Текст книги "Черная пантера"

Нечто в том, как она говорила о сэре Филиппе, навело меня на мысль, что Элизабет влюблена в него. У меня не было никаких оснований для подобных выводов, однако я «нутром», как выразилась бы моя няня, чувствовала, что не ошиблась.

Подали кофе.

– Давайте сходим попудрить носик, – предложила Элизабет, когда наши чашки опустели. – Я знаю как пройти в дамскую комнату.

Дамы постарше оживленно обсуждали какие-то вопросы, Анжела беседовала с герцогиней. Мы тихо выскользнули из гостиной и направились к лифту.

– Мы пойдем не туда, где сидят в ожидании свои хозяек горничные, – сообщила Элизабет. – Через пару минут там соберется целая толпа, и мы не сможем даже приблизиться к зеркалу. А вот наверху есть маленькая комнатка для гостей, я часто в ней останавливаюсь. Вот туда мы и направимся.

Мы вышли на четвертом этаже, и она провела меня в очаровательную комнату, отделанную бледно-голубым дамасским шелком. В примыкавшей к комнате ванной висели полотенца и лежало мыло.

– Такое впечатление, будто комната приготовлена для какого-то гостя, – заметила я. – Не страшно, если мы воспользуемся ею без разрешения?

Элизабет засмеялась.

– Не беспокойтесь, – сказала она. – В этом заключается одна из особенностей Филиппа: когда он живет в доме, он требует, чтобы все комнаты были открыты. Он терпеть не может запылившихся простыней и задернутых штор. Он говорит, что это угнетает его. Вы хорошо его знаете?

– Я встречалась с ним только один раз, – ответила я. – В Палате Общин в прошлый четверг. Тогда-то он и пригласил нас на сегодняшний прием.

– Я никогда раньше не видела вашу сестру на приемах Филиппа, – заметила Элизабет. – Значит, ваш зять – депутат Парламента? Мне очень нравится ваше платье, – добавила она, запросто перескочив с одной темы на другую, что, по всей видимости, было особенностью ее поведения. – Как бы мне хотелось иметь хотя бы одно приличное платье! Но каждый пенс тратится на моих сестер, поэтому я счастлива, когда мне перепадает новая шляпка.

– А почему вы не пойдете работать? – спросила я.

– Мама пришла бы в ужас от одной только мысли об этом, – ответила Элизабет. – Она слишком долго вращалась среди особ королевского дома и поэтому твердо убеждена, что у женщины нет другого пути добиться успеха в жизни, кроме удачного замужества.

– Тогда почему же вы не выйдете замуж? – Я не могла преодолеть своего любопытства, мне страшно хотелось услышать ее ответ.

В ее глазах появилось новое выражение. Ее взгляд отразил охватившие ее тоску и страстное желание. Мне стало стыдно от того, что мой вопрос вызвал такие эмоции.

– Я отдала бы все на свете, чтобы выйти замуж, – призналась она.

– Но что вам мешает? – продолжала настаивать я, понимая, что веду себя отвратительно, но не в силах совладать с собой.

– То, против чего трудно бороться, – ответила Элизабет. – Призрак.

– Призрак? – удивленно переспросила я. – Что вы имеете в виду?

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом, – поспешно промолвила она. – Какой губной помадой вы пользуетесь?

Она достала свою помаду и подкрасила губы.

– Прошу вас, расскажите мне, – взмолилась я.

– Хотя мы с вами едва знакомы, но почему-то мне очень хочется, чтобы вы были счастливы. Может, мои слова звучат глупо, сентиментально, но я всем сердцем желаю вам счастья.

Ее лицо озарила улыбка, которая на мгновение превратила Элизабет в красавицу.

– Вы нравитесь мне, Лин, – проговорила она.

– У меня давно не было друзей, которых в той или иной степени волновала бы моя жизнь.

– Но почему призрак? – настаивала я. – Значит, кто-то умер? Она кивнула.

– Как странно, – проговорила я. – Разве вы не в состоянии заставить мужчину, которого любите, забыть все? Разве здравствующая жена не является гораздо более серьезным препятствием? Вы здесь, а та, другая, исчезла навсегда. Заставьте его позабыть ее. Ведь это должно быть так просто.

