Текст книги "Почти ангелы"

– Да, большинство семей едят мясо по воскресеньям.

– А потом сон? Думаю, это тоже обычай?

– Ну, для пожилых людей, возможно!

– Восхитительно! – сказала, присоединяясь к ним, Кэтрин. – Обожаю спать в воскресенье после полудня. Где вы живете? – спросила она у Дейдре.

Дейдре объяснила.

– Полагаю, с родителями?

– Да, с мамой, братом и тетей.

– Как вам повезло, что у вас есть родные! У меня уже никого нет, – грустно сказала Кэтрин.

– Они так донимают, – вздохнула Дейдре. – Как бы мне хотелось собственную квартиру!

– Но они же о вас заботятся, – отозвалась Кэтрин. – Беспокоятся, когда вы задерживаетесь или приходите поздно. Наверное, ваша мама лежит без сна, пока вы не вернетесь, и окликает вас, когда вы стараетесь беззвучно прокрасться наверх.

Дейдре рассмеялась:

– Именно так.

– А по воскресеньям вся семья собирается на большое чаепитие. В Лондоне по воскресеньям после полудня просто отвратительно. Квартира завалена скомканными воскресными газетами, а после чая – грустный звон колоколов.

– Приезжайте к нам как-нибудь на чай, – стеснительно предложила Дейдре. – Если, конечно, осилите дорогу. Боюсь, придется довольно долго ехать на автобусе.

– С удовольствием! Мне правда можно приехать как-нибудь в воскресенье?

– Разумеется, мама будет рада с вами познакомиться. Как по-вашему, рискнуть мне и Тома пригласить? – вырвалось у Дейдре, ободренной дружеской манерой Кэтрин.

– Ну конечно! Он слишком занят своей злосчастной диссертацией, ему будет полезно от нее оторваться.

Кто-то поставил на патефон пластинку, и несколько человек начали танцевать. Когда Ванесса встала, все увидели, что на ней плотно облегающие брючки расцветки под леопардовую шкуру. В сочетании с длинными серебряными серьгами и черной водолазкой-американкой без рукавов они производили потрясающее впечатление.

Жан-Пьер откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и, молитвенно сложив руки, слушал джаз, точно это был Бах.

Внезапно Дейдре поняла, что Том приглашает ее танцевать.

– Без всяких антраша, как у Ванессы и ее эфиопского малого, – успокоил он ее. – Танцевать я умею только самые обычные танцы: в обход комнаты и поворачивая на углах. Мы ведь такие танцы предпочитаем, верно?

Взяв правую руку Дейдре, он приложил ее к своему сердцу.

– Мы же вообще никогда раньше не танцевали, – ответила Дейдре, чувствуя себя довольно неуклюжей, но совершенно счастливой, что он так необычно выделил ее среди всех.

Она закрыла глаза, стараясь удержать мгновение, но оно, разумеется, не задержалось. Вскоре пластинка закончилась, и, хотя тут же поставили другую, она тоже закончилась, и, наконец, гости начали расходиться.

После благодарностей и прощаний Дейдре очутилась на улице с Марком и Дигби, которые как будто шли в ее сторону.

– А неплохая получилась вечеринка, – бесстрастно заметил Марк. – Уйма еды и выпивки.

– Да, у Кэтрин вечеринки обычно хорошие, – отозвался Дигби. – Женщина, которая умеет и готовить, и печатать… Что еще нужно мужчине для счастья?

– Мне она показалась ужасно милой, – внесла свою лепту Дейдре теплым тоном, к какому безотчетно прибегают женщины, когда хвалят перед мужчинами представительниц своего пола.

– Уж Том-то умеет хорошо устроиться, – сказал Марк. – Наверное, воспитание правящего класса дает о себе знать. Отхватил грант Копперсмита, а они, пожалуй, самые лучшие, и уютную квартирку в придачу.

– Так он живет в том же доме? – спросила Дейдре.

– Он живет в той же квартире, – ответил Дигби.

– С Кэтрин, – добавил Марк.

– Он живет с Кэтрин? – Голос у Дейдре оборвался, она не могла поверить, что Марк и Дигби действительно имеют в виду то, что как будто подразумевали. – То есть он ее любовник? – продолжала она высоким неестественным голосом.

