Текст книги "Эхо старых книг"

Сожалеющая Белль
(стр. 40–47)

4 ноября 1941 г. Нью-Йорк

Все время боюсь, что наш секрет раскроют. Больше за тебя, чем за себя, хотя прекрасно осознаю, что рискую навлечь гнев Голди, если она узнает. Голди и так уже с подозрением относится к моим частым и долгим отлучкам и даже начала следить за мной, как будто я прогуливаю школу. Нам с тобой все труднее придумать алиби, все сложнее организовать свидания. Тем не менее удается находить время и место для встреч, для зыбкой полужизни, напрочь оторванной от реальности. Притворяемся, что наши отношения – навсегда, но по мере того как дни становятся короче и наступает зима, все меняется.

Трудно определить поворотный момент, но я с большой ясностью вспоминаю тот день, когда внезапно осознал, что он уже позади.

Холодный ноябрьский вторник. Небо цвета олова грозит снегопадом. Ты сказала сестре, что проведешь все утро в «ДюБарри» за примеркой новых платьев, заказанных к зимнему сезону, но заканчиваешь все дела менее чем за час и разглядываешь витрины «Уильяма Бартмана», якобы любуясь сверкающими браслетами, когда я притормаживаю у тротуара.

Желая придать вес своему алиби, ты приобрела пару перчаток, и бумажный пакет с покупкой свисает с твоей руки. Притворяемся, что встретились случайно. Уже много раз мы разыгрывали подобную сцену в разных местах по всему городу, и у тебя это стало получаться очень ловко. Ведь ты рождена, чтобы играть роковую героиню, непревзойденная актриса, достойная одной из тех золотых статуэток, которые Киноакадемия раздает каждый год.

Опускаю окно, машу тебе рукой, затем предлагаю подвезти. Ты делаешь вид, что отказываешься, но вскоре открываешь дверцу и, вежливо улыбаясь, садишься на сиденье рядом со мной. Мы едем на Лонг-Айленд, устраиваем там автомобильный пикник с бутербродами в вощеных бумажных пакетах и кофе в бумажных стаканчиках из придорожной закусочной, в которую мы заезжали уже с десяток раз.

Сегодня пасмурный день, слишком холодный для настоящего пикника. Я паркую машину возле причала с видом на озеро и наконец наклоняюсь тебя поцеловать. Когда мои губы встречаются с твоими, у меня кружится голова. Я изголодался по тебе за ту неделю, что мы не виделись.

– У нас мало времени, – шепчешь ты между поцелуями. – Сегодня вечером званый ужин, и мне нужно вернуться домой вовремя, чтобы переодеться.

Отстраняюсь, расстроенный. Я только что заглушил мотор, а ты уже говоришь о возвращении. Всегда тебе нужно бежать туда, где требуется новая одежда и отпечатанные приглашения и куда мне хода нет. Вздыхаю, испытывая отвращение к собственной злости.

– Вы часто собираете гостей, – говорю я, глядя на воду. – Кто же сегодня гвоздь программы? Я предположил бы, что Рузвельт, но твой отец ни за что не пригласил бы президента Соединенных Штатов в свой кабинет на коньяк и сигары.

Ты вскидываешь подбородок, задетая моим тоном.

– Почему это?

– Всем известно, Белль, что твой отец поддерживает Линди. И он этого не скрывает. Как Линди и остальные из политической группы «Америка прежде всего», он категорически против вмешательства вашего правительства в дела Европы. И более чем согласен с антисемитской политикой Гитлера. Ты не можешь об этом не знать.

Ты пожимаешь плечами.

– Я же говорила тебе: меня не интересует политика.

