Текст книги "Бит Отель: Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957–1963"

Для прогулок было слишком холодно, и большую часть времени Аллен читал, он пытался прочесть самые непонятные пьесы Шекспира, те, которые не читал раньше: «Тимон Афинский», «Тягостные приключения Перикла, принца Тирского», «Кориолан». Еще он читал Бальзака, Диккенса, полное собрание Вейчела Линдсея[39]39
  Вэйчел Линдсей, Lindsay (Nicholas) Vachel (1879–1931) – поэт, автор незатейливых баллад, которые всегда читал сам, бродя по стране и, по его собственному выражению, «меняя рифмы на хлеб».


[Закрыть], подаренное ему Грегори, что подтолкнуло его на написание стихотворения «Посвящается Линдсею». Он изучал многочисленные работы французских поэтов, но, что удивительно, совершенно не хотел знакомиться с молодыми поэтами-французами.

Жаль, ведь это было время расцвета французской литературы: битники жили буквально в нескольких ярдах от кафе, где устраивали вечеринки Камю, Борис Виан, Сартр и Симона де Бовуар. Они вполне могли встречаться и с Франсуазой Саган, книга которой «Здравствуй, грусть» тогда была мировым бестселлером, с Бриджит Бардо, Жюльеттой Греко и молодыми сценаристами французской Nouvelle Vague, которые тогда часто бывали на левом берегу. Эжен Ионеско работал над своей теорией Театра абсурда, а Фернандо Аррабаль и Артюр Адамов пробовали свои силы в более традиционных областях. Кстати, Адамов жил на улице Сены и частенько сиживал в уютном «Старом Фрегате» на бульваре Сен-Жермен, где частыми гостями были и многие битники. Здесь даже Сэмюэл Беккет не был недосягаемой звездой, его часто можно было видеть в баре «Фальстаф».

Но американцам вполне хватало и компании друг друга, они предпочитали восхищаться собственным гением. Для американцев Париж был городом-мечтой – городом из произведений Джеймса Джойса и его «Улисса», Сильвии Бич и Эзры Паунда, он не был Парижем тридцать лет спустя, Парижем, окутанным мифами уже для нас. Аллен целыми днями читал стихи русских поэтов и обратился в советское посольство с просьбой разрешить ему посетить Москву. Пользуясь французским словарем, он попытался хотя бы в общих чертах перевести на английский стихи Есенина по изданию 1922 г. во французском переводе Франц Элленс и Марии Милославской «Исповедь хулигана».

На Новый год в Париж приехал агент Керуака Стерлинг Лорд и пригласил Аллена, Питера и Грегори поужинать с одним из своих друзей. Лорд рассказал о первом вечере чтений Джека в «Вэнгарде» в Виллидже и о том, как тот был великолепен. Джеку помогал небольшой джазовый ансамбль, но он слишком нервничал и слишком много выпил, он запинался, сильно потел, и его выступления, время окончания которых не было оговорено, закончились всего через неделю. Аллен договорился с Лордом, что тот предложит иностранным издателям опубликовать «Вопль».

У Аллена не было денег, чтобы отметить Новый год. И вместо того чтобы встречать новый, 1958 г. в кафе с друзьями, он написал стихотворение о раковине в их комнате, в нем он описал длинную цепочку, привязанную к отверстию перелива, свою зубную щетку и зубную щетку Питера, черную металлическую мочалку для чистки сковород и описал все действия, которые он совершает, стоя перед ней. Грегори был со своей подругой, а у Питера появились свои друзья, чуть позже тем вечером кто-то довез Аллена на площадь Пигаль на Монмартре, и он увидел парочки, целующиеся в полночь, два раза в каждую щеку, в такой огромной толпе эта церемония могла длиться часами. Всю ночь он гулял, напевая «под яркими звездами», он пошел на юг к Лез-Аль по направлению к Кварталу красных фонарей, где по улице шатались пьяные полуночники, потом он снова перешел через реку и оказался на левом берегу. Он ревновал Питера и предчувствовал, что все скоро кончится, ведь тот скоро отправлялся домой. Консульство Соединенных Штатов в конце концов все-таки согласилось, что он должен вернуться домой, чтобы присматривать за своей семьей, и содействовало ему в получении билета на «Мавританию», которая отправлялась в рейс 17 января 1958 г.

