кёити, ты, похоже, пользуешься большим успехом у пожилых женщин, – сказала Цугуми, взяв с тарелки кусок арбуза.

– Это можно было бы попытаться выразить другими словами, – сказала Ёко, но Цугуми даже не изменилась в лице и, обливаясь потом, продолжала есть арбуз.

– Ты действительно так много им помогаешь? – спросила я. – Никогда не слышала, чтобы гость помогал служащим гостиницы.

– Иногда я не знаю, на что потратить время, вот и помогаю. У них не хватает персонала, и поэтому они чрезвычайно заняты утром и вечером. Поэтому они позволили держать в гостинице Гонгоро, а также бесплатно меня кормят, – улыбаясь, ответил Кёити.

Я почувствовала, что тётя Масако была права, когда говорила, что, даже когда мы уедем, с Кёити всё будет хорошо.

Арбуз был немножко водянистый, но сладкий, и мы ели его кусок за куском, сидя в темном саду. Вода из шланга, которой мы затем ополоснули руки, была очень холодной, и она образовала маленький ручеёк около нас. Гонгоро первое время с завистью наблюдал, как мы едим, а затем улёгся в траве и закрыл глаза.

Взрослея, мы сталкиваемся с различными явлениями и сами постоянно меняемся. Если бы я хотела остановить время, то выбрала бы этот вечер. Находиться там, с ними, – и больше не надо ничего. Я была вся переполнена тихим, спокойным счастьем.

– Это моё самое лучшее лето, – с чувством сказал Кёити.

Цугуми, как бы отвечая ему, заявила:

– Арбуз был великолепен.

Внезапно в небе раздался громкий треск и послышались радостные голоса.

– Начался фейерверк! – вскочила Цугуми. Её глаза сияли.

В небе за гостиницей мы увидели большой расширяющийся огненный шар и бросились на пляж.

Вчетвером мы сидели на берегу и, зачарованные, смотрели на разворачивающийся над морем огненный спектакль, который, казалось, не встречая сопротивления, приходил к нам прямо из космоса.

Ярость

Когда Цугуми впадает в ярость, она как будто превращается в ледышку, но это случается только тогда, когда она по-настоящему выходит из себя.

Всем известно, что Цугуми постоянно раздражается по разным поводам, пунцовеет и кричит на всех, кто попадается ей на пути, но в данном случае я имею в виду не эти проявления её несносного характера, а те сравнительно редкие приступы ярости, когда она полностью теряет контроль над собой, становится совершенно другим человеком и готова испепелить полным ненависти взглядом своего противника. Она становится мертвенно-бледной, и когда я вижу её в таком состоянии, то вспоминаю, что свет далёкой звезды, по мере повышения ее температуры, меняется с красного на белый. Но даже я, которая столько лет провела рядом с ней, редко видела её в такой ярости.

Это случилось, когда Цугуми перешла в среднюю школу. В то время мы все учились в одной школе, но в разных классах. Была большая перемена, и на улице шёл сильный дождь, поэтому все Ученики развлекались, как могли, и кругом стоял страшный гам. К тому же потоки дождя били в оконные стекла, и все это воспринималось нами как шум бушующего моря.

Неожиданно, покрывая всю эту какофонию звуков, раздался громкий треск разбиваемого стекла. В классах на мгновение наступила полная тишина, которая сменилась ещё большей суматохой, когда все бросились в коридоры и кто-то крикнул, что стекло разбилось на террасе. Скучавшие ученики бросились к террасе, которая была расположена в конце коридора на втором этаже за большой стеклянной дверью. На террасе было расставлено много горшков с растениями для классных занятий, клетка с кроликом, лишние кресла и много других ненужных в этот момент предметов. Когда я приближалась к террасе позади большой толпы учеников, мне пришло в голову, что мы, наверное, слышали звон разбиваемого стекла входной двери.

Посмотрев поверх стоящей впереди галдевшей толпы, я увидела картину, которая меня глубоко потрясла. Посередине осколков стекла стояла Цугуми.

– Показать тебе ещё раз, насколько я здоровая? – неожиданно выпалила она. Её голос был почти без интонации, но в нём чувствовалась большая сила.

Я проследила за взглядом Цугуми и увидела бледную как полотно девочку из одного с ней класса, с которой у неё были очень плохие отношения.