– Ну, мы его напрямую не спрашивали, но, надо полагать, так дела обстоят.

– Отношения должны быть взаимными: женщина выступает подательницей пищи и крова и еще печатает ему на машинке, а мужчина привносит бесценный дар – себя самого, – отозвался Марк и, чуть покачнувшись, налетел на дерево. – В нашем обществе это встречается чаще, чем думают.

– Интересно, а нам удастся найти кого-то, кто бы нас опекал? – задумчиво протянул Дигби. – Может, надо дать объявление в какой-нибудь научный журнал. «Два представительных молодых антрополога, чуть за двадцать, хотели бы познакомиться с умеющей сочувствовать женщиной не старше тридцати пяти с собственной квартирой и личным доходом; цель – проживание с питанием».

– Мисс Кловис и мисс Лидгейт могли бы нас взять, – предположил Марк. – Думаю, они на самом деле добрые, но, наверное, придется «помогать с тяжелой работой по дому», как говорится в объявлениях.

– И все равно Кэтрин очень привлекательная, – сказал Дигби. – Лучше бы нам метить на кого-то помоложе, чем Кловис и Лидгейт.

Пораженная Дейдре шла между ними в молчании, пропуская мимо ушей фривольные шуточки. Ей никогда не приходило в голову, что у Тома может быть другая женщина. Она не задумывалась о том факте, что если она сразу в него влюбилась, то его могут любить и другие женщины.

– Наверное, они поженятся? – спросила она наконец.

– Кто? Том и Кэтрин? Нет, не думаю, – ликующе отозвался Марк. – Кэтрин не очень хочет ехать с ним в Африку, к тому же она не антрополог. Ему бы гораздо лучше жениться на Примроуз или Ванессе.

– Или даже на тебе, – сказал Дигби, дружески сжимая ей локоть. – Ты ведь достаточно молода, чтобы тебя сформировать.

– Надеюсь, поезда еще ходят, – выпалила Дейдре, когда они подошли к станции подземки. – Так что мне лучше поторопиться. Пока!

Она сбежала прежде, чем молодые люди успели предложить проводить ее до поезда, чего оба в любом случае не сделали бы.

– Как по-твоему, ее что-то расстроило? – спросил Дигби, когда они пошли дальше.

– Нет, а тебе что показалось?

– У нее был такой вид, точно она вот-вот расплачется… когда мы заговорили про Тома и Кэтрин.

– Но ведь она едва знакома с Томом.

– Да, но, думаю, он ей нравится. Интересно, с ней все в порядке? Кому-то из нас следовало бы проводить ее домой… Что, если нет такого позднего поезда, как она рассчитывала?

– Проводить домой? – изумленно переспросил Марк? – Тебе что, выпивка или ночной воздух в голову ударили? Да она, наверное, за сотню миль отсюда живет. Пора бы уж излечиться от таких старомодных мыслей.

– Да, конечно, вечно забываешь, что женщины теперь считают, что они нам ровня. Но иногда все-таки вспоминается, что когда-то мы были сильным полом, – почти грустно отозвался Дигби.

– Конечно, если ей действительно нужен Том, – продолжал Марк с сияющими глазами, как бывало всегда, стоило ему учуять толику интересных сплетен, – нет причин, почему бы ей его не заполучить. Ты заметил, что и он сегодня был как будто заинтересован? Несколько препятствий на пути только подсластят ей победу.

Они вышли на маленькую площадь, где полукругом стояли некогда красивые, а теперь облезшие и пришедшие в упадок дома, – в одном из них они снимали квартиру вместе со студентом из Африки. Когда они открыли входную дверь, их приветствовало клацанье его пишущей машинки. На кухне было полно немытой посуды, и молока к завтраку не осталось. За написанием подстрекательских статей для своей африканской газеты мистер Эфраим Оло любил пить какао.