– Я знаю, что он никогда ее не забудет, – ответила Элизабет.

И внезапно я со всей ясностью осознала, что она говорит о Филиппе Чедлее. Глава 8

Одолевавшее меня любопытство было подобно лихорадке. Я должна была все выяснить. Мне с большим трудом удавалось следить за словами, которые срывались с моих губ и грозили превратиться в поток вопросов, что могло бы разозлить Элизабет. Тогда я ничего не узнала бы. Я стала действовать с несвойственной мне ловкостью. Я знала единственный доступный для себя способ вызвать ее на откровенность.

Я встала и подошла к разглядывавшей себя в зеркале Элизабет, обняла ее за плечи и поцеловала в щеку.

– Это тебе на счастье, – сказала я. – И если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, позови меня.

Она повернулась ко мне. Ее лицо сияло.

– Ты такая милая, Лин, – проговорила она. – Но я просто дура. Ты знаешь, сколько мне лет?

– Не имею представления, – ответила я.

– Мне двадцать семь, – сообщила она. – Двадцать семь – и ни образования, ни денег. Я без всякой надежды на взаимность влюблена в человека, который меня даже не замечает. И с каждым годом я становлюсь все более несчастной, надежда тает с каждым днем.

– Я уверена, что ты слишком мрачно смотришь на вещи, – сделала я попытку разубедить ее. Она невесело рассмеялась.

– Возможно. Будь осторожна, никогда не влюбляйся в человека, который тебя не любит. Твоя жизнь превратится в кошмар.

– Но почему он не любит тебя? – спросила я. – Почему ты не можешь заставить его полюбить тебя?

– Я же сказала тебе, – ответила она. – Он никогда не взглянет на другую женщину.

– Не верю, – упрямо продолжала я. – Такие мужчины бывают только в романах. Страстная любовь, которую они проносят через всю жизнь – это просто плод фантазии.

Про себя я смеялась над тем, с какой уверенностью я говорила о том, о чем не имела ни малейшего представления – что я могла знать о мужчинах? И все же мне казалось, что Элизабет переигрывает в своем отчаянии и ведет себя страшно глупо.

– Если бы только моя семья дала мне шанс! – воскликнула Элизабет. – Ну разве я могу хоть кому-то показаться понравиться, когда у меня такой вид? Мне надо проконсультироваться у косметолога, сходить к портному. Но мама упадет в обморок, если я заговорю с ней об этом. А сестры скажут, что с моей стороны эгоистично продолжать что-либо требовать для себя, что у меня был шанс, но я упустила его.

– Если человек что-нибудь страстно пожелает, он обязательно этого добьется, – сказала я, вспоминая Анжелу.

– Я не могу, – простонала Элизабет. – У меня не хватает, если можно так выразиться, силы воли. Я пасую перед трудностями. Я уверена, что ты сильная, Лин. Как мне хотелось бы быть такой же, как ты.

– Ну, а почему бы тебе не обратить свое внимание на кого-то другого? – предложила я. – Может, это вызовет у него ревность.

– Дорогая моя, он даже не заметит! Если бы я решила выйти за водителя автобуса, он послал бы мне к свадьбе дорогой подарок и навсегда забыл бы обо мне.

– Действительно, надежды мало, – согласилась я.

– Очень мало, – проговорила Элизабет. – Но так обстоят дела, и я постепенно погружаюсь в пучину безысходности.

Я не смогла сдержать улыбки. Преисполненные трагизма высказывания Элизабет совершенно не вязались с ее внешностью.

– Как я смогу помочь тебе, – сказала я, – если ты так легко сдаешься. Послушай, мы будем действовать вместе, и тогда обязательно что-нибудь получится. Я уверена в этом.

Она покачала головой.

– Ты не понимаешь.

– А как я могу понять, – раздраженно проговорила я, – если ты говоришь одними загадками. Она взяла меня за руку.

– Пошли, – сказала она, – я покажу тебе кое-что.

