Текст книги "Драконья тень"

– Это здравая мысль. – Этим утром Джон в первый раз после сражения побрился и выглядел осунувшимся и худым. На горле, там, где камзол и рубашка были расшнурованы, темнел ожог; яркий лунный свет, казалось, оттенял нити серебра в тех местах, где другие отметки Королевы Демонов пересекали ключицы и шею. – Что до меня, я бы не поверил человеку, что пошел и связался с демонами. Что до тебя, то раз ты это сделал, то каждый лорд в этих землях восстанет, и я среди них. Ты принес это? – добавил он, и Гарет вручил ему кусочек железа, который он забрал из койки в тот день, когда Джона поместили под арест.

– Ян? – Джон протянул руку сыну. Но Ян отвернулся, не сказав ни слова. Он спокойно и старательно работал, чтобы исцелить раны отца, и вместе с Изулт накладывал также заклятья на обожженные, искалеченные руки Дженни. Изулт даже сделала все, что могла, чтобы облегчить мигрени и приливы, боли и страдания, что снова нахлынули на Дженни, как только магия, что сдерживала их, пропала.

Но делая все это, Ян молчал и избегал матери, жалея ее, думала она – или еще хуже, отталкивая после того, что видел в те дни, когда оба они были рабами своих демонов.

Дженни не заметила, когда Гарет вручил Джону сумку, содержащую ракушки, табакерки и камни, запечатанные и помеченные сургучом, в которых находились души демонов. Она потратила неделю, пытаясь не уступить стремлению перерыть весь лагерь в их поисках. Ее израненные руки под льняными рукавами были покрыты рубцами от ногтей, когда боль от желания начать розыски слишком возрастала. Три ночи подряд Амайон изображал ей во сне, что будут делать с ним целую вечность, как только он будет отправлен в зазеркалье, – ничего подобного она не хотела сотворить даже с худшим врагом – даже с Королевой Демонов, чье имя страстно шептал во сне Джон. Она даже не представляла себе, что разумное существо может совершить такое с кем-то или с чем-то.

Выпусти меня. Выпусти меня. Выпусти меня.

Она не должна освобождать демона в своем мире. Она это знала – снова и снова вонзая ногти в ладони, она это знала – и знала также, что послать его в его собственный тоже невозможно (Нет, можно! Я обещаю, что вернусь отсюда обратно!). Он проделывал с ней ужасные вещи, унижал ее так, что иногда она понимала, как трудно ей об этом вспоминать. (Когда я уйду, ты будешь вспоминать это! Вечно, во сне, во всех подробностях! Пока ты не освободишь меня…) Но все же…

Хуже всего было то, что болезненную пустоту в том месте, где находилась ее магия, отчаянно хотелось чем-то заполнить. Присутствие Амайона успокаивало ее. Когда он завладел ею, она никогда не была одинока.

Если ты выпустишь меня, прелесть моя, обожаемая, ты снова получишь обратно свою магию.

Молчи. Молчи. Молчи.

– Что он дал тебе, – спросила она Джона, когда они направились туда, где на краю лагеря их ожидал Моркелеб. – В самом начале – наконечник стрелы?

– Это? – Он вытащил ее из кармана, где спрятал также хотвейзы со звездным светом и бутылочку из стекла и алебастра со слезами дракона. Он показал его, острие с грубыми шипами и с древком, примерно дюйм которого еще сохранился.

– Подарок от Роклис, – сказал он. – Может, последний, который она вообще вручила – но уж всяко самый искренний. Если ты не можешь снять с меня часть этой боли и засунуть в пузырек, чтобы подбросить для ровного счета. Это тоже подарок от нее, я считаю.

– Да. – Дженни смотрела в сторону, внезапно возненавидев его за напоминание о ее утрате. За такой обыденный разговор о ее боли. Амайон, подумала она, никогда бы не ее так не обидел. – Этого я сделать не могу.

Глава 26

За ночь до Королевской Луны две тени спускались по изукрашенным коридорам древнего храма Сина, где находился город Эрнайн. Их фонари отбрасывали дрожащий свет на нарисованных газелей и делали звезды, нарисованные над головой, попеременно то ярче, то темнее; комета, казалось, подмигивала и следовала за ними по коридору в круглую комнату. Вместе с хотвейзами мисс Мэб тайком передала Дженни схему, которой нужно следовать, и настоящий порошок – смесь серебра и крови: Это никогда не сработает, прошептал в ее сознании Амайон. Без моей помощи – никогда. У тебя ничего не сработает снова.

Кем бы я был, спросил когда-то Моркелеб, без моей магии.