7

Преодолев шок от известия, что Том и Кэтрин живут вместе, Дейдре снова немного повеселела. В девятнадцать надежды не остаются разбитыми надолго, и вскоре Дейдре сумела найти в ситуации много обнадеживающего. Марк и Дигби не верили, что Том с Кэтрин поженятся, да и впечатления по уши влюбленной эта пара не производила, хотя затруднительно понять, как бы они могли бурно проявлять свои чувства на вечеринке, где оба занимались гостями. И вообще Кэтрин не особенно красива, даже не слишком молода, поэтому вполне вероятно, что Том начинает от нее уставать, особенно учитывая, что она не антрополог, а потому не способна проявлять искренний интерес к его работе. Это последнее Дейдре считала чрезвычайно важным: право же, это ведь большая привилегия, особенно если вспомнить, что сам по себе труд антрополога труден и плохо оплачивается. Нет, ей не хотелось лишить Кэтрин любви Тома, ведь та ей понравилась: так молодая девушка часто восхищается женщиной постарше, которая, если смотреть со стороны, живет интересной и достойной зависти жизнью. Ведь Кэтрин казалась Дейдре личностью поистине замечательной: ее богемные квартира и образ жизни, ее писательский труд заоблачно отличались от предместья, которое Дейдре находила удушающим и из которого, как ей теперь чудилось, она стремилась вырваться.

Визит Кэтрин и Тома на чай назначили на Троицкое воскресенье. За завтраком обсуждали посещение церкви. Миссис Свон расстраивалась, что Дейдре не пошла на раннюю службу. Священник называл ее «низкой мессой», но сама Мейбл пока не готова была принять эту непривычную и почему-то довольно шокирующую терминологию.

– Малькольм и мистер Дулк собирали пожертвования, – сказала она. – Такая приятная была служба, жаль, что ты не пошла, милая.

– Мне не хотелось, – уклончиво ответила Дейдре. – Правда, не знаю, верю ли я еще во все это.

За столом повисло молчание. Малькольм передал чашку, чтобы ему налили еще кофе. Рода взяла еще один тост. Никто не произнес ни слова, но Дейдре почувствовала, что ее замечание было довольно ребяческим и в дурном вкусе.

– Что там играл органист, когда мы причащались? – спросил Малькольм. – Мне подумалось, довольно приятная мелодия.

– Звучало как «Свадебный пир Гайаваты», – встревоженно сказала Рода. – Ну, знаешь, Тейлора Кольриджа. Но сомневаюсь, что это была та самая вещь.

– Мистер Льюис импровизировал, – внесла свою лепту миссис Свон. – К причастию пришли почти сто человек, и, рискну сказать, он мыслями был далеко. По-моему, музыка была не такая уж неподходящая, ведь и среди индусов много христиан.

– Гайавата был не индусом, а краснокожим индейцем, – возразил Малькольм.

Разговор грозил увести в дебри, поэтому Мейбл сменила тему, упомянув, что на одиннадцатичасовой службе будет процессия.

– На нее я, пожалуй, схожу, – заявила Дейдре. – Тот еще, наверное, получится спектакль.

Мейбл мудро воздержалась от комментариев и с радостью увидела, что, когда пришло время, Дейдре оделась выходить с Родой и Малькольмом. Сама она осталась готовить воскресное мясо, отличное телячье филе.

Вот если бы я жила одна в квартире, как у Кэтрин, думала Дейдре, сидя на их обычной скамье между братом и теткой, мне не пришлось бы беспокоиться из-за мира в семье и как бы не обидеть кого-то.

Чтобы заполучить любимые места, они пришли даже чересчур рано, и заняться было нечем, только оглядывать церковь, которая, подобно множеству церквей в предместье, была построена в начале нынешнего века и не могла похвастаться ни старинными надгробиями, ни выдающимися красотами архитектуры. Все, что возможно, было начищено до блеска – от подсвечников на алтаре и кафедры до мемориальных досок покойных священников – Эрнста Хью Ла-Мотта-Споффорда, Джорджа Уильяма Брэндона и Джеймса Эдварда Фергюсона Лоу. Нынешнему держателю прихода Лоренсу Фолксу Талливеру довольно долго придется ждать, пока его увековечат в бронзе, поскольку он был очень и очень бодр для своих средних лет. Зато в службы он привнес множество разных моментов, обернувшихся поразительными новшествами для его паствы. Ему достало мудрости вводить их постепенно, так что к тому времени, когда его церковь завоевала право ставить после своего названия в «Церковном справочнике» Моубрейя загадочные буквы DSCR[9]9
  DSCR – сокращения, ставившиеся после названия англо-католических церквей в справочниках первой половины XX в.: D – ежедневная месса; S – воскресная месса и приходское собрание по воскресеньям в фиксированное время; С – исповеди выслушиваются в заявленное время; R – постоянное, зарезервированное число облаток для причастия.