Мы вышли на лестницу, но, вопреки моим ожиданиям, не спустились вниз, а направились к массивной двери. За ней находилась анфилада комнат. Элизабет открыла последнюю дверь в этой череде и зажгла свет. Я увидела, что мы оказались в огромной комнате. Вдоль всех стен от пола до потолка тянулись книжные полки. В углу стоял большой письменный стол, заваленный бумагами. Несмотря на теплый летний вечер, в камине горел огонь, что делало комнату очень уютной. Перед камином стояло несколько больших кресел, которые так и манили к себе.

– Как красиво! – воскликнула я, но Элизабет не дала мне возможности внимательно все рассмотреть.

Она пересекла комнату, открыла узкую дверь между книжными шкафами и позвала меня.

– Я обнаружила это совершенно случайно, – прошептала она. – Нам надо поторопиться, а то нас могут начать разыскивать.

Дверь вела в спальню, все окна которой были завешены изумительными парчовыми шторами, которые никак не сочетались с пустыми строгими стенами. Здесь тоже горел огонь. Мебели почти не было.

Элизабет остановилась посреди комнаты.

– Взгляни, – сказала она. – Это она. Я подняла глаза. Над камином видел портрет женщины. Внезапно кровь отлила от лица, сердце бешено забилось: я узнала эту женщину. На заднем плане была изображена темная драпировка, на фоне которой ее руки и шея казались ослепительно белыми. Ее пристальный взгляд был устремлен на меня. Ее лицо отличалось правильностью линий, темные волосы прикрывала вуаль. Женщина была окружена сверканием изумрудов.

Я узнала портрет. Я знала это лицо так же хорошо, как свое. Тонкий нос правильной формы, полные яркие губы, изящные длинные пальцы, прижатые к покрытой кружевом груди.

– Это и есть призрак! – полным трагизма голосом сообщила Элизабет.

Я совсем забыла о ее существовании, забыла, что она стоит рядом со мной. Я вздрогнула и схватила ее за руку с такой силой, что она вскрикнула.

– Кто она? – спросила я.

У меня не укладывалось в голове, что я не знаю ответа, что не в состоянии назвать имени той, чье лицо было мне так знакомо.

– Ты делаешь мне больно! – воскликнула Элизабет.

– Кто она? – опять спросила я. В камине сдвинулось прогоревшее полено, и от этого звука мы обе вздрогнули.

– Скорее, – проговорила Элизабет. – Нельзя допустить, чтобы нас здесь увидели.

Я была так ошеломлена, что послушно последовала за ней через маленькую дверь, через комнату с книжными шкафами на лестницу. Только когда Элизабет вызвала лифт, я наконец смогла перевести дух.

– Я должна знать, – настаивала я. – Скажи мне. Элизабет удивленно посмотрела на меня.

– У тебя очень странный вид, Лин, – заметила она.

– Скажи мне, – потребовала я.

– Ее звали Надя, – прошептала Элизабет. – Сейчас я больше ничего не могу рассказать.

В этот момент дверь лифта открылась, и перед нами появился лифтер.

– Джентльмены покинули гостиную, мисс, – сообщил он. – Все направляются в концертный зал.

– Спасибо, – поблагодарила его Элизабет.

– Тогда опусти нас на этаж, где находится бальный зал. Думаю, мы не успеем перехватить их в гостиной.

Она оказалась права. Герцог и герцогиня как раз направлялись к своим местам в концертном зале. За ними следовали остальные участники ужина. Те, кто пришел только на концерт, уже сидели на своих местах. Зал был забит до отказа.

Я села рядом с Анжелой, которая, обрадованная тем, что ей удалось усадить рядом с собой Дугласа Ормонда, пребывала в прекрасном расположении духа.

– Где ты так долго была? – спросила она совершенно спокойно. – А я-то боялась, что она будет недовольна.

– Беседовала с Элизабет Батли, – ответила я.

– Замечательно, – воскликнула Анжела, – она хорошая девушка, – и повернулась к Дугласу, полностью забыв о моем существовании.

Со своего места мне была видна голова сэра Филиппа. Нас разделяло шесть рядов. Он склонился к герцогине и о чем-то беседовал с ней. Изредка я видела его профиль. Мои мысли все еще находились в страшном беспорядке, и мне оставалось только ждать, когда мое бешено бьющееся сердце успокоится. Что все это значит? Кто она? Почему мне так знакомо ее лицо? Почему при виде портрета мною овладели такие непонятные эмоции?