,Грегори тоже уезжал, он занял 10 000 франков у Грэхэма, «непонятного субъекта, живущего этажом выше», и 4 января уехал из Парижа, чтобы попытаться поработать продавцом энциклопедий на GI во Франкфурте. Он прихватил с собой и папку с рисунками, карандашами и красками, надеясь продать их. Он не преуспел ни в первом, ни во втором, но написал статью по американской поэзии для голландского журнала Literaire Passpoort, благодаря которой познакомился с Уолтером Холлерером, издателем немецкого литературного журнала Akzent, который хотел включить такую статью в свой журнал. Холлерер и сам был поэтом, он бывал в Сан-Франциско и общался с местными поэтами. Он сказал, что найдет переводчика для «Бензина» Грегори и для «Вопль и другие стихотворения». Уолтер предложил Грегори и Аллену устроить чтения во Франкфуртском университете, помог им с квартирой и сказал, что найдет человека, который согласится опубликовать антологию сан-францисских поэтов. В конце концов они с Грегори вместе выпустили антологию на двух языках, она называлась «Дикая американская лирика», была издана Карлом Хансеном Верлагом в 1961 г. и стала одной из первых антологий «Разбитого поколения». В нее вошла и семидюймовая сорокапятиминутная запись чтения Алленом, Грегори и Ферлингетти выдержек из своих работ.

Грегори часто виделся с Джой Анжерер – красивой индонезийкой-полукровкой, работавшей натурщицей. Она была очаровательна, жива и крайне дружелюбно ко всем настроена. Когда Грегори уехал во Франкфурт, она переспала с Алленом и Питером. Грегори предложил ее Керуаку как приложение к письму, когда он звал Джека приехать к ним в Париж, подобное отношение к женщинам вообще типично для битников. В действительности битниками были только мужчины, там не было места женщинам, если, конечно, они не были женами или любовницами. Если они были женами, то, как правило, это было сущим проклятием для них.

Такое подчас очень жестокое отношение очень точно описала Барбара Эренрайх в своей книге «Сердца мужчин: американские мечты и побег из-под стражи». «Первые битники были очень сильно привязаны друг к другу, их связь иногда прерывалась, иногда снова возобновлялась, – писала она. – Женщины с их требованиями помнить о долге в худшем случае раздражали их, гораздо чаще просто казались им неинтересными в сравнении с эстетическим удовольствием, которое могла доставить связь с мужчиной… В их делах редко присутствовали женщины, кроме, пожалуй, “легких связей”, которые могли быть у мужчин. С их точки зрения, нашедшей свое выражение в утопических мечтах контркультуры, идеи личной свободы влекли за собой презрительное отношение к женщинам, и это прошло через всю их жизнь».

* * *

Несколько месяцев Аллен звал Билла Берроуза переехать из Танжера в Париж. Билл знал, что ему нужна помощь с «Голым ланчем», и в конце концов решил перебраться. 3 января в отеле появилась свободная комната. Поскольку за комнатами шла настоящая охота, Аллен взял ее для Билла, даже несмотря на то что от того вот уже несколько недель не было никаких вестей. Это была большая комната, и стоила она дешевле, чем комната Аллена, – 25 долларов, в ней была газовая горелка, так что Билл мог купить за пять долларов газовую плитку, готовить еду и кипятить чай сам.

Билл прилетел из Танжера 16 января 1958 г., за день до того, как Питер отплыл в Нью-Йорк. И Аллен, и Питер немного боялись того, что могло случиться теперь, когда Билл оказался в Париже. В 1953 г., еще в Нью-Йорке, у Билла с Алленом был страстный роман. Аллен говорил, что он возбуждал его ум, но одновременно с этим и очень беспокоил, потому что Билл, казалось, стремился поглотить его в своеобразном телепатическом союзе – как это называл Билл, «schlepping». Через 20 лет Аллен описывал этот роман так: «Для него это был schlupp, вначале это было очень глубокое и нежное чувство, желание слиться с любовником, и именно таковым любовником был Берроуз – очень уязвимым и нежным». Аллен мирился с этим, потому что считал Билла своим учителем. Но сила чувств пугала Аллена, и когда Билл начал говорить о том, что хочет забрать его к себе в Танжер, Аллен вспылил: «Я не хочу сосать твой уродливый старый член». Это стало концом их отношений, и они расстались, так ничего и не выяснив до конца. Билл уехал в Танжер, Аллен в джунгли Чипа в Мексике. Но Биллу по-прежнему безумно нравился Аллен, и когда через четыре года, весной 1957 г., Аллен и Питер приехали в Танжер, страсть Билла к Аллену не прошла.