[Закрыть], большинство прихожан даже гордились, что стали принадлежать к «высокой церкви», сами того не заметив. Только стариков еще немного пугали колокола и благовония, зато молодые были со святой водой (по весьма удачному выражению отца Талливера) в своей стихии.

Разумеется, если вообще надо ходить в церковь, говорила себе Дейдре, такого рода служба гораздо интереснее и более достойна сравнения с религиозными церемониями народов, про которые она читала в учебниках по антропологии. В церковь заглядывали и неместные, чего в былые дни мистера Лоу никогда не случалось. Прямо сейчас один такой «неместный» шел по проходу, выискивая себе местечко, поскольку отец Талливер покончил со старой системой карточек на скамьях, которые отмечали места постоянных прихожан и благотворителей по подписке на нужды прихода. Обычно на подходящие скамьи чужих провожал служка, мистер Дипроуз, но этот посетитель как будто от него ускользнул, и, обернувшись на звук шагов, Дейдре увидела Жан-Пьера ле Россиньоля в светло-сером костюме и с желтыми перчатками в руке. С мгновение он взвешивал варианты, потом прошел к скамье поближе к алтарю, по всей очевидности решив, что оттуда будет лучше всего видно происходящее.

– Смотри, тот человек сел на скамью Дулков, – шепнул сестре Малькольм. – Может, следует попросить его пересесть?

Но не успел он что-то предпринять, как подошли сами Дулки, и все заметили, как они замешкались в проходе при виде незнакомца. Мало что может больше опечалить или даже выбить из колеи постоянного прихожанина церкви, которая обычно заполнена лишь наполовину, чем тот факт, что его обычное место уже занято. Возможно, за сорок лет посещения церкви с Дулками вообще такого не случалось. Правда, была свободна скамья впереди и еще одна сзади, но это совсем не одно и то же. Их скамья находилась точно напротив того места, откуда зимой из вентиляционной решетки исходили самые жаркие потоки воздуха. На дворе стояло лето, но это не имело значения.

– Что они будут делать? – шепнула Рода Дейдре.

С мгновение в воздухе висело напряжение, потом миссис Дулк как будто овладела собой и сделала шаг, точно собиралась подойти к скамье. Жан-Пьер с очаровательной улыбкой подвинулся и любезным жестом опустил перед ней подставку для коленопреклонений. Сняв перчатки и лисью горжетку, миссис Дулк преклонила колени для разочарованной молитвы. Мистер Дулк даже этого попытаться не успел, поскольку раздался звон колокольчика, органист заиграл что-то неопределенное и показалась процессия.

По случаю большого церковного праздника служки облачились в отороченные кружевом стихари, а отец Талливер был особенно великолепен в бело-зеленом. Жан-Пьер едва ли мог выбрать лучший повод посетить церковь и сейчас, похоже, напряженно следил за происходящим. Проповеди как таковой не было, то есть отец Талливер не поднимался на кафедру, но остался стоять в алтаре и произнес несколько слов о значении Троицы, кратко разъяснив смысл термина «Параклит»[10]10
  Утешитель (греч.); эпитет Святого Духа.


[Закрыть]. Служба получилась красивая, и прихожане единодушно почувствовали себя чуть возвышеннее от того, что ее посетили.

Дейдре немного беспокоилась из-за Жан-Пьера, вспоминая свое поспешное приглашение – или полуприглашение – на вечеринке заглянуть на воскресный ленч. Ей и в голову не могло прийти, что он действительно объявится. Может, попросту ускользнуть, тогда не возникнет неловкой ситуации? Но из церкви все выходили вместе, и невозможно было избежать приветствий.

– Значит, вы все-таки пришли, – с запинкой сказала она. – Вам понравилась служба?

– Я нашел ее очаровательной. – Жан-Пьер поклонился.

Едва ли подходящее слово, подумала Дейдре, хотя поняла, что он имел в виду.

– Разумеется, я чувствовал себя почти как дома, хотя есть интересные различия в ритуале.