Надя. Я встречала это имя только в нескольких романах и в русских сказках. Значит, она русская – но если это так, то разве может нас что-то связывать? Я приложила руку ко лбу и обнаружила, что он покрылся испариной.

– Как все странно. Это бред сумасшедшего, – сказала я себе.

Я дала волю своему воображению, и в результате оказалась на грани умопомешательства. Однако я ничем не могла объяснить, почему я оказалась во власти столь необычных ощущений и почему я теперь никогда не смогу забыть портрет, который висит над камином в спальне сэра Филиппа. Портрет женщины, которую он любил и которая, по всей видимости, любила его.

Я не слышала, как пели лучшие оперные певцы Европы. Зал постоянно взрывался громом аплодисментов. А я сидела как во сне, вспоминая темные глаза и приоткрытые в улыбке яркие губы. Исполнили «Боже, храни короля!», и концерт закончился. Все встали. Я поискала глазами Элизабет, но ее нигде не было.

Как только герцог и герцогиня в сопровождении сэра Филиппа покинули концертный зал, все ринулись к дверям. Я поняла, что отыскать кого-нибудь в этой толчее практически невозможно. Мне удалось найти Генри, но к этому времени Анжела и Дуглас исчезли из виду. Не знаю, нарочно они это сделали или нет, но они просто растворились в толпе. И я осталась наедине со своим зятем.

– Хочешь куда-нибудь пойти? – спросил он. Я покачала головой.

– Ну ладно, – сказал он. – Тогда поехали домой. Думаю, Анжела поедет с Дугласом в его машине, так что нам нет надобности ждать их.

Мы вошли в холл и велели слуге принести нашу верхнюю одежду. Пока мы ждали, к Генри подошел лакей.

– Господин Уотсон? – спросил он.

– Да, – ответил Генри.

– Сэр Филипп просил вас, сэр, оказать ему честь и выпить с ним чаю.

По лицу Генри я догадалась, что он собирается отказаться. Я схватила его за руку и взмолилась:

– Пожалуйста!

– Ты хочешь принять приглашение? – удивился он.

– Конечно.

– А как же Анжела?

– Что мы можем поделан, . – ответила я. Генри повернулся к лакею.

– Передайте сэру Филиппу, что леди Гвендолин Шербрук и я с удовольствием принимаем его приглашение, а леди Анжела уже отправилась домой.

– Слушаюсь, сэр. Сэр Филипп приглашает вас в ресторан. Позвольте проводить вас к другому выходу.

Я взяла горностаевое манто, которое одолжила у Анжелы на этот вечер, Генри надел плащ, и мы направились к расположенной под мраморной лестницей двери, которая вела в небольшой вестибюль. Дверь, выходившая на улицу, была открыта, около нее стояли дворецкий и два лакея. На улице я заметила большой серый «ролле».

Через минуту по лестнице сбежал сэр Филипп.

– Очень сожалею, Уотсон, что ваша супруга уехала домой, – обратился он к Генри.

– Я не знаю, домой она направилась или нет, – ответил тот. – Она ушла еще до того, как мне передали ваше приглашение.

– Думаю, мы с вами вполне подходим для того, чтобы сопровождать леди Гвендолин, – засмеялся он. Потом повернулся ко мне:

– Вам понравился концерт?

– Очень, – ответила я.

На лестнице появился еще один мужчина.

– Спускайся, Дэвид, – позвал его сэр Филипп. – Ты заставляешь нас ждать. Вы знакомы? Полковник Паркер – леди Гвендолин Шербрук – господин Уотсон.

Полковник Паркер, который казался слишком молодым для своего звания, пожал всем руки, и мы двинулись к машине.

– Садись вперед, Дэвид, – сказал сэр Филипп полковнику. – А мы втроем устроимся сзади.

Сэр Филипп сел слева от меня, а Генри – справа. Лакей накинул нам на колени полость. Машина тронулась. Мы с сэром Филиппом сидели так близко друг от друга, что наши руки касались. Меня охватило странное возбуждение.