Я поспешно спросила у стоящей рядом девочки, что произошло, и та, оговорившись, что не знает подробностей, рассказала, что Цугуми выбрали от класса участвовать в марафоне, но она отказалась, и эту девочку назначили вместо неё. Она была этим расстроена и во время перемены вызвала Цугуми в коридор и, как говорят, сказала ей что-то обидное. После этого Цугуми молча подняла стул и бросила его в стеклянную дверь.

– Повтори ещё раз то, что ты только что сказала, – сказала Цугуми.

Девочка ничего не могла вымолвить, все окружающие затаили дыхание. Никто даже не побежал за учителем. Цугуми, наверное, порезала себя осколком стекла, так как её лодыжка была испачкана кровью, но она не обращала на это внимания, а только продолжала в упор смотреть на девочку. И в этот момент я заметила, насколько устрашающим был её взгляд. Это не был взгляд какого-нибудь хулигана, это был взгляд сумасшедшего. Глаза Цугуми жутко блестели и, казалось, смотрели в бездонную пустоту.

Вспоминая этот случай, я прихожу к выводу, что с того дня Цугуми, видимо, перестала показывать в школе свой истинный характер и это был последний устроенный ею спектакль. Но я уверена, что все, кто при нём присутствовал, никогда его не забудут, как не забудут её фигуру, излучавшую мощную радиацию, и её глаза, наполненные такой ненавистью, которая была способна убить противника либо саму себя.

Я пробралась сквозь толпу учеников и подошла к Цугуми. Она бросила быстрый взгляд в мою сторону, в котором можно было прочитать, что она считает меня помехой, так что я даже заколебалась, не уйти ли мне.

– Цугуми, хватит уже, пошли, – сказала я, Думая, что она, вероятно, сама хочет, чтобы кто-нибудь остановил её, ибо не знает, что ей дальше делать.

Окружающие ещё больше напряглись, следя за моими действиями, и я почувствовала себя матадором, который приблизился к быку.

– Цугуми, хватит, пошли домой! – Взяв её за руку, я была потрясена, насколько та была горячей. У этой девочки от гнева повышается температура, подумала я.

Посмотрев на меня холодным взглядом, Цугуми неожиданно вырвала свою руку, и, когда я, рассердившись, вновь хотела схватить её, девочка, с которой она была в ссоре, быстро повернулась на каблуках и убежала.

– Эй, подожди! – закричала Цугуми.

Я пыталась её удержать, и, когда, похоже, начиналась уже новая ссора, в этот раз между мною и Цугуми, на лестнице появилась Ёко.

– Цугуми, что происходит? – спросила она, бросившись к сестре.

Видимо осознав, что она уже ничего не сможет сделать, Цугуми, смирившись, неожиданно перестала буянить и одной рукой медленно оттолкнула меня. Ёко посмотрела на осколки стекла, на окружающих учеников, остановила свой взгляд на мне и повторила вопрос с озадаченным видом:

– Мария, что здесь случилось?

Я не знала, как ответить, ибо чувствовала, что любой ответ мог обидеть Цугуми. Причиной ссоры было здоровье Цугуми, и я знала, насколько болезненной для неё является эта тема. Когда я попыталась что-то ответить, Цугуми сказала тихим, тоскливым голосом, в котором чувствовалось, что она потеряла всякую надежду:

– Хватит об этом. К вам это не имеет отношения. – Затем она спокойно ударила ногой по осколкам стекла, которые со звоном разлетелись в разные стороны.

– Цугуми… – начала Ёко, но Цугуми, как бы показывая, что она не хочет больше об этом говорить, обхватила голову руками и стала трясти ею так сильно, что нам пришлось остановить её. Смирившись, она пошла в класс, надела ранец и, спустившись по лестнице, пошла домой.

Зрители тоже разошлись, осколки стекла были убраны, Ёко пошла к руководителю класса Цугуми просить прощения за происшедшее. Все разошлись по классам, прозвенел звонок, и занятия начались, как будто ничего не произошло. Только моя рука всё ещё была как онемевшая от прикосновения к необычайно горячему телу Цугуми. Я с изумлением смотрела на свою ладонь, вспоминая прошедшую сцену, и думала о том, что гнев Цугуми имеет свою собственную жизнь, проникнув во все поры её тела.