В мечтах он воображал себя вместе с Алленом. До приезда Аллена и Питера к нему в Танжер приезжал Керуак, и как-то вечером, к ужасу Джека, Билл разразился слезами, потому что слишком сильно хотел Аллена и больше не мог скрывать своих чувств. Кстати, когда Аллен с Питером приехали к Берроузу в Танжер, они попытались включить его в свой круг любви и секса, но это все не увенчалось успехом. Билл презирал Питера и постоянно стремился его унизить, в то же время заверяя, что он не способен ревновать. Аллен обиделся, что Билл постоянно опускает Питера, и как-то вечером, когда они все обкурились травой, остроумие Билла разозлило Аллена до такой степени, что он схватил один из охотничьих ножей Билла и порезал его рубашку цвета хаки. Вскоре после этого Аллен и Питер уехали в Испанию.

Поэтому приезд Билла, совпавший с отъездом Питера, вызывал самые мрачные предчувствия, потому что Аллен, казалось, нравился Биллу по-прежнему. Поэтому на следующий день, когда Питер уехал на поезде в Гавр, чтобы там пересесть на пароход, и его, и Аллена мучили сомнения и беспокойство. Вечером в пятницу Билл и Аллен проводили его на вокзал Сен-Лазар на поезд в 5:35, все трое выпили по чашке кофе и по бокалу перно в кафе. Расставаясь, Аллен и Питер нежно целовались, в их глазах стояли слезы, они не знали, что сулит им будущее, и увидятся ли они когда-нибудь снова.

Вернувшись в отель, Аллен впал в глубокую депрессию: он боялся, что теперь, когда Питер уехал, Билл заявит на него свои права. Он сидел на кровати и рыдал, а потом достал героин, который иногда помогал ему успокоиться. Несмотря на то что его мучили дурные предчувствия, он искренне был рад видеть Билла, и они занялись сексом, но после этого снова возникли те же споры и недопонимание, что и в Танжере. Аллен считал своим долгом заниматься сексом с Биллом во имя их старой дружбы, но чувствовал, что Билл стремился вовлечь его в прежнюю рутину schlupp. Аллен вернулся к себе в комнату и закурил травку, с недавнего времени каждый раз, после того как он курил, на него нападали припадки ревности: наркотики плохо действовали на него. Потом пришла Франсуаза, француженка, которой он нравился. Она попыталась склонить его к сексу, лаская его тело. Он почувствовал приступ паранойи и откинулся на кровать, молчаливый и потрясенный.

Раздавшийся стук в дверь озадачил его. Это оказался Грегори, вернувшийся после своих приключений в Германии с новостями о чтениях, антологиях и бесплатных квартирах. Аллен был очень рад видеть его, он излучал уверенность и спокойствие, знакомая фигура из прежних счастливых дней, когда они все втроем жили в одной комнате. «А еще я думал, что он спасет меня от грязных страстей Сатанического Билла», – писал Аллен Питеру.

Аллен и Питер всегда делились друг с другом своими проблемами: Питер беспокоился, что Аллен слишком любит его и утопит его в своей любви; Аллен беспокоился, что Питер отвергнет его любовь, – в разговорах по душам они открывали друг другу все свои страхи и печали. Аллен решил, что он должен делать то же самое с Биллом, и на следующий день они с ним уселись за круглый стол в его комнате и начали серьезный разговор. Сначала Аллен рассказал обо всех своих страхах, а потом Билл рассказал, что происходило с ним в Танжере за последние шесть месяцев, с того момента, как уехали Аллен и Питер.

Отъезд Аллена заставил Билла внимательнее посмотреть на самого себя. Каждый день он сидел у себя на кровати и старался беспристрастно разобраться в своих чувствах и привязанностях, методично прорабатывая каждый кусочек жизни, который доставлял ему боль. Он прекратил пить и писать, все больше и больше времени он посвящал тихим размышлениям и медитации, потом он прошел курс самоанализа, вновь и вновь возвращаясь к своим проблемам и фантазиям, пока они не лишались своей силы и не ослабевали. Он признал, что Аллен был прав и возможно расширить любовь за пределы личной привязанности, превратить ее в общий поток энергии, в то, что Гинзберг называл «великодушным ощущающим центром всей Вселенной» или «большим мировым любовным центром». Билл поверил, и это дало ему смелость провести анализ всей своей жизни, в том числе и своих тяжелых взаимоотношений с Алленом. Конечно же, оставалось еще много областей, где он не мог сам себя понять, и одной из целей его поездки в Париж было как раз желание найти психоаналитика, который смог бы снять с него ту зажатость, что еще оставалась.