Но это было другое. Он был драконом – что бы это ни значило, подумала она – быть драконом. Она была всего лишь женщиной, что осталась ни с чем.

Она задалась вопросом, как может смотреть в лицо жизни без магии. Как она сможет смотреть в лицо жизни, в лицо Джона, ее детей, вспоминая о том, что сделала. И что потеряла.

Она как-то заставила себя начертить сигл власти на полу. Ее скрюченные пальцы дрожали, когда она разместила внутри пузырек из стекла и алебастра, мягко сияющий хотвейз звездного света, наконечник стрелы. Далее, в полукружии она выставила семь шипов из стекла и ртути, что были извлечены из голов драконов, беспощадно закрывая разум от далеких завываний душ, заключенных внутри.

Сновидения об их приближающихся мучениях были резки, как свежее клеймо: агония, тошнота, стыд. Как она могла обречь Амайона на такое?

Ей понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что от этого она спасла Джона.

Но все же она не могла поставить белую ракушку. Да, он был неуправляем. Но иной раз он бывал так добр к ней, так внимателен. Наслаждение, что он дарил ей, было неповторимо. Конечно, она не обращалась бы нему часто, но иногда, когда становится уже невмоготу, знать, что это существует…

Теплая рука сомкнулась на ее израненной ладони. – Лучше оставь это, милая.

Он был прав, но она выдернула руку, швырнув ракушку ему, ненавидя его.

– Тогда делай это ты, – сказала она. – Ты будешь рад это увидеть, не так ли?

Он долго смотрел ей в глаза. – Да, буду, – сказал он мягко. – Буду.

Она отвернулась, вся дрожа и не желая смотреть. Именно Джон закончил сигл и обратился к глазку, все еще отпечатанному в пылающем мраке зеркала.

– Это Луна Жертвоприношений, милая, – сказал он, – и вот я здесь. И здесь все эти редкости и ценности, что ты у меня просила: часть звезды, настоящей звезды, собранная в камне гномов; и драконьи слезы. – Он улыбнулся. – И наконечник стрелы, которую подарила та, кто желала мне зла – если хочешь, могу показать тебе дырку в доказательство. А чтобы показать, что я не держу на тебя зла, возьми всю эту чертову дюжину и еще одного в придачу, чтобы они послужили, как ты служила мне; и пусть они послужат тебе.

Дженни услышала голоса тварей по ту сторону зеркала. Чавканье языков и длинное, частое дыхание.

Потом Королева Демонов сказала: – А ты, любимый? – Ее голос напоминал розы и туман, янтарь и шепот летнего моря. – Ты не хочешь оставить эту карлицу в шрамах, которую покрывал все эти годы и тоже уйти? Она защитила тебя в последний раз – теперь она иссякла и ожесточена. Подумай хорошенько, любовь моя. Через несколько лет она станет визгливой каргой, если уже не стала. Ты можешь обнаружить, что тебе не доставляет удовольствия жить с тем, что оставили морские твари.

Дженни повернулась и покинула комнату, пробираясь в темноте сквозь прихожую и вдоль расписного коридора. Она спотыкаясь, вырвалась в густое прозрачное тепло ночи и рухнула на ступеньку, прислонившись плечами к испятнанному мрамору, и ее мысли и легкие заполнила странная свежесть приграничных болот. Она согнулась, дрожа, внутри все болело, и она знала – все, что сказала Королева Демонов, правда. Видя, чем она могла бы быть, чем стала бы без магии, без музыки…без Амайона. Она погрузила лицо в искалеченные ладони.

Дженни, нет! Вернись! Останови его, любимая, чаровница! Голос Амайона все громче вопил в ее сознании. Прелесть моя! Душа моя! Ты знаешь, что они будут делать со мной? Знаешь, что демоны делают и другими Исчадиями Ада, когда хватают их? Я бессмертен, чаровница, я не могу умереть, но я могу чувствовать – я могу чувствовать…

Она замкнула разум, вонзила ногти в тонкие струпья на запястьях, а его отчаянный, неистовый, похожий на удар кулаком в двери голос продолжал.

Не позволяй ему! Он ревнует, ревнует, потому что не может дать то, что дал я! Думаешь, он захочет, чтобы ты была в его постели, зная, что ты была со мной?

Не отвечай, – сказал когда-то Моркелеб – и она не ответила. Но память о наслаждении была мукой для ее тела, которая все усиливалась, поглощая ее.

Дженни! ДЖЕННИ!