– Эту роскошь могут позволить себе только представители твоего класса, поскольку их интересы всегда защищены. А между тем в этой стране есть определенная фракция: люди, называющие себя патриотами, втайне работают над подрывом тех самых ценностей, за которые они, как утверждают, стоят. И эта фракция рассчитывает как раз на то, что люди вроде тебя не будут интересоваться политикой. Они заявляют, что являются патриотами, подогревая общественность разговорами о «чистоте» и «настоящих американцах», но на самом деле они намерены маргинализировать евреев, снять их с влиятельных постов, полностью лишить их места в обществе. Так это началось в Европе, Белль, с кучки немецких патриотов, несущих чушь о чистоте расы. Они хотят сделать то же самое здесь и работают над этим прямо сейчас, прямо у вас под носом. Бунд – Германоамериканский союз. Это Линдберг и его команда, Чарльз Кафлин, священник, ведущий антисемитского радиошоу. И они набирают популярность. Недавно Бунд провел митинг в Мэдисон-Сквер-Гарден. Двадцать тысяч человек отдавали нацистское приветствие на американской земле, и никто не обратил на это внимания. Некоторые даже одобрили. Единственный способ не дать этим так называемым патриотам прорваться во власть – как минимум проявить интерес, Белль, и определиться в своей позиции по этим вопросам, пока ты случайно не оказалась на неправой стороне.

Ты ждешь, когда я договорю, затем одариваешь меня своим холодным взглядом.

– Всегда ли есть «неправая» сторона?

– Может быть, не всегда, но именно сейчас – есть. Не все плохие парни живут в Германии, Белль. Людям следует это осознать. Нужно обратить внимание на то, что происходит.

Мгновение ты изучаешь меня, озадаченная и немного раздраженная.

– Ты за этим меня сюда привез? Читать лекцию о моем патриотическом долге американки? Знаешь, это звучит немного странно от человека, который спит здесь, в доме своей начальницы, а не воюет за свою родину.

Я каменею. Ты уже затрагивала эти вопросы раньше, хотя и вскользь. Мою бедность и тот факт, что я британец. Иногда создается впечатление, что ты говоришь это не столько мне, сколько самой себе, в качестве напоминания о том, что общение со мной – плохая идея. Что я чужак, недостойный доверия. И ты права. Мне нельзя доверять. Но и тебе тоже, когда дело касается наших отношений. Я это давно почувствовал – словно темное пятно появилось на горизонте и постоянно увеличивается в размерах.

– Ладно, – говорю я, пытаясь смягчить разговор. – Так тебе не известно, кто станет сегодняшним почетным гостем?

Ты пожимаешь плечами с видимым равнодушием.

– Я никогда не знаю их имен. Просто прихожу, когда мне велят. Но это не один гость, гостей будет много. Несколько бизнесменов из Чикаго, сенатор из Монтаны и двое каких-то мужчин из Лос-Анджелеса.

Чикаго. Монтана. Лос-Анджелес. Прокручиваю в голове список возможных имен: Кобб, Диллон, Регнери, Уилер. Настоящая книга «Кто есть кто» среди сторонников невмешательства и поклонников нацизма.

– В Лос-Анджелесе у вас обитают кинозвезды, – замечаю я, стараясь говорить непринужденно.

– Да, в Голливуде.

– Может быть, твой отец пригласил пару киномагнатов. Или знаменитых актеров. Эррола Флинна или того танцора… Астера. Возможно, парню, которого мы не называем по имени, стоит проследить, чтобы кто-нибудь из них тебя не увел.

Ты отворачиваешься к окну – в наказание за нарушение правил. Пытаясь отвлечься от собственной ревности, я забрел на запретную территорию. После всех этих недель – восьми прекрасных и мучительных недель – мы все еще избегаем темы твоей помолвки. Однако рано или поздно придется ее обсудить. Что она значит, и значит ли, и что с нею делать.

Более отважный человек уже взялся бы за дело и заставил тебя сделать выбор. Но я – не отважный. Я эгоист, мечтающий получить желаемое, но слишком трусливый, чтобы заговорить об этом открыто, потому что в глубине души знаю, кого ты выберешь – и почему. Не ради любви. Этого идиота ты не любишь, но примешь его фамилию – и все связанные с ней привилегии.