– Так вы католик, мистер… – Рода призывно посмотрела на Дейдре, которая пока не представила симпатичного молодого человека.

Дейдре всегда забывала, что людей нужно знакомить, или начинала не с того, но наконец выяснилось, кто такой Жан-Пьер, и Рода заметно повеселела.

– Обязательно останьтесь и пойдемте к нам на ленч, – сказала она. – Мы так любим знакомиться с друзьями Дейдре. Моя сестра, то есть мать Дейдре, будет просто счастлива. Она дома, готовит еду… Разумеется, все не так, как прежде, – туманно добавила она.

Дейдре предположила, что она вспоминает старые времена, когда у них была кухарка.

– Думаю, в Англии произошла целая социальная революция, – вежливо отозвался Жан-Пьер. – Динамика культурных перемен.

– Такая жалость, – протянула Рода, гадая о смысле конца его фразы. – То есть кое в чем. Хочется, конечно, чтобы все распределялось более равномерно, это было бы хорошо…

– Конечно, если тебе достается большая часть, – ринулся открывать калитку Жан-Пьер. – Какой очаровательный дом!

– Разумеется, отдельно стоящий, – сказала Рода, – а это немалое преимущество.

– Да, отдельность – вещь хорошая, отстраненность, так сказать. Но ведь и ее может быть иногда в избытке?

– Как насчет коктейля? – предложил Малькольм.

Рода испытала некоторое облегчение, когда «молодежь», как она их мысленно называла, забрала джин с тоником в сад. Сама она поспешила на кухню рассказать сестре новости.

– Знаю, ты не будешь против, что я пригласила его на ленч. Кусок телятины на сей раз далеко не маленький, и мы ведь хотим, чтобы к нам ходили друзья Дейдре, верно? Конечно, он француз и выглядит довольно иностранно, особенно желтые перчатки, но по-английски говорит очень чисто и вообще кажется обаятельным. Как по-твоему, у нас хватит овощей? – продолжала она довольно суетливо. – Пойду-ка я накрывать на стол. Он по ошибке сел на скамью Дулков, но подвинулся, когда они пришли, так что ничего страшного не произошло. Он опустил миссис Дулк подставочку для ног… Пожалуй, не найдешь англичанина, который бы так поступал. Еще только двадцать минут второго… Как хорошо, что отец Талливер не прочел полноценной проповеди, просто рассказал про смысл Пятидесятницы.

– А в чем, собственно, смысл? – спросила Мейбл, сидевшая за кухонным столом и слушавшая счастливое скворчание жаркого в духовке. – Я часто себя спрашиваю.

– О, по происхождению она еврейская или греческая, – возбужденно пустилась объяснять Рода. – И «Параклит» тоже с греческого. «Приди святой Параклит-Заступник»? Помнишь? Так псалом называется. Наверное, салфетки лучше положить кружевные…

– Бога ради.

Мейбл подумала, что Рода после проведенного в церкви утра кажется больше Марфой, чем она сама, проведшая мирное утро на кухне. Хорошо, что Дейдре пригласила друга на ленч, но будем надеяться, что сестра не слишком это раздует. В последнее время настроение у Дейдре слишком часто меняется, с ней тяжело, так что надо быть очень тактичными.

Ленч прошел просто замечательно, и всем понравился Жан-Пьер, который вопросы о жизни английского предместья задавал так очаровательно, что никому и в голову не пришло бы обидеться. После ленча Мейбл и Рода пошли мыть посуду, а остальные удалились с кофе в сад. Послеполуденные часы выдались жаркими, и воскресную тишину нарушал только далекий рев газонокосилки.

– Не буду мешать вам спать, – вежливо произнес Жан-Пьер. – Наверное, летом это будет под открытым небом?

Малькольм откинулся на спинку шезлонга.

– Только пожилые люди и старики спят после ленча, – объяснил он. – Я обычно хожу в клуб играть в теннис.

– И сегодня собираешься? – спросила Дейдре, размышляя, как будет поддерживать разговор, если останется одна с Жан-Пьером.

– Да, часа в три, наверное. Возможно, вы тоже захотите пойти? – повернулся он к Жан-Пьеру.