– Гонгоро пропал, похоже, что его украли. – Кёити только спросил, дома ли Цугуми, но его голос по телефону был слишком мрачным, и чувствовалось, что он спешит, поэтому я поинтересовалась, не случилось ли что-нибудь, и он мне рассказал. В голове у меня промелькнула неприятная сцена с враждующей с Кёити компанией, с которой мы столкнулись в храме.

– Почему ты так думаешь? – Спрашивая это, я почувствовала, как у меня в груди растет беспокойство.

– Его поводок был обрезан, – сказал Кёити спокойным тоном.

– Понятно. Я выхожу прямо сейчас. Цугуми в больнице, но ей передадут, как только она вернётся. Ты где?

– В телефонной будке у входа на пляж.

– Оставайся там, – сказала я и повесила трубку.

Попросив тётю сообщить Цугуми о случившемся, я вытащила из постели спящую Ёко и по дороге рассказала ей, что произошло. Кёити стоял у телефонной будки. Когда он увидел нас, выражение его лица слегка смягчилось, но взгляд остался по-прежнему суровым.

– Давайте разделимся и будем искать в разных местах, – предложила Ёко.

– Согласен. Я пойду в сторону города, а вы осмотрите берег. Если вы заметите парней, которые украли Гонгоро, не подавайте виду и сразу возвращайтесь сюда, – сказал Кёити. – Он очень сильно лаял, и мне это показалось странным. Но когда я вышел, было уже поздно. Что за скоты! – Затем он быстро пошёл по дороге, ведущей в город.

Я и Ёко, разделив берег на две части, пошли направо и налево. Уже приближалась ночь, и в небе появились первые звёзды. Во мне нарастало беспокойство. Я громко выкрикивала имя Гонгоро, сбегала к мосту, затем в ближайший лес, но в ответ не слышала никакого лая. Мне уже хотелось плакать. Каждый раз, останавливаясь, чтобы перевести дух, я замечала, что становится всё темнее и видимость уменьшается. Казалось, что море занимало собой всё большее пространство. Если Гонгоро будет тонуть в море, то я не смогу его даже увидеть. Эти мысли вызывали у меня всё большую тревогу.

Когда мы вернулись к дамбе, откуда начинали поиски, то были совершенно вымотаны, и с нас буквально лил пот. Мы договорились вновь разделиться и поискать ещё, но прежде поднялись на край дамбы и стали хором кричать имя Гонгоро. Берег и море слились в густую тёмную пелену, которая окутала наши руки и ноги. Луч маяка периодически светил в нашу сторону, а затем вновь поворачивал в сторону моря.

– Ну что ж, пошли, – сказала я, но в этот момент, повернувшись к берегу, увидела прьп-ающий свет, похожий на прожектор, который пробивал густую темноту и двигался через мост в нашу сторону. Пересекая пляж, он медленно, но уверенно приближался к нам.

– Посмотри, не Цугуми ли это? – старалась перекричать я шум волн.

– Что?

Ёко повернулась ко мне. Растрёпанные ветром, её волосы блеснули в темноте.

– Посмотри на тот свет, который приближается к нам. Мне кажется, что это Цугуми.

– Где? – Ёко напряжённо вглядывалась в темноту. – Это далеко, и я не могу разобрать.

– Определённо это Цугуми. – Я чувствовала, что это должна быть она, так как свет двигался прямо на нас. Убеждённая в этом, я крикнула: – Цугуми! – и замахала в темноте руками.

И как бы в ответ фонарь описал в воздухе два круга. Как я и думала, это была Цугуми. Затем луч фонаря повернул в нашу сторону, и когда он осветил край дамбы, мы смогли разглядеть её маленькую фигурку.

Она молча приближалась к нам и излучала такую энергию, что, казалось, своими движениями она рассекает темноту. Она кусала губы, и её бледное лицо тускло освещал свет фонаря. Только увидев её глаза, я поняла, насколько она была разгневана. В левой руке она несла самый большой в гостинице фонарь, а в правой извивался Гонгоро. Он был совершенно мокрый и, казалось, уменьшился наполовину.

– Ты нашла его? Где? – Подпрыгивая, я бросилась к Цугуми. Лицо Ёко расплылось в улыбке.

– На другой стороне моста, – сказала Цугуми. Она передала мне фонарь и своей худой рукой крепче обхватила Гонгоро. – Он там барахтался в воде.

– Я позову Кёити! – крикнула Ёко и побежала на пляж.