Деньги, положение, балы. Все, к чему ты привыкла. У меня нет в этом сомнений. Подобным образом поступила бы любая женщина, выросшая в таком доме, как твой. Но сказать это вслух сейчас означало бы положить конец всему, что мы имеем, а я к этому не готов. Пока еще нет. И поэтому забываю о гордости и решаю довольствоваться тем, что могу получить.

В молчании мы доедаем сэндвичи, запивая их гадким остывшим кофе. Лезу в сумку, достаю пачку печенья с патокой и протягиваю тебе. Ты принимаешь это предложение мира, и мне становится легче.

– Наверняка ты приготовила к вечеру сногсшибательное платье. Жаль, не смогу тебя в нем увидеть.

– Синий бархат, с открытыми плечами и глубоким вырезом на спине.

Я ухмыляюсь, приподняв бровь.

– Мне придется довольствоваться воображением.

– Нет, – говоришь ты внезапно с хитрой улыбкой. – Не придется.

– Что?

– Приходи к нам на ужин.

– Что?

– Приходи на ужин. Тедди пришлось отказаться. Он застрял на севере штата, решает там какую-то проблему с новым жеребцом. Поэтому у нас образовалось свободное место. Сможешь увидеть кинозвезд.

Изумленно смотрю на тебя, обдумывая твои слова. Ужин. За столом твоего отца. С его… гостями, которые почти наверняка не являются кинозвездами. Такой шанс я давно искал. И все же меня мучает совесть.

– Думаешь, это разумно? Выставить меня напоказ перед своей семьей?

Ты улыбаешься, сама невинность.

– Я не собираюсь ничего выставлять напоказ. К тому же люди редко замечают то, что у них прямо перед глазами.

– Твоя сестра не оценит незваного гостя.

– Ей придется увидеть в этом светлую сторону. Повара планировали ужин на двенадцать персон, вот они и получат двенадцать. По сути, всех хлопот – переписать карточку, указывающую место за столом. Я ее сама напишу, если Сиси не захочет.

В твоем тоне звучат тревожные нотки безрассудства, смесь веселья и азарта, от чего мне хочется встряхнуть тебя за плечи.

– Белль, я волнуюсь не о том, что мне может не хватить фуа-гра. Подумай, каких гостей привыкли принимать в вашем доме. Мы оба знаем, что я не из этой категории.

Ты пронзаешь меня взглядом своих темных глаз – взглядом того рода, что способен заставить мужчину корчиться от стыда. Где же ты такому научилась – или это врожденное умение?

– Разве ты не хочешь познакомиться с моим отцом?

«Таков был план, когда я сходил с корабля», – думаю я. Но планы меняются.

– Я не собираюсь просить у него твоей руки, Белль. Мы говорим не об этом.

– А о чем мы говорим?

Прикусываю губу, понимая, что в волнении чуть было не сказал слишком много.

– Ничего. Мы ни о чем не говорим.

– Тогда в чем проблема? Ты мечтаешь увидеть меня в новом платье. Я предложила решение. Думала, ты будешь…

– Благодарен?

Ты озадаченно моргаешь.

– Рад, – говоришь ты после напряженной паузы. – Думала, ты будешь рад. Вместо этого ты вдруг нападаешь на меня и придумываешь отговорки.

– Я не нападаю. Просто хотел бы понять…

– Что, Хеми? Что ты хотел бы понять?

– Что мы делаем. Или, точнее, что ты делаешь. Я имею в виду – со мной. Когда у тебя… – Ты предупреждаешь меня взглядом, и я резко умолкаю. – Скажем так, я не дотягиваю до идеала в плане родословной, не говоря уже о банковском счете, и не могу отделаться от мысли, что ты относишься ко мне как к своего рода новой игрушке. Как к развлечению, чтобы оживить светский сезон. Кажется, вы, янки, называете это «посещать трущобы».