– Увы, спорт на открытом воздухе не в моем духе, – просто ответил тот. – И у меня тоже есть планы. На три назначено собрание в Бейсуотере, «Послание с того света». Отсюда можно добраться на автобусе?

– Да, конечно, – откликнулась Дейдре. – Я вам покажу.

– Я должен попрощаться с вашими матушкой и тетушкой, если их не потревожу.

– Они, наверное, на кухне, моют посуду.

– Понимаю, родственницы женского пола постарше трудятся на кухне, когда нет слуг. Мать и сестра отца?

– Нет, тетя Рода мамина сестра.

– А, да, понимаю. Женщины в более тесном родстве трудятся вместе… так устраняются ссоры.

После его ухода Дейдре устроилась в саду, с недобрым предчувствием ожидая появления к чаю Тома и Кэтрин. Мейбл и Рода еще не выходили из дома: либо отдыхали в своих комнатах, либо доставали лучший чайный сервиз. Предложение Дейдре помочь было встречено отказом, и девушка даже слегка надулась. Она полулежала в шезлонге с книгой по антропологии и томиком стихов на коленях, но ни ту, ни другого не открыла. Закрыв глаза, она думала о Томе, стараясь вспомнить его лицо. Через несколько минут сосредоточенной медитации она перебрала все его черты в отдельности, но так и не смогла сплавить их вместе, так что результат походил на портрет в духе Пикассо: яркие серые глаза и острый нос возникали в самых неожиданных местах. Потом у нее появилось ощущение, что кто-то наблюдает за ней из-за изгороди, отделявшей их сад от сада Лоувеллов по соседству. Она открыла глаза, но поначалу ее ослепило солнце, и она ничего не увидела. Наконец она различила блеск пары ярких темных глазок, напряженно рассматривающих ее в просвет между листьями, и догадалась, что это ребенок Лоувеллов, девочка лет пяти. С мгновение она тоже ее рассматривала, но была вынуждена отвести взгляд, не вынеся несгибаемого детского любопытства. Подобрав одну из книг, она ее открыла.

– Что ты делаешь? – раздался хриплый шепоток.

– Ничего, – с достоинством ответила Дейдре.

– Почему?!

Дейдре не смогла придумать разумного ответа, который удовлетворил бы пятилетнего ребенка, и пожалела, что с детьми ей всегда не по себе. Вордсворт, подумала она, с отвращением вспоминая стихи, которые читала в школе, возможно, справился бы с ситуацией, но ей она не по плечу. Она листала страницы книги по антропологии, тонкого зеленого тома, довольно скверно написанного и с чересчур большим числом примечаний. Не самое подходящее чтение для прекрасного воскресного дня.

– Ты спала! – победно взмыл голосок и забулькал смехом. – Я тебя видела.

– Я не спала. Я думала.

– Почему?!

Такой обмен репликами мог бы продолжаться до бесконечности, если бы в этот момент в саду не появилась Рода с плетеной подставкой для торта.

– Думаю, чай будем пить в саду, – сказала она. – Надеюсь, твоим друзьям это понравится.

– Да, будет приятно. Тут стол поставим? Или подвинем под яблоню?

– Да, там, наверное, лучше всего.

Рода обрадовалась, что Дейдре это предложила, так как втайне хотела пить чай в той стороне сада, что была ближе к дому мистера Лидгейта, поскольку считала его поинтереснее Лоувеллов. Мистер и миссис Лоувелл, их дети Рой, Дженни и Питер и старый терьер Снежок были скучными и привычными. Кто знает, что можно увидеть или услышать за изгородью мистера Лидгейта?

Кэтрин шла с Томом по улице, упиваясь безмятежной красотой полуденного воскресного пейзажа. Густые кроны деревьев вдоль улицы, аккуратные пестрые садики… Одни пустовали на солнышке, в других бодро хлопотали мужчины в футболках или женщины в хлопковых платьях и сандалиях. Голоса детей, лай собак, рев газонокосилок и щелканье садовых секаторов сливались в радующий слух шум.

– Наверное, вот это и называют мещанской жизнью, – сказал Том. – А выглядит, пожалуй, приятно.

Сам он жил в Лондоне, изредка навещая теток в Кенсингтоне и Белгравии, но был полнейшим невеждой относительно той территории, на которой проводят жизнь огромные массы людей.