– Что вы скажете о моем доме? – как бы между прочим спросил сэр Филипп. Мое колебание вызвало у него смех.

– Ну ладно! – сказал он. – Не бойтесь, говорите правду – именно этого я и жду от вас.

– Он ошеломил меня, – ответила я.

– Я и сам нередко испытывал такое же чувство, – признался он. – Помню, в детстве я ужасно боялся этих портретов в гостиной. Мне казалось, что они смотрят на меня и говорят: «Значит, вот кого мы породили – мы не очень высокого мнения о нем».

Мне страшно захотелось расспросить его о другом портрете, рассказать ему, что я увидела в его спальне. Мне захотелось побольше выяснить о картине, на которую он бросает последний взгляд, прежде чем лечь в постель. Мне стало любопытно, как бы он отнесся к тому, что эта темноволосая красавица Надя вызывает у меня живейший интерес.

Мы приехали в фешенебельный ночной клуб, своего рода винный ресторан, которому совершенно непостижимым способом удавалось ограничивать круг своих посетителей только избранными клиентами.

– Я заказывал столик, – сказал сэр Филипп, и нас сразу же проводили в небольшую нишу, где был сервирован стол на четверых.

Полковник Паркер и Генри встретили своих знакомых и остановились поболтать с ними, а мы с сэром Филиппом сели за наш столик. Сэр Филипп велел подать шампанское.

– Расскажите мне о себе, – произнес он голосом, не терпящим возражений. – Я хочу знать, что вы думаете.

Его слова озадачили меня, однако, подчинившись, я принялась рассказывать, как провожу время в Лондоне, как развлекаюсь. Он сидел опустив голову и что-то чертил обгорелой спичкой на скатерти. На меня он не смотрел.

Я наблюдала за ним… Внезапно мне в голову пришла странная мысль: он слушает мой голос и не пытается вникнуть в то, о чем я говорю. Я замолчала.

– Продолжайте, расскажите еще, – немедленно потребовал он.

Однако меня не покидала уверенность, что он не слушает меня, и я, решив проверить, вставила в свой рассказ несколько совершенно бессмысленных фраз. Он не обратил на это внимания.

– Вы не слушаете меня, – сказала я.

– Слушаю, – тихо проговорил он. – И с гораздо большим интересом, чем вы можете себе представить.

– Но не меня, – настаивала я.

Он бросил на меня оценивающий взгляд и сказал:

– А вы не глупы, как я погляжу.

– Зачем вам нужно, чтобы я говорила, если вы совсем не слушаете? – спросила я. Смутившись, он опять взял в руку спичку.

– Честно говоря… – начал он и замолчал.

– Мой голос напоминает вам о ком-то? – закончила я.

– Почему вы это сказали? – резко спросил он.

– А теперь объясните мне, почему вы меня так назвали, когда мы встретились в Палате Общин?

Мне не хотелось отвечать ему. У меня не было желания даже попытаться объяснить ему, к тому же я сама не знала, как это истолковать. К своему облегчению я заметила, что к столику пробираются Генри и полковник Паркер.

Глава 9

Впервые в жизни я наслаждалась ощущением своей власти. Я знала, что сэр Филипп очень хочет поговорить со мной, что ему хочется остаться со мной наедине, без Генри и полковника Паркера, – я буквально чувствовала это. Однако он был слишком хорошо воспитан, чтобы хоть в чем-то проявить свое недовольство тем, что наше уединение было нарушено Генри и полковником Паркером. Веселые, оживленные, они принялись рассказывать мне о некоторых посетителях.

Мне доставляло огромное удовольствие участвовать в их разговоре, флиртовать с полковником, который из кожи лез ради того, чтобы овладеть моим вниманием, и через несколько минут пригласил меня танцевать.

– Думаю, это будет несправедливо: вас трое, а я одна, – сказала я, сделав вид, будто смущаюсь.

Я прекрасно сознавала, что мое нежелание танцевать только разозлило сэра Филиппа, потому что во время танца он наверняка собирался продолжить разговор, прерванный появлением Генри и полковника Паркера.