Они проговорили весь день и вечер и пришли к таким выводам, что Аллен почти захлебывался от волнения. Эта новая близость была сродни той, что существовала у него с Питером, но в ней не было того сексуального желания. Они говорили о сексе, и в конце концов Билл признал, что Аллен был готов к сексу с ним, но не готов был отдаться всем сердцем. Билл сказал, что он больше не будет неволить Аллена, к этому выводу он пришел благодаря тому же самому самоанализу. «Я больше не нужен ему так, как был нужен когда-то, я перестал быть для него вечно желанным любовником, он думает, что, наверное, и заводился-то так из-за проблем с женщинами». Аллен чувствовал громадное облегчение. Его боязнь, что Берроуз приехал, чтобы объявить его своей собственностью, исчезла, и на следующее утро он проснулся, «ощущая блаженство свободы и радость в сердце», писал Аллен Питеру.

Аллен знал, что, когда Питер с Биллом снова встретятся, между ними не будет злобы. «Билл изменился, – рассказывал он Питеру, – мне кажется, что и я сам изменился, грозные облака растаяли, как бывает, когда мы с тобой в согласии. Наши взаимоотношения остались во мне, они со мной, они не исчезли, что-то похожее я теперь испытываю к каждому человеку… Прошлой ночью, когда я понял, что ты уехал, я заплакал, потому что я думал, что и любовь уйдет вместе с тобой и я останусь совсем один, но теперь я вижу, что Билл точно так же одинок, и я чувствую себя тесно связанным со всем и со всеми, я рад всей вселенной».

Той ночью Аллен и Билл ночевали в разных комнатах, и оба они были счастливы. В первый раз больше чем почти за год Аллен спал один. Он скучал по Питеру и принялся мастурбировать. Билл разбудил его с утра, они вместе позавтракали и принялись говорить дальше. Эти новые взаимоотношения были реальностью. Восхищенный, Аллен писал Питеру: «Я тоже изменился, я больше не подозреваю его и не беспокоюсь за него. Он больше не мучает кошек». (В Танжере Билл частенько мучил гостиничных кошек. Изменившиеся пристрастия Билла спасли от него Мирто – кота мадам Рашу.)

Аллен был рад, что теперь они с Биллом могут рассуждать о вещах, говорить о которых в Танжере было невозможно. Они говорили о новой модели взаимоотношений, пытались понять, как можно рассказать о «счастье любви» большому числу людей так, чтобы при этом не терялась индивидуальность отдельных партнеров. «Мы найдем решение этой проблемы прежде, чем сдохнем», – писал Аллен Питеру. Только почти через десять лет, в 1967 г., тысячи хиппи подхватили и развили идею, которую Аллен с Биллом обдумывали за кухонным столом в комнате Аллена номер 25: жизнь, основанная на свободной любви, мире и использовании наркотиков, расширяющих сознание.

В письме к отцу Аллен объяснял свои идеи о необходимости открытости между людьми и необходимости любить всех, в ответ он получил очень трогательное письмо от Луиса, в котором тот рассказал, как он любил мать Аллена Наоми. «Я делал то, что мне велела совесть, – писал Луис. – Это правда, что в начале, когда я полюбил истеричку, я был слеп, и в этой слепоте использовал наручники в качестве браслетов, позволяя своему духу страдать и писать стихи и стараясь сделать для Наоми все, что я мог. Я делал больше, чем мог, но судьба была против меня. …Надеюсь, что ты никогда не поймешь, что значить любить женщину так, как любил я, а потом ее потерять».

Билл объяснил свой метод медитации и самоанализа Аллену: что он принимает все самые злые или ужасные фантазии как часть самого себя и вместо того, чтобы подавлять их, дает им расширяться и принимать какие-то более определенные формы, чтобы он мог проанализировать их. Аллен думал, что его собственная боязнь марихуаны связана с его нежеланием принять параноидальное состояние и грязные чувства, которые иногда появлялись у него после приема наркотика. Он понял, что предпочитает скорее скрывать, чем преодолевать их, так что следующим вечером он решил попытаться применить метод Билла, намереваясь дойти до конца во что бы то ни стало. Вскоре он почувствовал в себе мазохистское желание переспать с Питером. Это превратилось в еще более жуткое желание, чтобы его оттрахал собственный брат, а потом ему захотелось, чтобы его оттрахал отец. А потом он вдруг осознал, что желание, чтобы отец переспал с ним, преследовало всю его жизнь, но прежде оно казалось ему слишком безобразным. Он серьезно задумался об этом в первый раз в жизни и почувствовал в себе новое знание и свободу вместо того, чтобы просто оттолкнуть его от себя как нечто несуществующее. «Точно так же, как между нами мы вычищаем враждебность и сомнения, просто не скрывая их, я делаю то же внутри себя», – писал он Питеру.