Она знала, когда Королева Демонов потянулась и предъявила на него права

– на всех них. Оплата десятины Джона. Вопль в ее сознании достиг крещендо, так что она зажала голову израненными лоснящимися руками и закрыла глаза, пытаясь не слышать, пытаясь не знать. Пытаясь не выкрикнуть его имя.

Амайнон…

И он пропал. Изнеможение было сильнее, чем когда его захват был разрушен.

Она обхватила себя руками, дрожа и пытаясь дышать, и все еще вздрагивала, когда услышала позади медленное перемещение Джонова посоха; глухой стук, когда он упал. Она знала, что ей надо бы встать, чтобы помочь ему, но она не могла. Черный провал внутри был слишком глубок.

Спустя какое-то время она услышала, что он снова с трудом встал на ноги.

– Почему ты ушла? – Его голос позади нее был очень спокоен.

Она не подняла глаз, склонив покрытую шрамами голову, сложив на груди израненные руки. – Потому что не могла остаться.

Она слышала его дыхание, видела собственную тень, отброшенную фонарем, искаженную и смятую стертыми ступенями из песчаника.

– Ну что ж, – сказал он через какое-то время. – Пойдем-ка лучше.

Моркелеб принес их обратно к долине недалеко от лагеря Джотем. Гарет и Ян ожидали их в холодном мерцании луны и рассвета с лошадьми и мулами, нагруженными для путешествия на север.

– Изулт повесилась, – сказал Гарет, когда Джон и Дженни подошли к нему поближе, чтобы поговорить. – И Саммер, Ледяная Наездница. – Он бросил взгляд на Яна, молча сидевшего в одиночестве на поваленном дереве, но мальчик не глядел ни на него, ни на родителей. – Около полуночи.

Дженни помнила вопли Амайона, все еще отзывавшиеся болью в ее сердце. Одни боги знали, что говорил демон Яну, что обещал, о чем умолял, чтобы помешать Джону избавить этот мир от них. Чтобы не отсылать их по ту сторону зеркала. Одни боги знали, через что прошел Ян, когда она, Дженни, рвалась к Амайону и мучилась из-за него – неужели и он хотел возвращения своего демона столь же отчаянно?

Не может быть, подумала она. У него для утешения есть магия. У нее заболели челюсти – так сильно она их стиснула, и она закрыла рот рукой.

Джон не сказал ничего. Закованный в молчание, он подсадил Дженни на кобылу, что доставил Гарет, взлетел в седло серого боевого коня и наклонился, чтобы пожать руки юного Регента. – Спасибо, – сказал он.

– Я договорился, чтобы Мастер Блайед спокойно возвращался в Гринхайт, – сказал Гарет. – У него там поместье, далеко от семьи, там лорд Эктор не найдет его, если решит доставить ему неприятности. А когда вы с Дженни будете на севере Уайлдспэ, не думаю, что вам нужно будет бояться…бояться приговора моего отца, или лорда Эктора и Совет. То, что Роклис оставила от гарнизона в Корфлине – у них не хватит сил, чтобы пойти против вас, а когда я пополню его, то поговорю с новым командиром.

– То есть ты собираешься пополнить его, да? – Джон немного склонил голову, без выражения, подозрительно.

Гарет был поражен. – Ну конечно. Как только люди будут подготовлены к переходу.

Джон склонил голову и нагнулся с седла, чтобы поцеловать его королевское кольцо. – Тогда еще раз спасибо. За все.

Но все это Дженни видела словно издалека, словно сквозь тысячу слоев темного стекла. Исчезновение Амайона обернулось мраком и усталостью, свинцово-тяжелой потерей чего-то, что наполняло мир магией, многоцветьем и неистовством. У нее болела голова, пульсировали ожоги, а тот провал, откуда исчезла магия, был пропастью в ее душе.

Во всех этих балладах зло было побеждено, порядок восстановлен, а сияющий герой-принц венчался со своей дамой, и оба они были прекрасны и юны. Никто из них , по-видимому, не видел кошмаров и не грезил о том, что потерял. Все раны заживали бесследно, и ничья душа не была разрушена страстными желаниями, одержимостью или сомнением.

Дженни грезила о Зеркале Изикроса. Снова видела сиглы, начертанные на каменном полу серебром и кровью: пузырек слез и мягко сияющий хотвейз звездного света, наконечник стрелы, испятнанный Джоновой кровью. Снова в ее сознании вопил Амайон, но помимо этого, в тихой, спокойной части себя самой, она думала, Я что-то утратила.

Что-то важное.

Она снова видела эту картину.