Твое лицо мрачнеет, и на миг мне кажется, что ты сейчас заплачешь. Но когда ты снова смотришь на меня, взгляд у тебя острый и твердый, как кусок кремня.

– Трущобы?

– А может, это бунт. Чтобы подразнить отца, который вряд ли счел бы меня подходящей партией для своей дочери, даже если бы она еще не была…

Почувствовав, к чему я веду, ты распахиваешь дверь машины. Не успел я опомниться, как ты уже бежишь в сторону озера. Я мчусь за тобой под сильным ветром, дующим с воды.

– Куда ты? На улице жуть как холодно.

Я почти догнал тебя, когда ты разворачиваешься так резко, что волосы выпадают из шпилек и в беспорядке падают тебе на лицо.

– Тебе не приходило в голову, что я могла просто захотеть, чтобы ты был рядом? Что я хотела иметь… друга… за этим столом для разнообразия? Человека, которому действительно важно, что я думаю? И что мне надоело видеться с тобой лишь тайком? Надоели пикники на траве или в машине, поцелуи украдкой, надоело разыгрывать на улицах случайные встречи, которые вовсе не случайны?

Твои слова меня ошеломляют. Не потому, что ты кричишь, и даже не из-за того, как твои глаза при этом наполняются слезами, а потому, что ты забрасываешь меня упреками, как камнями, будто причина всех твоих недовольств – во мне одном.

– Я и сам желал бы, чтобы все было иначе, Белль. Если ты хочешь изменить ситуацию, ты должна сама это сделать.

Слова вылетают из моих уст прежде, чем я успел их обдумать. Я не произнес его имени, но оно все равно висит между нами, кружит вокруг нас в стылом ноябрьском воздухе. Тедди. Отвратительно богатый, чертовски красивый, совершенно безмозглый Тедди.

– Пожалуйста, отвези меня обратно, – холодным тоном говоришь ты, проходя мимо меня. – Мне нельзя опаздывать на такой важный ужин.

Мы возвращаемся в город молча. Высаживаю тебя за квартал от того места, где тебя забирал. Ты выходишь из машины со своими покупками, затем на мгновение останавливаешься.

– Тебя ждать?

– А ты еще не передумала?

– На столе будет карточка с твоим именем. Сам решай, приходить или нет.

Сожалеющая Белль
(стр. 48–54)

«Сам решай, приходить или нет», – сказала ты. Как будто в этом вопросе речь шла о моем желании.

Тем не менее ты резко вскидываешь голову, когда джентльмен, который, полагаю, являлся дворецким, проводит меня в гостиную твоего отца. Быстро спохватившись, стираешь с лица эмоции и бормочешь что-то в оправдание женщине, с которой беседовала, – надменной особе, чье слишком тесное платье делает ее похожей на перезрелый баклажан. Ты холодно улыбаешься и пересекаешь комнату, на ходу протягивая руку, чтобы поприветствовать меня – очаровательное видение в темно-синем бархате. Сама любезность. Сама грация.

– Как замечательно, что вы смогли прийти, несмотря на то что получили приглашение только сегодня. – Твой голос звучит достаточно громко, чтобы его можно было услышать сквозь шум разговоров. Безупречное исполнение. – Позвольте принести вам напиток. Что бы вы хотели?

– Джин с тоником, пожалуйста.

Уголки твоего рта дрогнули – тончайший намек на улыбку.

– О, разумеется. Напиток британцев.

Чувствую себя слегка сбитым с толку, когда ты отворачиваешься и передаешь мой заказ одному из официантов, нанятых твоим отцом по этому случаю, – как будто время каким-то образом искривилось и перенесло меня обратно в вечер твоей помолвки. И тут я понимаю, что ты намеренно повторяешь эпизод нашей встречи. Дразнишь меня, играешь, как кошка с мышкой.