Связь Аллена с Биллом стала более глубокой и личностной. Они хорошо себя чувствовали в обществе друг друга, и хотя они пару раз и спали вместе, Аллен думал, что в конце концов секс исчезнет из их отношений, потому что Билл решил, что по-настоящему секс ему больше не нужен. С 28 января Билл стал два раза в неделю ходить к доктору Шламбергеру, чтобы убедиться, что изменения в его духовном мире, которых он достиг путем самоанализа в Танжере, долговременны. Эти встречи с аналитиком длились девять месяцев, пока Билл сам не осознал, что дальнейшего прогресса нет. Казалось, что добрые чувства витают надо всем, Билл впервые встретился с Грегори, и в приступе щедрости Грегори подарил Биллу большое кожаное пальто, доставшееся ему в Германии. В благодарность Аллен с Биллом оплатили дорогу Грегори до Венеции и выдали ему сумку, полную героина, в качестве подарка Алану Ансену. Аллен писал своему брату Юджину: «Прежде он никогда не нравился ни Берроузу, ни Ансену. Кажется, он созрел в Европе».

Даже Джек прислал ему те 225 долларов, которые был должен ему. Аллен занял денег у Билла, чтобы свести концы с концами, и предложил отправиться в «Америкэн Экспресс» в Опере, чтобы перевести деньги в дорожные чеки. Это был погожий денек, над головами было чистое голубое небо, и они решили прогуляться, потом они зашли к «Пьеру», который менял им доллары по ценам черного рынка. Аллен рассказал Юджину, что Джек заплатил ему: «Чуть раньше или чуть позже, когда он отойдет от шока, что заплатил мне долг, может быть, я напомню ему о тех 25 долларах, которые ты когда-то дал ему, чтобы он мог доехать до Сан-Франциско. Он так потешно ведет себя с деньгами, нет, он не скуп, просто ему в наследство от матери досталась чисто французская бережливость, которая не раз помогла ему в последние десять лет».

Аллен и Джек по-прежнему регулярно переписывались, Хотя, конечно же, Гинзбергу, скорее всего, было очень тяжело сохранять свое бодрое расположение духа, когда он получал от Джека письма, подобные, к примеру, этому от 21 января: «Как-то, когда я неделями изучал сутры и молитвы и чувствовал себя абсолютно счастливым и свободным, я (иногда) открывал твои письма и сразу же чувствовал непонятную грусть, словно грязные ошметки попали в мой чистый хрустальный бокал. …Знаешь, ты сам и есть черный бокал печали… такая грусть». Для Керуака решение тревог Аллена заключалось в том, что тот должен принять его собственную «аполитичную» позицию: «Ну, к примеру… почему бы тебе не игнорировать войну, игнорировать политику, игнорировать раздолбаев, список бесконечен… Аллен, прими это. Вырви в себе самом гнев, расслабься, разве не лучшее, что в принципе можно сделать, это оставить всех в покое с их добром и злом и просто сидеть в одной куче с довольными? Ага! А вот и вылез наш спор 1946 г.!»

Джек был убежден, что Аллену не надо проверять свои стихи после того, как он их написал, и его раздражало, что Аллен и Алан Ансен, когда были в Танжере, редактировали и меняли его собственный текст. Аллен попытался объяснить Джеку: «Мне так тяжело писать и редактировать, я стремлюсь к свободному выражению своих чувств, даже ночью в кошмарах я пытаюсь соединить все в одно целое. Но это не значит, что я в принципе не согласен с твоим методом творчества – просто я не обладаю твоей энергией футболиста, чтобы писать страницу за страницей: я нервничаю и волнуюсь, мне приходится заставлять себя сидеть и писать, по крайней мере так происходит в последнее время – в другое время года все бывает проще – мне кажется, что во всем виновата эта широкая огласка».