– Ой, смотри! – воскликнула Кэтрин. – Этот дом называется «Нирвана»!

– Тише, Кэтти, тебя услышат, – вполголоса одернул ее Том.

Сегодня она была, по его мнению, в худшем своем настроении, с которым ему труднее всего было справляться. Чем меньше он ее поощрял, тем безрассуднее и необузданнее становились ее фантазии и выходки. Сейчас, к его ужасу, она запела что-то про цветы лотоса и что найдет нирвану в его любящих объятиях.

– Как река течет в океан, так душа потечет к тебе, – победно закончила она, ласково прижимаясь к его плечу.

Еще несколько секунд они шли молча, а потом внимание Кэтрин привлек ряд домов, где у калиток на столбиках сидели каменные львы. Обрадованная, она остановилась перед ними и начала гладить львов по головам и спинам.

– Бедняжки, – заметила она, – носы и лапы у них совершенно стерлись, совсем как у мыльных львов после первого же использования. Помнишь, какой шекспировский сонет у меня любимый? Девятнадцатый – «Тупи и старь, о время, когти львов»[11]11
  Перевод М. Чайковского.


[Закрыть]. Как по-твоему, может, он тоже видел затертого каменного льва и это навело его на мысль? У ворот какого-нибудь аристократического дома?

– Я правда не знаю, – раздраженно отозвался Том. – Поторопись, пожалуйста, неудобно опаздывать.

– Конечно же, он был не против, что время снашивает когти льву, – задумчиво продолжала Кэтрин, – или даже что на костре горит Феникс. Суть в том, что время не должно касаться чела любви… «Не борозди морщинами лица моей любви». Помнишь? – Она подняла на него глаза, но он не ответил. – У тебя появилось несколько морщинок, которых я раньше не замечала, – с легкой ехидцей добавила она. – А у меня… Если подумать, у меня их уйма! Они придают лицу характер, вот что я всегда говорю, когда пишу статьи для тех, кому за сорок. Если лицо у тебя гладкое, значит, ты на самом деле ни радости, ни горя не испытал.

– Кажется, вот нужный дом, – довольно холодно произнес Том.

– А, да, уверена, что этот. Дома в этом конце выглядят гораздо приятнее, они тут побольше и поблагороднее. Как по-твоему, покойный мистер Свон был преуспевающим купцом в Сити на Минсинг-лейн и торговал вином или чаем, например?

– Смотри, там Дейдре в саду, – быстро сказал Том.

– И калина, про которую ты мне рассказывал, – подхватила Кэтрин, прибавляя шагу, чтобы поздороваться с хозяйкой. – Какая она чудесная!

– Надеюсь, вы добрались сюда без больших хлопот, – сказала Дейдре. – Мне всегда кажется, что такая скука тащиться куда-то в воскресенье.

– Мы прекрасно доехали, и Том был просто счастлив, что его утащили от диссертации, – весело отозвалась Кэтрин. – Он весь день над ней стенал.

– Бедный Том, – с нежностью произнесла Дейдре.

– Мужчинам порой так не хватает силы воли и сосредоточенности, – продолжала Кэтрин, когда они сели в саду в ожидании чая. – С чего бы это?

Дейдре никогда над такой проблемой не задумывалась и решила, что со стороны Кэтрин довольно бестактно так говорить о Томе. Она была еще слишком молода и неопытна, чтобы понимать: можно одновременно быть тактичной и критиковать.

– Трудно, наверное, писать диссертацию, – рискнула она.

– Конечно, трудно, но он сам себе выбрал эту участь и по собственной воле взвалил на себя этот груз.

– Может, ему нужен… – начала Дейдре.

– Кто-то, кто действительно его понимает? – рассмеялась Кэтрин, и глаза ее сверкнули.

– Да, Дейдре, именно кто-то такой мне и нужен, – сказал Том, бросая на нее многозначительный взгляд.

– А вот и мама с тетей! – воскликнула, вскакивая, Дейдре.

«Две дамы средних лет в опрятных летних платьях выходят через французские окна на лужайку с подносами чайных приборов – какая приятная и утешительная картина», – подумала Кэтрин, завидуя Дейдре, что для той это зрелище привычное.