Белая ракушка Амайона, казалось, притягивала к себе ее внимание и была единственной вещью, которую она видела. Она заставила себя взглянуть вокруг: Там была табакерка, удерживающая демона Блайеда Зимимара, камешек, что был тюрьмой Готписа. Демон мисс Энк был пойман в бутылочку из-под духов, а Саммер – в другую ракушку. Демон Изулт был в еще одном флакон для духов, из алебастра.

Шесть демонов. Восемь холодных серебряных шипов.

Лучше оставь это, милая.

Ты будешь рад увидеть это.

Да, буду.

И вопли Амайона, когда его бросали в Преисподнюю тех, кто ненавидит его, кто будет терзать его вечно, как и вообразить не может род людской.

Шесть демонов. Восемь серебряных шипов.

Карадок и Ян, сидящие за столом, между ними рассыпано восемь драгоценностей. Уничтожь этот камень, сказал Ян, а Карадок покачал головой.

У меня есть причины…

Какие причины? – спросила Дженни.

Прелесть моя! Душа моя! Она снова слышала голос Амайона в сознании, и он заглушал все мысли. Знаешь, что они будут делать со мной? Он ревнует…Он ревнует…

Джон отвернулся, шепча имя Эогилы.

Это пройдет, сказал Моркелеб.

Дженни прислонилась головой к его плечу, где металлические чешуйки были гладки, как стекло.

Ты уверен?

Его тепло проникало сквозь костистые жесткие углы, подбадривая в прохладе ранней осени. Предрассветные туманы рассеивали и тьму ночи и огонь костра, на котором Джон механически жарил лепешки. Дженни подумала, что ради Яна об этом надо бы побеспокоиться ей, но Ян почти ничего не съел за те три дня, о которых она знала, и почти наверняка ранее ел не больше…

Она обнаружила, что и этим она интересуется с трудом, с трудом думает об этом.

Думать о чем-то еще, помимо ее боли и утраты, оказалось очень трудно.

Прошлой ночью ей что-то снилось, она не могла вспомнить, что, и проснувшись, ощутила лишь отчаяние и горечь. Она знала, что ведет себя, как безумная, но ее страстное стремление к Амайону, ее одержимость демоном, были гибельны, заслоняли ей все, что она могла вспомнить…Она подумала, что, возможно, ей снится что-то из Халната, но у нее не было сил вырваться на свободу. Ян молчал, с каждым днем все более уходя в себя. А Джон…

Она обнаружила, что не может больше ясно думать о Джоне.

Все проходит, Дженни, сказал дракон. Это единственная истина, подходящая всем.

Как прошла моя магия? Она зло швырнула ему эти слова, хотя ежедневно говорила себе, что должна принять это и кончить себя жалеть. Но когда всего несколько минут назад ей бросил эти слова Джон, она огрызнулась, Я прекращу себя жалеть, когда ты прекратишь грезить о Королеве Демонов!

Дни без магии были для нее мукой, что удваивалась стыдом, который она ощущала, когда при виде Яна, одним движением зажигающего огонь для костра или лечащего раны отца, ее обжигала обида. Прошлой ночью, ища передышки, она попыталась играть на арфе, которую подарил Яну Гарет, но ее искалеченные руки были медлительны и не слушались, несмотря на лечение Яна, а когда ее сын потянулся к ней, чтобы дотронуться до нее, она застыла, так что он отшатнулся.

Моркелеб не сказал ничего. Во мраке он еще казался существом из плоти, гагата и эбонита. Она знала, что с приходом рассвета она сможет видеть сквозь него, – странная прекрасная прозрачность, включавшая в себя и мрак, и свет.

Он вел их уже третий день, рыская по запутанным ущельям и густым лесам, в которых люди Импертенга все еще воевали с королевством. Всего час назад он возвратился, чтобы сказать им, что дорога на север была свободна и что он сам отправится на Шхеры Света.

А сейчас он сказал, Это только магия, Дженни. Всего лишь одна из тысяч составляющих жизни.

Ее голова дернулась, и она возненавидела его, как ненавидела Джона и всех остальных, и ее ноющие одеревеневшие руки безуспешно попытались сжаться в кулаки, чтобы ударить его. Он тоже так говорит, кинула она ему, он, который никогда не испытал этого, никогда не знал! Для тебя это просто, ты уступил и в обмен получил мудрость – или иллюзию мудрости! А это было сердцевиной моей плоти, сутью моих мыслей, и я не знаю, смогу ли жить без нее!

Без нее? – спросил он. – Или без демона?

Она попыталась уйти в себя, где все было сплошной кровоточащей раной. Где ежедневно, ежечасно звучало имя Амайона.

Амайон не единственный, кто хорошо ее знает, осознала она.