Мне трудно объяснить, почему вдруг я стала кокетничать. Это было совершенно несвойственно мне, однако весь сегодняшний вечер я была не такой, как всегда. С того самого момента, когда я увидела сэра Филиппа, я почувствовала, что во мне что-то изменилось. Нет, слово «изменилось» не совсем полно отражает то, что со мной произошло. Я бы сказала, что наша встреча пробудила ото сна доселе дремавшую часть моего существа, а портрет Нади только способствовал скорейшему проявлению новых черт моего характера.

Уже поздно ночью сэр Филипп и полковник Паркер отвезли нас с Генри домой» Пожелав своему зятю спокойной ночи, я наконец осталась одна, и только после этого я смогла как следует обдумать то, что увидела в спальне Чедлей-Хауса.

Я разделась и накинула халат. Раздвинув шторы и встав у окна, я долго смотрела на растущие в саду высокие деревья, освещенные таинственным светом луны. Царившее в самом сердце Лондона безмолвие и покой изредка нарушались проезжавшими машинами, которые развозили по домам последних посетителей ночных клубов. Отбрасываемые деревьями тени казались преисполненными колдовства и холода, которые не мог побороть свет уличных фонарей. Ветер шелестел в листьях деревьев, воздух был напоен слабым ароматом цветов, смешанным с запахом нагретых солнцем мостовых.

Я стояла у окна и чувствовала, как на меня нисходят покой и умиротворение. Мое напряжение и нервное возбуждение медленно отпускали меня. Однако я понимала, что в моей душе зарождается нечто необыкновенное, чему я никак не могла найти объяснения, – этот процесс затронул все мое существо, и я была не в силах остановить его.

Кем была Надя? Почему мне знакомо ее лицо? Почему ее портрет и все, что связано с сэром Филиппом, вызвало у меня такие странные ощущения? Разве я люблю его, спрашивала я себя. Я не могла ответить на этот вопрос. Смешно в подобном случае думать о любви с первого взгляда. Я ведь уже не истеричная школьница, однако любой сторонний наблюдатель мог бы запросто обвинить меня в экзальтированности. К тому же я понимала, что новые ощущения затронули не только мое сердце, но и мозг – все мое «я».

Я прошлась по комнате. Как жаль, что мне не с кем поговорить, что нет человека, который подвел бы меня к пониманию хотя бы части обрушившихся на меня проблем – но как мне объяснить постороннему, что происходит во мне?

Мне вспомнилось, что мама говорила о моем воображении. Я сказала себе, что все события – это лишнее доказательство тому, как я позволила своим фантазиям возобладать над здравым смыслом. Я же обещала маме держать себя в руках. И не выполнила обещания. И все же как же просто считать все плодом воображения и отрицать, что всему есть обоснованное объяснение!

– Забудь об этом! Забудь о сэре Филиппе, о портрете, о своих дурацких идеях! – приказала я себе, в то же время зная, что не способна на это.

К тому же я не могла не признать, что с нетерпением жду следующей встречи с сэром Филиппом.

В клубе, когда все поднялись из-за стола, мы с ним оказались впереди. Мы вышли на улицу и остановились в ожидании, когда подадут нашу машину.

– Можно, я позвоню вам завтра? – тихо проговорил сэр Филипп.

Я едва успела ответить «конечно», как подошел Генри с полковником. Сэр Филипп почти не разговаривал со мной, пока мы ехали домой.

– Спокойной ночи, леди Гвендолин, – официальным тоном обратился он ко мне Я знала, что он заставляет себя сдерживаться, проявляя безразличие, которого на самом деле не испытывал. Он пожал мне руку, и я почувствовала, как она холодна.

Неужели он испугался собственного интереса ко мне? Я отбросила эту мысль как нереальную. Тот факт, что при его появлении меня охватили такие непонятные ощущения, вовсе не означал, что и он должен испытывать такие же чувства. И в то же время меня удивило его замечание по поводу моего голоса. Нежели мой голос похож на голос Нади? Если так, то это очень странно.

Всю ночь я провела без сна, продолжая забрасывать себя вопросами, на которые не находила ответов. И только когда первые лучи солнца осветили мою комнату и в доме начали просыпаться слуги, я забылась тяжелым беспокойным сном. Мне приснился сон, в котором переплелись и Элизабет, и сэр Филипп, портрет.