После того как гости были представлены, все уселись под яблоней. Мейбл начала разливать чай. Янтарная жидкость элегантной дугой лилась из носика серебряного чайника. Рода смотрела с беспокойством, поскольку считала, что умеет разливать чай лучше сестры, но кое-как обуздала свои тревоги и повернулась к Кэтрин с вежливым вопросом:

– Так вы пишете? По словам Дейдре, рассказы.

Тон у нее был несколько неуверенный, потому что она никогда прежде с писателями не общалась. Она слышала, что те либо ненавидят, когда упоминают их профессию, либо оскорбляются, что не упоминают, и не могла решить, к какому разряду относится Кэтрин.

– Да, незатейливые рассказики для женщин, обычно со счастливым концом. – Кэтрин прибегла к уничижительному тону, за которым творческие люди иногда прячутся от насмешек и презрения мира. – Помаленьку зарабатываю ими на жизнь.

– Как хорошо, что у ваших рассказов счастливые концы, – сказала Мейбл. – Жизнь все же не такая неприятная, какой ее изображают некоторые писатели, верно? – с надеждой добавила она.

– Да, пожалуй. Она и комичная, и печальная, и неопределенная, порой скучная, но редко по-настоящему трагичная или безумно счастливая – разве только для очень юных.

– «Редко, как редко ты на нас нисходишь, дух Радости живой», – с мрачной напряженностью пробормотала Дейдре строки Шелли, поскольку ее вдруг настигли мысли о Томе и Кэтрин, об их уютной совместной жизни.

– Надо будет поискать ваши рассказы, – вежливо заметила Рода.

Ее несколько сбила с толку реплика Кэтрин, которой она никак не ожидала, а Кэтрин, точно догадавшись об этом, начала нахваливать домашние пироги, и вскоре все три уже с искренним удовольствием обменивались рецептами, а Дейдре с Томом завели собственный разговор о знакомых антропологах. Мейбл и Рода думали каждая, какая милая девушка Кэтрин и как хорошо, что Дейдре нашла разумную подругу, общение с которой пойдет ей на пользу.

– Соседи, кажется, тоже в саду чай пьют, – словно вскользь произнесла Рода, кивая на сад Аларика Лидгейта, и действительно, оттуда слышался женский голос, необычно громкий и четкий, как у проводника железной дороги:

– Поезд на Илинг, без остановок в Южном Кенсингтоне и Глочестер-роуд. Отец Джемини был совершенно вне себя, только представь: его увозили в Эрлз-корт, в западную часть Лондона!

– Это мисс Лидгейт! – шепнула Дейдре.

– Он протестовал, но поезд все шел и шел. И на Глочестер-роуд не остановился.

– На ричмондском было бы надежнее, – донесся другой женский голос, определенно принадлежащий мисс Кловис. – Или даже тот, что идет на Ханслоу, хотя в поезде на Ханслоу есть что-то неприятное, а поезда на Уимблдон вообще лучше избегать…

– То еще было испытание, – произнес мягко отец Джемини, – и мне преподали урок. Впредь буду ездить на автобусе.

Голоса у мужчин звучали глуше, чем у женщин, и остальной разговор было не так легко расслышать, к тому же Своны и их гости делали вид, что совершенно не пытаются вслушаться. Кэтрин спросила про Аларика Лидгейта и получила довольно красочное и пристрастное описание из уст Роды.

– Он гуляет по саду ночью! В африканской маске! – зашептала она. – И, насколько мне известно, никто к нему не ходит, за исключением сестры, конечно. Наверное, он очень одинок.

– Одиночество мужчин мне всегда кажется таким печальным, – ответила Кэтрин. – Иногда на глаза попадаются объявления от имени мужчин, которым нужны спутник или спутница в отпуск, да еще в самых респектабельных газетах, в «Церковных новостях», например. Просто невыносимо читать.

– Будет тебе, Кэтти, на свете уйма одиноких женщин. Их гораздо больше, чем мужчин, – с долей самодовольства сказал Том.

– Да, но это воспринимается не так скверно. У женщин одиночество часто бывает своего рода силой. Возможно, у мужчин тоже, но почему-то проявляется иначе.

– По-вашему, у мистера Лидгейта такого рода сила есть? – спросила Мейбл.