Ты берешь меня под локоть с самым серьезным лицом и кивком указываешь на противоположный конец комнаты, где твой отец разговаривает с тремя мужчинами в очень дорогих на вид костюмах.

– Пойдемте, я представлю вас хозяину дома.

Когда мы приближаемся, твой отец поднимает глаза, и на мгновение я замечаю ваше сходство. На его квадратном лице возникает натренированная гладкая улыбка, словно по щелчку переключателя. В твоем репертуаре тоже есть этот образ.

– Джентльмены, моя прекрасная дочь и… – Он делает паузу, оглядывая меня. – Извини, моя дорогая, кажется, мы незнакомы с твоим другом.

Ты называешь ему мое имя и ничего больше. Повисает пауза, как будто он ждет, что я заполню этот пробел. Однако я молчу, и он протягивает мне руку. Еще мгновение осматривает меня, оценивая, а затем знакомит со своими товарищами. Как я и подозревал, эта троица – Уилер, Кобб и Диллон.

– А откуда вы знаете мою маленькую девочку? – громко спрашивает он голосом человека, уверенного, что весь мир у него в кармане.

Поразительно, но я не подготовился к этому вопросу. К моему облегчению, ты быстро находишься.

– Он давний приятель Тедди, папа. Мы познакомились в отеле «Сент-Реджис» в вечер моей помолвки, и сегодня я случайно встретила его, выходя из «ДюБарри». Я ужасно устала, а он пожалел меня и предложил подвезти. И я подумала, что в качестве благодарности просто обязана пригласить его на ужин. Я и забыла, что у нас гости.

«Какая ты ловкая лгунья», – думаю я, но не забываю с улыбкой кивнуть. А потом ты уводишь меня знакомить с сестрой, где повторяешь сценку про «давнего приятеля Тедди».

На балу в отеле «Сент-Реджис» я лишь мельком видел твою сестру издалека, и теперь меня заново поражает разница между вами. Сходство, если присмотреться, конечно, значительное, несмотря на разницу в возрасте, однако она – твое бесцветное подобие, ниже ростом и бледнее, как будто годы стерли с нее все краски. Невольно задаюсь вопросом, всегда ли Сиси так выглядела или это результат выбранной ею жизни. Замужество по требованию отца, выводок безукоризненно вышколенных детей, годы, посвященные соответствию ожиданиям, возложенным на нее кем-то другим. Содрогаюсь при мысли, что после нескольких лет с Тедди ты, возможно, станешь выглядеть так же.

Сиси протягивает мне руку. Под ее слишком пристальным взглядом мне делается не по себе.

– Ну и ну. Англичанин! Похоже, сестра скрывала от нас ваше знакомство. Как думаете, почему?

Неловко ерзаю, ожидая, что ты придешь мне на помощь, но ты подозрительно молчалива и будто бы наслаждаешься моим смущением.

– Полагаю, потому, что я был очень занят с самого момента приезда, – отвечаю я, стараясь говорить непринужденно. – Обустраиваюсь, знакомлюсь с местностью. Боюсь, у меня было слишком мало времени на общение.

Сиси вздергивает подведенную карандашом бровь и оглядывает меня с любопытством и некой скептичностью.

– Однако странное время вы выбрали для путешествия, учитывая все эти проблемы в Европе…

Неоконченная фраза повисла в воздухе. Не вполне вопрос, но достаточно близко, и я понимаю, что предстоит действовать крайне осторожно. Эта дама явно интересуется политикой. Киваю, соглашаясь с ее точкой зрения.

– Да, в самом деле. Но для остальных жизнь должна продолжаться.

– Ваш мистер Черчилль, кажется, полон решимости втянуть весь мир в свою войну, – сухо замечает она, качая головой в притворном неодобрении. – Разумно ли уезжать в такое время? Когда ваша страна нуждается в каждом здоровом мужчине на поле боя?

Растягиваю губы в самой елейной улыбочке и подмигиваю.