Было одиннадцать, когда я попросила, чтобы принесли завтрак. Я как раз наливала себе кофе, когда зазвонил телефон. Я сняла трубку.

– Сэр Филипп Чедлей, миледи, – раздался голос дворецкого.

– Соедините, – ответила я, стараясь говорить как можно спокойнее.

Через несколько секунд я услышала сэра Филиппа:

– Здравствуйте.

– Доброе утро, – весело отозвалась я. – Я только что проснулась. Надеюсь, вы не пытались связаться со мной раньше.

– Нет, – ответил он. – Я рад, что вы хорошо спали.

– Спасибо за чудесный прием, – вежливо поблагодарила я.

– Вы согласны пообедать со мной сегодня? – спросил он.

Я колебалась, и вовсе не потому, что не хотела встречаться с ним. Мне почему-то стало очень неприятно при мысли, что придется сообщить Анжеле о его приглашении.

– Если вас это не устраивает, – предложил он, – мы могли бы съездить в Рейнлаф и посмотреть, как играют в поло. Я заехал бы за вами примерно без четверти три.

– Это меня устраивает, – согласилась я. – Я еще не знаю, какие планы у Анжелы на первую половину дня. Только прошу вас, не заезжайте за мной. Я сама подъеду к вашему дому.

– Вы уверены, что так лучше? – спросил он. – Я мог бы послать за вами машину.

– Нет, лучше я приеду к вам, – настаивала я.

– Прекрасно, – сказал он. – Но не рассчитывайте, что рано вернетесь домой – в сегодняшнем матче играют отличные команды, и может оказаться, что нам захочется посмотреть игру до конца.

– Хорошо, – ответила я.

Мы попрощались, и я откинулась на подушки, даже не попытавшись доесть остывавший завтрак. Я стала прикидывать, как мне избежать разговора с Анжелой. Весьма вероятно, что во второй половине дня она отправится куда-нибудь с Дугласом, но мне все равно придется отчитываться перед ней. Я взяла лежавший на тумбочке возле кровати блокнот, в который записывала самые важные визиты. Сегодня вечером нам предстояло отправиться на танцы в один дом, предварительно отужинав с хозяйкой, – и никаких обедов и коктейлей… До вечера я свободна!

И тут меня осенило. Я схватила телефонный справочник, открыла его на букве «Б»и нашла адрес и телефон леди Батли. Набрав номер, я попросила позвать мисс Элизабет. Она долго не подходила. Наконец Элизабет взяла трубку.

– Привет, – сказала я. – Это Лин – Лин Шербрук.

– Привет, – ответила она. – Что произошло с тобой вчера вечером? Я так и не нашла тебя после концерта.

– Мы все потеряли друг друга, – сказала я.

– Я собиралась позвонить тебе, – сообщила Элизабет, – но потом решила, что ты будешь занята и не сможешь встретиться со мной.

– Глупости! – запротестовала я. – Я сама звоню тебе, чтобы предложить пообедать вместе, если у тебя нет других дел.

– С удовольствием, – согласилась Элизабет.

– Только не у меня дома, – поспешно добавила я. – Давай сходим куда-нибудь, где можно спокойно поболтать. Как насчет «У Гюнтера»?

– Отлично, – ответила она. – Когда – в четверть второго?

– Меня это устроит, – сказала я. – Не опаздывай, а то мне надо будет уйти без двадцати три.

Десять минут спустя, когда я вошла в комнату Анжелы, я впервые в жизни солгала.

– Элизабет Батли пригласила меня на обед, – сообщила я. – Можно мне пойти? Мне кажется, у нас с тобой ничего не назначено на это время.

Я заметила, что Анжела облегченно вздохнула.

– Прекрасно, – проговорила она. – Ко мне приедет Дуглас, а потом мы с ним поедем на теннисные соревнования в Уимблдон.

– Ты не сердишься, что я приняла приглашение, не посоветовавшись с тобой? – спросила я, чувствуя себя самой настоящей лицемеркой и в то же время стараясь не испортить хорошего настроения Анжелы.