Иди к нему! Джон выкрикнул это, когда она покидала лагерь. Стань драконом, если ты собираешься покинуть меня, но покинь меня или вернись навсегда! Ты уходишь и возвращаешься, и я не знаю, останешься ты в следующий раз или нет!

По ее лицу бежали слезы, похожие на реки крови и боли в сознании. Она сказала, Это ничего для меня не значит, ведь я отдала все, чтобы спасти его. Спасти их.

И он, сказал дракон мягко, чтобы спасти тебя.

Но она только закрыла глаза и прислонила голову к его мощным костям. Ей подумалось, будто что-то коснулось ее волос, хотя был ли это коготь дракона или же видимость руки человека, она не могла сказать; и это принесло ей успокоение и мир, такой же, что, по его рассказам, ощутил на Пустынном Острове Джон.

И как же ты теперь? – спросило он.

Эти слова упали в пылающую болезненную тьму ее души подобно сверкающим алмазам, успокаивая круговерть ее мыслей. Ей показалось, что о чем бы она его ни попросила – пойти с ним на Шхеры Света, найти мир и исцеление, просто обратиться в камень до тех пор, пока его не сотрут тысячелетия дождей – о чем бы она ни попросила, он сделает это.

Казалось, в ее разум вошел мир. Она втянула воздух, села и пробежалась руками по голой израненной коже черепа. Когда-то давно ты спрашивал меня об этом, сказала она. Ты предоставил мне выбор: стать драконом и навсегда жить в мире магии. Наверное, это было бы просто – сделать это теперь.

Он сидел тихо, подобно огромному коту, скрестив передние лапы, а его алмазные глаза мерцали в прозрачности рассвета. Его на мгновение очертил дым от Джонова костра, явив на миг изгиб рогов, удваивая волнистые ленты гривы, а потом растаял скелетообразным призраком.

Может быть, я пробыла с Джоном слишком долго для моего покоя, продолжила она. Вернуться назад теперь, такой, какая я есть, будет нелегко. Быть окруженной жалостью тех, кто знал меня, когда я владела силой. Видеть боль Яна, и Джона… Она отбросила эти мысли. И я не … на самом деле не могу справиться с тем, что, как я думаю, предстоит в будущем.

Потому что Фолкатор не умер, Моркелеб. Фолкатора не было среди тех, кого мы пленили и отправили по ту сторону Зеркала Изикроса. И Фолкатор умнее остальных демонов; он коварнее и осторожней. У него был какой-то план, какой-то замысел помимо драконов и магов, чьи тела он поработил: что-то, касающееся душ магов. Если я уйду с тобой сейчас, если я найду покой сейчас, меня не будет в Уинтерленде, когда он придет снова.

Моркелеб сказал: Ясно.

Ты понимаешь?

Это чуждо драконам , сказал Моркелеб, служить и рисковать и проливать кровь за других. Но может быть, я тоже слишком долго был связан с твоим Стихоплетом, друг мой. Потому что я понимаю. Ты сможешь выдержать?

Дженни взглянула на свои израненные руки. Подумала об Изулт, о Саммер, чье отчаяние от потери сладкого яда их демонов стоило им жизни.

Подумала о Джоне.

Я выдержу, сказала она. Я доверюсь Повелителю Времени, как и должно людям, которые не могут избавиться от боли при помощи магии или искать облегчения в иллюзиях или бессмертии. Это обо мне.

Пусть так, сказал дракон. Я прожил много лет и видел вещи, что получают люди, доверившиеся Повелителю Времени. И горьки они или сладки, или же это лишь иллюзии – не могу сказать. Я бы хотел исцелить тебя, друг мой, но это невозможно: Я, который разрушил Элдер Друн и обратил в руины Ильфердин гномов, я не могу сделать так, чтобы расцвел единственный цветок, которого коснулся мороз.

Его тепло бархатом окружило ее измученное тело, умиротоворяюще, как солнечный свет на северных Шхерах. Поэтому могу только сказать – постарайся справиться. Наблюдай за этим злом и ищи исцеления для себя, даже когда тьма и боль кажутся бесконечными. Я вернусь к тебе, друг мой, чтобы помочь тебе или спасти тебя или просто посидеть на склоне холма и посплетничать, как друзья.

Она улыбалась, когда он расправил призрачные крылья и поднялся с земли, как поднимаются туманы – нездешнем сиянием звездного света и плоти. Я буду здесь, когда ты придешь, Тень Дракона.

Он начал таять в серебряном рассвете и пропал…

Продолжение следует в книге РЫЦАРЬ КОРОЛЕВЫ ДЕМОНОВ.