– Так можно ли представить лучшее время для отъезда?

Лицо Сиси озаряется, словно она только что признала в незнакомце старого друга.

– Значит, я так понимаю, вы не сторонник войны?

– Я придерживаюсь того мнения, что войн всегда следует избегать.

Это мое самое честное признание за весь вечер, и Сиси оно, похоже, понравилось.

– Понятно. А вы увлекаетесь политикой?

– Увы, – говорю я, подбирая следующие слова с особенной тщательностью. – Мне указали, причем совсем недавно, что, будучи гостем в вашей стране, я лишен такой привилегии. По крайней мере, не по эту сторону океана. Хотя в некоторых вопросах, признаю, я придерживаюсь весьма особого мнения.

Сиси явно заинтригована, но не успевает она спросить, каково же это мнение, как твоя рука сжимает мою.

– Давайте пройдемся по залу, чтобы вы успели до ужина со всеми пообщаться.

Однако Сиси быстро опережает тебя, захватывая другую мою руку.

– Не смей его забирать, дорогая, мы ведь только нашли что-то общее. Почему бы тебе не поболтать с женами наших гостей? Они все позеленели от зависти из-за этого твоего платья. А о своем друге, дорогая, не волнуйся. Я прослежу, чтобы к ужину он благополучно добрался до столовой.

Ты медлишь, точно готова протестовать, но потом холодно киваешь и отворачиваешься, явно раздраженная тем, что сестра украла твою добычу.

Глава 7
Эшлин

«Книги можно сравнить с людьми, которые приходят в нашу жизнь. Некоторые станут нам дороги; другие будут отвергнуты. Главное – вовремя понять, что есть что».

Эшлин Грир, «Уход за старыми книгами и их хранение»

29 сентября 1984 г. Портсмут, Нью-Гэмпшир

– Да, это она, – сказал Итан, закрывая «Навсегда и другая ложь» и кладя книгу на стол между ними. – Это Мэриан.

Эшлин оторвалась от «Сожалеющей Белль», и гости с официантами растворились, как затухающий кадр кинофильма.

– Вы уверены?

– Отец не раз говорил о том, что проводил лето в Хэмптоне на ферме под названием Роуз-Холлоу. А сестра – здесь ее называют Сиси – это почти наверняка Коринн Мэннинг, моя бабушка. Я никогда ее не видел, но по описанию все детали сходятся.

Эшлин ощутила легкий трепет. Мэриан и Коринн. Они обе настоящие.

– Белль часто упоминает Сиси, говорит, что сестра практически вырастила ее после смерти их матери. А об отце мало что известно, кроме того, что он был домашним тираном. Она даже фальшивого имени ему не дает.

Итан поморщился при упоминании его прадеда.

– Его звали Мартин Мэннинг. По словам моего отца, он был неприлично богатым и настоящим ублюдком. Он умер вскоре после моего рождения. По-моему, от инсульта.

Эшлин какое-то время обдумывала новую информацию, мысленно раскладывая ее, как кусочки головоломки.

– Не могу поверить, – выдохнула она наконец. – Мы в самом деле ее нашли.

– Это вы ее нашли, – поправил Итан. – Я всего лишь подтвердил ее личность.

– А Хеми? Есть идеи, кто он такой?

– Никаких. И с Тедди я тоже не смогу помочь, даже не спрашивайте. Эти имена мне не знакомы.

– А я надеялась узнать от вас, за него ли она вышла замуж.

– Насколько мне известно, она вообще не вышла замуж.

Эшлин нахмурилась.

– Кажется, вы говорили, что виделись с ее детьми.

– С ее приемными детьми. Мальчик и девочка. Сироты войны.

– Она усыновила двоих детей, осиротевших во время войны? Откуда?

– Точно не помню. Да и мне, наверное, никто и не сообщал. Слышал только, что Мэриан путешествовала после войны, но понятия не имею, куда именно она ездила. Как я уже сказал, крупицы информации, что мне известны, – это из подслушанных разговоров моих родителей.