«Гроув Пресс» прислало Гинзбергу новую редакцию романа Керуака «Подземники», и он прочитал его в тот же вечер, как получил. На следующий день он написал Питеру: «Это очень личное и очень забавное произведение – кажется, Джек, сам того не сознавая, признает, что избегает длительных отношений с женщинами, потому что боится оказаться связанным и боится своей матери, но и к концу книги не совсем понимает это, он страдает и обращается к буддизму, считая, что он опустошен и не ведает радостей земной любви». Гинзберг не ставил роман в один ряд с лучшими работами Керуака, так же считал и его отец, хотя Луис и был более жесток в своей оценке. Он написал Аллену, что, как ему кажется, «он исковеркал английский, структура английских предложений отвратительно изуродована… он пренебрегает английским языком», и сказал, что он бы поставил двойку любому из своих учеников, который позволил бы себе так обращаться с языком. Многие критики Керуака согласились с Луисом.

В это время Грегори использовал в Венеции весь джанк, который должен был передать Алану Ансену, у него остались только две жалких кучки. Когда Аллен принялся увещевать его, Грегори взбесился, и Алан пригрозил репатриировать его обратно в Париж. Билл заявил, что теперь он будет делать меньше, а если еще честнее – то вообще ничего, чтобы помочь Грегори, Джой Анжерер думала так же. Они устали, что у Грегори никогда не было денег, чтобы он мог жить сам по себе. Однако, когда раздражение Ансена против Грегори прошло, они снова стали хорошими друзьями.

Грегори обладал потрясающей способностью раздражать людей. В самый первый его вечер в Венеции его вышвырнули из бара «У Гарри», потому что каким-то американцам не понравились его длинные волосы и бакенбарды. Алан вел очень обеспеченную жизнь, это видно по самой первой строчке стихотворения Грегори «Венеция, 1958»: «Я ем! и вкусно!» Они с Аланом раздобыли героина, нанюхались и стали писать стихи на пару. Алана поразил «Бензин», и он написал очень благоприятный двухстраничный отзыв для Partisan Review. Он был настолько потрясен, что сказал, быть может, немного опрометчиво, что за такую поэму Грегори стоит кормить до самой смерти.

Алан познакомил Грегори с Пегги Гуггенхайм. Это была добрая приятельница Ансена, и иногда он устраивал маскарады в ее палаццо. Несмотря на то что она покровительствовала искусствам, Гуггенхайм тогда считалась одной из самых скупых женщин в Венеции: за обедом она подавала самое дешевое вино, а чтобы купить самую дешевую туалетную бумагу для гостей, переправлялась в гондоле на другую сторону острова. Однако Грегори искренне думал, что вполне может наложить руки на несколько миллионов Гуггенхайм. Они виделись каждый день в течение недели и пили вместе. Пегги считала Грегори дикарем, и когда он «признался» ей, что побывал в тюрьме, она подарила ему часы (он опоздал на свидание, потому что у него не было своих). Проблема же была в том, что Гуггенхайм хотела затащить Грегори к себе в постель. Но 28-летнего Корсо больше привлекала ее 33-летняя дочь, а не 59-летняя Пегги. Грегори позволил себе несколько замечаний по поводу ее дочери, которые Пегги сочла оскорбительными, с тех пор его перестали пускать в палаццо.

Подобное случалось раньше и с другими битниками. Когда Берроуз был в Венеции в 1956 г., он с Ансеном оказался в палаццо на вечере в честь британского консула. Алан объяснил Биллу, что обычно все целуют Пегги руку. Билл был, как он сам себя называл, «деревенским пьянчужкой» и ляпнул: «Если такова традиция, я бы поцеловал ее влагалище». К несчастью, слуга Гуггенхайм Боб Брэди услышал эти слова и чуть не лопнул от гнева. Билла изгнали. А еще, конечно же, был случай, когда Гуггенхайм пришла в гости к Ансену в 1957 г. и ей крепко попало полотенцем, которое Питер бросил Аллену. Гуггенхайм очень сильно обиделась и не пригласила их на вечер в честь Николя Каласа. Билл писал Ансену: «Едва ли Аллен и Питер могли показаться подходящими Пегги Гуггенхайм. Хотя мне кажется слегка странным ее желание быть допущенной в богемные круги и одновременно ее требование соблюдения условностей».

Несмотря ни на что, когда летом 1960 г. Грегори и Жан-Жак Лебель сняли в Венеции домик на двоих, она уже позабыла о замечаниях Грегори, и их отношения снова были очень теплыми.