– Естественно, нет, – ответила она. – Я рада, что ты подружилась с Элизабет Батли – лучшей подруги тебе не найти. Элис Батли ведет себя слишком заносчиво. Хотя она бедна как церковная мышь, однако ухитряется сделать так, чтобы ее приглашали на все приемы. Всем известно, что она многие годы пытается женить Филиппа Чедлея на Элизабет.

Я повернулась так, чтобы Анжела не видела моего лица, и принялась рассматривать расставленные на туалетном столике безделушки.

– А почему он не женится на ней? – как бы между прочим спросила я. – Элизабет кажется мне довольно привлекательной.

– Что ты! Филипп Чедлей убежденный холостяк, – со смехом ответила Анжела. – И ярый женоненавистник! Сколько женщин и честолюбивых мамаш из кожи лезли, лишь бы заполучить его! Кстати, я слышала, что вчера он пригласил вас в клуб. Интересно, ради чьих красивых глаз – твоих или моих!

– Без сомнения, твоих, – сказала я. – У меня возникло впечатление, что он ужасно расстроился, когда Генри сообщил, что ты уже ушла.

– Ты действительно считаешь, что я понравилась ему? – спросила Анжела. – Насколько мне известно, та женщина, с которой у него много лет назад была связь, была темноволосой. А мужчинам нравятся женщины одного типа.

– Разве? – проговорила я, чувствуя, что замечание Анжелы, как это ни странно, разочаровало меня.

– Конечно, – продолжала Анжела. – Вот, к примеру, Дуглас. Он никогда не обращал внимания на блондинок, хотя – Бог свидетель – они толпами бегали за ним. Как ты думаешь, могу ли я пригласить Филиппа Чедлея на ужин седьмого числа – у нас будет именно такой прием, который должен ему понравиться. Жаль, что меня не было вчера. Просто мы с Дугласом разминулись с тобой. Мы сами не знали, куда отправиться, и поехали в посольство. Как бы то ни было, – успокоила она себя, – он обязательно пришлет мне приглашение – если я на самом деле заинтересовала его.

Меня рассмешила не только самоуверенность сестры, но и быстрота, с которой у нее пробудился интерес к другому мужчине, как только она решила, что нравится ему. Я поняла, что ее любовь к Дугласу не была столь всепоглощающей, если она может находить время для других поклонников.

– Когда ты вернешься домой? – спросила я.

– Ну, около шести, – ответила Анжела. – А ты что собираешься делать?

– Элизабет предложила сходить в кино, – проговорила я, надеясь, что голос не выдаст меня.

Но Анжеле было совершенно безразлично, чем я буду заниматься.

– Хорошо, – сказала она. – Думаю, сегодня вечером тебе стоит надеть белое платье. Я закажу для тебя розовые камелии – ими ты украсишь волосы. Нужно оттенить твой белый туалет каким-нибудь ярким мазком.

Она взяла «Дейли Скеч», и я, увидев, что мои дела больше ее не интересуют, радостно выбежала из комнаты. Я поднялась к себе и принялась исследовать свой гардероб. Не имеет значения, в чем я буду вечером, – главное, что я надену сейчас. Мне очень хотелось произвести впечатление на сэра Филиппа.

Должно быть, я преуспела в выборе туалета, так как Элизабет, с которой я встретилась «У Гюнтера», рассыпалась в комплиментах.

– Ты очень красива, Лин, – с завистью проговорила она. – Мне тоже хотелось бы так выглядеть.

Я засмеялась.

– Я всегда мечтала выглядеть по-другому, – призналась я. – Если хочешь знать, я всегда стремилась быть похожей на ту женщину, чей портрет висит в спальне Филиппа Чедлея: темноволосой, изящной и утонченной.

– А вот у меня совсем нет желания походить на нее, – бросила Элизабет.

– Наверное, она была очень привлекательной, – сказала я.

– Будь она сейчас жива, она не показалась бы тебе привлекательной, – ответила Элизабет. – Она выглядела бы старухой.

– Сколько же ей было бы? – поинтересовалась я.

– За сорок, – ответила Элизабет. – Она умерла сразу после войны.

– Так давно? – удивилась я. – Ты, видимо, что-то напутала, Элизабет. Не может быть, чтобы он столько лет продолжал любить ее.