Эшлин мрачно кивнула.

– И что же теперь?

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что дальше?

Итан встал и взял свой анорак со спинки стула.

– А дальше ничего. Белль была моей двоюродной бабушкой Мэриан. Тайна раскрыта.

Эшлин недоверчиво посмотрела на него.

– Но ведь это лишь часть тайны. Неужели вам не интересно остальное?

– Ни в малейшей степени.

Он натянул анорак и направился к выходу. Эшлин последовала за ним.

– Разве вам не хочется узнать остальную часть истории?

– Мне достаточно того, что я знаю о клане Мэннингов.

– Вам не интересно, кем был Хеми и что их разлучило?

– Честно говоря, нет. Но, думаю, вы найдете это в книгах, если продолжите читать.

Они уже дошли до дверей магазина. Итан взял экземпляр информационного бюллетеня со стойки, сложил вчетверо и сунул в карман.

– Мне пора бежать. Завтра лекция рано утром. История американской мысли.

– Вы преподаете?

– Я помощник профессора в Университете Нью-Гемпшира. Политология.

«Как Дэниел», – подумала Эшлин, невольно стискивая в кулак руку со шрамом. Однако Итан – вовсе не Дэниел. Он был внучатым племянником Мэриан Мэннинг… Белль… и собирался уйти.

– Могу ли я… если наткнусь на что-нибудь… ничего, если я вам позвоню? Обещаю не быть слишком назойливой. Я позвоню только в том случае, если мне нужно будет что-то проверить.

Итан неловко пожал плечами.

– Сомневаюсь, что смогу что-то добавить. К тому же я сейчас в самом начале работы над новой книгой. И мне совсем нельзя отвлекаться.

Очень мягкое «нет», и тем не менее – «нет». Эшлин прошла вперед, щелкнула засовом, чтобы выпустить Итана, но решила попробовать еще раз.

– Я понимаю, почему вас не интересуют Сиси и Мартин, но Хеми, кем бы он ни был, был без ума от вашей тети, а она безумно любила его. Неужели вы не хотите узнать, что произошло?

– Мы и так уже знаем, что произошло, разве нет? Кто-то кого-то обидел. Так всегда происходит. Черт, кто-то даже написал песню с такими словами.

– Б. Дж. Томас. 1975 год.

Итан наморщил лоб, а затем удивил ее широкой ухмылкой.

– Могу я полюбопытствовать, как вам удалось моментально выдать эту информацию?

– Просто мне нравится эта песня.

– Только больше никому в этом не признавайтесь. Серьезно. Никогда. – Он смущенно опустил голову и кивнул в сторону окна. – Похоже, дождь кончился.

– Верно. – Эшлин отошла в сторону, пропуская его. – Спасибо за помощь. Теперь я хотя бы знаю настоящее имя Белль. Есть с чего начать поиски.

Когда он открыл дверь, внутрь ворвался порыв холодного воздуха. Итан задержался на мгновение, а затем повернул голову и посмотрел на Эшлин.

– Вы меня не знаете, поэтому мой совет, вероятно, не имеет большого значения, но на вашем месте я не стал бы слишком надеяться на счастливый конец. У семьи Мэннингов это не в обычае. Да и Хиллардов тоже. Если не считать моих родителей, но они – особенный случай. Ну, как бы то ни было, удачи в расследовании.

Колокольчик на двери магазина тихо звякнул. Эшлин, встав у окна, наблюдала, как Итан идет по тротуару. Его слова о том, что в его семье не бывает счастливого конца, продолжали крутиться у нее в голове еще долго после того, как его желтый анорак исчез из поля зрения. Возможно, потому, что звучали так знакомо. Она посмотрела на свою правую руку, на линию сморщенной белой плоти, разделяющую ладонь пополам. О ее семье можно сказать то же самое.